Из цикла "Детские истории"
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Это было в дни новогодних каникул.Вроде бы 1995 или 1996 год. Точно не припомню. Дикое время в стране началось.
Я приехал немного раньше, чем рассчитывал. Мне надо было проехать на закрытую территорию к главному корпусу, чтобы выгрузить из багажника «Жигулей» две коробки.
Остановился у ворот КПП, подошёл к окошку, сказал охране, что на меня оформлен пропуск.
Из строжки нехотя,ежась от лёгкого морозца, выкатился пузатый охранник.
- Оружие, наркотики есть? – сонный, не смотря на приближение полудня, зевая во всю пасть, спросил охранник.
-Ищите, - отшутился я.
Охранник сделал кислую мину, махнул рукой напарнику. Ворота со скрипом,с «мурашками» по моей спине,аж до самого копчика, медленно стали открываться.
Про себя подумал:
- Спят мужики целыми днями, а ворота смазать не могут.
Я заехал и остановился не далеко от входа в здание. Надо было немного подождать.
Здание монументальное. Его видно с проезжей части. Построено было ещё в сталинские времена. Оно знакомо мне с дошкольного детства: проезжали мимо него. Но мне не доводилось бывать на этой территории. Только в детском сне бродил я по лабиринтам коридоров этого огромного здания, искал в растерянности со слезами и не мог найти того, кого потерял.
Осматриваюсь. Трудно оценивать: всё в снегу. Но пешеходные дорожки и проезжая часть прочищены до асфальта.На площадке стоит украшенная ёлка, высокая ледяная горка, растянуты гирлянды. По всему ощущался Новый год. Праздник,а на душе стало тревожно и горько. Как на яву всплыли события далёкого дошкольного детства.
Вздрогнул от скрипа ворот: на территорию въезжал автобус ЛАЗ, достаточно старой модификации. На лобовом стекле знак с бегущими детьми. Автобус подъехал к центральному входу в здание. Передняя дверь автобуса открылась.
Вышли две женщины, следом за ними, как горох из дырки в мешке, стала высыпаться ребятня: мальчишки и девчонки возраста от первоклашек до третьеклашек. У всех в руках яркие цветные коробочки в виде сумочки с ручками. Это Новогодние подарки, которые вручили воспитанником детского дома на Городской Ёлке.Стали строится парами. До входа в здание от силы пятнадцать шагов.
Сразу бросилась в глаза однотипность верхней одёжки у ребят. Самые маленькие ростиком были в пальтишках цвета серого в крапинку. Ребята постарше тоже в основном были в пальто одинакового фасона. Разноцветьем не сильно отличались: три-четыре невзрачных цвета. Девочки в пальтишках, но тоже веселыми цветами ткани не выделялись.
Но почему-то радости на лицах ребят я особой не заметил. Может устали, может все эмоции излили ещё в автобусе. Да и дело к обеду, наверно,проголодались уже.
Последними из автобуса вышли ребята и несколько девочек. На вид 15-16 лет. Некоторые из них были в современной, по тому времени, одежде. Яркие пуховики с капюшонами. Зимние кроссовки на ногах. Не плохо одеты. Старшие ребята, не становясь в строй, сразу пошли к входу в здание.
Минут через пять площадка опустела.
Пора. Я знал из предварительного звонка в детский дом, что должностное лицо, которому я должен был из рук в руки передать коробки, утром уехала с детьми на городскую ёлку, которую администрация города организовала для воспитанников этого детского дома в одном из дворцов культуры. Вероятнее всего, одна из двух женщин, которые вышли из автобуса, и была по должности кастелянша. Её-то мне и надо было увидеть.
Я вышел из машины и направился в здание. Проследовал в фойе. Наружный вид здания дорисовывал в сознании,что внутри здания всё так же должно быть фундаментальным. Почти так, но только всё было выкрашено в серо-синие тона. И ремонта,хотя бы косметического, давненько не было.
Мне повезло. Я сразу же наткнулся на того, кого мне был нужен.
Нет нужды перечислять должностные обязанности кастелянши детского дома.
Я представился, доложил о цели приезда.
- Несите! Вам помощь нужна? – спросила она.
От помощи я отказался. И через пять минут обе коробки стояли на столе в большой комнате, куда провела меня эта женщина. Имя её я, конечно, не помню.
Комната – это была каптёрка: так, на воинский манер я назвал этот склад имущества детского дома.
Там, как в магазине «Одежда», были длинные ряды вешалок, на которых на плечиках висели такие же убогонькие пальтишки и костюмчики, увиденные мною на ребятишках.
Создалось впечатление, что это, как гарнизонный склад войскового имущества. Показалось, что пару рот можно было одеть. Только одёжонка была детская.
Память отбросила меня в застойные времена – полная копия магазина «Детская одежда» во времена Советов.
Видимо, детские дома, в те девяностые годы, стали некой «свалкой» для предприятий швейной отрасли. В стране массово шла приватизация производства, и предприятия таким образом избавлялись от неликвидов.
Кастелянша, увидев мой интерес, пояснила, что это всё осталось со старых времён. Дрянь уже всё, но не списывают. Постарше-то ребята не хотят носить эту серость. Вот на малышей-то ещё удаётся напялить.
- Ведь стыдоба! Ребятишек в люди не выведешь.
Говорок её был чисто уральский. Речевые обороты присущи нашей уральской глубинке.
-Я тоже вам привёз, скажем, так - неликвиды. Но они новые, современные, - сказал я, немного смутившись.
- Ну, давайте, - заторопила меня кастелянша.
Она достала из стола ножницы, ловко разрезала скотч на коробках, скинула лист упаковочной бумаги. Вынула из коробки верхнюю вещичку.
