Мой тридцать третий день рождения выпал на пятницу. Не то, чтоб повезло, но очень удобно. Ресторан заказан, с работы можно свалить пораньше. Приглашённых мало: только брат Петя со своей Виолеттой, и Ирка, жена моего друга Ивана. Ваня сейчас в Ялте. Позвонил, с утра пораньше, ещё семи не было, поздравил, обещал подарки привезти. Ясно... не в подарках дело, просто за свою Ирку беспокоится, чтоб не скучала. Ну, не знаю, когда ей скучать при девятилетних близнецах, и вообще… видели её позавчера в такси с каким-то хмырём. Но это их дела - то ли в Крыму поодиночке отдыхать, то ли с жгучими брюнетами на такси раскатывать. У Ивана небось тоже не заржавеет на знаменитой Ялтинской набережной закадрить незнакомку, пусть даже без собачки. Он в этом деле упорный.
Однажды, ещё в студенчестве, за негритянкой из общежития сельхозинститута увивался, пока не уговорил. При том, что соблазнил её в далёкой ярославской деревне, куда его гуталиновую красавицу отправили в совхоз имени Патриса Лумумбы на преддипломную практику. Ванёк, рванул следом и на недельку устроился недалече от общежития практиканток, у полусумасшедшего аборигена села - художника Валеры. Любил Валера одиночество, изобразительное искусство и вино Агдам. После выпитой фугаски предпочитал побродить по лесу ночью, дабы встретить лешака и потолковать за жизнь. Тонкая натура… как не помочь ближнему. Агдам на полках сельпо всегда водился, и стоимость составляла вполне приемлемую сумму в один рубль сорок девять копеек. Для гарантии успеха и обеспечения не только Валериных потребностей взял три штуки. Освободив помещение для любовных утех, дрожа от предвкушения, Ваня нашёл в шкафу абсолютно новый комплект белья и пригласил чернокожую пантеру. Воображение рисовало полный кайф с погружением в нирвану. Пришла… сразу запахло потом. Что поделать, село помыться негде, но возбуждение даже нарастало. Выпили, уложились, начали, закончили… Ваня подумал, ясно сразу ведь не поймёшь. Выпили, пошли на второй круг. Понятно. Эх ма, никакая это не пантера, а рябая корова! Чистый перевод денег и полное отсутствие эффекта. Получил наш Ваньша от африканского опыта полное разочарование. Ещё хорошо, что разочарованием обошелся, мог и полное очарование получить от букета на конце… конца. Единственно, что понравилось там в Ярославии – пейзаж с чернокожими, горбатившимися на свекловичной плантации. Дожили и мы до благодатных времён, чем не Америка!
Нет, мне… нам с Эммой таких похождений не надо, мы по скромному на семейном ложе решим проблемы полов и морального облика первичной ячейки общества. Именно сегодня в «возрасте Иисуса», отметим знаменательную дату, выпьем, потанцуем без измен, адюльтеров и прочей аморальщины. Пора уже остепениться жить по-семейному – честно и благородно.
Ресторан «Юбилейный» (придумают же) особым шиком не отличается, и цены реальные. «Юбилей в Юбилейном, блин!» Подобные названия в семидесятых лепили – вроде нейтрально, и как бы по делу. Петя говорил, что встречал город с таким ресторанным названием. Думаю, это он придумал… хотя, чем чёрт не шутит? Публика в зале разномастная, в основном, как кусок хозяйственного мыла – серая да простоватая, у большинства нож в правой, с вилкой в левой вместе не котируются. Зато наш стол просто «шик-блеск тру-ля-ля», женщины, как с обложек глянцевых журналов. Эмма, конечно, украшение компании. Впрочем, в отношении жены могу быть сильно необъективным. А вот Петина Виолетта – полный эксклюзив, одно имя чего стоит, не говоря уже об отчестве - Модестовна. Да и мама её Кларентина Францевна, не поймёшь какого племени-роду. А Петин тестюшка Модест Селифанович - кандидат то ли вентиляторных, толи аккумуляторных наук, всё светило науки из себя корчит. Они с Петей недолюбливают друг друга из-за своих амбиций и пикируются с момента знакомства, кто из них более уважаемый член общества. Так вот Виолетта - довольно миловидная с приятной улыбкой женщина. Ну и Ира – жена Ивана, кареглазая и такая же волоокая, как наша собака Ванда. Ванда – подголянская овчарка, совершенно неподдающаяся дрессуре. Она же зовётся татранской, поскольку её обожают пастухи в Татрах… и наша семья тоже. Да, Ира имеет врождённую особенность нравиться всем… ну, почти всем мужикам, даже мне... Кстати, звать меня Дмитрий, а подчинённые добавляют Васильевич. Значит уважают… или боятся? Боятся – значит уважают.
