25 декабря 1979 год
Тот, кто сказал, что Рождество — день волшебства, сладких подарков и исполнения заветных желаний, — лжец. Тот, кто сказал, что Рождество — день, когда любящие тебя люди собираются вместе, потому что хотят провести с тобой время —тот, кто сказал и убедил в этом остальных — лжец, которому дьявол уже зарезервировал место в аду.
Тициана Ланд сидела в гостиной на потрёпанном диване, у которого уже вылезла добрая часть набивки, а другая ещё только просилась наружу. Ногти девочки, криво накрашенные дешёвым красным лаком, впивались во внутреннюю часть ладони так, что на глазах выступали слёзы. Она не могла и не хотела контролировать свой гнев и не знала, кого ненавидит больше: себя или людей, веселившихся в соседней комнате.
Это Рождество, также как и четырнадцать предыдущих, Тициана должна была встретить с матерью, но Катерине Ланд — медсестре из местной больницы — пришлось заступить на ночное дежурство вместо коллеги, сломавшей ногу в середине декабря, и, чтобы не оставлять дочь в одиночестве, женщина навязала её общество Шэрон. Точнее, предложила сделку; Катерина застукала Шэрон за углом пекарни «Билли-Вилли» с сигаретой в зубах и пообещала, что не расскажет об инциденте родителям школьницы, если та пригласит Тициану к себе на Рождество. Шэрон, в общем-то, не боялась предков: будь у отца возможность, он бы курил даже во сне, а мать заведомо не поверит словам завистливой родственницы, и, тем не менее, она согласилась и позвала двоюродную сестру загород. Тициана, чувствуя подвох, спрашивала Катерину, почему Шэрон, которая с ней даже не здоровается в школе, вдруг обратила на неё внимание. У Катерины были тысячи вариантов ответа на вопрос дочери, но все они сводились к одному: Шэрон хочет встретить Рождество с Тицианой, потому что очень её любит.
Любовь. Первое и, возможно, единственное слово в словаре манипуляторов. Когда родители выбирают, в каком колледже через десять лет будет учиться их чадо, они не навязывают — они просто любят. Когда парень тащит в постель девушку, неуверенную в собственном желании, он не насилует — он просто любит. Когда заботливая бабушка пихает в желудок толстого внука десятый пирог, она не убивает его — она просто любит.
Катерина тоже любила и жалела дочь; после того, как мистер Ланд променял своих некогда «любимых девочек» на сигареты, за которыми вышел и не вернулся, Тициана ни на шаг не отходила от матери, чем сильно её пугала. Женщина бегала по учителям и психологам, но те разводили руками: у них не было претензий ни к оценкам, ни к поведению. Они шутили: «Подождите, пока ей исполнится четырнадцать. Тогда вы будете приходить к нам и спрашивать, как удержать этот гормональный ураган дома!».
Четырнадцать, пятнадцать, почти шестнадцать — Тициана по-прежнему сидела дома возле матери, отвергая какое-либо другое времяпровождение.
—А что если однажды я выйду из дома и как отец не захочу вернуться?
—В таком случае знай, что я всегда буду тебя ждать.
День за днём Катерина прокручивала в голове несуществующий диалог и всё глубже погружалась в тайны психоанализа, которые привели, как ей казалось, к верному выводу: чтобы Тициана перестала бояться общества, её нужно с этим самым обществом столкнуть.
Всё правильно. Для того, чтобы спасти утопающего, его для начала нужно бросить в воду.
И Катерина бросила: она лично отвезла Тициану к дому своих покойных родителей, где теперь проживал её старший брат с женой и дочерью, в спешке пожелала подросткам, столпившимся у гаража, «счастливого Рождества» и помчалась в больницу.
Загородный дом Шэрон находился в двадцати милях от Деренвиля, но места в автомобиле школьницы для Тицианы не нашлось: всё было завалено кучей подарочных коробок, заказной еды и пьяным телом какого-то приятеля Шэрон, который пил и блевал почти одновременно.
Тициана смотрела, как Шэрон и её одноклассница заваливают эту полудохлую тушу млекопитающего, ставшего homo sapiens по ошибке эволюции, на заднее сиденье. Туша сопротивлялась, старик Jack из рук парня поил землю.
—Бобби — редкостный болван,—сказала Шэрон, удостоверившись, что её приятель заснул.—Он обещал, что не будет пить. Но как видишь, трезвость и ответственность — его злейшие враги. Ты же сможешь найти дом самостоятельно, правда?
—Не знаю.