Удивления у неё не было предела!
- А!!! Красота-то какая!
В руках, раскинув для просмотра, она держала спортивные брючки, оценивающе крутя их перед собой. Второй вещью комплекта была спортивная кофточка.
Это изделия из белорусского трикотажа.
Откуда у меня две коробки, в которых лежало порядка двадцати комплектов, да ещё отдельно несколько брючек? Мой шеф в то время занимался поставками белорусских товаров, в том числе был и белорусский трикотаж. Наводнив всю округу, спрос на такие костюмчики упал. Вот и залежались на складе две коробки.
Шеф предложил мне куда-нибудь их пристроить.
- Я каждый день мимо детдома езжу. Давай, я завезу,- предложил я.
На том и порешили.
И вот я стою в каптёрке и показываю товар лицом.
- Красота! - не умолкала кастелянша, - сколько у вас всего, и размеры какие?
Из второй коробки я достал список с размерами. Она пробежала глазами по списку, выглянула за двери.
- Васёк, зови сюда Мишку,- ещё кого-то назвала, - и сам с ними бегом сюда.
Ребята прибыли. Начали примерять.
Надо было видеть лица этих детишек! Сколько радости в глазах!
- Это нам будет? Можно в этом уже идти? – оглядев себя в зеркале, спрашивали ребята.
Ребята все были в шортиках и футболках. В здании-то тепло, даже жарко.
- Экие быстрые вы, ребята.
Она назвала ещё имена нескольких девочек и попросила ребят их пригласить.
Мальчишки нехотя скинули наряды и удалились.
Воспользовавшись отсутствием детей, кастелянша сказала:
- Я бы всё забрала! Пообносились ребята! Сколько вы просите за эти костюмчики? Если цена устроит, то всё забрали бы. Уговорю начальство, – заглядывала мне в глаза эта женщина.
- Что значит - сколько? – спросил я удивлённо, - разве вам зам. по хоз. части ничего не сказала?
- Нет.
- Ничего нам не надо. Я же сказал, что это неликвиды. Потому наше предприятие их просто безвозмездно передаёт детскому дому. Хотели к Новому году, да не получилось. А назвать это подарком - у меня язык не поворачивается.
Я не стал дожидаться показа мод, который должны были устроить приглашённые девочки. Кастелянша поблагодарила. Попрощались. Попросила адрес нашего предприятия, чтобы отправить благодарственное письмо.
Я сказал, что не стоит благодарности. Ни к чему это!
Я уезжал домой.
А на душе неприятный осадок. Мы ничем не лучше тех отечественных швейных предприятий, которые завалили детские дома своими неликвидами, нашитых ещё давным-давно. Чем мы лучше? Ничем!
Почему этим детям всё достаётся по остаточному принципу? Чем они хуже других детишек?
Ехал и вспоминал из своего детства те первые контакты с детдомовскими детьми, которые всё лето проживали на летней даче детского дома, недалеко от нашего барака, на некогда необычайно живописном берегу реки Исеть. Вспомнил и детдомовскую девочку Таню Петрову: худенькую, высокую, с божественным личиком и толстой косой до пояса. Добрую и отзывчивую девочку с выразительными, но грустными глазками. От воспоминаний далёкого детства появилась слёзная пелена.
Решение возникло неожиданно. Я развернулся и подъехал к продовольственному магазину. Выйдя из него, я погрузил в багажник коробку. Теперь мне предстояло вернутся к этому зданию. Оно совсем рядом: не успел я далеко уехать.
На КПП попросил охрану вызывать ту женщину, которой минут двадцать назад передал спортивные костюмчики.
— А что там в коробке, забыли что-то? — спросила она.
— Не забыл, просто сразу не додумался. Мороженки это. Для детишек! — сказал я, сунув коробку охраннику в руки.
Пока они недоумённо смотрели на меня, я сел в машину и поехал. В зеркало видел, как медленно закрывались ворота, а недоумённая парочка так и стояла, глядя вслед уезжающей машины.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Многое из того, что я помню из детства, это только благодаря тому, что многие мои проделки часто вспоминали взрослые. Вот и эти события мне помнятся благодаря взрослым. Но эта история тронула меня настолько, что запомнилась на всю жизнь.
Я не могу с полной уверенностью утверждать, было ли это летом 1963 или 1962 года. Склонен сам к последней дате. Уж больно наивны были мои переживания по поводу одной очень пугающей мысли, которая поселилась у меня в голове после одного события того лета.
Через нашу южную окраину г. Свердловска (ныне - Екатеринбург), именуемую Химмаш, протекает река под названием Исеть. Кроме этого, с западной стороны нашего посёлка, удалённого от центра города, находится достаточно большой водоём. Река Исеть перегорожена плотиной, она и образовала Нижне-Исетский пруд.
Река, после плотины, меняет направление течения с севера на восток и протекает с южной стороны посёлка. Река достаточно спокойная. Не широкая. Но когда в паводок открывают шлюзы плотины, вода поднимается прилично, заливая огромные территории. В черте посёлка в шестидесятые годы было четыре моста - один из них сама плотина.
Я же в рассказе опишу окрестности дальнего по течению моста, которого давно уже нет. Как и нет там, также давно, Дачи детского дома. Вообще-то - это было подсобное хозяйство детского дома.
Впервые я оказался около этой дачи благодаря деду. Точно уж и не помню, зачем мы туда ходили. Вернее всего, деда интересовали покосы на правом берегу Исети. Он держал кроликов, и летом, когда вызревали травы, он ходил туда на покос. Вывозил скошенную зелёную массу на телеге. Она была как арба. С оглоблями. Он запрягался в неё и тащил эту арбу в сарай. Путь длинной с километр, может чуть больше.
