Шло время, наступил праздник Троицы. Из-за карантина, который, к этому времени претерпел небольшое послабление, проводы по усопшим, решили сделать на Троицкую родительскую субботу. Только традиция, есть традиция. Кто очень хотел, проведал могилкы родственников в положенное время, хотя полиция на кладбище не пускала. В назначенный день, в нашем селе, к поминальной панихиде практически никто не явился, разве что несколько наших прихожан, пара алкоголиков, коим лишь бы повод был, да бездельники-попрошайки, в надежде собрать гостинцы, оставленные родственниками поверх надгробий. «Отец» Тарасий, в этот раз, не пришёл вовсе, осмыслив всю безнадёжность, в свою пользу, данного предприятия.
Хильда ещё больше приуныла, на неё жалко было смотреть. Отвечала на вопросы не хотя, можно сказать, на контакт совсем не шла. Основную часть времени проводила в своей комнате, при закрытых дверях, выходя только на обед и ужин. Завтракать отказывалась. Либо слонялась в окрестностях дома, уходила к усадьбе, к лесу, часами сидела на пригорке, неподалёку дома Буниных.
— Ты опять здесь? – Данька неожиданно появился, выйдя со стороны собственного сада, одетый в грязную робу с лопатой в руке.
— А тебе что, жалко? – огрызнулась Хильда, подняв с колен смурное лицо.
— Да нет, сиди пожалуйста, — ответил паренёк, вогнав одним движением штык лопаты в землю. — Просто третий день наблюдаю, как ты тут всё сидишь и сидишь, словно статуя.
— Тебе какое дело?! – не меняла тон Хильда.
— В общем то никакого, — пожал плечами Данька, присаживаясь на корточки напротив Хильды. — Подумал, может случилось что?
— Ничего не случилось! Отстань и оставь меня в покое.
Данька покривился, утёр рукавом лицо, успевшее вспотеть на солнце, взял лопату, проговорив:
— Зря ты так. Я же по-хорошему. Волнуюсь, можно сказать. А ты.
— Слушай, Бунин, ты шёл куда-то?
— Вот, червей копать, — Данька приподнял лопату, — вечером хочу на рыбалку сходить. На леща.
— Ну, и иди, копай своих червей! Нечего ко мне приставать! Места ему, видите ли, жалко! – Хильда резко поднялась на ноги, зашагав прочь в сторону противоположную усадьбе.
— Шальная какая-то, — тихонько проговорил парень, глядя в след Хильды. — Былины объелась, что ли? Одним словом – дура.
Хильда уже сто раз пожалела, о том, зачем набросилась на Даньку. Он ведь действительно, по-доброму к ней отнёсся, поговорить хотел. Как ни как – живой человек, одноклассник. Ей вдруг неимоверно захотелось вернуться обратно, попросить прощение, а затем напроситься с Данькой на рыбалку, хотя такое предприятие её особо не прельщало. Она вырвала с корнем вытянувшийся стебель полыни, размахнулась ним, ударив по скрюченному стволу молодой абрикосы, проросшей у старого, осунувшегося забора. Девочка огляделась. Погружённая в свои мысли, она не заметила, как забрела в проулок, разбитой грунтовкой упиравшийся к опушке леса. Место показалось до боли знакомое. Она уже тут однажды бывала, хотя никогда старалась сюда не заходить.
— Х-хильда, — этот голос прозвучал у неё за спиной, заставив встрепенуться.
Девочка резко обернулась. Увидев перед собой стоявшего Вовку с тряпичной сумкой в руках, она немного испугалась, сделав пару шагов назад. Вовка заулыбался какой-то странной, неприятной улыбкой.
— Ты как здесь? – зачем-то спросила Хильда, осматриваясь по сторонам.
— З-забыла? – ответил парень. — Я тут живу. Во-он т-там.
Он протянул вытянутую руку в сторону наклонившейся набок лачужки с потемневшей крышей.
— А, ну да, — немного успокоившись сказала Хильда. — Ты так неожиданно появился. Я немного испугалась.
Сделав паузу, Хильда спросила:
— Небось, по грибы ходил?
— Уг-г-гадала, — Вовка раскрыл свою сумку, посмотрел в неё, сокрушённо пожав плечами, добавил, — сег-годня не м-мой д-день. Пэ-пэ-плохой, так с-сказать улов.