—Ты же была там?
—Один раз. Когда нам с тобой было по пять лет.
—Отлично! Миссис Ланд говорила, что у тебя феноменальная память, ТиЦи, так что я в тебя верю— Шэрон села в автомобиль и покатила к выезду из Деренвиля, насмешливо подмигивая фарами замёрзшей сестре.
Тициана проклинала блестящее платье, задиравшееся при каждом шаге, и брела в сторону дома. Двадцать миль при снежной буре — чистое самоубийство, хотя, если подумать, в смерти нет ничего ужасного: рано или поздно костлявая старуха придёт за всеми, вопрос лишь в том, будешь ли ты готов её встретить.
Тициана была готова.
—В такую погоду на улицу выходят или безумцы, или самоубийцы. Или молодые, красивые девушки, которые спешат на рождественскую вечеринку с друзьями. Садись, подвезу! — девочка забралась в грузовик усатого соседа.—Куда идёшь?
Тициана, спрятав подбородок в воротник пальто, рассказала мужчине, как двоюродная сестра позвала её в загородный дом, но оставила одну на дороге.
—Вы знаете, в тот момент, когда она сказала, что в машине нет места, я почувствовала себя котом. Тем самым, из фильма «Завтрак у Тиффани». Его тоже бросили на улице в непогоду.
Он засмеялся.
—Да, но она вернулась за ним. И нашла его в коробке. Чем не коробка?—мужчина постучал по рулю.
—За мной не вернутся.
Господь завещал своим детям быть гостеприимными, справедливыми и милосердными, но если бы он знал, скольких людей погубят эти добродетели, то несомненно бы включил их в список грехов, предназначенный для последователей дьявола.
Сосед почесал макушку.
—Так это легко исправить!
Он резко крутанул руль вправо, и старенький грузовик, издав звук, похожий на хрип умирающего человека, помчался по скользкой дороге в обратном направлении.
До убийства трёх несовершеннолетних школьников оставалось несколько часов.
—Не волнуйся! —мужчина подбодрил Тициану.— Я привезу тебя к сестре раньше, чем толстожопый Санта застрянет в трубе!
Воистину корень всякого зла — добродетель.
Через пятнадцать минут колёса грузовика, вращающиеся, как барабан стиральной машины на высоком отжиме, замерли.
—Дальше хода нет! Дорогу замело. Дойдёшь?
Тициана вылезла из машины.
—Да. Спасибо.
—Счастливого Рождества! — крикнул мужчина.
Грузовик, кряхтя, попятился назад.
Пробираясь через сугробы, Тициана думала о судьбе. Она не называла адрес, упомянула лишь, что дом расположен в двадцати милях от Деренвиля, но сосед точно знал где и как нужно свернуть, а раз так, значит, Господу угодно, чтобы Тициана была здесь, значит это судьба.
Утром родители погибших школьников скажут, что не хотели отпускать своих детей к Шэрон. Скажут, что чувствовали, будто их детей не должно было там быть.
Но это будет утром, а пока рождественская вечеринка подростков только набирала обороты, когда Тициана постучала в дверь.
Дверь открыла Шэрон.
По её лицу Тициана поняла, что девушка неприятно удивлена внезапным появлением сестры. Конечно. Кто захочет отмечать Рождество с занудой?
—ТиЦи,—хмыкнула Шэрон,—ты всё-таки вспомнила дорогу. Входи.
Тициана прошла в дом и кивнула ребятам, сидевшим в гостиной.
Бобби, худо-бедно протрезвевший по дороге загород, надирался снова.
—О-го-го, Шэрон! Ты не говорила, что твоя сестра настолько жирная!— воскликнул он, когда Тициана сняла пальто.
—Заткнись, Бобби,—прошипела Шэрон,— она не жирная.
—Да брось, Шэрон! Ты же сама придумала ей прозвище «паркус»! Я не помню, что это значит, но помню, что это что-то смешное и связано с жиром!
—Заткнись, пока я не вырвала твой язык.
Тициана, так или иначе знакомая с латынью ввиду профессии матери, посмотрела на Шэрон.
—Поркус,—сказала она,— не паркус.
—Да какая разница!—заржал парень.
—Разница в том, что «поркус» это свинья, а «паркус» — бережливый.
—«Поркус»,—произнёс Бобби,—«пор-кус». Тициана Поркус. Слушайте, а звучит! Ты не думала сменить имя?
Тициана, за секунду натянувшая пальто на дрожащие плечи, рванула к выходу.