Дед переходил на противоположный берег через этот мост.Он покоился на металлических сваях. Настил был выложен досками, уложенными поперёк. Со стороны он смотрелся горбатым, выгнутым, как горки. Местами доски отсутствовали, и можно было оступиться, если не смотреть под ноги. Часть досок были плохо закреплены и при ходьбе шевелились под ногами. Перил не было. Но он был достаточно широким. Со стороны посёлка и была дача, т.е. перед мостом.
Место это в те годы живописное во всех отношениях. Река с одной стороны по ходу течения была тихая,как плёсо. Но буквально в десяти метрах перед мостом начинались пороги. Река расширялась, становилась мелководной и при малой воде были видны камни. На фотографии видно начало порога. Вода, протекая по каменистому руслу шумела. А ещё дальше река разделялась на несколько русел. Было несколько островков. При малой воде реки вода клокотала, бурлила и пенилась на этих порогах. Было даже страшновато.А весной на островах цвела черёмуха.
Здание дачи детского дома было деревянное, двух этажное. Были ещё какие-то постройки. Через дорогу находился достаточно большой огород, принадлежащий детскому дому. Там приучали ребятишек к труду.
И вот с дедом иду мимо этого дома. Вижу ребят, которые подметают двор. С другой же стороны на огороде девочки занимаются прополкой грядок.Ребята ещё издали заметили нас и приостановили работу. Мы шли, а они пристально сопровождали нас взглядами. Взгляды мне показались не очень дружелюбными.
Совсем рядом с дорогой стояла девочка, постарше меня, держа в руке детские грабли. Мы встретились взглядами, и в ответ я увидел её язык. Она с ухмылкой смотрела на меня. Только глазки у этой девочки были очень грустные. Я немного испугался её. Прижался к деду. Мы ушли к мосту. Я обернулся, а девочка так и смотрела нам вслед. В душе у меня закралось какое-то беспокойство.
Перешли на другой берег.
Что меня поразило? А поразило отсутствие взрослых. Ребята разных возрастов занимаются работой. А взрослых рядом нет.
На другом берегу я забыл про увиденных ребят. Глаза у меня загорелись: совсем не далеко от дороги в высокой траве стоял заброшенный гусеничный трактор. Мне неимоверно захотелось пробраться к нему, но дед остановил меня.
- Виталька, не лезь. Там болото и очень топко. Увязнешь.
Я с сожалением смотрел на объект моего вожделения, но болото разделяло меня от него. Тут я вспомнил про ребят.
- Счастливчики! Они могут добраться до трактора и играть на нём. Дед специально не пускает меня, чтобы я не набрал воды в сандалии и не испачкал штаны. Дед явно не хочет выслушивать бабушкины упрёки, что он никогда не следит за мной. И что стоит меня оставить с дедом, я обязательно вернусь грязный, в рваных штанах. Да ещё и руки в мазуте. Не отмоешь, - с такими мыслями я стоял у трёх тополей, растущих на краю дороги.
Цели похода я так и не понял. Мы ходили по траве. Местами из-под ног вылетали птички. Они резко взмывали вверх с негромким криком: - «Чрр-ик». От неожиданности вздрагивал.Дед сказал, что это жаворонки.
- Слышишь, Виталька, звонкую трель?
- Ну, слышу.
- Это самцы жаворонков свои песни поют.
В небе и правда звучала долгая звонкая трель.
- Лето хорошее нынче, значит второй выводок будет. Осенью прийти сюда рано утром, так ещё можно больше их поднять с земли. Только петь не будут уже, чирикать только.
Возвращались. Перешли через мост. До дачи метров пятьдесят. Я вздрогнул, от неожиданно раздавшегося звука, будто ударили в рельс.
- О!!! Виталька, уже обед у ребят. Вишь, сигнал подали, - сказал дед, - давай, и мы шагу прибавим. Есть уже хочется.
Мы подошли к дому. Через дорогу переходили в основном девчонки, те, которые работали на огороде. А мне,показалось странным, что ребята были примерно в одинаковых одеждах. И опять та девочка показала мне язык. А я не мог оторвать от неё взгляда.
Прошли дальше, и перед тем, как скрылись за кустами на изгибе дороги, я опять обернулся. Девочка, как и прошлый раз, смотрела нам вслед. И опять меня сильнее застучало сердце. Не от страха. Опять ощутил в себе состояние тревоги.
- Деда, а кто эти ребята? Почему они здесь одни живут? Им тут не страшно по ночам? И почему они, как солдаты, одинаково все одеты.
Тут дед и поведал мне, что это за дети и что у них за судьба. Что в целом им не очень хорошо живётся, трудно. Ведь у многих нет совсем никого родных.
- И даже бабушек и дедушек? – почему-то я надеялся, что хоть бабушки и дедушки у них есть, как у меня. Да у меня ещё мама есть и тётка Рита.
- Представляешь, Виталька, нет никого, - грустно сказал дед.
Я замолчал. Стало совсем тоскливо. Почему-то перед глазами отчётливо нарисовалось личико той девочки, которая показывала мне язык. И мне стало неимоверно жалко её. Она одна, и никто её не погладит по головке, и не приласкает, и не поцелует, как это делает моя тётка Рита. Горестно на душе стало.
- Деда, а что это за вышка? На антенну похожа, - я попытался перевести разговор на другую тему.
За деревянным забором стояла на растяжках высокая антенна. Такие мы видели у аэродрома, когда ходили за всяким барахлом на свалку.
- Это антенна. С помощью её лётчики находят путь к аэродрому.
Позже я узнаю, что это дальний приводной радиомаяк – ДПРМ. Он, и правда, используется для авианавигации. Только теперь в этом месте два маяка. Потому, что теперь в аэропорту Кольцово две ВПП – взлётно-посадочные полосы.
