Глава 30
12 августа
Застыл в какой то неудобной позе самого себя: в нулевой себестоимости своей контрафактной сущности. Завяз среди видов и типов оттаптывающих мое зрение и лузгающих свои попсовые слоганы прямо мне в мозг, загрязняя экологию моего интеллекта.
Осаждают зрение черно белые титры вечерней реальности, жмущейся в мой рассудок острыми углами предметности. И весь день – горстью пыльных секунд! Вся динамика будней, мятыми иллюстрациями на задворки. И нейроновая стремнина, каскадами слов опадает на дно разлинованной пустоты. И пространство сужается в точку, весом в триллионы терабайт. И что то нужно от меня этим поломышам с некондицией здравого смысла! Что то нужно этим одноразовым стаффажам, пачкающих мое восприятие информационным последом.
Обрыдла уже эта муторная реальность с буторным содержанием. И вообще – это какой-то «левый» мир. И люди в нем «левые», повернутые не туда. И жить здесь хочется только постольку - поскольку жить пока все равно больше негде.
2 ДНЯ СПУСТЯ ОТ ПРЕДЫДУЩЕЙ ДАТЫ
Сейчас вот сижу и вспоминаю себя тогдашнего девятилетней давности, усиленно пытающегося разговорить молчаливые страницы долгими ночами. И тогда, мне даже и в голову не приходило, что где-то, через много лет, я буду так же сидеть над бумагой, безнадежно думая в белую пустоту, которая совсем не похожа на небо и бездну и вспоминать себя, удивляясь, что я так рядом по месту, но уже так далеко по времени. Я все там же – но я уже совсем другой.
И вот подумалось мне, где буду я в следующий раз, когда вспомню о себе? и каким буду? А между тем, если смотреть на себя из будущего – то сейчас я мыслящее прошлое!... Но… хоть закричись. Ведь во времени нет эха и передразнивать его некому.
А грустно. Очень грустно думать о себе в прошедшем времени. Интересно, знает ли тот, которым я буду через пять лет, что сейчас я думаю о нем?
Грустно. И о чем-то хочется непременно помолчать.
Вот ведь, прожил я 34 года. И что я могу сказать о себе? – Ничего! Хотя возможно, это уже много. И причем намного красноречивее какой бы то ни было биографии.
На самом деле у меня просто не получается стенографировать этот неудобопонятный язык своей жизни и самого себя. Что же я за история то такая, которую и рассказать нельзя? И если б дело было только в цензуре да спорадических многоточиях, которые так похожи на стежки, налаживаемые на постоянно расползающийся по швам смысл. А впрочем, это была бы очень грустная история, если бы мне вздумалось называть себя по именам.
СПУСТЯ ЕЩЕ СУТКИ
Думать, думать и думать… И если б я не знал, что все это заканчивается выдумкой… Но разве смысл, не дитя вымысла? Все мы живем этими подкидышами, вырастая в душевных беспризорников и интеллектуальных бродяг, оторванных от всеобщей идеи существования.
Мы – это некая поросль… Или нет… биологический капитал, который мы постоянно ищем куда бы вложить, заложить, продать или просто потратить. И не выращивают нас – а накапливают! Итак, я – это то, что еще осталось. Что ж я всегда знал, что предприниматель из меня никудышный. Пустое место я, которое намного пустее, чем, если бы меня не было совсем.
3 сентября
Все говорят о каком-то внутреннем мире… Где он, этот внутренний мир? И как туда попасть? Живу на пустыре, под открытым небом и открытыми мыслями похожими на созвездия… или это просто многоточия? Точно! Оттуда я родом! Грамматический подданный я! Гражданин неизвестных величин! Стайер, бегущий от бегущей строки! Ополченец лозунгов, девизов, слоганов, идиом и прочих кодовых фраз, взламывающих сознание…
А между тем, я очень много странствовал по чужим мирам и не находил, где согреть свои озябшие руки и главу преклонить. Дихроматические творения из песка и неудовлетворенных желаний, где не было не только неба, но даже и простой воды, чтобы напиться.
Хотя… Хм…
7 сентября того же года. Проливной дождь. И по осеннему холодно.
Мы – это четко сформулированные информационные животные с вполне конкретным текстом скотообразной жизни. «Сотовое» стадо повязанное «связью». Дичь, опутанная «сетью». Просто инженерные выделки. Биологические вкладыши с идеологической оберткой. Инерция времени…
Антология глупости все мои записи.
11 сентября. Кто то забетонировал небо. – 5 градусов.
Я – это какая-то странная, безадресная анонимка; компромат на преступную современность с ее «беспредельной» идеологией. А за «беспредел» придется ответить – да только кто бы еще спросил.
Мир оговорился мной – и вот я есть, поймавший его за язык (за базар отвечать нужно).
Мои мысли, как шишли-мышли, все куда-то вышли.