Не умеют у нас в ресторанах культурно обслужить, потому и возникают кучи анекдотов про официантов с ложечками для мух на ниточке, ведущей в гульфик. А всё потому, что сама публика не на должной высоте. Взять хотя бы компанию ребят, сидящую через два стола от нашего. Я так сижу, что вижу их, как из партера в театре. С виду вроде всё нормально – не совсем молодые, в меру патлатые, а приглядишься - манеры не комильфо. Рыжий, роняя пепел на пол, дымит дешёвой сигарой, плешивый пасть открыл и вилкой в зубах ковыряется, стриженый в салфетку высморкался и в фужер бросил. Выпили… Я приметил, как они первый графин водки раздавили, не закусывая… далее море по колено. Сидят гогочут, молодок в упор рассматривают и, скабрёзно ухмыляясь, комментируют между собой. Да уж, ребята явно не из нашего профсоюза, скорее от кайла и лопаты, если не сказать более жёстко. Вообще-то я человек миролюбивый и не собираюсь учить выродков из приюта светским манерам, лучше отведу взгляд.
В таких ресторанах важно занять столик подальше от лабухов, которые считают, что чем громче трубят в свои дудки и гремят барабанами, тем лучше для публики. В общем-то они конечно понимают вкусы основной, так сказать, серой массы посетителей. Но есть же люди с другими, более изысканными, запросами. Впрочем – алкоголь, залитый вовнутрь выравнивает неодолимые противоречия. Что поделать – ресторан, почти традиционный российский кабак. Кстати, почему кабак?.. Потому, что в южных губерниях, ещё при царях в дешёвых питейных заведениях простолюдины выпивку лакали из выхолощенных и засушенных тыкв – кабаков, на местном диалекте. Так уж повелось: с чего пили, тем называли, поэтому рестораны до сих пор называют - кабаками.
Сидим себе в уютном местечке, отмечаем святое совершеннолетие. Женщины шампанским балуются, братья после первого шипучего фужера на «Ахтамар» перешли. Петюня сгонял к эстраде и в мою честь заказал «Прощание Славянки», это у нас традиционно. Мы оба служили на флоте, я на Северном, он на Балтике. Никто не танцевал… оно и не мудрено, попробуй трезвым поскакать под марш. Ничего, наш стол ещё раз поднял за здравие, тут и заказ завершился. Лабухи после коронной фразы: «Танцуют все!». ударили «в гусли». И взыграла плесень! Народ раскраснелся, раздухарился, стал показывать всем и самому себе «сколько лет он спорил с судьбой, ради этой встречи с тобой». Заказы посыпались, как из рога изобилия. Башляли все! «Чёрные глаза» сменяла «Ах, какая женщина! Мине б тукую-ю-ю». Знойную женщину сменял «О, Боже, какой мужчина», почти тот, который «Провожал он её из тенистого сада, и брала его нервенная дрожь». Короче, всплыла вся лабуда из кабацких шлягеров, возрастом от десяти до сорока лет. И замечательно, ну, не в филармонию же пришли Шопенами наслаждаться – просто нормальные люди собрались под одной крышей. Не герои войны, не звёзды балета, не инженеры человеческих душ. Наши люди - звёзд с неба не хватают, но своё не упустят. Хорошо в краю родном…
«Мою благоверную тот стриженый, что в салфетку сморкался, уже второй раз на медляк приглашает. Не нравится мне его шерстяной минимализм с латентным подтекстом о совсем недавнем пребывании в местах, не столь отдалённых. Надо бы пригласить её на танец и предупредить».
- Большим успехом пользуешься, Эммочка.
- В смысле?
- В смысле стриженном, но не бритым.
- А… Так это же Валерка Бурмистров, мой одноклассник.
- Давно откинулся?
- Как, куда откинулся?
- На волю.
- С чего ты взял? Придумаешь тоже, он у нас в классе комсоргом был.
- От тюрьмы и от сумы… Так что смотри…
- Ты никак пьян или ревнуешь?
- Просто сигнализирую, эта публика на разные коники способна.
- Разберусь без сигнальщиков. Пойдём за стол, я тост скажу.
«Тост довольно заурядный – счастья, здоровья и познать настоящую любовь… Это ещё к чему и как понимать? Ясно, упрямая «собака Шульца», сцепила зубы, с ней такое случается – своенравная, вся в тёщу. Та, как бы всю жизнь в рядах МВД подполковником отслужила… и я догадываюсь под каким. Ладно, злопыхательство - не мой стиль. Надо бы своих девочек пригласить, так они все нарасхват у хамоватой компании «бывших комсоргов». Кажется, что-то назревает».
- Петюнь, а давай мы с тобой отдельно от всех по рюмашке. За нас, за братьев!.. Родных по крови и… по духу. Ты раньше тут бывал?
- Я нет, но слышал про эту слободу – драки, поножовщина. В общем завоевание победившего социализма и его гегемона – типичный «Посёлок Урицкого».
- Он что тут родился, твой Урицкий?
- Не знаю. Скорей, в Питере. Там есть фабрика Урицкого. Помнится, у нас в отделе один дед всё курил да нахваливал папиросы Беломор-Канал фабрики Урицкого. Мечтал бросить после выхода на пенсию. Не успел, недавно умер.
- Урицкий?
- Дед. Закашлялся и… А с чего это Эмму какой-то зэк всё ангажирует?
- Одноклассник. Школьные годы – чудесные… Пора бы нам собираться.
- Не рано ли?
- Да надоело гнусные рожи смотреть и доморощенных трубадуров слушать. Поедем к нам домой и под лёгкую музыку, под приятные разговоры продолжим банкет хоть до утра. У меня в баре вискарь заначен, плюс пара бутылочек Абрау-Дюрсо для особо привередливой половины человечества.