—Нет, нет, нет,—Шэрон прислонилась к двери,—ты видела, что творится на улице? Твоя мать убьёт меня, если ты завалишься в канаву и замёрзнешь в ней насмерть. Так что сиди с нами, раз уж пришла.
—В городе ты не боялась, что я упаду в канаву и замёрзну,—Шэрон нахмурилась.—Я имею в виду…
—Не оправдывайся, поросёнок! — заорал Бобби и девочка, сидевшая рядом с ним, захихикала.
—Я поняла, что ты имела в виду.—сказала Шэрон.—По правде говоря, ТиЦи, в городе я думала, что у тебя хватит мозгов вернуться домой, когда я тебе не прозрачно так намекнула, что твоя персона на нашей вечеринке нон-грата. Но либо я плохо намекаю, либо ты тупа, как дуб, и я склоняюсь ко второму варианту. Утром я отвезу тебя в Деренвиль, а сейчас сядь на диван и наслаждайся Рождеством.
—Да,—отозвался Бобби.—И не порти нам праздник. Поркус.
Прихватив алкоголь и коробки с едой, компания переместилась в смежную с гостиной комнату.
Тициана опустилась на диван и принялась ковырять дешёвый красный лак, которым всё утро пыталась покрыть ногти ровно; вспоминала, как полдня выбирала платье, как придумывала причёску, потому что хотела соответствовать Шэрон и её друзьям, не быть среди них белой, толстой вороной.
«Шэрон хочет отметить с тобой Рождество, потому что очень тебя любит».
Ложь.
Как и то, что отец вышел за сигаретами и не вернулся. Мать сама его выгнала. Да-да, Тициана хорошо помнит тот день и крик матери «я заявлю на тебя в полицию, педофил!».
Отец не был педофилом. Он был всего лишь любящим папочкой, который таскал из леса дурацкие ёлки и пёк невкусные кексы.
Дурацкая, облезлая ёлка, растянутые носки и подгоревшие кексы — неизменные атрибуты каждого праздника в семье Ланд вне зависимости от времени года — мутными пятнами всплывали в подсознании Тицианы, когда её позвала Шэрон.
Вспомнила.
Совесть Шэрон проснулась, и девушка вспомнила о двоюродной сестре.
Тициана помчалась в комнату, но Шэрон вместо того, чтобы извиниться, протянула ей фотоаппарат и велела их с друзьями сфотографировать.
—Только не урони его. Он стоит дороже, чем вся твоя жалкая жизнь.
—Это Minolta XD-11,—сказал Бобби.—Ты знаешь, сколько он стоит?
Тициана покачала головой. Она не знала, но догадывалась, что недёшево. Её дядя не дарил плохих и дешёвых подарков своей единственной дочери.
—Скажите «сыр».
—Сыыыыыр,—протянули подростки, когда Тициана нажала на кнопку.
—Отлично,—Шэрон забрала фотоаппарат,—можешь обосноваться в гостиной. Больше мы тебя беспокоить не будем.
—Я могу взять газировку из холодильника?
—Можешь взять бензин из амбара!—заржал Бобби и потянулся за сигаретами.
—Нет, Бобби, в доме ты курить не будешь,—сказала Шэрон.—Нет!
—Ладно, ладно,—ответил парень,—я пойду курить на улицу.
Он крепко сжал сигарету зубами, похлопал себя по карманам джинсов в поисках зажигалки и под пристальным взглядом Шэрон вышел на улицу.
—Ты что, меня преследуешь?—спросил Бобби, когда Тициана тенью выскользнула следом за ним.—Эй! Я к тебе обращаюсь, толстуха!
Тициана молча прошла в амбар, взяла канистру бензина и поднялась на крыльцо, где курил парень.
—Решила воспользоваться моим советом и выпить немного бензина? Я слышал, что бензин сжигает жир не хуже физических упражнений. Правда, сначала горит кожа и только потом…
Бобби не успел рассказать, что случается потом, когда кожа сгорает; Тициана ударила его по затылку лопатой. Глупые школьники, расчистив дорогу, забыли сделать две вещи: убрать всё, что к этому времени вытащили из амбара, и, собственно, закрыть сам амбар.
Значит, это судьба. Значит, Господу угодно, чтобы случилось именно так.
Бобби, пошатнувшись, свалился с лестницы. Тициана спустилась с крыльца и ударила его второй раз. На всякий случай. А затем схватила парня за ноги и потащила к амбару.