- Смотри, Виталь, видишь, самолёт летит. Пошли быстрее к антенне, ты увидишь, что самолёт прямо над ней пролетит.
И точно. Мой любимый Ил-18 прогромыхал над нашими головами совсем уже низко и прямо над антенной.Откуда всё знал мой дед?
Дома я снова вернулся к разговору о тех детишках, живущих в доме у реки.
- Так эти ребята без взрослых совсем живут?
- Да нет, конечно!
- Есть воспитатели. Их кормит и одевает наша страна. И учат в школах, - пояснял мне дед.
- А на мороженки им кто деньги даёт?
Дед посмотрел на меня. Видимо я был сам не свой от своего допроса и ответов деда.
- Не знаю, Виталя, я про мороженки.
А в голове у меня вертелась страшная мысль. Представил, что у меня вдруг умрёт мама. А отца уже нет. Значит, я окажусь в таком же доме.
Как я не крепился, но вопрос этот всё же вылетел из меня. Дед прижал меня к себе и успокоил.
- Всё будет хорошо! А даже, если мамки не будет, то мы с бабушкой «нашто»? Не отдадим мы тебя никому.
Я засыпал. И решил, что напрасно я позавидовал этим ребятам, что они там, у речки, могут пробраться через болото и поиграть на том заброшенном тракторе. Как мы на краю аэродрома играем в разобранных самолётах. Может этот трактор у этих мальчишек единственная радость в жизни.
На фотографии: Тот дом у реки и мост, которые я описываю в этом рассказе. Фото Александра Веремейчука, 1973 год (дачи уже там не было).
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Я проснулся. Вспомнил, что вчера с дедом ходили за речку. Там стоит у реки дом. Казалось, что в том доме живут только мальчики и девочки разного возраста, а взрослых с ними нет. Рассказ деда меня очень встревожил, встревожил тем, что в этом доме живут ребята, у которых нет родителей. Я никогда не задумывался, что дети могут остаться без папы и мамы. И бабушек и дедушек у них нет.
В тот день я впервые узнал значение слов — круглый сирота. Я не раз слышал, как бабушка разговаривая с кем-нибудь, произносила слово сиротка. Не зная точно о чём шла речь у бабушки, я всё же догадывался, что говорили обо мне.
Испугался я, что и меня может настигнуть такая же участь. Я жил с верой, что с родителями не может что-то случится. И только тогда я осознал, что мной, не по моей воле, уже сделан один шаг к порогу этого дома. Ведь отца у меня уже нет, и не видел я его никогда. Мне говорили, что он умер, когда я был совсем маленьким. Я знал, где похоронен мой отец. Минувшей весной я видел его могилку. На кладбище меня тогда взяли первый раз. Бабушка говорила, что есть такой день, когда поминают умерших родственников. Вот мы и пошли. Народу было много.
А теперь из головы не выходила девочка, которая вчера показывала мне язык. Раз она живёт в этом доме, значит, её папа и мама умерли. Вот почему у неё такие грустные глазки.
Дед вчера не ответил мне на мой вопрос о том, кто покупает этим детишкам мороженки. Наверно, они никогда их не пробовали.
Вчера не раз образ этой девочки вставал у меня перед глазами. Немного выше меня, худенькая, в скромном платьице, на длинных тоненьких ножках светло-коричневые чулочки, немножко гармошкой, с вытянутыми коленками. Перебинтованный локоть. И длинная коса, переброшенная через плечо на грудь. И личико божественное,как у моей подружки Люськи. И грустные глазки.
Сон мой ночью был тревожный. Что-то снилось, но, точно, не злая кошка.
— Виталька, ты чё сёдня такой тихий? Опять натворил чё нибудь, а теперь отмалчиваешься, — спросила бабуся, — иди, ешь давай.
Я поел. Но подавленное настроение не исчезло. Пока ел, бабушка ушла за водой на колонку. Вскоре вернулась, принесла два ведра воды.
— Виталька, ты не заболел? Бился ночью, крутился, как юла, — озабоченно спросила бабушка и потрогала лоб, — нормальный, вроде.
Бабушкины слова пролетали почти мимо ушей.
— Убегиваешься днём-то. Исхудал опять, как кот мартовский, — бабушка продолжала искать причины моего квёлого состояния, — не выспался, что ли?
А у меня в голове созрел план, и я приступил к его реализации. Для этого мне нужны деньги.
— Ба, а дай мне денег на мороженку.
— За хлебом сходи.
Бабушка достала кошелёк и выложила мне две монетки по пятнадцать копеек и медный троячок.
— Купи булку за восемнадцать и на мороженку тут тебе.
Я пошёл в магазин. Мороженка мне не нужна. А пятнадцать копеек я припрячу в баночку из-под витаминов. Сбегал я быстро. Когда пришёл к бараку, увидел, как самосвал вываливал песок в нашу песочницу. Кругом вертелась ребятня в предвкушении, что сегодня наиграемся свежим влажным песком.
Выкроить уголок для игры было сложно. Песочница не большая, а ребятишек много. Игры в песочнице продлятся несколько дней. Но потом интерес пропадёт. Да и песок подсохнет, и строить из него замки будет невозможно.
Так пролетело несколько дней. Песочница надоела. Ребята постарше пригласили ребятню поиграть в ромбы. Правил этой игры я толком уже не помню. Делятся на две группы и гоняются друг за другом. Нам, пятилетним, далеко не всегда удавалось поиграть в эту игру. Толку от нас было мало. В этой игре определяющим было умение быстро бегать. Да ещё надо было знать числа, понимать какое число больше или меньше и уметь считать, как минимум, до пятидесяти. Потому малышей не брали. А тут везение — нас пригласили. Каждому малышу прикрепили старшего. Думаю сейчас, что ребятни мало было тогда для игры, вот и взяли дошколят. Игра подразумевает большое количество участников.