- А если…
- Водкой заполируем.
- Заманчивое предложение. Хотя я о другом, согласится ли на твой призыв наша, как ты сказал, привередливая половина человечества.
- Куда денутся? Вечер на излёте, а бодега через час закроется. Давай ещё по единой.
Пьяный гул в зале, как отходящий шторм, то усиливался, то затихал. Петя, покачиваясь, ушёл в туалет. Женщины, разгорячённые танцами, меланхолично напевая, собирались покинуть заведение. Прозвучал заказ от гостя из заполярной Воркуты для бывшей одноклассницы Светы Соколовой на исполнение песни «Как упоительны в России вечера». К столику подошёл стриженый Валера и пригласил Эмму. Вопросительно посмотрев на мужа и прочитав в его глазах лёгкое недоумение, быстро поднялась. Ладно, пусть танцуют и эти две тоже. Наши бабы прямо нарасхват. Гнусная песня… Когда она появилась, все были без ума и от мелодии, и от клипа. Но нельзя же по сто раз на день из всех утюгов слушать историю поедания черствой булки, от чего французский хруст превращается в мерзкое чавканье. А убийство старика аристократа молодым повесой до драмы явно не дотягивает.
В конце зала послышался странный шум, там на двух, метелющих друг друга, мужиков свалилась тяжёлая коричневая портьера, но они в пылу драки продолжали поединок. Подбежавшие на подмогу посетители, стащили гардину и разняли дерущихся в стороны. Один из них был Петя. Вечер перестал быть томным. Оркестр, доиграв и допев до конца, подхватил собранные за вечер купюры, мелкие инструменты и скрылся за мало приметной дверью позади эстрады. На авансцену из кухонных глубин ресторана словно индюк выплыла властная женщина-метрдотель. Следом решительно шагали две официантки одна – невысокая, крашеная блондинка, вторая - с пустым подносом в руке, высокая, худая, с лицом, как у злобной лисы-чернобурки.
Разбирательство длилось до приезда полиции. Сторонам конфликта Пете и Васе предложили поровну оплатить суму ущерба за оборванную штору и мирно разойтись. Петя согласился, отдал без сдачи, но Вася – ни в какую. Стражи закона крови не жаждали и, прихватив с собой Васю, уехали наводить порядок в пределах вверенной им территории. На эстраду вернулись музыканты, долго настраивались и, нехотя сыграв пару бесполезных «медляков», завершили творческий вечер. Официанты собрали битую посуду вписали стоимость в счёт и, деловито пересчитывая деньги, торопили допивающих гостей на выход.
- Ты с чего вдруг в драку полез, Петюнь?
- Да кто к нему лез? Он первый начал.
- Знакомый что ли?
- Впервые вижу. Попросил прикурить, я дал зажигалку. Он чиркал-чиркал, а огонь не появлялся. Обматерил меня вместе с зажигалкой и швырнул её об стену. Я вежливо, но понятно донёс гадёнышу всё, что думаю о штопаных контрацептивах, ломающих дорогие зажигалки незнакомых ему людей. У Васи взыграли амбиции, и он полез в драку, но, получив в челюсть, улетел в направлении окна и, пролетая мимо, целенаправленно сорвал портьеру…
- Откуда ты знаешь, что он Вася?
- Так эта «индючиха» спрашивала, когда разбиралась.
- И про тебя записала?
- Ну, «так сязять», взяла на карандаш. Со слов… требовала паспорт. Как-же, мадам, всенепременнейше, и паспорт, и свидетельство о рождении, и диплом о образовании предоставим. Как только, так сразу…
- Угу, раскатала губу! Ладно, пойдём на крыльцо, разбавим свежий воздух парами алкоголя, пока наш кордебалет облегчится и трусы подтянет. К одиннадцати я заказал машину, думаю Кузьмич уже подогнал.
- Ты думаешь подъедет?
- Конечно, это же сосед. Влез, понимаешь, в долги и теперь шабашит по вечерам.
Минивен Кузьмича ещё не появился, зато сзади кто-то подошёл и дал Петру в ухо. Петя развернулся и сразу отхватил «в нюху». Тут и брату, то есть мне прилетело. Ничего себе, вот так подло, с тыла! Разворачиваюсь, предо мной рыжий бугай в левосторонней стойке кулаками суетится. Ну, мы сошлись и стали долбить друг друга. Рыжие они настырные. Ничего, мы и не таких «настырливали». Схлопотав по печени, конопатый согнулся, поймал крюк снизу и довесок в селезёнку. Краем глаза вижу, что Петруха, закрыв голову руками, по асфальту катается, а две, вроде бы знакомые, рожи охаживают брата ногами. Рванул на помощь в их сторону, споткнулся и получил носком ботинка прямо в харю. Второй удар нанесён в височную область. Последнее, что увидел – Виолетту и Иру, бегущих на помощь, а немного позже, уже в лежачем состоянии запомнился вой полицейской сирены.