Грунт нашего мозга – земля неплодородная. А впрочем – сорнякам раздолье. Вот если бы сделать скважину до сердца…
Кто о чем думает, а я люблю смотреть и замечать и разуметь подразумеваемое и верить в неразумеваемое.
Суета мы все. Всуе мыслим, всуе желаем, всуе беспокоимся, заботимся, живем… Все всуе. Все вотще. Все бестолку и без смысла. Вот! Ведь есть Свет Истинный! Живой! Где все видно и все понятно… Так нет! Нам бы поблудить да пошариться, потыкаться да помыкаться по углам и стенам.
*** *** ***
Все не по правилам. Все не по кодексу здравого смысла. Все без порядка и очереди. Все валом. Неостановимым конвейерным потоком. Извилистым хайвэем, огибающим логику и смысл. Горными тропами, минующими пространство и время. Неожиданными обстоятельствами, с первыми, попавшимися под руку эмоциями. Непреднамеренными событиями, на которые не успеваешь реагировать иначе, чем восклицательными возгласами молчания и многозначительными репликами лиц. Непредвиденными ситуациями из-за поворота, к которым никогда нельзя быть готовым заранее…
Но чей же это размашистый росчерк, обрывающий траекторию неумолимых строк? Чья это вне жанровая приписка, так не подходящая по смыслу?
Нет. Не то. Не то и не это. А нечто неудобовразумительное и трудновоспринимаемое. Какая-то нечленораздельная реальность, непереводимая на удобопонятный язык «причин и следствий». Бытие не по азбуке здравого рассудка и методического мышления. И лучше уж и в самом деле, стал бы он донором и пусть другие мучаются, воспринимая эту «пиратскую» трансляцию мегареальности. Пусть другие борются с этим неостановимым континуумом, который все равно не переборешь. А он – устал. Устал каждый раз смотреться в зеркало и видеть не свойственное ему, потому что он – совсем другого свойства. Устал бегать с сачком и отлавливать эти насекомые мысли, которые совсем не похожи на бабочек. Устал от каждодневной гонки по автобану бытия в погоне за трансфинитной далью и трансцендентной высотой. Устал от этого профанирующего животной идеологией человеческое достоинство мира, в котором все – именно оскотинивает и озверяет, но не очеловечивает. Устал от ежедневного ревю с перечнем одних и тех же номеров и сцен, которые он ни разу не играл, а только проигрывал. Устал сопротивляться оккупационным инновациям запада, насилующих человеческие души. Устал быть оппозиционером галантерейной идеологии общества; противником гламурного феминизма женщин и противоборником преступного геройства мужчин, ставшего культом современности… Устал!... И теперь… - о, он с радостью уступает другим себя самого! Отдает за даром все, что ему, быть может, еще предстояло сделать! Дарит за просто так все, что еще не прожито, не подумано, не сказано, не почувствовано… Вот еще! Разве жалко! Лишь бы хватило им терпения и мужества быть не как все и шагать в другую сторону. Лишь бы выдержать им его странность и не прекратить странничества по пустынным взглядам и пустотелым сердцам… Вот! Берите и будьте, если сможете! Но знайте, что тогда вам будет уже не до шуток… и уж точно не до смеха – разве что со слезами и то над самим собой.
Ах, как же далеко он забрел в эту бескоординатную неизвестность, которой не существует на глобусе нашего земного шара. Безымянная долина, где ты все видишь впервые и где все так не похоже на то, чем можно жить. И так хотелось бы вернуться на исходную. К самому началу. К первой странице… О, как бы все тогда было по-другому… Потому что так он соскучился уже по комнатным историям с домашними халатами, тапочками и вечерними сигаретами в подъезде с соседом по лестничной площадке. С незнакомым ото сна лицом жены без прически и грима и утренними газетами в уборной. Обжигающим кофе с лишней полложкой сахара, недосоленной яичницей и прощальным поцелуем жены перед выходом из дома, с печатью помады на губах как штамп в паспорте… Ах, где же она, эта смешная романтика семейной жизни? Где эта поэзия невинных ссор, колких комплиментов и мирных диванных вечеров у голубого экрана с очередной серией житейской мелодрамы из того же жанра.