Я и Люська попали в одну команду. Витька, он наш главный в команде, зная нашу продвинутость в плане умения читать и считать, старших к нам не прикрепил. Но велел спрятаться в начале игры. Витька - это грубый и наглый парень. Его даже старшие ребята не долюбливали, а кто-то и побаивался. Но ко мне и Люське относился очень снисходительно. Грубил нам, но не обижал, а порой ставил нас в пример другим ребятам.
Люське при жеребьёвке попал самый большой ромб. Внутри свёрнутой в трубочку бумажки, красовалась число 500 с красной звёздочкой. Мне же выпало на много меньше, но тоже с со звездой. Другая половина ребят вытянула бумажки с немецким крестом с числами. Люська недолго радовалась. Главарь нашей краснозвёздной команды забрал у Люськи ромб, а ей отдал свой, с более низким числом
— Людка, тебе ни к чему командирский ромб, — с ухмылкой заявил он и забрал у неё ромб.
Эти числа внутри сейчас бы я назвал номиналом, как у бумажных денежных купюр. Дальше, по ходу повествования так и буду называть — номинал ромба.
Не буду рассказывать ход самой игры. Тот, у кого ромб с большим номиналом, мог брать в плен игрока другой команды. Если, конечно, догонит его. Ну а обладателю ромба с низким номиналом, оставалось только убегать и не попадаться в плен.
Команды собрались, командир из числа старших ребят нам, малышам, ещё раз разъяснил наши права в игре. Всё готово. Раздался клич «Старт», и обе команды, как тараканы, разбежались кто куда. Каждый должен был досчитать про себя до пятидесяти, и после этого уже считалось, что игра началась.
Я и Люська забрались на крышу сарая и залегли. Витька велел спрятаться. Вот так мы спрятались.
Игра началась. А мы так и лежали на крыше. Несколько раз внизу кто-то пробегал. Вскоре раздался радостный крик,что «немцы» уже победили. Можно выходить. Зря мы только время потратили. Во дворе стали собираться ребята. Старшие групп считали «трофеи»: отбитые у противника ромбы. Сумма «немцев» оказалась больше. Значит они выиграли в той игре.
- Эй, пердышня на крыше! Сколько у вас вместе ваши ромбы? - крикнул нам Витька будто не знал.
- Сто, - вперёд меня сосчитала Люська.
Но наши оставшиеся ромбы не спасали положения команды. А Витька долго спорил, советовал опять всем закрыть поддувала. И закрыть сифоны на всякий случай. Но против факта не попрёшь. Красные в тот день были биты "немцами".
— Виталь, а давай по крыше побегаем. Так интересно с высоты на двор смотреть, — предложила Люська.
Я согласился. Пробежались с одного конца сараев до другого, и пошли назад, к тому месту, где по высокой поленнице мы забрались на крышу сарая. Но что-то пошло не так. Когда я подошёл к Люське совсем рядом, мы с треском провалились в чей-то сарай. Придя в себя, поняли, что легко отделались. Царапины на руках и вдоль предплечья. Я порвал рубашку, а Люська разодрала чулок и рукавчик платья. Обошлось. Руки целы, ноги целы.
Мы стали колотить в дверь сарая, нас услышали. Вскоре прибежала Люськина бабушка. Следом Люськин дед. Мы уже радовались, что скоро приведут хозяина сарая, откроют замок и нас выпустят.
Будут, конечно, разборки, которые закончатся тем, что мой и Люськин дед будут чинить крышу соседу. Как всегда, пострадавший сосед примет участие. А по окончании работ, запрутся мужички в сарае и отметят окончание ремонта. Такое уже бывало в нашем дворе. А нам, виновникам, достанется по заслугам. А тяжесть наказания определят родители.
Но не тут-то было. Хозяева сарая были на работе. Люськин дед сказал, что взламывать двери не будет.
— Не поранились? — спросил он.
- Нет, — ответила моя подружка.
— Вот и пусть сидят. Не зима. Не замёрзнут и с голоду не помрут, — таков был приговор.
Пришлось смириться. А я восхищался своей подружкой.
— Фи! Подумаешь! И посидим! — надменно пропищала Люська.
Смелая и отчаянная моя подружка. Другая бы девчонка уже нюни распустила. А эта не испугалась. Ещё и бравады напустила.
Мы остались в заточении. А над нами через дверь подтрунивали ребята. Вскоре им надоело, и было слышно, что рядом с сараями они затеяли новую игру.
Привыкли глаза к полумраку, и мы принялись обследовать сарай. Ничего в нём примечательного не было. Дрова, лопаты, тяпки. КОзлы, на которых пилят дрова. Да пустой курятник. Стул со сломанными ножками.
Стало немного прохладно.
— Виталька, давай сядем спина к спине. Так теплее будет.
Нашли два нерасколотых чурбачка и уселись, как Люська предложила. И правда, спине стало тепло.
— Люда, а ты откуда про такой способ знаешь? — в знак уважения к подружке я назвал её Людой, так же, как звали её в семье. Бабушка моя тоже никогда не называла её Люськой.
— Папа в какой-то книжке читал. Только я забыла, её название.
Вдруг я вспомнил о том доме, в котором жили дети без родителей. Решил рассказать Люське. Я опять разволновался. Рассказал про ту девочку, которая дразнила меня языком. Решился и сказал, что каждый может в том доме оказаться.
Люська молчала. Вздохнула тяжело. Видимо, тоже осознала, что может такое случится.