Дознание проводили в вестибюле ресторана. Только непонятно, куда подевались мерзавцы, подло напавшие на нас сзади. Их было человек?.. Так, рыжий амбал – раз, но я его вырубил, двое, пинавшие брата, это уже три и тот, который саданул мне в фас и в профиль. Итого – четыре, как минимум. Ира говорила, что видела убегавших шестерых. Не исключено. Футболиста, снайперски пробившего мне в висок, не помню…. Ночной дозор, в лице сержанта, поинтересовался, не нужна ли кому медицинская помощь? «Никак нет, господа полисменты, не извольте беспокоиться. Вы премного помогли». Сипеляво съязвил Петюня разбитыми в кровь губами. Сержанту новое погоняло родных внутренних органов не сильно понравилось и он, хмуро обещав разобраться и арестовать всех, кого потребуется, неторопливо уселся за журнальный столик составлять протокол. Накалякал, дал подписать и, не спеша, направился к машине ППС. Ирина, сопровождая сержанта, прояснила, а нельзя ли нам самим поймать нападавших? «Лично Вам, девушка, можно всё, только без фанатизма». Громко хлопнув дверцами, стражи порядка укатили по суровым делам своей опасной и трудной службы. Как-то неожиданно, но очень вовремя подкатил серый минивен.
- Эй, Кузьмич, гони-ка к дому, лошадей, брат, не жалей! – притворно весело закричал юбиляр. Однако пьяная бравада, смешанная с парами алкоголя, постепенно улетучивалась.
- Погуляли, я гляжу, от души и по полной программе, – заметил Кузьмич.
- Как это «по полной»?
- С дракой. Здесь в слободке мордобой завсегда был в почёте. Мой дед Иван тут родился в шестнадцатом году. Ох и любитель был подраться…
- Какая слободка, Кузьмич, это посёлок Урицкого.
- Ну да, теперь посёлок, а при царе-батюшке в слободках числился. Рабочие семьи жили, кузнецы, кровельщики, клепальщики, народ крепкий, угрюмый.
- Он и сейчас такой. Наклепали нам неизвестно за что по самое «ни магу». Ладно, Кузьмич, сотрём из памяти сии скрижали судьбы, трогай.
Дороги у нас ещё те, и водила попался бережливый. Едем из ямок на кочки перекатываемся, аккурат в унисон моим мыслям, моим скакунам... Кажется, что замешана компания одноклассника Эммы, уж рыжий, которого я вырубил точно с ними был, а не бывший ли комсорг моей башкой подачу с углового отрабатывал? Футболист хренов! Нос мне разбил и в области виска непонятки оставил. Погуляли, блин…
- Стойте! – Внезапно заорала Ирина. Кузьмич резко тормознул – Это он! Он на остановке. Я его узнала. Бегите!
- Кто он?
- Тот, который ногами бил. Я его узнала, это он! Митя, скорей лови его!
Ловить никого не пришлось. Под прозрачной крышей заплёванной остановки мирно спал «стриженный». Берём мы с Петром ещё тёпленького футболиста под белы рученьки и провожаем к машине. Он вдруг проснулся и не желая залезать, вцепился зубами в мой средний палец на левой руке. Пришлось повозиться. Петя пару раз врубил мерзавцу по почкам, и волчья хватка ослабла. Палец сильно кровоточил. Пришлось добавить клиенту и под дых, и по зубам, он обмяк.
- Так, Кузьмич, поворачивай к чёрту!
- Куда?
- В мусарню!
- Ну, Дмитрий Васильевич, может не надо…
- Поворачивай, и не трусь, я башляю. Если что - выручу, ты меня знаешь.
- Мить, пожалуйста, не заводись. Хватит нам приключений на сегодня. – Подала голос Эмма.
- Не понял?.. Славно-славно! Меня топчут ногами, почти распинают, а жена… Нет, дорогая, твой Бургомистр будет сидеть в обезьяннике, я ему устрою Варфоломеевскую ночь!
- Ну и пожалуйста, бесись как обычно, ты это можешь.
На высоком ярко освещённом крыльце отделения, глубокомысленно задумавшись, курил сержант. Увидев нас, ведущих захваченного злодея, сделал две глубокие затяжки, поплевал на огонёк недокуренной сигареты, бросил её в урну и с интересом наблюдал наши потуги по транспортировке «стриженного» по крутым ступеням. Из машины выскочила Ирина.
- Вот, как обещали поймали и привезли, товарищ… офицер.
- Господин урядник. – поправил Петюня.
- Куда его, товарищ сержант.
- В дежурку, будем разбираться.
К часу ночи разобрались, нас отпустили, Бурмистрова посадили в обезьянник. По пути забросили Ирину домой, а сами решили переспать у нас. Пока женщины устраивали ночлег мы с Петей присели на кухне, я достал бутылку водки.
- Не открывай, я не хочу и тебе не советую.
- Это почему?
- Судя по всему, утром придётся обращаться с медиками, желательно без перегара. Ты посмотри на себя в зеркало. У тебя верхняя челюсть шатается. Жевать можешь?
- А чего её жевать, наливай да пей.
- Я серьёзно, Митя.
