ТАТКИНЫ ИСТОРИИ
У Татки не было свекрови. Зато был лучший друг ее мужа Алексея – Павел. Алексей и Павел учились в Военной академии имени Фрунзе, Татка проходила стажировку в военной прокуратуре. Их троица была неразлучна. Женщина не вмешивалась в дружбу мужчин, но постоянное присутствие Павла в их съемной квартирке напрягало .
Павел – идейный вдохновитель сообщества холостяков курса статный, веселый, умный не был обделен вниманием женщин, но жениться не собирался. «Такой генотип пропадает!» - сетовала Татка. Она даже замахнулась на сватовство. Но, все ее попытки женить друга на умной, хозяйственной барышне проваливались с треском. Алексей смеялся над потугами жены, а Павел ехидничал и говорил, что не родилась еще та, ради которой он готов пожертвовать самым дорогим, что есть в его жизни – свободой.
К исходу четвертого курса, неожиданно для друзей, а главное самого себя Павел влюбился в Зиночку. Восемнадцатилетняя девушка снаружи – прохладная как утренняя роса, а изнутри горящая бесовским пламенем была эталоном стиля. Обаяние, начитанность, музыкальность, хорошие манеры заключались в хрупком марципановом тельце с диковатыми и весьма опасными глазами. На Павла обрушилась такая энергия, что через пару месяцев знакомства с Зиночкой он начал сдавать позиции и поговаривать о свадьбе. А спустя полгода Татка с мужем гуляли на свадьбе друга.
Молодожены жили у Зиночкиной бабушки. Их семейная жизнь не спотыкалась о быт. Поскольку бремя бытовых забот тянула на себе бабуля. Их беззаботная жизнь так бы и продолжалась, если бы не распределение.
После выпуска из Академии жизнь разлучила друзей. Павел получил назначение на Дальний Восток, а Алексей с Таткой остались в Москве.
Прошло несколько лет. После досрочного присвоения Алексею очередного звания и повышения по службе его перевели служить под город Артем. В назначенный срок он с семьей прибыли в дивизию, получили комнату в ДОС*. Отдав распоряжения срочникам, Алексей уехал в штаб полка, а Татка c годовалой дочкой остались устраиваться на новом месте.
Квартира оказалась коммунальной, на три семьи. Большая прихожая, общее - ванна, туалет, кухня. Комната, в которой их поселили, была просторной и светлой. Татка уложила дочку спать и занялась распаковкой багажа.
Из кухни доносились голоса. «Вот и чудненько! Разобраться с вещи я всегда успею, а познакомиться с соседями – это дело святое» - подумала Татка.
Гарнизон - это особый мир, со своим менталитетом, традициями, где единственный источник общения для большинства женщин — очереди за продуктами, а из развлечений только Дом офицеров и пара магазинов. Иметь хороших соседей по квартире или по дому, когда мужья неделями пропадают на службе, было за счастье.
Татка в удивлении замерла у двери в кухню. Радостный возглас готов был вырваться из ее горла. Молодые люди , а таковыми оказались ее новые соседи, не заметили ее и продолжали вздорить.
- Был бы ты настойчивее! Стукнул бы хоть разочек своим кулачищем по столу! И эта комната была бы наша! – раздраженно говорила женщина.
- Солнышко, ну, на каком основании я должен был просить эту комнату? – сопротивлялся мужчина.- Детей у нас нет! У нас даже кошки нет!
- Да! На каком основании?! Была бы у нас еще одна комната, мы бы привезли бабулю! И все Будешь знать! – не унималась женщина.проблемы были бы решены. А теперь подселят к нам мымру типа нашей хавроньи Меланьюшки.
- Причем здесь твоя бабуля и соседи! Солнышко! Я пришел домой. Я есть хочу! Ну, скажи мне, почему я должен кушать в столовой, когда у меня жена есть?