На допросе Тициана не сможет объяснить шерифу, что ей двигало в тот момент. Обиделась ли она на то, что Бобби назвал её жирной? Вряд ли. Тициана весила на пару килограмм больше Шэрон, а Шэрон была королевой школы. Разве толстухи получают короны, пусть и невидимые?
Десять лет назад отец Шэрон загорелся идеей разводить страусов. Для этой цели он купил вольер, который с гордостью демонстрировал всем родственникам и соседям, а те, в свою очередь, смотрели на мистера Ланда и крутили пальцем у виска. Разводить страусов на территории, меньше, чем половина акра — глупо и комично, некоторые при таких условиях не заводят детей, а тут — гигантские птицы! Одним словом, мистер Ланд не нашёл поддержки у людей, которым он в будущем планировал продавать страусиные яйца; идея испарилась, а вольер остался.
Вольер был хорош: большой и жуткий, настолько жуткий, что режиссёр-любитель арендовал его на пару месяцев для съёмок какого-то дешёвого то ли порно, то ли хоррора —бестолкового фильма, не добравшегося до проката, хотя мистера Ланда этот факт не расстраивал, наоборот, он гордился, что стал частью американского кинематографа.
После съёмок вольер с трудом запихали в амбар, где он занял всю стену. Мистер Ланд, погладив пачку купюр, полученную за аренду, предложил режиссёру снять пару эпизодов в амбаре: в деревянном красном чудовище без окон. Режиссёр вежливо отказался, хотя по нему было видно, что он крепко наложил в штаны во время их разговора; деньги —и большие, и маленькие — превращали лицо мистера Ланда в лицо отбитого психопата с загадочной, кривой улыбкой, и режиссёр, по-видимому решив, что помимо вольера у хозяина ещё имеется набор инструментов для разделывания тел непрошенных гостей, поспешил поскорее смыться.
Наивно полагая, что режиссёр похвастается находкой, и слава о вольере разойдётся как минимум по Флориде, и киностудии выстроится в очередь, чтобы его арендовать, отец Шэрон ежедневно катался загород и до блеска начищал вольер. Но его ожидания не оправдались. Слава о вольере и сумасшедшем мистере Ланде действительно разошлась, только не по Флориде, а по Деренвилю, и теперь в городе к нему обращались не иначе как «мистер страусиное яйцо» или «король клеток».
Через год мистер Ланд перестал приезжать в загородный дом.
Тициана затащила Бобби в амбар, связала его и затолкала в вольер. Мистер Ланд, когда-то обожавший вольер так, словно он был его внебрачным ребёнком, рассказал пятилетней Тициане о маленьком секрете. Несмотря на то, что вольер был сделан на заказ, он всё равно вышел бракованным: открывался и закрывался особым образом, о чём мистер Ланд и поведал племяннице. Они не были близки, но на тот момент Тициана оказалась единственной, кто проявил интерес к забаве мужчины.
Он поделился с ней своим секретом, а она своим.
Мистер Ланд показал Тициане, как закрыть вольер; что нужно сделать, чтобы его открыть, она спросить не успела: в амбар ворвалась Катерина и закатила брату истерику, потому что он не подписал документы на продажу родительского дома. Мистер Ланд пожал плечами: родители завещали дом ему, и он не собирается его продавать, чтобы поделить деньги и вытащить «этого грёбаного педофила на каблуках» из тюряги, в которую он попал за ограбление пенсионера.
«Педофилом на каблуках» он называл отца Тицианы. «На каблуках», потому что мужчина по непонятной никому причине взял фамилию жены, а «педофилом»…
—Спроси, спроси свою дочь, где этот мерзавец её трогал! Спроси!—мистер Ланд, брызжа слюной, дёргал дверцу вольера.
Скрип-скрип. Скрип-скрип.
—Спроси! Спроси! Спроси!
Тициана заплакала. Катерина забрала дочь и оборвала все отношения со старшим братом и его семьёй; если им приходилось сталкиваться в магазине, они делали вид, что не знакомы.
Десять лет мистер и миссис Ланд — родные брат и сестра — отворачивались при виде друг друга.
Но
Утром миссис Ланд попросит у брата прощения.
Утром мистер Ланд проклянёт сестру.
Тициана вернулась на крыльцо и принялась терпеливо ждать, когда из дома выйдет одноклассница Шэрон, которая прижималась к Бобби в гостиной. Рано или поздно девушка поймёт, что на улицу вышли два человека — Бобби и Тициана, и побежит выяснять, не отсасывает ли толстуха член, на который она рассчитывала этой рождественской ночью.