В субботу, шестнадцатого июня отделение травматологии городской больницы приняло пациента. Верхняя челюсть отбита, - трещина без смещения, в области виска с переходом на то, что раньше выглядело лицом, огромная гематома. Нелепое положение – на шее хомут, подбородок подвязан, во рту трубка, и такое ощущение, что там внутри черепа нечто вроде перетянутой струны, которая вот-вот лопнет, и на том вся эта комедия закончится. С обеих сторон на скрипучих кроватях с металлическими спинками кайфуют соседи. У правого нога на растяжке с гирькой через блок, а тот, который у окна, весь в гипсе, и руки кверху. Ещё один Щорс - «голова повязана, кровь на рукаве», ковыляет между кроватями, громко матерится и наливает что кто попросит: кому воды, кому водки из персональной тумбочки. Ещё двое то ли храпят, то ли стонут.
- Весело тут у вас. Стакан с утра, и день свободен. – Я завязал разговор с «командиром полка»
- Анестезия, йо.. пи-и мать! Полежишь тут пару дней, йо.. пи-пи в рот, небось самому понадобится. – «Комдив» добродушно вступил в диалог.
- Почему пи пару дней?
- Чтоб дойти до кондиции, б..пии, йо..пи-и-и твою мать!
- Так я и сейчас не против.
- Деньги, йо.. пи-и в рот, есть?
- Найду.
- В правом крыле на площадке, йо.. пии в рот, кандейка уборщицы. Сгоняй и принесёшь, б.. пии твою мать. Там эта, йо.. пии в рот, тётя Зина, у неё б.. пи-и-и-и всегда найдётся.
- Вискарь.. пи есть?
- Ну, йо.. пи-и-и-и-и! – После эмоциональной и внушительной тирады он разъяснил. – Да у неё водка дороже коньяка, б.. пи-и-и-и! Короче, сам спросишь йо.. пи-и-и!
- Понял.
- Чем дед бабу донял, пи-и-и-и! Совсем народ забурел йо.. пи-и-и, уже водка не катит! Вискарь ему подавай, йо..пи-и-и-и твою в три господа мать!
Палёная водка отдавала привкусом железа, дурманила мозги и валила в сон. Сны всплывали из мрачного тумана жирные и липкие. Перманентно возникал образ молодящейся старухи в зелёных лосинах с сигаретой в ярко накрашенных губах. Выпучив наглые глаза, бабка трясла собеседника за плечо и жаловалась на своё расшатанное здоровье, на соседа, живущего в квартире напротив, постоянно облучающего её лучом «лазеря» из, как она говорила, психоделического аппарата. В подтверждение своих слов ведьма расстегивала кофту, вывалила рыхлую грудь, и, задрав символы гендерной принадлежности, демонстрировала ожоги. Просыпаться было невмочь, но она опять трясла за плечо… Продравши глаза, увидел довольно неприятную особь в полицейской форме. Рядом стояла дежурная медсестра, лицо которой вовсе не излучало вселенское добро и ласку.
- Просыпайтесь, больной. – Медсестра встряхнула градусник. – Измерим температуру. Тут к вам пришли из полиции. Сможете отвечать?
- Смогу, а что?
- Следователь полиции лейтенант Кузикова. Мне надо опросить вас по делу о драке в ресторане Юбилейный. Вы в состоянии ответить на мои вопросы?
- Попробую.
- Ваша фамилия имя отчество…
- Больной, дайте градусник. – Посмотрев показания сестра хмыкнула и, глядя с вызовом в лицо офицера полиции, огласила. – Тридцать шесть и пять. Я могу уйти?
- Да, пожалуйста. – Разрешила следователь, прилаживая листы бумаги на чёрной кожаной папке.
Допрос… или опрос продолжался почти до ужина. В коридоре возле двери в столовую стал кучковаться, изнывающий от голода, побитый народ. В первых рядах превалировали больные с травмами конечностей, верхних и нижних. Кузикова поставила точку, бегло просмотрела записанное и, расписавшись, попросила прочитавши, подписать.
- Надеюсь вы их арестуете, товарищ лейтенант?
- Кого?
- Ну этих гопников, которые на нас нападали. Вы же записали Бурмистров и компания…
- Так уж и нападали. Проведём следствие выясним причины, мотивы, степень нанесённых травм. Главное, установить виновника драки.
- А что разве непонятно? Мне, например, всё ясно…
- И противной стороне ясно, кто виновен. Они тоже просят вас арестовать.
- Меня?
- И не только.
- Я в больнице, и меня же арестовать! Вот мерзавцы! Алкаши поганые…
- Почему же мерзавцы, они тоже травмированы. Следствие только началось, и какие выводы последуют в конце можно только предполагать. Драка в состоянии алкогольного опьянения. Вы же не станете утверждать, что были трезвым… Вот даже сейчас от вас попахивает.
- Но меня же чуть не убили!
- Следствие разберётся. Опросим свидетелей, проведём экспертизы. Не буду настаивать, но возможно вам стоит подумать о перемирии.
- Что? С этими наглецами? Никогда!
- Вам решать. После выписки из больницы зайдите в отделение на второй этаж в кабинет 219. Мы продолжим…
- Приду. Я добьюсь справедливости! Они у меня попляшут…
- Выздоравливайте. – Она резко поднялась и, стуча каблуками, вышла.
