Наверное тысячи лет назад, когда царями становились вчерашние пастухи овец, кому-то из них пришла в голову светлая идея, что полученный опыт управления отарой вполне годен для применения его на людях. Куда ни глянь, всюду ограждения в виде границ, земной шар расчерчен на красивые разноцветные страны на глобусе, и каждым из загонов управляет какой-нибудь пастух, который может быть чуть получше или похуже других, таких же, как он. А овцы... они и есть овцы, послушные или не очень, но всегда готовые оставаться в загоне, если пастухи скажут, что за деревянной изгородью бродят волки. Волки наверняка где-то есть, не без этого, конечно. Но почему антилопе гну можно скакать где угодно, не взирая на присутствие львов и гиен, а овцам нельзя? Если пастухи стерегут свои отары в загонах, а на волю овцам положено выходить только в сопровождении овчарок, значит это кому-нибудь нужно. Когда именно людям привили овечью сыворотку доподлинно не известно, но это уже и не важно. Важнее понимать, что такая прививка была, иначе бы не было пастухов и овчарок.
Перу (и ничего в этом нет странного) всегда оставалось страной шаманизма, который не сумели искоренить власть предержащие просто потому, что добраться до его носителей оказалось значительно труднее, чем когда-то христианским крестителям огнём и мечом до знахарей, травников и жрецов в Старой Европе, которую в древности ещё ассирийцы называли страной заходящего солнца - Эреб. Племена, населявшие Европу очень скоро лишились своего шаманизма и уже некому было научить людей общаться с духами лесов и рек, Страна Заходящего Солнца превращалась в страну городов, где не оставалось места лесным знахарям. Древние поселения друидов и кельтов, построенные в форме колец или спирали, пересекли правильные перпендикулярные и параллельные линии, обозначая смену эпохи Живого Сердца на эпоху Железной Логики. Мудрая Змея оставила свои излюбленные лежбища и стала искать укрытия там, где всё ещё ведали, что означает спираль, изображённая на камне, и потому умели врачевать знаниями, полученными непосредственно от той, которая скручивает кольца миров в колесо сансары для тех, кто позабыл о бесконечности своей жизни. Огненной Змее, с которой люди были связаны всю свою жизнь, иногда приходится менять свои места обитания, и там, где она появляется вновь, начинают оживать древние традиции, вопреки всем ухищрениям пребывающих у власти, не ведая, что она им дана до поры до времени, пока змеиные изгибы не добавят новых горных складок среди старых, осыпающихся гор.
Шаманизм Перу сохранил свою основу в крестьянских и племенных образованиях благодаря их изолированности от мира. Одни проживали в трудно-доступных горных районах, другие в непроходимой сельве, а количество цивилизаторов всегда оставалось недостаточным для уничтожения древних традиций. Да и сами цивилизаторы, оторвавшись от своей метрополии и забравшись на самую окраину другого континента, позволяли себе заглянуть по ту сторону бытия, приноравливаясь к шаманским церемониям и не особо обращая внимание на запрещающую их буллу Папы Римского. Папа далеко, а курандеро, вот он, рядом совсем, чего ж зря время терять! Так и шло веками. Испанцам повезло больше, чем англо-саксам в северной части континента, местные жители не то, чтобы делились с ними знаниями о своих таинствах, но не исключали их из своих ритуалов, если у тех было искреннее желание исцелиться или познать самих себя, что, впрочем, по сути одно и то же. Ни один индихено (местный житель), пока его потомки не становились метисами, не забывал о своих традициях и с завидным упорством продолжал общаться с духами гор и лесов, бывших ему всегда ближе и понятнее, чем страшное распятие, которым пришлые жрецы пытались околдовать племена, не знавших колеса, но прекрасно разбиравшихся в своих священных растениях.
Бродя среди скал, ища в горных тропах свой собственный путь, я искал не конечный пункт, куда мне надо было бы добраться, а ощущения, которыми наполняется сознание человека, оказавшегося в полном одиночестве среди высоченных гор под бездонным небом. Глядя с высоты на долину реки, которая кажется отсюда тонкой нитью, я пытался представить себя орлом, высматривающим добычу – мне это было необходимо, чтобы заострить своё уставшее от компьютера и книг зрение. Я не сразу привык к высотам и поначалу старался держаться на расстоянии от края обрывов. Но, со временем ко всему привыкаешь, привык и к обрывам. Однажды моё любопытство чуть не стоило мне жизни, когда я, сопровождая очень странную группу в районе Уараса, там, где находится гора Уаскаран, на высоте свыше четырёх тысяч метров попал в сложную ситуацию, из которой мог и не выбраться. Группа действительно была странной, в её составе были двое мужчин, один из которых бывший полковник (хотя бывших полковников не бывает, но тем не менее), его сотоварищ геолог с Урала и, уже на значительном сроке беременности, женщина с замечательным именем Надежда. Мужчинам было около шестидесяти лет, а женщине близко к пятидесяти. Кроме них, с нами шёл Герардо, опытный проводник и андинист-спасатель и ещё два человека из носильщиков, да повар. Три мула, которых наняла группа, поначалу с ленцой тащили вверх на своих спинах неопытных путешественников, которым по мере приближения к нашему будущему лагерю, стало жалко животных и потому они, в конце концов, один за другим слезли со своих старых и потрёпанных предыдущими седоками, сёдел. Наши носильщики перегрузили на животных свой груз, и быстро ушли вверх, опережая группу, чтобы успеть поставить до нашего прихода палатки и приготовить еду. Совершенно девственный пейзаж с ярко сверкающей белоснежной вершиной Уаскарана, завораживал, отвлекая нас от трудного перехода. Разговоров почти не было, если не считать, что я расспрашивал Герардо о его работе спасателя, ещё не зная, что ему придётся уже скоро вытаскивать меня самого. Это было моё самое первое путешествие, в которое меня наняли в качестве переводчика и гида почти четверть века назад. Всё, что предшествовало ему, стоит отдельного рассказа, которым рано или поздно придётся поделиться, чтобы вскрыть всю необычность истории, более смахивающей на мистический триллер. А пока же, мы шли вверх, где нас ждал отдых, и всё вокруг было каким-то необычайно чистым в том смысле этого слова, которым можно описать чистоту небес и исключительную тишину гор, залитых золотым светом горячего солнца. В горах всегда сходятся все крайности, доводя до совершенства пейзаж, который завораживает точно так же, как журчащий ручей или потрескивающий сухими ветками ночной костёр. Когда смотришь с высоченной горы вниз, приходит полновесное ощущение, что в жизни не должно быть ничего лишнего, отягощающего, того, за что мы цепляемся, привязывая себя к чему-то, чему на самом деле мы не должны принадлежать. Горы это что-то возвышенное в духовном плане прежде всего, и может быть, египетский сокологоловый бог Гор был родом отсюда, благо здесь обитает большое количество соколов.
Через несколько часов похода вверх, мы добрались до места нашего постоянного лагеря, где уже стояли пять палаток и дымился, над сложенным из небольших камней очагом, подвешенный на рогатинах котелок. Здесь нам предстояло провести три ночи, как было прописано в планах маршрута и в планах того, кто послал меня сюда, чтобы освободить от того груза, который я нёс в себе в течение долгих лет. Я знал, что оказался здесь не случайно, и как уже сказал выше, этому предшествовала целая история. После того, как мы утолили голод, каждый отправился в свою палатку, я же ещё долгое время просидел около затухающего костра, глядя на быстро приближающиеся вечерние сумерки, вместе с которыми на небе появились и звёзды. Потом, уже лёжа в спальном мешке, в палатке, я долго прислушивался к журчанию небольшого ручья текшего неподалёку, пока он не стал тише, от сгустившего его воды горного холода. Таинственная тишина обволокла меня своими снами и я провалился до самого утра в небытие.