- Вот-вот! Вам мужикам только и надо! Покушать. А на то, что ваша жена умница и красавица, вам наплевать. Я тебе не поварешка! – огрызнулась женщина.
- Хлопотуля моя! Ты же не понимаешь! Если ты готовишь кому-то – значит, у тебя есть кто-то, кого ты ждешь, и этот кто-то скоро придет. Если ты готовишь – значит, ты этого кого-то любишь, и этот кто-то тоже любит тебя, если рискнул есть то, что ты наварганила. - скороговоркой выпалил мужчина.- И вообще, Процесс приготовления пищи – это акт любви! – растягивая последние слова, прошептал он.
- Ну, Паш, тебя понесло.
Пашка не слушал жену, его действительно несло.
- Только представь себе. Ты берешь какую-то материю, в данном случае пищевые продукты. – Вид у него был несколько смешной, но необыкновенно торжественный. Манипулируя руками над пустой кастрюлей, как гадалка над магическим шаром, он проникновенно глубоким голосом шептал:
- Ты воздействуешь на эту материю своим теплом, дыханием, руками и, наконец, своей любовью. Ты даришь частицу себя кому-то. И этот кто-то в прямом смысле слова получается, что ест тебя. Поглощает то, в чем ты оставила частицу себя. Ты даришь ему себя через еду. Процесс приготовления пищи и процесс ее поглощения – это магия, нечто сокровенное. Это власть. Власть над тем несчастным существом, которому ты даришь себя. - Закончив свою речь, Пашка чмокнул жену в щечку и рухнул перед ней на колени.
- Да, ну тебя! Никогда не знаю, когда ты говоришь серьезно, – отталкивая его, засмеялась Зиночка.
- Зинуль, я есть хочу! - умоляюще просил Павел - Ну, подари мне хоть картошечку в «мундире».
Склонив голову, как королева, допускающая, что речи ее поданного справедливы, Зиночка вздохнула и сказала:
- Убедил. Сейчас соображу тебе супчик.
- А рыбку? – ехидно спросил Пашка.
Зиночка скривила забавную рожицу, топнула ножкой и, описывая сковородой круги в воздухе, прошипела:
- Попробуй еще раз напомнить мне о рыбке! Имей в виду, сковородки в военторг еще не завезли. И готовить для тебя эту материю, еще чуть- чуть, и будет не на чем.
Татка, улыбаясь, наблюдала за перепалкой друзей.
- Так, так, так. Милые бранятся, - Сказала она, выходя из темного коридора.
- Вам какое де…? – Павел и Зиночка, раздраженно огрызнулись и осеклись на полуслове. Застыли.
- А-а-а! – восторженно закричала Зиночка, и бросилась обнимать Татку.
- Фантастика! А где Алешка? - спросил Павел.
- Убыл в штаб.
- Девочки, я в штаб, потом за горючим. У вас есть два часа, – деловито отдавал распоряжения Пашка. - Татусь, проследи за моей хлопотуньей.
Зиночка радовалась, как ребенок. Водила Татку по квартире, показывала теперь их общие хоромы, засыпала вопросами: как там жизнь на Большой Земле, что показывают в кинотеатрах, какие премьеры в театрах, кто был на гастролях, что читают, какая косметика в моде, что носят?.. Миллион вопросов. И, в этом случае, непременно на все и сразу нужно было дать ответ.
О праздничном обеде Зиночка даже не вспомнила.
- Зинуля, а как насчет обеда? Паша просил приготовить чего-нибудь, да и Алешка придет голодный. – напомнила ей Татка.
- Ну вот. И ты туда же. Ненавижу готовить! – она нехотя встала с дивана и с таким видом пошла на кухню, словно ее вели на Голгофу. Заглянула в холодильник, задумалась, оценивая ситуацию. - Так, на себя беру суп, а ты Таточка – картошку и корюшку.
У Татки на язычке давно вертелся вопрос. Не удержалась, спросила:
- Зинуля, а что это за история с рыбой?