— Люда, я хочу сходить к тому дому. Он совсем не далеко. За баней.
— Зачем? А если тебя побьют парни? Ты не боишься?
— Могут побить! Только я хочу той девочке мороженку принести. Дед мой сказал, что он не знает, дают ли этим детям мороженое. Правда, я вот не очень мороженки люблю. Мне это… как его называют…. Ну, на гранату похожа, и в шоколаде. Такие мне нравятся. И стоит меньше — одиннадцать копеек.
— Экскимо или эскимо. Я тоже его люблю. А можно я с тобой пойду?
— Тебя твоя бабушка не отпустит.
— А ты без спроса пойдёшь? Потеряют тебя, ругать будут, — забеспокоилась моя подружка.
— Если буду просить, то не пустят. Но меня только ругают, но не наказывают. Могут только не отпустить бегать.
Послышались приближающиеся шаги.
— Виталька, Люда, — услышал я голос своей бабушки.
— Чё? — оба в голос ответили мы.
— Готовь, Виталька, задницу для ремня, — надсмехалась бабуся, — у вас там всё нормально?
— Да, — опять одновременно ответили.
— Хозяин с ключом идёт, — смеясь сказала бабушка, — на свободу хулиганов выпустит.
Было слышно, как открывали замок. Дверь открылась. Ослепил яркий свет. Жмурясь, мы покинули место временного заключения.
— Ну, сорванцы, — сказал сосед, — у самого руки не дошли крышу ремонтировать, так вы теперь подтолкнули. Людочка, но вот тебя я никак не ожидал здесь увидеть. Ну,и девка! Сорванец, да и только!
Этот сосед был добрый. Им в квартире даже мячом окно разбивали, но шума он не поднимал. Только сказал, что сам хулиганом в детстве был.
Ура! Свобода! Разбежались по домам. Хотелось есть. Бабушка сказала, что самое время обеда.
— Скажите спасибо дяде Ване, что на обед пришёл, а то сидели бы до вечера, — с усмешкой сказала бабушка.
Минут через пятнадцать я за обе щёки хлебал суп с галушками. Ел и обдумывал желание Люськи вместе со мной пойти к тому дому. А ведь она права. Точно, парни там меня побьют. Они настороженно и недоброжелательно смотрели на нас, когда с дедом шли мимо них. Чужаков, которые появляются в нашем дворе, мы, ребята, тоже небольно-то жалуем. Будто, животный рефлекс срабатывает: нечего заходить на помеченную территорию.
Сейчас, когда пишу эти строчки, напрягаю память и не могу вспомнить, какими словами, в том далёком детстве, я мысленно обдумывал ситуацию и строил свои умозаключения. Вряд ли в моём словарном запасе были слова «настороженно и недоброжелательно», да и многие другие слова, которыми я описываю эти воспоминания сейчас. Детство ушло, а с ним забылся и детский язык. В памяти остался, будто, перевод с того детского языка. А оригинал забылся, и повторить его невозможно. Забытый язык детства.
Обратите внимание на своих детей, на то, каким языком они говорят. При небольшом запасе слов, детям удаётся сказать многое. Мы их понимаем, но говорить на их языке взрослым почти не удаётся. А когда слов не хватает, чтобы выразить своё недовольство в ход идёт проверенный способ — рёв, да такой, будто стоишь невдалеке от взлетающего ТУ-154. А когда не хватает слов проявить радость — смеются заливистым смехом. У них свой, детский язык и свой диалект.
Я отвлёкся опять.
Быстро поел и сорвался бежать к Люське, чтобы сказать, что я согласен взять её с собой, если она не забоится. А чтобы не побили меня там, предложу ей мой план.
— Ты куда, засранец? — преградила мне путь бабушка, — ты наказан сегодня. Бегать не пойдёшь.
Смешно это звучало: «бегать не пойдёшь».
— Ба, а я в чём виноват-то? Дядя Ваня же сказал, что крыша уже сгнила давно, — оправдывался я, — он даже сказал, что наконец-то ремонтом займётся.
— Люду зачем на крышу затащил? Ну, не дело же девочкам по крышам-то бегать. А если бы руки-ноги переломали? — бабушка пыталась найти состав «преступления» в содеянном.
Я же пытался отстоять свою невиновность:
— Мы в ромбы играли. У нас числа с Люськой маленькие были. Витька велел спрятаться, да ещё сказал, что если попадёмся, то больше и мечтайте, что в игру примет в следующий раз. А ещё сказал, что бы мы закрыли подувала и сидели втихаря. Вот и спрятались на крыше. Кто знал, что у дяди Вани крыша худая.
— Да мне хоть в чёрта лысого или в злую крысу играйте. И Витька мне ваш не указ. Сколько говорено: "Не лазить по крышам". Осенью дожди пойдут, все дрова зальёт. Сушишь, сушишь всё лето…., — бабушке, видимо, надоело меня сдерживать и она, как говорит Витька, закрыла подувало и выпустила меня на улицу.
Я стою на пороге Люськиной квартиры. Её бабушка открыла дверь.
— А Люда поела уже? — выпалил я.
Бабушка пыталась скрывать улыбку.
— Людочка уже спит, — заявила бабушка.
— Бабуля, ты зачем врёшь? Виталька, я ем ещё. Заходи, — кричала Люська из глубины комнаты.
— Заходи уж. Хозяйка зовёт, слышишь, — Люськина бабушка расхохоталась.
Люська уже пила чай с молоком и ватрушкой. В доме пахло выпечкой.
— Виталя, будешь ватрушку? — спросила бабушка.
Я не мог отказаться и уселся за стол.
— Так, внучата-сорванцы. Со двора — ни ногой. Виталя — ты за старшего. С тебя спрос! — сказала бабушка.