Уже после завтрака, Олег Иванович (так звали полковника), попросил меня присоединиться к их группе и подробно рассказал, что от меня требуется. Помощники повара, сам повар и Герардо вежливо оставались в стороне всё то время, что мы провели на, специально найденной моей группой, площадке. Ручей вновь ожил, оттаяв после ледяной ночи, часам к десяти утра, а мы, вчетвером расположились вокруг импровизированного алтаря, на котором Владимир (геолог), разложил по окружности небольшие литографии с изображениями гималайских Махатм, установив в центре бронзовую фигурку Будды в его традиционной позе лотоса и рядом небольшой, голубоватого отлива шар, сделанный из чистого кристалла и укреплённый на бронзовой круглой подставке в обрамлении семи полудрагоценных камней. Моя группа прилетела в Лиму прямо из Индии, где все трое в течение месяца занимались медитационными практиками в северо-восточной части этой страны для получения информации от высших существ. Так они путешествовали из страны в страну уже в течение полугода, посещая самые сильные энергетические места на Земле, и таким образом оказались в Перу, где меня и присоединили к ним в качестве то ли гида, то ли переводчика.
Оказалось, что моя задача заключалась в том, чтобы я соединился с ними вместе в медитации, замкнув тем самым все четыре стороны света. Надежда была своеобразным приёмником информации практикуя, по сути, ченнелинг. Через час после начала практики, она вошла в полный транс и начала быстро-быстро наговаривать текст на диктофон, заранее положенный перед ней на камень, будто боясь пропустить хоть что-то из того, что ей удавалось вытаскивать откуда-то из бесконечной Вселенной. Она явно, в прямом смысле этого слова, была не в себе, став каналом связи с существами, о которых я, в общем-то, не имел никакого представления. Находясь на высоте в четыре с половиной тысячи метров в таком прекрасном месте, не удивительно, что желание подключиться к энергиям Матери Земли возникает в каждом человеке, который не равнодушен к горам. Это было первым моим опытом участия в подобных церемониях, будто кто-то незримый давал мне подсказку на будущее, каким следовать путём. В том путешествии вообще всё было необычным. Так бывает, когда ты начинаешь наконец осознанно вглядываться в то, что на самом деле происходит вокруг тебя, прозревая на события, которые никогда не бывают случайными в жизни любого человека. Сколько раз замечал, что люди упускают подсказки, буквально толкающие их в спину и говорящие: «Это и есть твой путь! Сверни, ещё есть возможность». И вроде бы слышишь, да не придаёшь потом значения, задёрганный бытом и прежними увлечениями, не доводящими до добра.
Как я узнал чуть позже, все трое участвовали в создании книг, чьи тексты и появлялись благодаря ченнелингу. Для меня это было в новинку тогда, я не особо увлекался эзотерикой и потому всё моё внимание было привлечено к окружавшей нас необыкновенно девственной природе. Я буквально чувствовал сильную очищающую энергию, которая заполняла меня, как сосуд, будто освобождая от того внутреннего груза, с которым я поднялся в эти места. Глядя сверху вниз, все проблемы казались не просто исчезающе малыми, а вообще прекращали своё существование. Хотелось сохранить это состояние надолго и не расплескав, донести его потом вниз, туда, где бушевали пустые страсти. В тот момент я точно знал, что все страсти пусты и никчёмны. Это знание было на уровне просветления, которое потом я стал испытывать на себе всегда, когда обращал внимание на то, что именно я делаю и где нахожусь в данный момент. Мои частые и ненужные разговоры стали превращаться в молчание, так как стало ясно, что, в общем-то, мы всегда говорим ни о чём, даже, когда затрагиваем самые серьёзные, казалось бы темы. Уже после, когда я привык к новым своим состояниям, конечно же, я снова заговорил на любые темы, но уже с полным осознанием того, что я просто играю роль, соответствующую месту и времени, при этом, на самом деле, по отношению к самому себе сохраняя полное молчание. Всё это случилось не сразу, а приходило с годами, и всякий раз я вспоминал то самое моё первое путешествие.
Во второй половине дня, все решили разойтись по палаткам и я остался предоставлен самому себе. Мне и хотелось остаться одному, и побродить по скалам, которые были очень живописны. Я предупредил Герардо о своём желании и он, увидев, что у меня нет часов, дал мне свои с высотометром, сказав, чтобы я не задерживался и вернулся бы до наступления сумерек. Поэтому я не стал брать из палатки свой фонарь и отправился в ту сторону, которую стрелками, сложенными из камней, указали предыдущие группы настоящих скалолазов, отметив свой путь для обратного возвращения. Пройдя около двадцати минут по стрелкам, я обнаружил над своей головой некое подобие балкона на высоте около тридцати метров от себя, где сверкал снежный покров. Поскольку я давно, вследствие пребывания в Перу, не трогал руками снег, во мне возникло непреодолимое желание вскарабкаться до снежного предела, и я оценив свои возможности, решился забраться на этот выступ, не казавшийся мне слишком опасным, когда я глядел на него снизу. Недолго думая, я принялся карабкаться, вставляя носки кроссовок в пазухи скалы и пальцами хватаясь за удобные щели или за небольшие кусты, чьи корни казались надёжно удерживающими мой вес. Не помню уже сколько по времени длился мой подъём, но я благополучно добрался до балкона, и только тут обнаружил, что снежный предел находится гораздо выше, меня обманул угол, под которым я смотрел снизу вверх. Что ж, - решил я, - все равно это тоже отличное место для медитации и главное отсюда открывалась большая часть долины внизу. Сев в позу по-турецки, я стал пытаться медитировать, хотя на самом деле у меня не было большого опыта в этом и потому я полагался исключительно на включение своих ощущений, должных заместить не нужную, при этом, работу ума. Мне было просто хорошо в тот момент, и возможно поэтому я посчитал свою медитацию исполненной по прошествии получаса. Солнце пригревало и потому было не холодно. Чистота мира вызывала желание побыть здесь ещё некоторое время и я тянул со своим уходом. Проголодавшись я достал небольшую шоколадку и съев её, запил водой из своей старой армейской фляги. Вот теперь, пора было спускаться, часы показывали 16:30, до сумерек оставалось около двух часов. Я уже начал было спускаться, но когда мои руки, державшиеся за край покинутого балкона вытянулись на всю длину, то понял, что не вижу, куда мне нужно вставлять мыски кроссовок. Я совсем забыл, что подъём совсем не одно и то же, что спуск, а наклон скалы был никак не меньше восьмидесяти градусов, осложняя любое моё движение вниз. Я вновь забрался на свой выступ и стал рассматривать возможные места опоры для ног. Вторая попытка оказалась вновь неудачной, а других мест, после того, как я осмотрел весь выступ от края до края, для спуска не было. Я вновь сел и перестал что-либо предпринимать и при этом не ощущая особой тревоги. Однако, вскоре солнце спряталось за соседнюю скалу, потянул холодный ветер и я понял, что долго так не продержусь. Наивность в горах обходится порой очень дорого, но на моё счастье, я вскоре услышал лёгкое посвистывание и внизу под моей скалой появился Герардо. Он сразу профессиональным глазом оценил ситуацию и быстро, как кошка, вскарабкался ко мне.