Зиночка хихикнула и тихонечко сказала:
- Только никому не рассказывай. Как-то Пашеньке захотелось жареной рыбки. Ясное дело, сам принес, сам почистил, сам на сковороду положил. Сидим в комнате, телевизор смотрим, а рыбка жарится.
Через некоторое время Пашенька спрашивает: « Рыбка моя, ты рыбу кушать то будешь?»
Я в ответ: « Так не готова она. Ее же еще и перевернуть надо». Я так увлеклась фильмом, что не заметила, когда он выходил на кухню. А он серьезно так говорит: « Ты что, это только филе переворачивают, а когда рыба с хвостом жарится, она сама переворачивается на сковороде». Я в шум. Зачем разыгрываешь! Зачем глупыху из меня делаешь? А он ведет меня на кухню к плите и начинает объяснять:
- Вот ты физику учила?
А мне, что физика, что двигатель самолета – недоступно. А он дальше мне мозги припудривает:
- Под потоком теплого воздуха и воздействием крутящего момента хвоста рыбной тушки…
Знаешь, я почти поверила ему! И что самое ужасное - решила проверить. На следующий же день, заметь, сама почистила рыбу, положила на сковороду! И, как дура, стояла и ждала, перевернется она или нет!
За этим занятием и застукал меня Пашенька. Его ржание наверно до Артема было слышно. И как я его той сковородой не огрела?
По Зиночкиным щекам градом катились слезы. Искромсанный крупными полосками репчатый лук резким движением был свален в видавшую виды сковороду и залит подсолнечным маслом. Татка еще никогда не видела, что можно пассеровать лук так, чтобы он с одной стороны обгорел, а с другой – оставался сырым. У Зиночки это получалось. Нарезанный крупными кусками картофель она присовокупила к наструганной морковке и истерзанной капусте. Вся эта неприглядного вида смесь отправилась в кастрюлю с водой и была сдобрена горело сырым луком с маслом.
От созерцания подобного варварства Татку отвлекли тяжелые шаги и не довольное ворчание. Вначале из темного коридора в дверном проеме появилась внушительных размеров грудь в немыслимых рюшах, затем и хозяйка этих прелестей. Она барыней проплыла по кухне, брезгливо отшатнулась от захламленного Зиночкиного стола. Скользнула по Татке вопросительным взглядом.
- Добрый день. – Сказала Татка.
Ни кивка, ни доброго слова в ответ не последовало. Только выше задрался намек на подбородок, пухленькие пальчики с ярким маникюром и унизанные кольцами сомкнулись на необъятном животе.
- I кого б цэ мэнi найнять*? – проворковала она – Шоб тут прибралися*.
Мимоходом дама в рюшах заглянула в Зиночкину кастрюлю. Ее густо накрашенные красной помадой губки ехидно скривились:
- На таком харче Зиночка твой Павлик долго не протянет. Девонька, а ты знаешь, через что лежит путь к сердцу мужчины?
- Угу. Меня бабуля предупреждала.
- Угу? Предупреждала? Вот мой Петруша, на пример, уж очень уважает вкусно покушать.
- А что же ему еще остается? – усмехнувшись, ляпнула Зиночка. - А мой Павлик – эстет. Он любит глазами. И у нас этот путь проходит мимо кровати. Вы что же и правда считаете, что мужчины к любовницам борща похлебать бегают? И вообще, я вас убедительно прошу. Пожалуйста. Не указывайте мне, что и как нужно делать, и я не буду говорить, куда вам нужно идти. Хорошо?
- Аха-ха-ха! – прошипела дама в рюшах, приняв позу сахарницы, - Умничаем? Питайтесь бутербродами и конфетками, и будет вам щщщщастье! Смотри, обогреет твоего Пашеньку кто-то, прикормит, и кроватка не поможет.
Сказав это, обладательница убойных прелестей поплыла к выходу.
