Белое море, на котором у нас была практика первого курса, произвело на меня столь мощное и неизгладимое впечатление, что очень хотелось попасть туда ещё раз. Случай представился спустя два года. На третьем курсе нашу совершенно замечательно сложившуюся группу раздербанили по кафедральным специальностям, и больше общих практик у нас уже не было. Наша биохимическая практика, естественно, проходила в городе – в кафедральных лабораториях. На Белое море ездили только студенты полевых кафедр – зоологи, гидробиологи, цитологи. К счастью, у цитологов в тот год не хватало парней, а на любой полевой практике это ценный и незаменимый ресурс. Поэтому можно было при наличии достаточного энтузиазма присоединиться к ним, тем более, что по срокам их практика с нашей не совпадала и даже не пересекалась. Эту идею, зная моё страстное желание ещё раз попасть на Белое море, мне подсказала учившаяся как раз на этой кафедре сокурсница Ксения, с которой мы были добрыми приятелями ещё со времён Аничкова лицея и вместе поступали в Университет. Так я и попал на Белое море во второй раз.
Главная моя цель была далека от научной – мне просто хотелось на Белое море, магическую притягательность которого может оценить лишь тот, кто побывал в тех краях сам. Тем не менее, пройти собственно научную часть практики, освоив для себя новые методы в смежной специальности, было тоже и интересно, и полезно, тем более, что вела эту практику Ольга Игоревна Подгорная – серьёзный учёный и высококлассный специалист. Кстати, насчёт её имени, она по неведомой причине терпеть не могла, когда её называли традиционно по имени-отчеству и категорически настаивала на том, чтобы студенты называли её просто Ольгой. Осваивали мы там, среди прочего, метод разделения белков электрофорезом в полиакриламидном геле и их выявление Вестерн-иммуноблоттингом, а основными материалами нам служили кровь асцидий и мезоглея сцифоидных медуз аурелий. Вот здесь-то и начиналось самое интересное – и тех, и других нужно было сперва наловить, специально выходя за ними в море. Асцидий в принципе можно было добывать и в одиночку: драть «кошкой» ламинарник – дело нехитрое. А вот на «охоту» за медузами в море выходили по двое: парень на вёслах и девушка с сачком.
В добывании материала работали мы обычно на пару с Ксенией. И вот как-то раз в хороший погожий день пошли мы с ней на лодке за медузами. Кстати, сцифоидных медуз на Белом море в плане видового разнообразия совсем немного. Гидроидных – гораздо больше, но они совсем крохотные и незаметные. А сцифоидных медуз – которые более или менее приличного размера – там обычно попадается всего-то три вида: свободноплавающие аурелии и цианеи и прикреплённые люцернарии. Нас в данном случае интересовали аурелии – безобидные и беззлобные нежно-розоватые полупрозрачные создания, похожие на перевёрнутые блюдца, чьи стрекательные клетки рассчитаны исключительно на мелкий морской зоопланктон и совершенно не чувствительны для человека. Ловить их предстояло у Коровьей Варакки – огромной красивой каменной скалы, отвесно обрывающейся в море. Коровья Варакка расположена на самом краю материкового мыса, отделяющего губу Чупу от Керетской губы, и глядящего прямо на остров Кереть. Керетскую губу запирает на выходе остров Горелый, оставляя только два узких пролива – между Горелым и материком и между Горелым и Средним островами. Наша биостанция располагается как раз на Среднем. Соответственно, нам предстояло сперва выйти из своей островной бухты Наговица в Керетскую губу, а потом идти к Варакке через один из этих двух проливов, обогнув Горелый либо справа, либо слева. Путь, в общем-то, совсем не далёкий и к тому же хорошо нам обоим знакомый, тем более, что самостоятельно плавать в этих водах на лодках нам разрешали даже по ночам и даже на первом курсе, чем мы, конечно, и пользовались с полным восторгом.
Ксения, надо отдать ей должное, сама сразу предложила взять вторую пару вёсел и до места ловли грести вместе. Но... Девушки делятся на две категории: есть те, с которыми приятно быть джентльменом, и есть те, которым всегда хочется напомнить о достигнутом ими равноправии и навьючить на них не менее, чем половину общего груза. Отчасти это, конечно, зависит от внешности, но гораздо больше – от манеры поведения. Ксения, несмотря на свой решительный и волевой характер, амбициозность и перфекционистский комплекс отличницы, явным образом относилась к первой категории. Помимо того, что она была красивой, умной и широко образованной девушкой с хорошим воспитанием и изящными манерами, она, что, кстати, как раз наглядно видно на примере с её готовностью на равных взяться за вёсла, никогда не пыталась сесть на шею, что в людях вообще и в девушках в частности очень подкупает. К тому же мы к тому времени действительно были уже давними и добрыми друзьями. Так что я решил проявить галантность и от второй пары вёсел её отговорил. Это было серьёзной моей ошибкой. Не то, что я решил её даром покатать на лодке, а то, что при этом вообще не взял вторую пару вёсел на всякий пожарный случай.