- Давно сидишь, - спросил он, смеясь.
- Да уж подмерзать начал. Что делать будем?!
- Всё очень просто,- ответил он, - я сейчас приспущусь и буду направлять мыски твоих кроссовок в уступы и щели для упора, а там, где это сделать будет нельзя, ты поставишь мне ноги на плечи.
Выхода другого не было, естественно я согласился, тут не до гордости, тем более что тянуть долго было нельзя, ночь в горах дело скорое. Так мы и стали спускаться шаг за шагом, большую часть пути он направлял мыски моих кроссовок в видимые ему уступы и щели, и иногда приходилось ставить мою ногу ему на плечо. Спуск длился раза в четыре дольше, чем мой подъём на эту скалу.
- В следующий раз бери свисток, - посоветовал он, - нужная вещь. Быстрее обнаружишь себя.
На следующий день, когда у меня было свободное время, а моя группа отдыхала после очередной медитации, он показал мне, как можно ориентироваться, когда не видишь, куда ставить ногу при спуске.
- Но, лучше не рискуй, если нет рядом опытного человека, который может помочь в случае чего. Всему нужен навык.
И он рассказал мне, как ему довелось участвовать в спасении части группы чехов в этих местах, которые попали в серьёзную переделку при подъёме на снежную вершину. Мы вновь вернулись к нашим палаткам, завтра оставался последний день пребывания в этом удивительном месте. Повар с помощниками готовились к раннему ужину, группа отдыхала.
Красивые горы в Перу и название у белоснежной гряды под стать – сьерра невада! На самом деле весь горный массив в обеих Америках носит общее название Кордильеры и тянется он, начиная с Аляски, плавно переходя в Скалистые горы в Соединённых Штатах, оттуда в центрально-американскую Сьерру Мадре и в Южной Америке превращаясь в Анды. И именно с этим последним названием связана очень интересная история. Мой отчим был агрономом из рода кечуа, закончившим соответствующий факультет в Университете Патрисио Лумумба, и он частенько, в ту пору, когда ещё работал по своей специальности и занимался размежёвкой крестьянских наделов, дабы те не устраивали между собой драки за лишний кусок неучтённой земли, рассказывал странные истории, которые я с интересом слушал, наматывая на ус.
- Однажды, - начал он очередную историю, всегда стараясь говорить по-русски, чтобы не позабыть язык, выученный в СССР, - группа геологов-разведчиков шла по горной тропе в районе верховьев реки Мантаро вдоль одного из её притоков, не так далеко от небольшого и древнего поселения Ингаваси. Места там дикие, малонаселённые в те времена были, одни индейцы кечуа в вязанных разноцветных ушастых шапочках чуйо и в грубом пончо из шерсти ламы по своим тропам с посохами ходили. Там, видишь ли, много цинка, меди, свинца, да серебра с золотишком имеется, вот они, геологи эти, судя по всему, по этой части и промышляли. Был у них проводник один из местных, звали его Хуан Юпанки, опытный мужичок был, места знал, как свои пять пальцев. Он то и подсказал про старые прииски, где ещё при инках золото добывали, потому и название у посёлка было Ингаваси, что в переводе с кечуа означает Дом Инки. Остановились они на ночёвку, лагерь разбили по-раньше, пока светло было. И один из них пошёл места посмотреть, да породу постучать молоточком. Уже солнце на закат склонилось, а его всё ещё нет. Решили пойти искать его и через некоторое время нашли рюкзак небольшой, с которым тот ходил, набитый всякими камушками, а самого-то его и нету. Вернулись в лагерь, решили утром продолжить поиски, ведь в горах ночью даже с фонарём лучше не ходить, всякое бывает. Сели у костра, думают, может сам появится, а тут Хуан Юпанки и рассказал им про поверья местные. Мол, когда кто-то из местных, что шурфы свои делают пробные повсюду в скалах, вдруг, по какой-то причине оказывается избранным горными духами Апу, то с ними вот что может произойти! Идёт такой руна (человек) по тропе вдали от всяких деревень, и неожиданно замечает, что блестит что-то под скалой в нескольких местах, солнечными лучами отсвечивает. Подходит поближе рассмотреть, и видит, что это лягушки золотые, которые вокруг него вроде как прыгать начинают, а рядом с той скалой проход открытый в пещеру, которой раньше вроде бы и не было. Вот лягушки в ту пещеру и прыгают одна за другой. А руна, он человек местный, порядок знает. Если лягушки золотые перед ним на тропе поскакали в пещеру, значит приглашённый он и отказываться нельзя, худо будет, если откажется. Заходит он в такую пещеру, а дальше дуэнди (гномы) взамен золотых лягушек у него в проводниках будут, их слушаться надо, идти за ними, куда бы ни привели. Обернётся несчастный индеец посмотреть, может быть, в последний раз на свет дневной в пролом пещеры, а входа, через который он попал сюда и нету, будто и не было никогда. А потом, эти дуэнди заведут его через переходы узкие и ступеньки в полстопы в такие залы обширные, где светло, будто кто десяток фонарей включил, а источника света и не видно. Там, сам Апу, дух горный, перед ним грозный такой предстанет, в сверкающих одеждах и скажет: «Хорошо поработаешь семь лет, отпущу тебя потом, ни о чём не пожалеешь. Награжу, на всю жизнь тебе хватит. А будешь лениться, останешься с ними, большеглазыми (дуэнди), им помогать всю жизнь станешь». И вот, что такому бедняжке делать! Назад вернуться, дороже обойтись может. Только что и остаётся, подчиниться этому Апу, а там как повезёт. Но если, всё-таки, руна выполняет уговор с Апу, то тот слово своё держит, даёт ему холщовый мешок с камнями разноцветными и крупой золотой, а то и целым самородком, да с предупреждением, чтобы не возвращался больше в своё селение, а строил бы свой дом подальше от тех мест, где жил ранее, и чтоб сюда больше ни ногой.
- Вот, такие случаи тут бывают! А того парня так и не нашли, в полицию объявили, что пропал такой-то, не поверили сначала, думали, что сами прибили за что-то. Только геологи-то люди грамотные были, сумели вывернуться, ничего им не было за его исчезновение, - закончил отчим, явно довольный тем, что попрактиковал русский в изощрённых выражениях. Я сидел перед ним удивлённый, понимая, что подобные истории уже читал в детстве, и это были «Уральские сказы» Бажова. Но, где Урал, и где Анды! А ещё, нечто похожее, было у Генрика Ибсена, норвежского писателя. Даром, что в Норвегии тоже горы, и горные духи тролли имеются. Но, сколько же совпадений оказалось в этом рассказе отчима. И самое главное, Анды это звучание названия местных гор по-русски, а на кечуа это же название звучит, как Анта и означает в переводе ни что иное, как медь. То есть Анды это Медные горы, ведь самые богатые залежи меди находятся здесь, в Перу и в Чили. А что же «Уральские сказы»? А в уральских сказаниях была Горы Медной Хозяйка, да прислуживали ей ящерки разноцветные, которые она своим войском называла.
И таких историй много потом было всяких. Я, что мог записывал, а что-то запоминал, ещё не зная зачем мне всё это.