Специально для меня бизнесвумен ба Зина притаранила коньяк… «Палёный поди. Лучше брать водку. Водка что? - спирт водой разбавленный, Всё чище чем «коньяк». Сволочи! Все сволочи, и «следачка» такая же. Небось сняла с козлов бабло, а я, по её заданию, должен искать перемирия. Что за страна у нас такая, кругом взяточники, хапуги. Вот и эта Кузикова туда же, вроде бы молодая, миловидная… Стоп! Ясно! Как я сразу не догадался!? Она же любовница одного из этих гопников, вот и выгораживает. Только не на того напали, у меня такое не прокатит. Надо выпить… Вроде нормальный. Не «Наполеон», конечно, но пить можно. Ещё одну… для стимуляции работы мозга. Итак, что мы имеем – верхняя челюсть отбита, онемение в области левого виска. Но это всё ерунда, главное - следователь на той стороне и норовит повернуть дело против нас. Так, бог любит троицу повторим… Нормальный напиток. Надо подумать, как выходить из дурацкого положения. Да по древнему закону - зуб за зуб, глаз за глаз. Выпьем… Итак, что мы имеем с гуся? Шкварку. Угу, а на чём спит папа? На маме…»
Я лежал в палате хирургии и, запивая ноющую боль деревянной (и если б гнали её не из опилок…) водкой, тоскливо размышлял о жизни, о несправедливости бытия, о гнусных особенностях человеческого общества и в конце концов сам себя убеждал, что мир надо менять, а принимающих обличия людей тварей надо кастрировать, но лучше, конечно, убивать…
«Поскольку убийство даже по справедливости, как в моём случае, может быть неправильно истолковано, акцию необходимо исполнять тайно. Лучше бы гада задавил автомобиль, но в данном случае пострадает ни в чём неповинный водитель. А вдруг у него маленькие дети? Если посадят будет несправедливо… Лучше всего бросить под поезд… и зло наказано, и невинные люди не пострадают. Гениально придумано. Я, тёмной ночью выслеживаю объект, довожу до железнодорожной платформы и при подходе электрички легонечко подталкиваю. С электричкой не выгорит, вокруг много свидетелей. Толкать надо под товарный поезд-порожняк, он очень шумный, достаточно быстрый, и все от него отворачиваются. Нереально… В девяносто втором году какой-то бомж предложил мне пистолет ТТ. Сперва я забоялся, вдруг он неисправный или ещё чего… Да и денег жалко, хотя они были, подумаешь - двести баксов. Взял, в гараже спрятал. Сейчас можно использовать, стереть свои отпечатки и швырнуть в реку… или спрятать на всякий случай. Нет-нет, с этим шутить не стоит. Привыкну решать дела таким образом, докачусь до уголовщины. Да и не будет у меня больше никаких проблем, что я бандит? Надо выпить…»
Из зелёного тумана приползла Кузикова. Странная такая в виде змеи, только в форме. Впрочем, не в виде змеи, а в образе русалки. Ничего себе пучеглазая русалочка с серым хвостиком и лейтенантскими погонами. А за её спиной из лесной чащи глядит Бурмистров. Отвратная прыщавая рожа, а в руках топор. Понятен мне их преступный альянс. Вот был бы сейчас у меня мой ТТ… Так вот же он - холодная воронённая сталь, приятная тяжесть в руке. Можно стрелять, но как на зло вместо следачки из глубины вынырнул сержант. Он в засаде сидел, меня дожидался, чтоб поймать на горячем с пистолетом в руках. Я тщательно слизал языком свои отпечатки и швырнул боевую железяку на середину озера. Пусть ищет следопыт несчастный, в назидание всем коррупционерам, проклятым…
«Странный случай, вернее сон. Сны часто бывают пророческие, надо только поймать алгоритм решения задачи. Так, Кузикова? То змея, то русалка. Значит, способна менять своё обличие. Не исключено. А за её спиной прячется стриженый. Любовник! Кто бы сомневался. И к тому же с топором. Логично, ему надо меня убить. Зачем? Зачем ему меня убивать? Чтоб запутать следствие и тем самым помочь своей любовнице. Выходит, что его надо упредить. Логично. А для чего ещё мне ТТ? Использовать и выбросить. Налью.»
Серые будни в больнице с потолками, покрытыми паутиной трещин, и обшарпанными стенами мрачно ползли по наклонной плоскости бытия. Меня часто посещали родные, друзья, приятели, сослуживцы. Приносили яблоки, апельсины, и никто не подумал, что ни кусать, ни жевать я не могу. А я, одержимый жаждой мщения молчал, или зудел сквозь прижатые повязкой зубы, что всё хорошо. Только брат услужил, сходил в гараж. Многосерийный сон с известными персонажами продолжался. Воспалённое сознание приносило всё более ужасные казни Бурмистрову. За время нашего противостояния его волосы отрасли, он поправился и стал похож певца Юрия Антонова. Лечащий врач Роман Аркадиевич в один из утренних обходов удовлетворённо хмыкнул и обещал через неделю выписать. «Надо поспешить». У меня зрел гениальный план, как покончить с Бурмистровым и при этом иметь железное алиби. Дело в том, что, хотя и наше отделение расположено на втором этаже, но имеется выход на довольно просторный балкон, который больные используют как курилку. А дня три назад там, в связи с намеченным ремонтом, смонтировали строительные леса.
После обеда на свободную койку справа поселили разбитного соседа из шофёрской братии – дальнобойщика Николая со сломанной ключицей и сотрясением мозга. У него с собой было, у меня тоже, и мы зацепились на язык…
- Исполнилось мне, Дима, двадцать один год от роду, и я после ДМБ завербовался в республику Коми на лесоповал…
- Лес валить что ли?