До Варакки мы дошли быстро и без приключений. Погода была солнечная и безоблачная, стоял абсолютный штиль, ни малейшего ветерка, поверхность моря была идеально ровной гладью. Собственно, в другую погоду ловить медуз и невозможно. Малейшая рябь на поверхности воды, во-первых, делает их просто практически невидимыми сверху, а, во-вторых, они очень чутко реагируют на появление волны и сразу же уходят на глубину. Ловят медуз обычно вдвоём неспроста. Их, конечно, в море много, но всё же не настолько много, чтобы можно было просто стоять на месте и хватать сачком тех, что подплыли сами. То есть, конечно, можно и так, но это будет слишком долго и неэффективно. Обычно один стоит с сачком и высматривает медуз, а второй сидит на вёслах. Тот, кто с сачком, заметив медузу, командует, куда плыть, чтобы можно было до неё дотянуться сачком. Так же, кстати, ловят и морского червя нереиса, с той только разницей, что в отличие от медузы, нереис быстро плавает, и за ним нужно не гоняться вдогонку, а идти наперерез к траектории его движения, что намного спортивнее, чем с пассивно парящими в воде медузами.
В общем, медуз мы наловили вполне достаточно, хотя можно было бы и ещё, но подул лёгкий ветерок и поднял на море рябь. В рябь медуз особо не половишь, поэтому мы сразу же пошли назад от Коровьей Варакки в сторону узкого пролива, отделяющего остров Горелый от материка. Идти-то там буквально всего ничего, он совсем рядом. К тому же мы пошли назад буквально сразу же, как только появился первый ветерок и первая рябь. Проблема в том, что как раз это время пошёл отлив. Это значит, что большая масса воды хлынула в сторону моря из акватории Керетской губы через три узких пролива, создавая тем самым сильное встречное по отношению к нам течение. К тому же к отливному течению из Керетской губы здесь добавлялось ещё и течение из губы Лебяжьей. Масса воды, идущей при отливе из Лебяжьей, конечно, будет сильно поменьше, но зато вся она идёт только одним, и как раз именно этим проливом. И это не говоря уже о том, что какое-никакое, но всё же течение создаёт и сама река Кереть. Всё это даже в совокупности существенной проблемой не было – это просто заметно снижало скорость движения лодки, но не более того. Проблема была в другом: пока я выгребал против сильного течения по проливу, ветер, который, собственно, и был причиной нашего возвращения, из лёгкого дуновения, способного поднять только рябь, буквально за какие-то десять-пятнадцать минут окреп и погнал нам навстречу вполне приличную волну. Как раз к тому моменту, когда я подошёл к самому узкому месту пролива, все факторы совпали: максимум силы отливного течения, встречный ветер, уже довольно крепкий, и встречная же волна.
Как я ни старался, как ни выкладывался, но противонаправленные силы, действующие на лодку точнёхонько уравновесились. Я грёб изо всех сил, а лодка стояла на месте практически неподвижно. До того, чтобы пройти самую узкую горловину, в которой, соответственно, было и самое быстрое течение, оставалось всего-то буквально несколько считаных метров. Я выкладывался в полную силу, но одолеть этих нескольких метров не мог. Даже самая малейшая помощь уже изменила бы этот баланс в нашу пользу, но второй пары вёсел не было, и всё, чем могла мне помочь Ксения, – это просто сидеть, сохраняя хладнокровное спокойствие в сложившейся довольно-таки отчаянной ситуации. Было вполне очевидно, что у меня при таком полном напряжении силы явно кончатся быстрее, чем у ветра и у отлива – и тогда нас просто выкинет, как пробку, из пролива обратно. И хорошо, если, учитывая продолжающий крепчать ветер и вполне реальную возможность шторма, не унесёт вообще в открытый Кандалакшский залив.
И всё-таки буквально по сантиметру мы пока продвигались вперёд. Весь вопрос был в том, на сколько в таком режиме мне хватит сил. Последние десять метров узкой горловины пролива я выгребал минут сорок или больше. Несколько минут отчаянной гребли уходило на то, чтобы пройти один метр. И всё-таки мы прошли её. После горловины встречное течение заметно ослабло, но и сил у меня уже практически не оставалось, а руки и вовсе были стёрты в кровавые мозоли. Между тем, расслабляться было никак нельзя: отливное течение ослабло, но отнюдь не прекратилось, а ветер так и вовсе продолжал усиливаться. Стоило немного расслабиться – и нас бы вынесло обратно через ту же самую горловину, через которую я с таким усилием пробился. Так что ни о каком отдыхе не могло быть и речи, нужно было, не ослабевая, грести дальше, как минимум, до выхода из пролива в закрытую и защищённую от серьёзных штормов акваторию Керетской губы. И только после того, как я сперва прошёл мимо горловины Лебяжьей губы, а потом, наконец, вырвался из пролива, я смог хоть немного передохнуть. Всё это время, кстати, Ксения просидела с образцовой выдержкой, что в её положении невозможности как-либо повлиять на ситуацию тоже дорогого стоит.
Кстати, часов у нас не было. Тот час или полтора, который у нас занял проход через пролив, растянулся для нас в неопределённо долгий период времени, поэтому, как только проблема физического выживания была решена и в отношении морской стихии мы оказались в относительной безопасности, у нас возник другой вопрос: каков будет масштаб начальственного гнева за столь длительное пребывание в море и столь позднее возвращение в условиях явно критического усиления ветра и ухудшения погоды. А ведь предстояло ещё доплыть, собственно, до своего острова. Впрочем, обошлось: отсутствовали мы, как выяснилось, когда удалось добраться до часов, не так уж и долго, а по спокойной воде в Наговице, которую могли наблюдать руководители нашей практики, даже и вообразить было нельзя, что сейчас творится у Коровьей Варакки. Так что начальство не успело нас хватиться и поднять тревогу. Но вот грести я потом долго не мог: кожа на ладонях была сорвана до полного кровавого безобразия, а мышцы отзывались болью на самое малейшее напряжение. Зато день этот я прекрасно помню и теперь, по прошествии 23 лет.