В горах дремлет древняя сила змеиная, кордильеры это след вибраций, да изгибов её. То там, то тут попыхивают вулканы вдоль хребтов высоченных, означая, что спит ещё хозяюшка, и сны её видят шаманы, пока она своим телом длинным землю прогревает. Шаманы же не просто так отвары свои пользуют, а сначала заговаривают их, прося мудрости змеиной, которую та во снах своих заключила. Потому что, когда проснётся она, не до снов уже станет никому. Все, кто сны её пропустил, жизнь свою пропустят через жернова тяжёлые.
Знай попыхивает трубкой один из таких шаманов в новолуние, да облаком дыма табачного окутывается, не шелохнётся, ждёт, когда сны хозяюшкины заговорят. А как заговорят они, так и станет смотреть пристально их с закрытыми глазами, стараясь ничего не пропустить, потому что во снах тех нет ничего лишнего, если ничего лишнего нет в самом шамане.
Увидел её сны, наконец-то, Мигель, отложил трубку свою в сторону, прокашлялся, сейчас песню колыбельную для хозяйки затянет высоким фальцетом, чтоб, значит, ублажить дух её, дабы посочнее сны пошли. Хорошо поёт, не разберу ничего из слов его, и так всё понятно. Песня то не для меня, а для той, которая через меня свои сны и пустила, чтобы помочь мне, между жерновов жизни выскочить ещё более крепким, чем прежде был. Опьянение сильное пошло, некогда телом управлять, чтобы в равновесии остаться, тут бы голову удержать, которая всё норовит улететь куда-то в другие миры. Силы немеренные нужны, чтобы против такого опьянения устоять. Только вот знаю уже по опыту, что главной силой в этом случае бессилие своё признать надо перед той, что снами пьянящими делится со мной. И не сбежишь никуда, потому что куда бы ты не побежал, она тебя во снах своих видеть будет, а ты останешься слепым и ничего не увидишь, кроме страхов собственных. Бывало, пытались сбегать люди от такой-то силищи, только ведь от себя не убежишь, нет такого места, куда от Великой Змеи спрятаться можно было бы. Лучше тогда и отвар шаманский не пить, если ноги сильнее покоя твоего и они тебя из бунгало вынесут в сельву, когда ты их об этом даже не просил. Мутит сильно очень, тошнота к горлу необычная подбирается. Совсем не похожа на ту тошноту, когда отравишься чем-то. Будто бы живое существо какое из тебя вылезает против своей собственной воли. А тут ещё и Мигель замолчал, ему в тишине сподручнее теперь змеиные сны подсматривать, потому у песни его паузы длинные бывают. Знаю, надо быть, как он, сны подсматривать, да помалкивать, чтобы не мешать хозяюшке опьянение моё в моём же теле переживать. Она лучше знает, где у меня да что запрятано в каких тайниках. Если не мешать ей, всё на свет божий вытащит и перед тобой разложит, чтобы сам увидел, что ты такого в жизни своей проспал, когда в себя всё без разбору тащил. И ведь не только твоё добро она разложит, а ещё и предков твоих, которые в копилку тебе накидали столько всего, словно знали, что в роду у них обязательно будет тот, кому под силу авгиевы конюшни почистить, будто ты Геракл новоявленный какой. Вот, снова Мигель песню затянул свою колыбельную, значит чиститься буду сейчас. А чтобы чиститься, нельзя отворачиваться от того, что предо мной предстанет, пусть даже трижды стыдно за каждый свой день прожитый будет. Сиди да молчи, наблюдай да благодари про себя ту, что в тебе через сны свои всю мерзость твою накопленную в физическую субстанцию превратит и заставит стошнить её в ведёрко для этого заранее приготовленное. Взмолишься здесь, если всерьёз решил почиститься, покажется будто время растянули так, что каждая минута в месяцы превратилась, все жилы твои вытягивают будто. И снова вспомнил слова наставницы моей, тоже шаманки, не борись, сдайся, вдохни глубоко и проследи, куда воздух пошёл. Потом выдыхая, следи, как выходит, а о времени не думай, а то петля его ещё туже затянется, да так, что ночь бесконечной станет. Выпрямился, ладони вверх на коленях смотрят, расслабился, задышал, как она говорила, а закрытыми глазами и всем своим существом чувствую, бездна предо мной раскрылась и звук такой пошёл, будто тысячи высоковольтных проводов вокруг меня загудели. Носом чувствую будто мелкий холодный наэлектризованный воздух в меня входит, все звуки мира съехались в голову мою, значит уже рядом выход, пробился я через ум свой к свету чистому, не замутнённому мыслями бесконечными. Перестало быть страшно, когда осознаёшь, что справился, научился управлять тем, что смертью зовётся, а значит, переход правильный был. Но, нельзя раньше времени радоваться, нельзя срывать переход эмоциями своими, негативными или положительными, остаюсь наблюдателем, равным к тёмному и светлому во мне, надстоя над собой самим, тем, что соткан из двух противоположностей, борьба которых и позволяет обладать физическим телом. Ещё немного! Когда правильно идёшь по ту сторону, то и тошнота не обязательно в ведёрко выпрыгивать будет, она через сильнейшие мелкие вибрации твои будто испаряется, превращаясь в свет золотистый, где настоящие наши искренние чаянья проявляться начинают во снах Великой Змеи, и исполняются, когда закончится всё. Дышать ровно до конца. Вдох, выдох, вдох, выдох... Нет меня и не было никогда! Вот где и когда открываются все истинные знания, за которыми мы бегаем по всей Земле, не понимая, что настоящее знание исцеляет человека сразу, а не делает его больным в течение всей жизни.
Всё, кончилась церемония, чувствую, что сны змеиные в пользу пошли, осталась только благодарность единая за очищение. Благо дарю тебе, Великий Дух. Благо дарю тебе, Великая Змея. Благо дарю, тебе шаман. Ничего кроме благодарности, она высшая в устах того, кто прошёл туда и вернулся обратно в это тело, потому что ничего кроме неё одной и не осталось.
Не все такими были церемонии, по разному бывало, как в жизни. Иногда, будто по наитию, всё случается, но часто катится, будто по наклонной. Научиться управлять этим процессом можно только сдавшись, чтобы собственное эго растворилось в полном осознании всех своих возможностей. Эго это сильный ограничитель для неосознанных людей, не позволяющий им попасть туда, куда попадают только настоящие дети. Где-то я это уже читал, «будьте, как дети»!
Всегда, всё, что происходит с нами, имеет своё начало, где-то там, в веках, часто освобождая нас от ответственности за прошлое в следствии его давности. Но мало, кто даёт себе отчёт, что ответственность возвращается, как только мы осознаём, что прошлое необходимо исцелить, потому что те, кто был до нас, оставили это исцеление для самого сильного в своём роду. Вся боль, злоба, страдания, сожаления и безысходность накапливаются у поколения, призванного очистить мир от избыточной негативной энергии, чтобы трансформировать её силу в свои новые положительные качества. Для того, чтобы это произошло, необходимо научиться видеть события через призму своего сознания, а не через замутнённый бесчисленными и противоречивыми знаниями ум. Трудно стать сторонним наблюдателем , пропускающим через свою безусловную уравновешенность взбаламученные людьми энергии, и возвращая Земле утерянное великое равновесие, замиряя перессорившиеся между собой народы. Трудно, но можно. Внутренний покой помогает внести небольшую лепту в эту сложную игру под названием жизнь. Энергия внутреннего покоя сильнее внешних обстоятельств, просто потому, что она является колыбелью того, кого индейцы называют Великим Духом.