- Нет, Лес зэки валили, а мы вольняшки, на лесовозах работали. Я же в армии на тягачах баллистические ракеты таскал. Короче, принял под забором «Урал» хоть и новый, но довольно потрёпанный, отремонтировал на совесть и покатил поправлять своё материальное положение. Давай махнём, пока никого нет.
- Давай. Что хорошо платили?
- Нормально. Много ли одному надо…
- Ну, а девки, ресторан?
- Какой ресторан, Дима. Там не в каждом селе магазин был. А девки… -- Николай мечтательно призадумался и продолжил. – Девки там в основном блондинистые, малость в позолоту и с конопатками. А уж до любви охочи-и, не передать. И толк в этом знают. Я сперва не понял. Но после одного случая разобрался. Возвращаюсь как-то порожняком с биржи, кругом бор сосновый, ягель, грибы прямо по обочинам стоят. До ближайшей деревни километров восемь с гаком, вижу, впереди баба в цветастом платке с кошёлкой на плечах шагает… Между первой и второй перерывчик небольшой, давай ещё по единой.
- Я не против. Они что сумки на плечах носят?
- Кошёлки у них плетёные из камыша. Затарят пуд в кошель, ещё полпуда в узел завяжут, через плечо навьючат, и вот тебе гибрид бабы с лошадью. Можно топать в родную обитель.
- Что восемь километров пешком?
- Каких восемь, считай от станции все шестнадцать будет. Или как зыряне говорят – шешнацать. Хороший они народ, бедовый. Так вот подъезжаю я к ней торможу. Смотрю, а баба то симпатичная. На вроде как, артистка московская. Ну, есть такая носатенькая. Их ещё две сестры, близняшки. Эх, фамилию забыл. Она ещё в фильме играла с этим, который в «Жмурках» бандита изображал.
- Панин, что ли?
- Нет, второй длинный тупой бугай.
- Дюжев.
- Может быть. А с этой артисткой он шофёра на ЗИЛе изображал, приезжал к ней на стацию перепи...
- Кутепова.
- Она самая, только моя посимпатичнее.
- Ну, и врать ты, Колян, горазд, давай выпьем.
- Святое дело. Так вот. Она идёт, не останавливается, гордая. Опережаю, открываю правую дверцу аккурат с её стороны. Садитесь мол, мадама. Сам улыбку до ушей на все тридцать зубов…
- Тридцать два.
- Нет, мне два в драке выбили.
- А ты?
- Одному три, второму нос расквасил.
- Молодец, красава!
- Не люблю драки.
- Правильно лучше пристрелить.
- Ты что, из братков?
- Шучу я, Коля. Давай, как ты говоришь по единой…
- Заметьте, не я это предложил… Ну, бум.
- Бум… и что там дальше.
- Где?
- В тайге, с ябгелем.
- Нет, Дима, в парме с ягелем, лишайником и зырянской красавицей.
- Бухти дальше, сказатель.
- Дальше, как обычно. Я приглушил маяк, там больше ничего не ловит, и мы под разговоры покатили вперёд. Гляжу с пригорка, деревня показалась - её деревня. Моя пассажирка забеспокоилась, ёрзает, смотрит вопросительно. Я спрашиваю, ты чё мол? «Дык деревня то близко, расплачиваться надо, а денег то у меня нету и, еслив были бы так, всё равно не дала». «Да ладно, не такси же». «По что ты, Николка, мне отказывашь, не гоже мужику женщину обижать». «Не пойму я тебя, Ефросиния…» «Да по душе ты мне, окаянный!» Тут она накинулась на меня, впилась своими губами…
- Снасильничала значит тебя Фрося, малыш Николка. Мало того, что бесплатно проехалась…
- Смешно дураку, что ухо на боку. А я её до сих пор забыть не могу, да и первая она у меня была. После мы встречались по взаимной договорённости ещё пять раз. Она звонила мне на базу из сельсовета, когда собиралась на станцию по делам. А я её подбирал за деревней. Жаль замужняя была, и две дочки, да муж больной, иначе увёз бы её с детьми. Не захотела, забеременела и велела мне уезжать с тех мест. Сам я так и не женился, хотя девки были, не евнух же в самом деле. Как уехал из пармы, автодорожный техникум закончил, два года механиком работал. Только не моё это. Дорогу люблю, свободу. Сейчас и квартира своя, и машина почитай, как однокомнатная квартира, телефон с интернетом. Приедешь куда, расправишь постель и ползаешь по сайтам. Философию люблю. Особенно китайских мудрецов.
- Наливай, Никола, завтра пофилософствуем.