— Ладно, — в голос, как всегда, пообещали не покидать двор,
— А в наш огород можно? — спросил я у же на пороге
— Можно, — дала согласие бабуся.
Мне не терпелось поделиться с Люськой своим планом. Сели на скамейку, немного посидели. Но опасаясь, что нас подслушает Люськина бабушка, пригласил Люську пойти в огород.
— Люда, если ты не забоишься, сходить к речке к тому дому, то я предлагаю так сделать. Может и меня не побьют.
— Да я сбегу и не заметят. А что за план?
Такова натура Люськи. Согласна рисковать, но ради чего? Она ещё не имела полного представления, но уже согласилась.
Я поведал ей о своём желании угостить ту девочку мороженкой. Но как её там найти? Я имени то её не знал. Если я пойду искать её — точно парни отколотят меня. А если Люська пойдёт, то девочку не тронут. Значит, быть Люське разведчицей.
— А я как её найду? Ты же не знаешь, как её зовут, — задумчиво сказала Люська.
Люська включила мозги.
— Давай, Виталь, за ними из кустов понаблюдаем, ты увидишь её и мне покажешь.
— Она повыше меня, волосы такие же, как у тебя, и тоже косички, только у ней одна, длинная и толстая. А сама она совсем худенькая. Не такая, как ты.
— А бантик у ней какого цвета?
Я сказал, что на бантик не смотрел. Сказал, что глаза у неё грустные. А платье было с цветочками.
Люську захватило! Она была уже готова, хоть сейчас сорваться и пойти к тому дому. Пришлось её остановить.
— Мы пообещали не выходить со двора. А надо ещё мороженку купить.
— А ты где деньги возьмёшь? — озаботилась Люська.
— Я недавно выпросил себе на мороженку, когда за хлебом ходил. Но я не стал мороженку покупать. Бабушке сказал, что по дороге съел. А денежку припрятал.
— А я тогда конфетки у бабушки возьму. А может и тоже, как ты сделаю.
План был готов. Осталось только выбрать время. И как только уляжется шумиха из-за крыши, и взрослые потеряют бдительность, мы купим мороженку и пойдём к дому.
Остаток дня провели в песочнице. С ребятами построили огромный замок, но он на глазах, под палящим солнцем, осыпался и терял свои формы.
Прошло несколько дней. Люську навестили её родители. Люскина бабушка пригласила меня в гости. У её бабушки и дедушки появилась обнова — новый телевизор. Не такой, как у нас. У телевизора не было линзы, и экран был намного больше нашего.
В тот день мы смотрели кино — «Зоя Космодемьянская». Запомнилось это. Люську очень тронул этот фильм. Люська от жалости даже заплакала. Наверно, рано нам было смотреть такие фильмы. А может — и нет. Помню, что пропитался я страшной ненавистью к фашистам. А вскоре и посмотрели фильм «Она сражалась за Родину». Ненависти ещё больше добавилось. Может, благодаря тем фильмам, просмотренным в детстве, на всю жизнь в душе осталось не уважение к немцам и ненависть к фашизму.
Появление Люськиных родителей меня всегда настораживало. Обычно они появлялись, чтобы забрать её на время, а я оставался без подружки-единомышленницы.
Люську родители в тот приход, к моей великой радости, не забрали. Люська рассказала, что мама хотела наказать её за беготню на крыше. Но папа сказал, что не стоит за это наказывать. Но быть осторожными надо всегда. Уезжая, родители оставили ей тридцать копеек на мороженое.
Вот и подвернулся случай незаметно сбежать на некоторое время со двора. Мне-то было всё равно. А за Люськой надзор был строже.
Даже если меня ограничивали в свободе, не пускали бегать, но играть в ограде, запретить не решался никто. Как можно лишить ребёнка свежего воздуха? Я добросовестно отбывал "срок заключения" и вовсе не делал попыток перемахнуть через забор, чтобы вырваться на волю. Меня не лишали общения с другими друзьями. Каждый мог прийти к нам в ограду и общаться со мной. Люська не была исключением. Она, как декабристка, следовала за своим другом и делила все тяготы моего наказания. Бабушки наши посмеивались, наблюдая за нами, о чём то шептались.
Мы незаметно исчезли со двора. Вышли со двора и убежали в магазин, где продавали мороженое. К тому времени у меня тоже было тридцать копеек. Как раз на две мороженки.
День был невероятно жарким. Потому на мороженое истратили все наши деньги. Каждый купил по мороженке себе и для той девочки. Надо отдать должное сообразительности Люськи:
— Виталь, смотри как жарко. Давай для девочки купим мороженки в бумажном стаканчике с палочкой. Пока дойдём, растает и вафельный стаканчик раскиснет.
Я согласился с её доводами. Нам не очень нравились эти мороженки. Но пришлось сделать именно так, как предложила Люська.
Вот мы сидим в кустах и наблюдаем за домом. Во дворе нет никого. Но со стороны островков доносились ребячьи голоса. Мы пошли к мосту. Ребята купались на отмели. Три женщины наблюдали за порядком. Мы прошли на мост и сели, свесив ноги. Никто не обращал на нас внимания. Я стал выискивать ту девочку. И мне повезло. Она сидела на камушке и болтала ногами в воде.
— Люда, вон та девочка, — показал пальцем, — на камне сидит.
Я и не ожидал, что Люська тут же встанет и направится к ребятам.
Не буду всё описывать, произошло всё быстро. Женщины пошли на встречу Люске. Заговорили. Я не слышал слов. В том месте вода сильно шумела, протекая меж камней. Видел, как Люська пальцем указала на девочку. Я уже походил к ребятам. Но никто не смотрел на меня с угрожающим видом. Я осмелел.