- И вам всего хорошего – сказала Татка ей вслед.
- Футы ну ты, какие мы воспитанные. – Буркнула толстуха, затормозив у двери кухни.
- А шо делать? Я здесь и отмахнуться от этого факта невозможно.
На лбу дамы в рюшах наметилась морщинка, намекая на то, что мыслительный процесс пошел. Она задумалась над словами, сказанными Таткой и над ситуацией, сложившейся в квартире, которая, возможно, может выйти из-под контроля.
Когда подруги остались вдвоем Зиночка с облегчением выдохнула.
- Ну, ты видела? Пенсия на носу, а губы красит, коготки маникюрит, масочки, примочки делает. Это же, сколько крема на такой гектар лица надо!
- Я так понимаю это наша соседка? Не приятная особа.
- Вот, вот. Меланья Ивановна. Жена нашего интенданта.
- Завхоза, - поправила подругу Татка. Интендантская служба упразднена в 1955 году.
- Ну, завхоза, вернее зам. зав. Все равно ворона! Ходит, каркает. Первая сплетница в гарнизоне. Не дай Бог попасть ей на язык. Сожрет и не поперхнется. Кого бы это ей нанять? Давно утки в госпитале подносила? Зараза! Недели не прошло, как назначили сестрой хозяйкой , а нос задрала выше крыши.
Приближался Новый год. Друзья дружной компанией возились на кухне. Алешка мастерил крестовину для елки, Татка кормила дочку. Зиночка потихоньку осваивала азы кулинарии. Сегодня у нее по плану были вареники.
- А-а-а! – неожиданно завопила Зиночка.
Разбухшие от воды вареники, как заколдованные, лезли, выпрыгивали из кастрюли и падали на плиту на пол. Горе повариха металась по кухне, не зная, куда свалить все это недоваренное добро.
- Не иначе Пацюк сзади подкрался. – Хохотнул Алешка.
- Кто подкрался? – раздался голос дамы в рюшах. Она имела гадкую привычку появляться неожиданно, а главное - в самый неподходящий момент.
- Гоголевский Пацюк. – пояснил Алешка. – Только у него вареники прыгали в сметану.
- А у меня на пол. – Всхлипывая, растерянно сказала Зиночка. – Татка, я сделала все, как ты сказала. Сделала фарш, даже лук не сожгла. Потом тесто. Молоко, мука, дрожжи…
- Что? – изумилась Татка. – Зачем дрожжи?
- Чтоб нежнее тесто было. Это ведь те же пирожки, только вареные. В прошлый раз я такое наварганила, что даже Бобик есть не захотел. – Зиночка тяжело вздохнула.
- Не печалься детка. Сегодня твой Павлик, а может уже и не твой, очередной казус не заметит. – Съязвила дама в рюшах. – Видела я как он тайком, мелкими перебежками, под ручку с Маргошей поварихой задними дворами пробирался к поселку.
Зиночка побледнела. Миска с недоваренными варениками полетела на пол. Ошарашенная услышанным, женщина выскочила на улицу и помчалась к поселку.
- Скажите, пожалуйста? Какие мы чувствительные. Следить за мужем надо. Хвост распустила. И думает, что муж одной ее красотой сыт будет!
- Какая вы все-таки? Зачем же в злобную обезьяну превращаться? Что же вы пыжитесь? Уж не знаете, что еще придумать! Чем еще обмазать все хорошее и доброе, что вокруг вас. Стыдно! Хоть бы раз дали себе труд поработать душой!
Татка из рук в руки передала дочку Алешке, накинула куртку и бросилась за Зиночкой вдогонку, прихватив ее полушубок. Нагнала ее только возле Маргошиного двора. Зиночка так решительно проскочила в чужой двор, что Тарзан – сторожевой пес хозяев обалдел от такого нахальства. Правда ненадолго. Придя в себя, пес грозно лая заметался между крыльцом, где в одном халатике стояла Зиночка и тарабанила в дверь, и калиткой, из-за которой выглядывала Татка. За спиной заскрипел снег, кто-то, шумно дыша, приближался. Татка оглянулась. Это был Алешка с Катюшкой на плечах и с бурками подружек в руках.