Ждать пришлось недолго. Не успела Тициана отдышаться (Бобби был тот ещё здоровяк), как из дома высунулась девушка. Она обвела взглядом крыльцо и спросила, где её приятель. Тициана ответила, что парень просил передать, что ждёт её в амбаре.
Уловка сработала. Похотливая сучка — а именно так Катерина называла девушек, разгуливающих с парнями — направилась в амбар и даже не заметила, что Тициана идёт за ней по пятам; или заметила, но не придала этому значения.
Зря. Девчонке предназначались два удара по голове. Всё той же лопатой. И место в вольере рядом с Бобби.
Тициана улыбнулась, вспомнив комиксы из «Los Angeles Times» — журнала, который старшеклассницы зачитывали до дыр в школьном туалете. В выпуске 1971 года был забавный комикс с улыбающейся голой девочкой и подписью: «любовь — это тёплое и прекрасное чувство». Комикс впечатлил Тициану, и она ещё неделю задумчиво ходила по школе и придумывала собственные вариации на тему: «любовь — это». Её продолжения были по-детски просты и невинны: любовь — это смотреть, как он поправляет волосы (также легко и небрежно как Оскар Феррера); любовь — это внимательно его слушать (также как учителя литературы).
В декабре 1979 года Тициана придумала новый текст.
Любовь — это смотреть, как он умирает.
Любовь — это положить лопату в гостиной и ждать встречи с последней жертвой.
Тициана ворвалась в комнату и, запинаясь, сообщила Шэрон, что Бобби и её одноклассница делают в амбаре такое…такое!
—Трахаются, что ли? —лениво протянула Шэрон, развалившаяся на диване.
У Тицианы перехватило дыхание.
Похотливая сучка.
Вместо ответа — писк раздавленной мыши.
—Да.
Шэрон смотрела на сестру, не понимая, почему её напугал секс незнакомых ей людей.
—И?—наконец, спросила она.—В чём проблема? Тебя не взяли третьей?
Тициана покраснела.
Думать о папочке, думать о папочке…
«Педофил на каблуках».
…О папопчке…
«Спроси! Спроси! Спроси!».
О…
—О, боже,—Шэрон закатила глаза и нехотя встала с дивана,—тебе пора повзрослеть, ТиЦи, и ходить куда-то дальше спальни твоей мамаши. Да, представь себе, люди занимаются сексом.
—Но не в пятнадцать,—проблеяла Тициана.
—Бобби девятнадцать.
Бобби девятнадцать. Той девчонке пятнадцать.
Педофил на каблуках. Педофил на каблуках.
—Знаешь, ТиЦи, я передумала. Я отвезу тебя домой сейчас. Боюсь, до утра ты сведёшь меня с ума.
Шэрон тарахтела, как старый трактор, пока искала ключи от автомобиля; возмущалась, что из-за ханжества сестры испорчено Рождество.
—Что ты на меня уставилась? Одевайся! — не найдя ключи на столе, она принялась рыться в ящиках.— Жирная идиотка…
Тициана взяла лопату.
—Шэрон?
Тициана била по затылку, но Шэрон заслуживает особого отношения.
Шэрон обернулась.
Удар был довольно слабым, чтобы она потеряла сознание, но достаточно сильным, чтобы её нос хрустнул как спелое яблоко, которое с жадностью надкусили.
Одним ударом Тициана сломала девушке нос и разбила губу.
—Ты рехнулась?
Шэрон закрыла лицо руками.
—Ты чувствуешь металлический привкус во рту? Привкус железа? Знаешь, отчего он появляется?
Шэрон, превозмогая боль, выскочила на крыльцо и вцепилась в ручку двери; на крики о помощи никто не реагировал. Некому было реагировать.
Шэрон выждала, когда Тициана перестанет долбиться в дверь и рванула.
Ей нужно попасть в амбар и предупредить друзей. Втроём они справятся с этой сумасшедшей.
Поскользнувшись на крыльце, она проехала три ступеньки лицом вниз. Нос раздулся и пульсировал, слюни и сопли стали кровавой жижей.
Грохот, раздавшийся за спиной, вынудил Шэрон подняться на ноги за долю секунды. Тициана то ли открыв дверь, то ли выбив, шла прямо на сестру; шла нарочито медленно, наслаждаясь беспомощностью хромающей девушки.
Какая жалость. Кажется, у Шэрон сломана правая нога.
Ворота амбара были открыты.
Шэрон истерически засмеялась.
—Неприятно осознавать, что ты тупа, как дуб, правда?—спросила Тициана.