Каким же я наивным был когда-то, полагая, что всё ещё впереди, а на самом деле, всегда это «всё» оказывалось уже позади. О чём я думал тогда, когда сама судьба подталкивала меня на путь, давая очевидные подсказки? Наверное, думал, что я умнее судьбы, и даже зная про так называемый «эффект Эдипа», спешил туда, где для меня не было места под тем же солнцем, которое светило более удачливым другим. Я не понимал, что у других другой путь, а мне нужен тот, который принадлежит только мне. Так было до поры до времени, пока волна пробуждения, пришедшая неизвестно откуда, не накрыла меня с головой и завертела, и закрутила, сметая все смыслы, придуманные мной же для самого себя. Всё-таки, нынешняя бессмыслица моей жизни освежает надеждой на то, что не всё так плохо по сравнению с тем временем, когда я был наполнен смыслами, которые, в общем-то, оказались просто внедрены в меня Системой. А значит, не в моей воле было управлять тем, что, как я полагал, находится в моих надёжных руках. Поймать ветер в свои паруса это великое удовольствие, дарованное свыше, которое часто упускается просто потому, что не каждый знает, как и зачем вообще нужно строить свой парусник. Совсем не обязательно в слово «парусник» вкладывать прямой смысл, хотя подобное путешествие было бы чудесным на таком судне.
С древних времён племена, населявшие все материки, уделяли большое внимание силам природы, придавая значение любым её проявлениям. И как я теперь уже сам осознаю: если придать какому-то предмету или действию определённое значение, то этот предмет или то действие приобретают это самое значение. «Я чувствую так» и «я знаю» соединяются в неразрывной реализации того, о чём ещё вчера и подумать было бы смешно и невероятно. Разговаривая с ветром или водой на полном серьёзе, рано или поздно ты получишь ответ, который поначалу можно принять за проявление шизофрении или просто за неудачную шутку по отношению к самому себе. Но, повторяя раз за разом этот опыт, ты перестаёшь быть тем реальным шизофреником, которым был до него, просто потому, что перестал спорить с самим собой и доверился порыву ветра и течению реки, нисколько не сомневаясь в том, что они гораздо честнее с тобой, чем ты сам по отношению к себе.
По всей видимости, прежние шаманы далёких времён знали об этом свойстве природы, отвечать им взаимностью, если они придавали значение обоюдному диалогу, а не просто монологу с просьбой о помощи и содействии. Древнее Перу, ещё задолго до пришедших сюда инков, было связано с такими ритуалами и церемониями, для которых требовались не только умения самих шаманов, но и соответствующие места, предназначенные для связи с силами природы и усиливающими эффект взаимодействия. Путешествуя по разным уголкам страны, замечал, что все подобные места обозначены постройками, в которых первостепенное значение придавалось акустике, а сами сооружения ставились там, где по преданиям сливались воедино голоса Матери Земли и Отца Неба и тогда, мир перед шаманом расщеплялся на мелкие осколки, каждый из которых становился порталом, ведущим в иные измерения. По сути, можно назвать подобные места камертонами, где голос и внутренние вибрации шамана, сидящего в центре такого сооружения накладывались на вибрации, исходящие от Земли и Неба, создавая резонанс, позволявший практикующим увидеть и даже войти в другие миры. Такое возможно только при условии обладания сверхчувствительностью, которую современные люди уже утеряли, по причине своей ежедневной привязки к отвлекающим внешним искусственным факторам. Чуть позже, появилось более огрубевшее человечество, которому для соприкосновения с другими мирами потребовались священные растения, ибо без них уже было немыслимо достичь сверхчувствительности, позволявшей соединить в одно - прошлое, настоящее и будущее,- когда совмещённые, они приоткрывали человеку тайну времени и пространства, давая возможность познавать суть вещей без физического перехода в другие миры. С помощью этих растений теперь можно было исцелять людей и познавать тайны мироздания без обязательного в прошлом использования древних сооружений, от которых к тому времени остались лишь развалины, напоминавшие о том, что существовали когда-то народы, которым были подвластны пространство и время.
Часто разговаривая с шаманами о сути работы над собой, уловил в их рассказах, что тишина и покой являются такими же важными условиями, как и специальная диета. Всё вместе это позволяет, будто истончить свои внутренние, огрубевшие от неправильной жизни энергии, приучая их растворяться в окружающем пространстве и тем самым убирая все барьеры между человеком и Вселенной, делая их единым целым, а значит бесконечными в своих проявлениях.
Земля и люди всегда были связаны между собой напрямую, и эта связь понималась тогдашним человечеством на уровне ощущений, без анализа умом, который отдалил от этих знаний все последующие цивилизации, начавшие строить новый мир на железной основе логики. Связь с Землёй деградировала до простого её использования в качестве крестьянского поля, хотя сами крестьяне ещё долгое время помнили старые традиции, в которых Земле придавалось то самое значение, на которое она откликалась, будучи существом божественным.
Мой настоящий дом всегда там, где моё сердце. Уловить истинный смысл каждого слова и целой фразы бывает невероятно трудно человеку, который бросается ими, не придавая сакрального значения произнесённому, вынуждая всех других слушать обессмысленную речь, пересыпанную междометиями. Мой настоящий Дом там, где моё Сердце. Написав всего три слова, которые начинаются с заглавных букв, становится ясным смысл, сокрытый прежде в длинной фразе. Мой Дом Сердце. Куда бы я не пришёл, я всегда у себя дома. Настоящий шаманизм произрастает от глубоких корней знаний, которые были всегда и во все времена доступны только тем, кто находился в своём сердце. Всё остальное было баловством магов, чей шаманизм основывался на сильном эго.
Много раз у меня были проступки, которые ранее я никак не отслеживал и никогда не знал откуда они исходят на самом деле. Реакция на события, которые оставались вне моего контроля и которые при этом мешали мне, всегда была однозначной: либо сопротивляться им, либо подчинять себе. Либо – либо! Признаться самому себе, что не могу управлять чем-либо, если разделяю мир на две части, одна из которых мной принимается, а вторая отвергается, я просто не мог, потому что не знал этого закона. Сердце, сердцевина - середина всего, откуда исходит волна равновесия, приводящая беспокойный мир в трепетное ожидание чуда, что всё желаемое душой человеческой уже свершилось и осталось только бережно взять это в свои руки. Откуда мне было знать, что все разрушения в своей жизни, всё, что я сломал на своей дороге, станет прологом к тому пути, где сложная мозаика жизни, вдруг начинает складываться и становится видимым всё, что её и сложило. Все беды, которых я с лихвой отыскал в своей жизни, оказались подарками судьбы, складывая мой характер день за днём, и с каждым разом, вероятно, делая меня всё более странным для восприятия другими людьми, что впрочем всё меньше и меньше меня волновало. Многие люди в моей прежней жизни демонстрировали то же самое, свободу своего духа, и мне они казались странными, потому что я сам ещё не дорос до них в ту пору. Теперь мне не с кем сравнивать себя, все сравнения есть пустая трата времени. Я могу позволить себе быть таким, какой есть, потому что пришла осознанная усталость от собственного эго. Все корни моего сопротивления событиям или попытки подчинить их себе исходили исключительно от того, кто живя в нас приземляет наши возможности, ограничивая человека предъявлением своей власти над чем-то, либо ограждая от чего-то. Работа с собственным эго это один из ключевых моментов в шаманизме, хотя сами шаманы возможно так и не думают. Но, зато, так ощущаю я сам. Позволить случиться событиям, не оказывая им сопротивления и не пытаясь их оседлать, дорогого стоит. Возможно это было бы похоже на то, когда беспомощный пловец сдался на милость безудержному течению, уносящего его к опасному водопаду. Все переживания перед неизбежным должны уйти, и тогда, возникшее из ничего равновесие, спасает его, превратив перед неминуемой гибелью в Ничто, и дав ему шанс на жизнь после падения со свергающимся в бездну водопадом. Это самое Ничто и является тем чудом, которое может переживать человек, доверившийся потоку жизни, а всё, что происходит после переживания своего Ничто есть дар Вселенной, благодарной за то, что кто-то отважился заглянуть в её бездонную сокровищницу.