- А ты чего здесь? – шумнула Татка на мужа.
- На всякий случай.
- Открывай дрянь! – кричала Зиночка, колотя окоченевшими ручками в дубовую дверь. – Открывай поганка!
Дверь со скрипом открылась. На пороге в майке и галифе, уперев руки в бока, стоял лейтенант Мурашов.
- Что за шум, а драки нет?
- Сейчас будет! – заорала Зиночка. – Где эта шалава?
- Зина! Полегче на виражах.
- Я тебе покажу полегче! Ты сам, что здесь делаешь?
- Живу я здесь.
- Чегоо? С каких это пор?
- С недавних.
- А Пашка где?
На шум голосов из разных комнат появились Маргоша в нарядном белом платье и Пашка с сыночком Мурашова на руках. Из кухни, с большим блюдом, на котором дышали жаром пирожки, вышла опрятная, сухенькая женщина.
- Ну, вот Андрюшенька! А ты говорил: «Зачем мама столько наготовили! Прям, как на Милкину свадьбу! Никого не будет!». Ан, глянь, сколько народу пришло. Что же ты милый стоишь? Придержи пса. Дай деткам пройти. Приглашай всех в дом.
- Ннна чью свадьбу? – стуча зубами от холода, спросила Зиночка.
- На нашу. Мы с Андрюшей решили пожениться. – Улыбаясь, ответила Маргоша. – Только сегодня не свадьба, а обручение. Надо все по-людски. Вы же знаете. Через два месяца будет год, как умерла при родах Андрюшина Оленька, потом и распишемся.
Зиночка хлюпала носом, слезы текли по щекам. Пашка растирал ее ножки снегом.
- Ой, глупыха, что ж тебя так по морозу то понесло. В тапочках, по сугробам. А?
- Пашенька, я черти что подумала. Я так старалась. А эта Меланья сказала, что ты с Маргошей задними дворами в поселок…
- Девочка моя. Глупыха. Я хотел тебе на Новый год сюрприз сделать. Твоя бабуля с Серафимой Павловной передала нам посылочку. Ну, я и пришел забрать ее.
Алешка попытался влить в ревнивицу водку с перцем, но Зиночка запротестовала.
- Нельзя мне мальчики. – Она, виновато улыбаясь, посмотрела на Пашку. – Я тебе в Новый год тоже хотела сюрприз сделать. Рассказать, что летом у нас маленький будет.
- Ураааа! – Закричали все присутствующие в комнате.
На следующее утро, выйдя на кухню, Татка застала там напевающую Зиночку. В новом фартучке, безбожно испачканном мукой и яичным белком, она стояла возле стола на котором красовалась румяная запеканка. Аппетитно пахло ванилью и кофе.
- Пусть я сожгла перчатку, разбила две чашки и тарелку. Татка! Но у меня получилось!
- Вот видишь! Значит можешь! Было бы желание.
- Да! Ощущение конечно приятное. И все же. Мне почему-то кажется, что этот чертов путь к сердцу дело настолько темное, что сразу не поймешь, туда ли ведет дорожка. Доведет ли она до сердца? Не факт. Может мужчин вообще кормить надо только изредка, и спать с ними иногда. Чтоб почувствовали, что еда – как праздник, а постель – как награда. А то зачем им до сердца своего допускать кого-то, когда и так все на блюдечке с голубой каемочкой? Как думаешь?
- Думаю, что он таки лежит через желудок, проходит мимо кровати и останавливается на индивидуальности.
*ДОС – дом офицерского состава.
* i кого б цэ мэнi найнять – И кого бы это мне нанять.
*шоб тут прибралися – чтобы тут убрали.