—Ты специально загнала меня в амбар.
—Тебя ждёт сюрприз. Заходи.
Шэрон развернулась и набросилась на Тициану. Попыталась наброситься.
Тициана искренне хотела ограничиться одним ударом, но Шэрон вынудила во второй раз проехаться лопатой по её смазливому лицу.
Если Господу будет угодно, Шэрон спасут. А её нос — уже нет.
В вольер Шэрон зашла добровольно. Тициана предупредила, что отрежет ей наманикюренные пальцы, если она снова начнёт сопротивляться.
Тициана закрыла дверцу вольера и велела сестре развязать друзей, когда те придут в сознание, а сама вернулась в дом, где вытащила газировку из жужжащего холодильника, и плюхнулась на диван в гостиной.
Тишина.
Мёртвая тишина.
Тициана дала им полчаса на то, чтобы выбраться из вольера.
Они этим шансом не воспользовались.
—Выпусти нас отсюда, долбанная сука!—орал Бобби, вцепившись в прутья.
Его подружка всхлипывала. Шэрон, похожая на очередной эксперимент доктора Франкенштейна, обхватив колени руками, смотрела в одну точку.
—Как дела?—Тициана поставила стул и села напротив вольера.
—Я убью тебя, сука! Слышишь? Убью!
—Зачем ты это делаешь?—спросила Шэрон.
Тициана улыбнулась.
—Потому что очень тебя люблю. Кстати, я нашла твои ключи,—она вытащила из кармана пальто ключи и потрясла ими перед вольером,—хотя сомневаюсь, что они тебе понадобятся. И да, пока вы сидели тут, Рождество уже наступило.
Бобби схватился за голову и завизжал.
—Есть зажигалка, Бобби? —Тициана засунула в рот сигарету.
Парень прижался лицом к прутьям. Его глаза налились кровью, вены на висках вздулись, он дрожал, точно готовый лопнуть с минуты на минуту.
—Гори в аду, жирная тварь.
—Не надо, Бобби, у меня есть спички,—она достала спички, прикурила и выпустила дым в лицо Бобби.—Ты знаешь, Шэрон, это так забавно. Когда мама подловила тебя у пекарни, я курила с другой стороны. Интересно, если бы она в тот день застукала не тебя, а меня, она бы заставила меня пригласить тебя к нам на Рождество?
—Не знаю,—ответила Шэрон.
—Жаль.—сказала Тициана и, бросив сигарету на землю, затушила её носком потёртых сапог.—Вы скучные,—она встала.
—Выпусти нас! Выпусти!—Бобби упал на колени, всё ещё держась за прутья, и заплакал.—Пожалуйста, открой!
—Я возвращаюсь в Деренвиль. Но сначала я подарю вам рождественские подарки, которые я для вас подготовила, несмотря на то, что ты, Шэрон, сказала, что подарки не нужны. Я видела, как вы обменивались между собой красивыми коробками.
—Да, я сказала, что подарки не нужны!—Шэрон подползла к прутьям.—Конечно, я сказала, что подарки не нужны. А что ты могла принести? Застиранные бинты, которые твоя мать украла бы из больницы? Вы не просто нищие, ТиЦи, вы ЖАЛКИЕ!
Тициана поджала губы.
—Ненавижу, когда ты называешь меня «ТиЦи», но в честь праздника прощу тебе эту слабость. Я за подарками! Никуда не уходите!
Тицианы не было ровно тридцать секунд — столько занимает дорога от амбара до крыльца.
Подарок, который она подготовила, был один на всех.
Канистра бензина.
Сначала Тициана плеснула бензин в лицо Бобби.
—Ты так любишь курить, приятель, что тебе просто необходимо горючее!
Затем на его подружку.
—Бензин сжигает жир, а ты наверняка хочешь сбросить пару килограмм к выпускному.
На Шэрон.
—Я помню о твоей страсти к загару. Это поможет тебе добиться нужного оттенка быстрее.
Половину Тициана расплескала рядом с вольером.
—Счастливого Рождества, уроды.
Она вышла из амбара и закрыла ворота.
Оставшуюся часть из канистры разлила у ворот. Зажгла и кинула спичку. Последнюю из коробка.
Если загорится, что ж, значит, это судьба.
Загорелось.
Тициана села в автомобиль сестры, включила радио и, напевая «Jingle Bells», поехала домой: печь кексы и ждать мать с ночной смены.
*
Тициану Ланд признали невменяемой и определили в психиатрическую лечебницу Деренвиля.