...Лада вышла из «мальчишника», зашла в комнату к старшему... Полюбовалась на родные мордашки младших, на такое юное и одухотворенное во сне лицо старшего, осторожно подоткнула одеяла, убрала с постели одного книжку, другого альбом с марками, третьего – пистолет, и, придя к себе, вздохнула полной грудью: «Господи, как хорошо!»
«Господи, какая я счастливая!» Лучшие минуты жизни, когда дети спят. Такие родные, любимые, безвредные. Днем такая гармония достигается редко – то один вредничает, то другой умничает, то третий «грубничает» или капризничает. Мальчишки растут, самоутверждаются. Мужчины! Не терпят женского, даже материнского, верха над собой. Лада, лавируя между тремя мужскими самолюбиями, пыталась быть и твердой, и мягкой, и мудрой, оставаться и другом, и матерью, и защитой-опорой, и слабой порой, чтобы они чувствовали себя ответственными за женщину. Много лет она пытается сделать одну из своих рук мужской, но подмена не удается – мальчишек не обмануть.
Они ее любят – это главное, а чтоб им перестать самоутверждаться, что-то ей периодически доказывать, нужно так мало и так много – настоящая мужская рука, настоящий взрослый и авторитетный мужчина рядом, своим примером показывающий им образец мужского поведения, отношения к женщине. Королеву играет свита. Такой свиты у нее не было никогда, скорее наоборот – то, что было раньше, служило для них анти-примером.
Хорошо, что у нее хватало сил и ума это понять – дальше было бы хуже. Мать не должны обижать и унижать в присутствии детей, иначе плохо всем: матери, детям, мальчикам и их будущим женам. Ей было безумно трудно со своими мальчишками, порой она плакала от усталости и обиды, так хотелось почтения, незыблемости авторитета, как в старых фильмах 60-х, когда мать даже на «вы» в русских семьях называли, но какое счастье было порой прийти в убранную (не слишком тщательно, но старательно) квартиру с приготовленным супом, сваренной картошкой или каким-нибудь салатом(Средненький любил экспериментировать из того, что Бог послал в холодильник), и чтоб сумку у тебя забрали, и пальто помогли снять, и тапочки принесли. Случалось это нечасто, но все же…
А 8-е марта, Новый год, день рождения, именины, газета в честь виновницы торжества, романс под гитару, или смешной литературный монтаж на пороге ее комнаты, цветы и кофе в постель!.. Грех ей жаловаться: дети ее и любят, и ценят, а то, что бывают не слишком почтительны, так и сама она слишком чувствительна и обидчива, нервы – ни к черту, слезы чуть что близко. А мужиков это неосознанно провоцирует. Крепче надо быть, девушка, все еще только начинается! Господи, сжалься! Я так хочу девочку, подружку, помощницу! Мне есть, что передать ей. Девочка – это навсегда. Девочка все расскажет, попросит совета, пожалеет и приласкает.
- Сейчас девочки хуже мальчиков, – возражает подруга Ирка. – Посмотри, как себя ведут! И на мам плюют с высокой башни.
- Глупости, – не соглашается Лада. – Для этого матери надо быть или оторвой, или дурой, или эгоистичной стервой. У умной, любящей матери не может быть таких дочки. Ошибиться, попасть в дурную компанию, загулять с ранья – может, а дрянью стать не может. Мальчика без отца мать может упустить, если сил не хватит или гены пересилят, а девочку – никогда.
… Лада сидела в глубоком мамином кресле, положив на укрытой шалью живот руки. По телевизору – ностальгический фильм «Мужчина и женщина», на столике чай с кусочком домашнего торта (соседка Валентина Ивановна принесла: «Ладочка, вы любите!) У меня день рождения вчера был»). Все ее балуют – и на работе, и дома, и соседи, и друзья. Кто-то жалеет, кто-то считает героиней, так и говорят с восхищением: «Ладка, ты у нас героиня! В наше то время!..»
Ладе почему то не обидно, что жалеют, а даже приятно – это хорошая, добрая жалость. Лада в такой нуждается. Если бы была сейчас рядом мамочка! Как хочется быть дочкой! Как важно хоть иногда почувствовать себя маленькой и слабой! И так хочется в последние месяцы порой покапризничать, похныкать. Но… Некому.
Эта встреча в парке с его сестрой!..Как все все-таки странно!
- Но значит это случилось в разгар отношений с Юрой? А он… Я его никогда таким не видела, - беспомощно повторяла Надя.
- Я не знаю, Надежда, что вы такое имеете в виду, меньше всего на свете мне бы хотелось, чтобы кто-то знал то, что только мое и ничье больше, но…Здесь (она положила руку себе на живот)ваша племянница, Надя. Надеюсь, что так.
Таких круглых, распахнутых, удивленных глаз Лада еще не видела никогда – в них было столько всего! Лада вдруг поняла и непоследовательно расхохоталась. Надеюсь, что ваша, или надеюсь, что она, племянница, - звучит, конечно, издевательски.
-Это ребенок Юры. Но ему совсем не обязательно это знать. Более того, я надеюсь на женскую солидарность.
-у Юры никогда не было и не может быть детей, - еле шевеля губами, прошептала Надя.
- Что же. Значит, я Дева Мария.
... На днях она все-таки расплакалась, придя из универа. Просто устала, просто очень хотелось есть, но не было сил встать – еле дотащиласьдо дома под проливным дождем и рухнула на диван, не снимая сапог. Сама не заметила, как расплакалась. Тихо, не всхлипывая. Лежала и глотала слезы, глядя на мамину фотографию.
Мамочка, мне без тебя плохо! Без твоего голоса, без твоих рук, без твоего пирога, который, ты бы сейчас принесла мне вместе с обедом сюда, на диван, и поправила плед, и рассказала бы про свою соседку тетю Пашу, и про то, что сколько стоит на рынке, и про этого подлеца леонсио (или как его? не упомнить очередного злодея) из сериала по первой программе. Будто кран открыли, мгновенно лицо стало мокрое.
- Мать, – тихонько обнял ее Аркадий – мам, не надо. Мы всех победим, все у нас будет, и ты у нас – самая лучшая! – Он крепко ее обнял и терпеливо ждал, пока она выплачется у него на плече. И плечо у старшего уже мужское, сильное, и сам он не сегодня-завтра женится, а там и Марат… Мысли опережали друг друга, сладкие, утешительные и плакательные… аргументирующие.
- Мам, ну что ты! – Возник на пороге Маратик, – хочешь я тебе сок сделаю, я умею. Тебе из морковки или из яблока?
- Я есть хочу, и еще я замерзла, – шмыгнула она носом.
- Сейчас, сейчас, – заторопился Аркадий.
- Левка, неси быстро плед и сними мамины сапоги. Я быстро.
Через 5 минут перед ней на столике стояла чашка горячего чая аж с половинкой лимона и тарелка с бутербродами. Еще через 10 дымилась на тарелке картошка с сосиской, а Маратик тащил собственноручно приготовленный салат из тертой морковки с чесноком и майонезом.
Пока она ела, мальчишки наперебой рассказывали ей свои школьные, институтские, дворовые новости, а заодно и новости друзей, а то мама всегда обижается, что у них от нее секреты (по принципу: меньше знает, лучше спит). Под их голоса она и уснула, и проснулась только утром следующего дня, счастливая и умиротворенная. Как сейчас. Господи, спасибо что живу! Спасибо тебе, Господи за моих детей!
(продолжение следует0