Существует официальная версия, что, якобы, испанцы, высадившиеся со своих утлых кораблей на западном берегу огромного континента, который им ещё предстояло завоевать, в районе реки Виру, южнее нынешнего города Трухильо, выясняя у тамошних жителей, как называется данная местность, в ответ услышали название самой реки, так как индейцы подумали, что именно о ней и спрашивают пришлые бородачи. И таким образом, искажённое произношением испанцев её название, превратилось в имя страны, которую сегодня все знают, как Перу. Но, есть куда более интересная легенда и одновременно гипотеза, связывающая эту страну с таким глубоким прошлым, из которого только и могли появиться здешние шаманы. Тем более, что испанцы ещё до того, как узнали о существовании речки Виру, уже были осведомлены о самой стране, в которую они впервые проникли за несколько лет до самой конкисты, ведя осторожную разведку местности.
Здешние горы, Анды, принадлежали местным богам точно так же, как древнегреческим богам принадлежала гора Олимп, с которой Зеус Громовержец, повелевал тогдашней Ойкуменой. Громовержцы неравнодушны к горам по всей видимости потому, что вокруг вершины легко собираются вечерние грозовые тучи, чтобы ночью яркие всполохи озаряли и пугали притаившихся в своих домах и лачугах людей, внушая им мысли о существовании высших существ. Зеус выступал под разными именами у разных племён и народов, и у тех же римлян его звали Юпитером. Видимо, Юпитер заглядывал когда-то и в Туантинсуйо инков, Страну Четырёх Сторон Света, если предположить, что первые испанские хронисты ещё не разобравшись в тонкостях языка кечуа, на котором разговаривали племена, населявшие Анды, неосознанно искажали названия не только мест, но и имена богов. Это предположение может навести на след одного из самых грозных вершителей судеб человеческих, который немало побродил по всей Земле, обучая дикие народы ремёслам и искусствам. Теперь все знают его в Перу под именем Апу Кун Тикси Виракоча, покинувшего берега Южной Америки и отправившегося на запад, вслед заходящему солнцу, по волнам Великого Моря. И вероятно не случайно Тур Хейердал решил когда-то испробовать этот же путь, отправившись на ненадёжном судёнышке, вязанном из тростника тоторы и названном Кон-Тики в честь самого Виракочи, к далёкому прибежищу древних богов, острову Рапа Нуи, который, в первой четверти восемнадцатого века, был переименован голландцем Якобом Роггевеном, открывшем его, в остров Пасхи. Но это совсем другая история, которая может затянуть в такие глубины, из которых потом трудно выбраться к собственному повествованию.
Виракоча был создателем Вселенной, звёзд и планет, Солнца, Земли и Неба, людей и животных. Он повелевал всеми водами Земли и был громовержцем, метавшим огненные молнии, которых устрашались все племена. Имя его было священно! А то, что священно для племён, чьим богом он был, вовсе не обладало никакой сакральностью для пришлых завоевателей. Напротив! Преднамеренно или невзначай, но преуменьшалась значимость всего, до чего добирались конкистадоры и следовавшие с ними святые отцы. И очень похоже на то, что настоящее имя Виракочи, которое всегда писалось испанцами по-разному, как Wiraqocha и Huiracocha, было Пируакоча (Pirwacocha), где Пируа означает на кечуа имя планеты Юпитер, а Коча – озеро или море, любой значительный водоём. Да и изображения этого грозного бога, соответствуют образам римского Юпитера или греческого Зеуса, а может быть и литовского Перкунуса, жившего на Перкун-горе или славянского Перуна. Огонь и вода, главные атрибуты одного и того же бога, связывающие между собой древние земли разных племён, казалось бы, имеющих мало общего. И вот здесь, возможно, и начинает проявляться истинный смысл названия Перу.
Я ничего не утверждаю, но так бывает, незначительная ошибка переписчика или запись самого хрониста, услышавшего и переиначившего на свой лад чужое имя, скрадывает первоначальный смысл, который мог дать больше откровения, чем малопонятное Wira, что означает в данном контексте то ли «толстый», то ли «объёмный».
Что в имени твоём, О Виракоча,
Грозой звучало для бродяг,
Которые, как воры с ночи,
Твой разорить пришли очаг?
Такой грозой могло быть упоминание Юпитера, облачённого в водяные покрова. Пируа это огненный бог, чей пыл остужала вода, с которой он неразрывно связан, уравновешивая его нрав.
Я долгое время собирал разную информацию, связанную с символами древнего Перу, и многое пришлось переосмыслить в связи с тем, что запутанный клубок истории этой страны, потихоньку стал распутываться, указывая путь, как нить Ариадны указала на выход из лабиринта Тесею. У грозных богов были и грозные птицы, ставшие их символами и сопровождавшие демиургов во все времена. В Перу есть очень большая птица, которая могла бы стать символом страны, как это было в других государствах, где орлы, ястребы и соколы представляли собой отголоски тех времён, когда на Земле правил культ Солнца. Эти хищные птицы во все времена были посланцами Огненных богов, их крылья осеняли самые первые царские дома, которые появились в незапамятные времена, их убийство каралось смертью. Именно орёл склевал печень Прометея, посмевшего отдать божественный огонь людям. Но, в Перу, птица, выбранная, как символ дома Великого Инки, не была хищником, её пищей являлась только падаль, что совсем никуда не годится для царского дома, даже если размаху крыльев её, могли бы позавидовать все остальные пернатые.
Такие вот мысли и крутились в моей голове, пытавшейся разгадать запутанные следы искажённой истории древней страны. Что-то было не так с кондором, которого прописали крылатым символом Солнца у инкских королей. Мне пришлось немало побродить по разным местам, где иногда можно было обнаружить изображения других священных животных, ставших тотемными для Тауантинсуйо. Такими были Великая Змея и Пума, символизировавшие подземный и наземный миры Матери Земли, чьи барельефы до сих пор украшают некоторые уцелевшие здания мегалитического Куско, того самого, который был задолго до инков. Для этой трилогии не хватало только царственной птицы, которая действительно могла бы быть утерянным символом культа богов солнечного цикла. Её то я и не находил нигде, если не считать изделий из камня современных подельщиков древней символики.