Оприходовали мы остатки, сходили на балкон, кто перекурить, а кто по другому делу…
Погода в ту ночь случилась, как по заказу – тёмная, ветреная. И с такси подфартило, только вышел за забор, гляжу катит. Таксист попался нерусский, молодой, вежливый. Хорошо, что они к нам приезжают, научат наших рвачей ездить по совести и не хамить. Узбек, спрашиваю. «Таджик». Езжай говорю, таджик, в Пятёрочку, на улице Дзержинского. Я специально магазин заказал, дабы скрыть, что главная моя цель, малосемейка трикотажной фабрики, которая в трёх минутах ходу на улице Спортивной. В этом интернациональном вертепе, по сведениям брата Петруши, обитает объект мести - Бурмистров. Как говорил капитан Жиглов: - «Там у него лёжка!» Я ещё не придумал, что с ним сделаю. «А если я чего хочу, то выпью обязательно…» Зашёл в Пятёрочку взял Путинку, так, на всякий случай. Не то, чтобы был в восторге от президента, просто вряд ли какой барыга станет бодяжить отравой продукт с таким лейблом. Вышел и иду в сторону волчьего логова. Карман куртки неприятно оттягивает 0,7, за поясом надёжа ТТ. Если не смогу застрелить, устрою мерзавцу розу в харю. Угу, и сам сяду… Откровенно говоря, после душевной беседы с Николаем, во мне что-то изменилось. Странный он человек - чудик, одним словом. Живёт, как хочет. А я, одержимый дурью, хочу расписаться разбитой бутылкой на роже гопника. Кому от этого легче будет? Мне челюсть подлечили, скоро полноценно кусать и жевать буду. Вот зайду в общагу переговорю с… кажется его Виталик звать, нет Валера.
- Здравствуй, Валерий, узнал меня? – Я достал бутылку и поставил на стол.
- Чё надо?
- Поговорить.
- Говори.
- Я хочу забрать своё заявление.
- Забирай, от меня тебе что надо?
- Чтоб и ты забрал.
- О как! С какого хрена я должен забирать? Ты меня в кутузку засадил, мою школьную любовь перехватил…
- Какую любовь?
- Эмку. Мы с ней три года встречались. Она хотела замуж, только я не очень был настроен. Потом меня в армию призвали.
- Сбежал значит. Она мне про тебя не говорила.
- Конечно. И взял ты её девочкой непорочной.
- Да кто сейчас на этот атавизм внимание обращает?
- А на детей обращают?
- Каких детей?
- Которых в подоле приносят. Я честно дал ей деньги.
- И что?
- А то, что надыбала себе осла длинноухого и родила. От кого не говорила?
- Он у нас семимесячный, так в роддоме сказали.
- Да неужели? Так знай, мой это последыш. Теперь тебе выпало счастье всю жизнь его кормить…
- Завидуешь.
- Пошёл ты! Славно устроились - она не говорила, подруги ни слова, ты, лошара, весь благостный. Схватил бога за яйца и приехал к нам понты кидать. Все из себя богатенькие воспитанные, а мы быдло в сравнении с вами. Только знай, в слободке народ простой, и вам нечего тут ошиваться, иначе будете получать за свою спесь и гонор, как уже получили. Понял.
- Напрасно ты это сказал.
- Что, лось круторогий, на алименты подашь или будешь гнобить чужого ублюдка? Погоди, лиха беда начало, мои кровя тебе ещё не то устроят. Гены ногтем не раздавишь. У меня за плечами две ходки на зону, надеюсь и мой сынок не подкачает…
Выстрел слился с голосистыми раскатами грома.
Так и есть шпарит дождь, а доблестные дорожники приступили к ремонту Спортивной улицы. Как это знакомо и понятно. Вот грейдер гребёт щебёнку, а недалече самосвал с горячим асфальтом терпеливо ждёт своей очереди.
Прощай оружие. Совесть моя чиста.
Через день в палату зашла Кузикова.
- Здравствуйте, Дмитрий Васильевич. Я к вам на пять минут. У нас открылись новые обстоятельства. Вам известно, что гражданин Бурмистров умер?
- Нет, откуда мне знать. Я его не убивал. Как я мог его убить?
- Странно.
- Ничего странного. Скажите, как я мог его убить? Поймите я не мог его убить! Нет, вы скажите, как?
- Я хотела сказать, что было бы странно услышать иное заявление.
- Что? Вот видите и вам понятно.
- Что вы так всполошились?
- Как же мне не беспокоиться? Вы предъявляете…
- Я ещё ничего не предъявляла.
- Знаете, я тут подумал и решил забрать своё…
- Что своё?
- Заявление. Меня уже вылечили, почти. Зачем человеку биографию марать.
- Уже не замарать. Умер он, угорел.
- Как угорел?
- Напился, лёг, закурил и уснул на постели. Пожар потушили, а он угорел. Так значит закрываем дело, Дмитрий Васильевич?
- Закрываем.
- Вот и славненько. Распишитесь, где галочка.
- Спасибо, товарищ лейтенант.
- Старший лейтенант. - Кузикова поднялась и вышла из палаты.
- Симпатичная. – подал голос Николай.
- Очень.
- Кстати, ты где был в ночь после нашего толковища?
Пришлось рассказать, где был и что делал.
- А зачем ты в телевизор выстрелил?
- Да по горячности. Выхватил из-за пояса он побелел, а я стрельнул.
- Попал?
- Говорю тебе точно в центр экрана.
- Жаль, надо было хотя бы ранить его.
- Зачем?
- Он бы живой остался. А так вышло по изречению Лао-Дзы. «Если кто причинил тебе зло, не мсти. Сядь на берегу реки… и вскоре ты увидишь, как мимо тебя проплывёт труп твоего врага».
- И что же его убило?
- Карма.