— Соболезную, — Хильда совсем осмелела, почувствовав необъяснимый порыв, похожий на искушение, внутри себя.
Ей хотелось издеваться над Вовкой, хотелось шутить над ним, поддёргивать, насмехаться. Она не понимала зачем ей это, но озорная, непослушная сила, буквально взрывалась внутри неё. Она обошла Вовку, продолжавшего стоять на одном месте, вокруг, сверля его презрительным взглядом, остановилась напротив, сказав:
— Ну, да. Нормальная же пища вам не по зубам. Вы ею собак кормите! Вам подавай подножный корм. Бунина только что видела, червей шёл копать. На рыбалку собирается. Может, если не повезло с грибами, к речке махнёшь.
— С-собираюсь, — совершенно спокойно ответил Вовка.
— Вот-вот, — Хильда, в очередной раз, сделал круг вокруг, не сходившего с места Вовки. — Но, боюсь, там тебя также ждёт разочарование. Ты же неудачник! Пустое место, ноль! Больше чем уверена, к ужину наловишь лишь лягушек. Еда, как раз под стать вашей семейке.
— З-зачем т-ты всё это мне г-говоришь? – как можно спокойней спросил Володя. — Т-ты же не т-такая!
— Откуда тебе знать, какая я? Себя давно в зеркало видел? Думаешь, не заметно, как ты на меня, или Маричку пялишься в храме? Извращенец! Вот скажу отцу, он тебя живо из пономарей выгонит.
— З-за что? – в голосе парня послышались нотки раздражения, хотя он старался сохранять абсолютное спокойствие. — Я н-н-не делаю нич-чего плохого. А с-сейчас не п-понимаю, зач-чем такое говоришь.
— Что ты заладил: «Зачем такое говорю, зачем такое говорю»? – Хильда увлеклась, и ей нравилось глядеть, как бледнеет лицо Володи, как он прячет глаза, как начинают дрожать его руки.
Вся тоска, беспомощность, обиды, копившиеся в ней, за последнее время, подобно подземной магме клокотали, бурлили, ища выход наружу, суля бурным взрывом опасного вулкана. Она уже не испытывала страх, волнение, ей хотелось встряски, хорошей встряски своим нервам, телу, чтоб хоть как-то разнообразить ту гнетущую тоску, царившую вокруг неё, с каждым днём увлекая в свою вязкую пучину.
— Просто хочу понять, — продолжила девочка, — какой ты человек. Разное о тебе говорят, а я хочу знать наверняка!
— Ч-то именно? – голос Вовки сделался совсем неузнаваемым – взрослым, сдавленным, с оттенком металла в тембре.
Хильде показалось, что её собеседник сейчас трансформируется, перевоплотившись в некоего монстра, которым она его стала представлять, в последнее время. Она вдруг вынула из кармана две красные бусины, из ожерелья Светки Роговой, и тут же протянула их на вытянутой ладони Вовке.
— Узнаешь? – спросила она, чувствуя, как голос её теряет всю отвагу, первичный порыв, превращаясь в жалкий писк.
— Нет, — абсолютно спокойно ответил парень, очень медленно ставя сумку на землю.
— Эти бусины, оторваны от украшения вашей квартирной хозяйки Светки Роговой, — уточнила Хильда. — Догадываешься, где я их нашла?
— Нет! – всё так же отвечал Вовка.
— На месте убитой девочки в школе.
— И ч-что?
— Откуда они там взялись?
Хильда увлеклась, почувствовав, в ту минуту, себя великим детективом. Из нескольких книг и пары фильмов, она знала, как следует задавать вопросы, как выводить на чистую воду преступников. В книгах и фильмах, казалось, всё так просто, что даже ребёнок сможет распутать загадочное преступление. А тут. Тут же ситуация представлялась абсолютно по-другому. Володя, видимо больше не желая участвовать в этом абсурде, не говоря ни слова, поднял свою тряпичную торбу и обойдя Хильду, как препятствие, устремился домой, не проронив ни звука.
— Эй, постой! – крикнула ему вслед Хильда, но тот и не думал останавливаться, или уделять ей внимание.
Только сейчас, когда Вовка скрылся в зарослях кустарника во дворе дома Светки Роговой, Хильда ощутила себя полной дурой. Она вынула с кармана зеркальце, посмотрела в него, улыбнувшись своему отражению, сказала:
— Ну, ты и идиотка, Хильдегар!
дальше будет...