Не раз поднимаясь на вершину горы, где расположены руины древних храмов, неподалёку от небольшой шаманской деревушки под названием Писак, я наблюдал соколов, которые взмыв в небо надо мной, останавливали свой полёт и зависали в одной точке, так как конфигурация их крыла в виде австралийского бумеранга, позволяла им удерживать своё тело на одном месте, пока они выглядывали свою добычу, пытающуюся скрыться среди коричневых и красных камней местных гор. В районе Куско не водятся кондоры, а сокола и орлы в большом количестве. Чтобы найти кондора, надо отъехать достаточно далеко, туда, где высоченные скалы зачастую покрыты снегами, там его место. И тем не менее, я нашёл древний символ солнечного культа, не только в виде живых соколов или орлов с ястребами, но и в каменных барельефах. И надо сказать, это были очень красивые барельефы. Кто знает, почему испанцы оставили на некоторых зданиях Куско множество изображений змей и нескольких пум, уничтожив (если это, конечно, они уничтожили!) барельефы с царственной птицей. Кто знает, возможно, испанцы не пожелали, чтобы рядом с орлом Ионна Богослова, державшем в своих когтях щит с гербом Изабеллы Кастильской, находилась не менее царственная птица, изображённая в виде сокола, а не кондора, как многие могли бы подумать, сбитые с толку запутанной историей королевского дома инков.
На севере Перу, в далёком ущелье сьерры-невады, на большой высоте, спрятался древний храм Чавин. Туда, не раз, привели меня мои дороги. И именно там, однажды я увидел в великолепном барельефе ту птицу, которая и должна была соответствовать Богу Солнца, Инти, родителю первых инков. Её контуры были прекрасны, как я и представлял себе. Сокол был символом небес древнего Перу, как и в других частях света, где царские дома отдавали дань уважения этой птице. Но, это было не единственным местом, где нашлось утерянное звено священной трилогии. Другим таким местом оказался Тиауанако, Город Богов, неподалёку от озера Титикака в Боливии, которая когда-то была частью Тауантинсуйо, Страны Четырёх Сторон Света. Там, на Вратах Солнца, шествуя с двух сторон к самому Пируакоче, чьё изображение было центральным, подняв к солнцеликому свои головы с хищными загнутыми клювами, находились соколы, чьи изображения очень походили на те, что я видел уже в подземном храме Чавин.
Это, конечно, здорово, когда ты можешь ухватиться за нить, которая тебя приводит к разгадке тайны, позволяя тебе самому вырасти в своих глазах. И даже, если тайна не разгадана, все равно, сколько нового ты узнаёшь, пока остаёшься внимательным к своему пути. Утерянные звенья истории всегда манили меня, я подозревал, что именно на них находились главные развилки судеб человеческих, где свершался выбор, куда идти дальше. Потеряв в прошлом и забыв в последствии про эти невозвратные точки, человечество всегда оставляло позади себя что-то очень важное, наподобие ориентира, засечки, которая могла бы подсказать, где мы ошиблись, свернув не в ту сторону и попав в заболоченные места, где любое движение вперёд чревато гибелью. Часто в истории случается и так, что кто-то делает фальшивые засечки на пройденном пути, чтобы ушедшие вперёд, не могли бы найти свою предыдущую развилку и продолжали бы оставаться дезориентированными, при попытках определить верное направление. Конкистадорам, как, впрочем, и многим другим завоевателям мира, эта уловка была хорошо известна, и потому они вполне могли применить её, изменяя или уничтожая прежнюю символику Тауантинсуйо, способную дать потомкам настоящую путеводную нить к той информации, которая при должном с ней обращении, изменила бы даже не умы, а сознание, потерявшихся потомков индейских племён среди обширных земель Абья Ялы, древнего континента, названного так задолго до Колумба.
Соколиная тема оказалась очень интересной по той причине, что наличие этой птицы в древней символике Перу, сразу же обнаруживало связь со всеми остальными местами на земном шаре, родня древнюю цивилизацию Анд с другими народами мира, чьё поклонение богам солнечного культа, заставляло их также изображать священную птицу в барельефах своих загадочных храмов. Сокологоловый египетский бог Гор мне явно не давал покоя. В дальнейшем я стал находить многочисленные подтверждения того, что солнечный культ утвердился не только в изображениях сокола, но и свастики, когда-то повсеместно захватившей горные кряжи Анд и западного побережья Абья Ялы. Свастика, в виде шагающих по кругу друг за другом пеликанов, была выбита на золотых пластинах, а на серебряных дисках изображалась сова, подобная той, что всегда сопровождала Афину Палладу.
Миром правят символы и знаки, глубинную суть которых можно распознать, если только войти в мир царства шаманского, которое, однажды, приоткрыв свои врата перед ищущим его, не смутит ни на миг того, кто пришёл к ним вовсе не из праздного любопытства, а по зову своего сердца. Тогда, и только тогда, начинается погружение в суть мира, населённого образами, которые прячутся за каждым произнесённым словом и каждым нашим шагом, кажущимися обычными человеку, потерявшему связь с природой своей души. Нет ни одного случайного действия во Вселенной. Если бы это было так, то причина и следствие оказались бы разорванными между собой, превратив в ничто всё то, что мы тщимся познать в нашей жизни, разыскивая связь между прошлым, настоящим и будущим.
Трудно наблюдать закаты в горах, практически невозможно по той причине, что солнце всё время норовит ускользнуть за гору, закрывающую горизонт, а быстро надвигающиеся сумерки не оставляют времени, чтобы вдоволь налюбоваться, причудливо меняющими свой цвет, горами и небом. Звёзды и планеты будто проявляются одни за другими на темнеющем небе, украшая его и вызывая живое любопытство к происходящему. Здесь сложнее увидеть Большую Медведицу, нужно больше открытого пространства, потому что в южном полушарии она ложится спиной на горизонт, и её знаменитый ковш перевёрнут вверх дном. Если находиться в джунглях или пустыне, то ковш этот не сразу распознаёшь из-за привычки видеть его в другом положении, когда живёшь в северных странах. От древних эллинов до нас дошёл красивый миф о том, что ревнивая жена Зевса, злонравная Гера, превратила возлюбленную своего грозного мужа, нимфу Каллисто, в медведицу. Сколько тысячелетий прошло с той поры, но так и ходит по небу неприкаянная нимфа, привлекая к себе взоры разъединённых народов, давших ей разные имена. Мы все видим одно и то же, но называем по разному то, что видим, изменяя образы согласно названию их. Каллисто была не только Большой Медведицей, но и Колесницей, Оленем, Лосем – кто, как видел, так и называл, не подозревая, что вносит великую путаницу в понимание мироздания. Язык, рождённый в глубине прошедших веков, был единым, таким же, как и вся Вселенная, выведенная из одного алгоритма вибраций света, а потому, в начале, не было различий в понимании сути вещей. Людям был доступен код священных растений потому, что и растения тоже произошли из того же алгоритма, как и звёзды, и сами люди. Сейчас удивляются, как можно было найти в девственном лесу два столь разных растения, чакаруну и лиану мёртвых, которую знают, как аяуаску. И не только найти, но и соединить в точных пропорциях, чтобы сделать волшебный отвар, позволяющий общаться с Великим Духом. Эти два столь разных растения никогда не росли вместе, им нужны разные условия. Но люди нашли среди десятков тысяч всевозможных трав, кустарников, лиан и деревьев именно эти два и получили ключ от Врат Мира, ключ, добытый с помощью знания древнего языка символов, которые всегда были разбросаны по всей Вселенной. Человек обретал знания через сердце, связанное со Вселенной невидимой нитью, и сердце же служило постоянным хранилищем этих знаний, позволяя людям действовать по наитию и никогда не ошибаться в своём выборе. Однако, прошло время, и человек, обретая знания, в какой-то момент стал размещать их в своей голове, раскладывая по полочкам то, что всегда было единым и перехваченным одной нитью, одним алгоритмом. А потому, связь между предметами стала разрываться в представлении людей, и каждой вещи приписывалась отдельная душа, что породило возникновение тысяч божеств, начавших войну друг с другом, потому что единый алгоритм в них был нарушен. Если боги воюют, то людям остаётся только поддержать своих богов. Каждая вещь получала своё сложение из звуков, произносимых людьми, дававших ей название, и каждая вещь была отделена от других своим собственным именем, передававшим её предназначение. Увидеть единое отражение в расколотом зеркале стало невозможно, а сами осколки быстро разлетались по всему миру, подхваченные людьми, старавшимися унести свою часть зеркала подальше от других, таких же потерявшихся во Вселенной.