— Таня Петрова, иди сюда. К тебе пришли, — крикнула женщина.
Так я узнал имя этой девочки.
Девочка и я подошли одновременно. Я поздоровался с взрослыми. А дальше, как язык проглотил. Девочка с опаской смотрела на нас. Но я понял, что она узнала меня. Она опять показала мне язык, но на личике у неё появилась улыбка.
Дальше рулила Люська. Эта непоседа не знала преград в налаживании контактов. Мы познакомились. Люська из своей дамской детской сумочки достала мороженки и подала Тане. Женщины с любопытством наблюдали за нами.
Мороженки сильно растаяли. Но бумажные, покрытые воском, стаканчики спасли содержимое. И даже не пролилось ничего.
Подошли другие девчонки. Таня сказала, что пусть другие девочки заберут одну мороженку. Конечно, мы были не против. А дальше было также, как бывало у нас во дворе — на одну мороженку два-три едока. Мы в те годы, хоть и не были избалованы сладостями, но, не задумываясь, делились с другими.
Разговорились с девочками, и мальчишки подошли. Я расспросил ребят про трактор, что стоял в болоте. Конечно, они пробираются к нему, когда болотце подсыхает.
Таня сказала, что осенью пойдёт в первый класс. Она спросила меня, зачем я её нашёл. Я не знал, что сказать. Что руководило мной тогда — я и сейчас не знаю. Было только одно желание: угостить эту девочку мороженым. Но я не решился сказать её об этом. А в душе уже хотелось подружиться с этой девчонкой. Дружить так же, как с Люськой. И замечтал, чтобы она стала моей сестрёнкой. И нас бы уже было трое: Я, Люська и Танюшка.
Осмелился и заговорил вскоре на эту тему с дедом. Но он не стал меня обнадёживать. Сказал, что это почти не возможно. Так ли было на самом деле? Дед объяснил отсутствием у меня отца.
Мы забылись, что сбежали из дома. Пролетел над головами взлетающий самолёт. Видимо, он встряхнул Люську. Наверно, он ей папу напомнил. Мы быстро засобирались, попрощались. Сказали, что ещё придём, что бы покупаться в речке.
Домой мы бежали бегом и совсем скоро были во дворе. Выяснилось, что Люську уже потеряли. Ну и меня тоже. Ведь Люську, чуть что, сразу искали у меня. А меня либо у Кольки и Федьки или у Люськи.
Люська - девочка смелая и честная. Она рассказала бабушке, где мы были. Только не сказала, что я был возмутителем спокойствия. Люська, она, как Зоя Космодемьянская.
Теперь знаю, что всё на свои места поставил мой дед. Дед подтвердил, что та девочка не выдумка. Что он и правда видел её и даже два раза. Позже дед рассказал родителям Люськи про то моё потрясение, когда я узнал про судьбу тех детей, живущих в доме у реки.
А завершающую точку в этом деле поставил Люськин отец.
— Надо гордиться нашими детьми, что душой они чисты и сердца у них не чёрствые, что уже в таком возрасте в них есть чувство широкой доброты и сострадания. А мы пытаемся за это их наказать. Нашими детьми двигало доброе сердце.
Об этих разговорах наших родителей я узнал от бабушки через много лет спустя. Мудрые наши родители были!
На этом разборки закончились. А нам разрешили ходить к дому у реки. Только сказаться надо, куда ушли. И правда, ходили же мы в магазины, много дальше, чем этот дом.
Заканчивалось лето. При одном нашем походе к дому у реки, Таня сказала, что скоро они отсюда уедут, что здесь только летняя дача.
В очередной раз, когда мы пришли, дети ещё там продолжали жить. Но Тани Петровой мы не увидели. Воспитатель сказала нам, что Таню усыновили приёмные родители. Мы ещё мало знали об этой стороне жизни. Но я понял, что Таню я больше не увижу и не смогу больше угостить её мороженкой.
Дома рассказал деду. Выступили слёзы. Дед заметил, обнял меня, прижал крепко к себе.
— Виталька, радуйся, что у Танюшки нашлась семья. Это очень хорошо! Будет теперь, кому приласкать её и погладить по головке. И мороженки будут покупать. Не переживай! Семья для человека — это главное в жизни.
Я высвободился из объятий деда, решил заглянуть ему в глаза, чтобы убедиться в искренности его слов. Дед еле сдерживал слёзы. Он снова обнял меня. Наверно, что бы скрыть влажные глаза.
Обнять любимого человека, обнять крепко-крепко, с тех пор стало для меня, как объяснение в любви без слов.
Долго я не мог отойти от этого удара судьбы. Даже снилось, что искал я Таню в коридорах это огромного дома, обливаясь слезами, выкрикивал её имя.... Но в ответ только громогласное эхо. А сон приснился вскоре после того, как дед показал и рассказал мне про то монументальное здание, описанное в начале рассказа. Не думал он, наверно, что так глубоко в сердце моё западёт детдомовская девочка Таня Петрова. С тех пор у меня такое трепетное отношение к девочкам по имени Таня. И в каждой Тане пытаюсь увидеть хоть что-то схожее с той девочкой.
И ещё больше я осознаю значение слов деда о семье, когда через два года он умрёт. Семья осиротеет!
К мороженкам с детства отношение не изменилось. В жаркие рабочие дни не отказываюсь вместо обеда полизать мороженку, как в детстве. Но предпочитаю эскимо. Выбор сейчас огромный. Но неповторим вкус мороженого из моего далёкого детства.
Екатеринбург, ноябрь 2018.
Другие рассказы из детства:
"Кошка Муська": http://proza.ru/2017/12/20/1035