Сначала немного из архива личной памяти. Лет 15 назад я решил отдохнуть на Рижском взморье, это минут в 20-ти езды от моего дома на электричке. Было довольно прохладно, вода была явно не летней, и желающих покупаться было маловато. Я сел на скамейку после заплыва, и вскоре ко мне подсел пожилой мужчина представителной внешности, с тросточкой. Мы разговорились, не знакомясь, и я сразу же уловил его белорусский акцент. Так и так, спрашиваю, вы из Белоруссии? – Из Беларуси, ответил он с некоторым укором. Я вдруг вспомнил, об этом сообщали местные СМИ, что к нам в Латвию приехала группа белорусских оппозиционеров, и им читали лекции европейцы. Прямо его спрашиваю – вы из них? Он ответил утвердительно. Мне стало интересно, я начал расспрашивать его о том, «как там у вас дела?». У меня есть свояк, деревенский белорус, который регулярно наведывался на родину и в общем и целом хвалил политику Лукашенко. Но мой собеседник имел другую точку зрения, и я услышал только плохое в адрес «батьки». Вообще никакого позитивуса – полный ноль. Я привёл слова моего свояка – нет, господин с тросточкой сходу отмёл все эти «измышления». Он был бескомпромиссен и явно стал давить на меня, что конечно же ему делать не следовало. То что я говорил с ним интеллигентно и уважительно, очевидно придало ему некоего форсу: он посчитал меня индивидуумом гораздо ниже себя, которому позволительно только слушать и поддакивать. Вещь в общем-то обычная среди нашего брата примата – иерархические понты из некоторых нашенских особей прямо прут.
Я решил его проверить. Спрашиваю его о том, как ему у нас в Латвии. О, отвечает, тут всё очень хорошо и просто замечательно! Ладно, говорю, а вы на центральном базаре часом не бывали? Бывал, отвечает он – хороший базар. А вы бомжей там случано не видели, задаю я ему следующий вопрос? – Нет, не видел, отвечает он с апломбом. Как же так, удивляюсь – их же там прорва, лежбище. Он помолчал, раздувая ноздри, а потом выдал следующее: в демократическом государстве, каковым является Латвия, бомжей не просто нет, но даже и не может быть. Короче, это чай не Россия с Белоруссией – это Европа (кстати Латвия тогда в ЕС ещё не вступила, а лишь готовилась).
После этого его ответа толерантность у меня кончилось. Я и так едва терпел этого субъекта, и лишь почтение к более старшему человеку меня сдерживало. «Слушай ты, ....., - сказал я ему, сдерживая ярость, - я офицер латвийской полиции, и мне ли не знать ситуацию с этим делом. Мы зимой трупы замёрзших бомжей чуть ли не штабелями вывозим. Короче так: даю тебе десять секунд, чтобы ушкутыльгать отсюда подальше, иначе ты у меня не на одной ноге будешь хромать, а на двух!»
Видели бы вы, с какой скоростью он оттуда ретировался. Это было то ещё зрелище, которое очень крепко впечаталось мне в память.
Послесловие. После обретения независимости от Союза и зависимости от Запада, Латвия очень быстро угробила свою мощную промышленность и развитое сельское хозяйство. Здесь произошёл иницииированный властью раскол по этническому признаку, обнищали массы людей, и население резко сократилось. Государственные дома передали назад прошлым владельцам и вообще невесть кому, десятки тысяч (!) квартирантов были просто выброшены на улицу. Многие из них опустились, превратились в бомжей и просто-напросто умерли от голода и холода в течении последущих за выселением нескольких лет... Помню, я выполнял тогда обязанности старшего оперативной группы при дежурной части одного из управлений Риги. Меня срочно послал дежурный поприсутствовать на выселении семьи на ул Авоту. Времени у меня было в обрез, своих дел было по горло, но я поехал. Поднимаюсь на пятый этаж и вижу такую картину: семья (кстати латышская) горестно наблюдает, как дюжие мужики выносят их мебель, а мелкие вещи швыряют через окно во двор. Дети плачут, все крайне подавлены. Посреди комнаты стоит «новый латыш» домохозяин с отвратительной наглой мордой вместо человеческого лица. Трудно было предствить что-либо более спесивое... А я должен был его типа защищать от произвола выселяемых...
Меня хватило на одну минуту. Я тут же направился в машину и по рации на открытой волне сказал дежурному, что ноги моей тут не будет, и мол, пускай это мурло защищает себя само. Дежурный напомнил мне, что это-де приказ такого-то. На что я ответил, что у меня другие служебные обязанности, а если начальник так желает, то может сам сюда приехать и осуществить акт защиты.
Наверное воспоминание об этом эпизоде и вызвало во мне в том числе холодную ярость во время нашего базара с паном оппозиционером. И он эту ярость несомненно почувствовал.
Поэтому у меня двойственные чувства при наблюдении белорусских событий. Очень двойственные... Среди желающих сковырнуть надоевшего «последнего диктатора», я убеждён, весьма немало и таких, как тот хромой и принципиально слепой европофил.