Вот и Большая Медведица стала превращаться у разных народов в разных животных и в разные же вещи, потому что единое виденье мира перестало им быть. Нашлись мудрецы, кто стал рисовать себе мир, собранный из осколков разбитого зеркала, и так получилась мандала, чей замкнутый круг больше не позволял осколкам выпадать из поля зрения, сосредоточенного на них человеческого взгляда. Мандала стала таким же ключом, как и аяуаска, открывая Врата Мира перед посвященными в тайну Единого Языка через созерцание мелких осколков, замкнутых в круг, которые необходимо было собрать во едино в своём сердце. Разбитое зеркало мира, не давало покоя многим, и многие хотели проникнуть в его тайну, да не каждому было дано. Нашлись и такие, кто захотел взять все осколки мира в свои руки, думая, что они то уж смогут разобраться своим умом с этой тайной, чтобы получить власть над остальными людьми, рассеянными на огромных просторах Земли. Но они не понимали, что власть и осколки зеркала мира несовместимые вещи, одно не вмещает в себя другое. Там, где власть, ожесточается ум, закрывая путь к сердцу.
Как бы там ни было, но шаманы древнего Перу сохранили ключи от Врат Мира, познавая за пределами сна настоящую жизнь. Мать Земля всегда была для них живой и разумной, к ней обращались они перед каждой церемонией, чтобы она дала им силы выдержать нелёгкий путь и возможность вновь вернуться к ней. Доверяясь своим знаниям, они уходили туда, откуда никогда не возвращаются мёртвые. Но шаманы возвращались снова и снова, показывая другим дорогу туда и обратно и обучая искусству находить суть.
- Видишь эту собаку, - сказал мне однажды Мигель, указывая на пришлую собачонку, когда мы сидели около вечернего костра возле кромки пальмовой рощи, – она бегает, лает, крутит хвостом, ищет нашей дружбы и почёсывается от укусов блошек.
- Вижу, - рассмеялся я, - но к чему ты клонишь?
- Дело в том, что блохи на ней сидящие, не видят её. Они живут в её шерсти, покусывают её тело, питаясь ею и даже не подозревают, что она живое существо, у которого есть свои собственные интересы. Иногда она почёсывается, выскребая их, а они думают, что началась какая-то внезапная катастрофа и ещё крепче впиваются в неё, чтобы не слететь со спины.
- Ты хочешь сказать, что мы, люди, подобно этим блохам, не ведаем, что Мать Земля живая? А когда нас потряхивает, считаем, что землетрясение происходит само по себе. Верно?
- Так и есть! – усмехнулся Мигель, подложив веток в костёр. – Земля под нашими ногами абсолютно такое же живое существо, как и собака, в которую впились блохи. Если у собаки есть причины куда-то бежать, то и у Матери Земли есть причины куда-то лететь. Если собака почёсывается, когда её покусывают блохи, то и Мать Земля встряхивается, когда мы делаем что-то, что причиняет ей неудобство. Мы же не видим её, по сути, будучи совсем маленькими по сравнению с ней, а значит не охватываем весь порядок вещей и не представляем последствий своих дел, когда по незнанию тревожим её. Всё взаимосвязано, укусил – получай нагоняй.
- Ты думаешь, что наши мысли тоже могут причинить ей вред, если они негативны?
- Скорее мы сами себе причиним вред такими мыслями. Мать Земля больше нас во много раз, её собственные мысли непостижимы для человека, но наши она видит насквозь, а потому они лишены своей силы по отношению к ней. Что бы мы ни сделали дурного, наказание всегда будет неотвратимо. Ведь она настоящая мать по отношению к нам самим, которая нас поит и кормит.
Мы сидели уже под месяцем, повёрнутым рогами вверх и подсвечивавшим широкую поляну у хижины Мигеля, звёзды сияли в полную силу, так как на небе не было ни облачка. Разные мысли крутились в моей голове. Мне хотелось что-то спросить очень важное, но я никак не улавливал сути своего будущего вопроса, а потому продолжал глядеть в пламя нашего костерка, не обращая внимания на занудство, покусывающих спину и руки, москитов.
- Можно ли разговаривать с Матерью Землёй? - наконец спросил я Мигеля, который за время нашего молчания успел уже зайти к себе в хижину и принести два мапачо, крепкой и ароматной шаманской самокрутки, обычно использующейся на церемониях с аяуаской. Сегодня не было церемонии, но наши посиделки около костра, он, видимо, приравнял именно к церемонии, предложив мне одну из самокруток. Дым, который мы тут же пустили вокруг себя, не надолго отогнал москитов и привёл мои мысли в порядок.
- Так что ты скажешь, Мигель! Можно ли разговаривать с Матерью Землёй и слышать её ответ? – вновь повторил я свой вопрос. Он прищурился, внимательно посмотрел на меня, и произнёс:
- Ты воспринимаешь меня равным себе и потому вступил со мной в диалог, и теперь ждёшь от меня ответа, уверенный, что я тебе скажу либо одно, либо противоположное. И ты не ошибся! Я отвечаю тебе потому, что услышал твой вопрос, а сам ты готов услышать мой ответ. У тебя просто есть полное знание о том, что ты точно меня можешь услышать, но у тебя нет знания о том, что ты можешь услышать голос Матери Земли. Ты не доверяешь себе. А чтобы услышать её голос, нужно уметь доверять самому себе.
Он снова подкинул сухих веток в угасающий костёр, и тот весело затрещал в благодарность Мигелю. Я взглянул на подсвеченные бледным рассеянным светом ветви невысоких пальм, они шевелились под едва ощутимым ветерком, будто тоже за что-то благодарили его. От одного этого разговора возникло ощущение, что я уже что-то знаю, и я пытался удержать это чувство, как можно дольше, стараясь проникнуть в суть, связывающую человека и Мать Землю. В какой-то момент мне показалось, что молчание моих мыслей, вдруг превратившихся в пустоту, трансформировалось в нечто, что можно описать только как прямое знание, давшее доступ к диалогу с Матерью Землёй. Нет! Не так! Это было просто знание, будто некие файлы начали распаковываться в моей голове. Я не задавал никаких вопросов, и в какой-то момент вместо привычных мыслей, словно кто-то невидимый начал протягивать информационную строку, суть которой улавливалась сразу, но передать человеческими словами её не представлялось никакой возможности. Казалось, я знал в этот момент все боли и надежды Матери Земли, знал, что она ожидает от нас, знал, почему разрушаются и растут новые горы, почему высыхают водоёмы и что происходит, когда исчезают целые виды животных. Это знание приходило мгновенно и уходило не оставляя ни следа. Впрочем, нет. Один след, всё-таки, оно оставляло, я всё больше и больше погружался в самого себя, пытаясь нащупать, уловить ту тонкую нить, которая помогла бы мне впоследствии вновь найти путь к Матери Земле, когда рядом не будет Мигеля.