А между тем воображалась ему совсем не Рината (его бывшая жена), а Анжелика – туземка его сердца. Амазонка его акварельных сказок…
Вот только не нужна была ей любовь его полоумная! Не нужны были ей чувства его беспардонные!... И она – права. Потому что он – бестолочь! Самая настоящая бестолочь! Сердечная неисправность! Ошибка рассудка! И что с того, что он полюбил ее? Что с того, что она так нужна была ему тогда, когда рушилась его прежняя жизнь, обломками набивая ему здоровенные шишки!? Она очень была ему нужна, чтобы строить заново и новое. Она нужна была как примета его дальнейшего существования. Как признак его целесообразной жизни… Да просто как спасательный круг утопающему, потому что он – тонул. И вот – утонул. Утонул в своем глубоководном одиночестве. В своей штормящей философии. В своих мыслях, выбросивших его девятым валом на чуждый ему берег. В неизвестности, которой он так хотел и из которой теперь ему уже не выплыть…
Впрочем, не она в этом виновата. Виноват он сам; его сумасбродство и безрассудное соперничество с доминантами жизни. Его прения с миром, с собой и с обществом…
Но теперь он раскаивается. За всю жизнь свою лихую раскаивается. И если б только можно было, хоть что-то изменить в этом безапелляционном приговоре происходящих событий…
Емельян обреченно вздохнул, тоскливо оглядывая дорогую меблировку кабинета, двоих охранников у окна один из которых, своей могучей комплекцией вызвал в нем болезненные воспоминания об Александре, который так же стал жертвой его необузданного безрассудства. Затем снова посмотрел на Аримана появление которого, было для него полной неожиданностью… И так хотелось сказать ему какую-нибудь язвительную грубость. Так хотелось полоснуть по его самоуверенному лицу какой-нибудь бритвенной дерзостью, какой-нибудь отмашистой ненавистью за то, что и он оказался одним из этих лангольеров общества с античеловеческой деятельностью. Что и он такой же прохиндей, спекулирующий жизнями людскими. Что и он повинен в смертях тех несчастных, захороненных в лесу… Сколько уже их там? Десять? Пятнадцать? Двадцать? И он еще сидит и улыбается ему в лицо и говорит:
- Здравствуй, Емельян! Судя по твоим глазам, ты научился смотреть ими по-другому.
- Если тебе интересно, заметил ли я твое новое лицо – то заметил. Уверен, твоему фэйсгардеробу, позавидовал бы любой парвеню, - с легкой иронией ответил Емельян.
- Пытаешься язвить? – нахмурился Ариман.
- Что ты. Делаю комплемент!
Ариман с сожалением вздохнул:
- Да нет…, ты язвишь.
Гневно взглянув на него, Ариман неторопливо достал из внутреннего кармана пиджака толстую кубинскую сигару, понюхал ее и сунул в рот. Чиркнув спичкой, он прикурил, выпустив в сторону Емельяна сизую струю клубящегося дыма, которая была безмолвной тирадой внутреннего недовольства Аримана.
- Ты обознался Емеля, - сдержанно вымолвил он, - Я слишком стар, чтобы менять лица. К тому же терпеть не могу стеснять свою естественность, пряча ее в гипсовых слепках доминирующей моды. Я всегда такой, какой есть и не моя в том вина, что другие каждый раз видят меня по-другому.
Емельян дерзко засмеялся, кивнув на него охраннику.
- Ну, надо же!... Ты слышал? А еще расскажи мне о своей свежевыкрашенной «совести», что она чиста и бела как снег. И о своих «нравственных ценностях», обналиченных в купюры. О своих «философских взглядах» из-под затемненных очков. О своих «добродетелях» с ежемесячной арендной платой… Давай, расскажи! Да не забудь и про свое карманное «благоразумие». Про свое «джентльменство» от неизвестного автора. И про базарную «мораль» на развес и поштучно. И про свою биржевую «порядочность» с колеблющимся курсом евро… Да и вообще, какой ты весь хороший и правильный, проживший всю жизнь не меняя лица…
Едва сдерживая себя от злости, Ариман угрожающе процедил сквозь зубы.
- Осади, Емеля… На грубость нарываешься?
- Что? Наступил на твой гавкающий авторитет? – усмехнулся Емельян, - Так нечего под ногами путаться и за штанины цепляться. Впрочем – полай! Пользуйся случаем, пока ты не на цепи и не в наморднике…
Резко вскочив, Ариман подбежал к Емельяну и со всего маху влепил ему звонкую пощечину.
- Не много ли ты себе позволяешь! Ты! Щенок!
- Ну вот… - засмеялся Емельян, - Ты тоже обознался. Я – человек. Причем в оригинале. Никогда я ни перед кем не заискивал махая хвостиком, не бегал за палкой по команде и не лаял на прохожих выслуживая себе кость… А ты Ариман – прощелыга! Ханжа с мимикирующей под обстоятельства сущностью! Большое нечто из множества ничего! И если ты думаешь, что сейчас я начну тебе бояться – то тебе придется переписать свой сценарий заново, потому что сейчас я собираюсь послать тебя куда подальше. Так вот, пошел ты Ариман в такое-то место! И постарайся оттуда не возвращаться, - Емельян с ненавистью посмотрел в его побагревшее лицо, - А если ты не понял, по словам, то, суди по глазам – у тебя ведь это не плохо получается…
В это время охранник, стоявший с боку Емельяна, размахнулся и с силой ударил его прикладом автомата в основание шеи так, что Емельян тут же рухнул на пол как подкошенный.
- Не надо. Не трогай его, - остановил охранника Ариман, который намеревался продолжить экзекуцию, - Сначала мне нужно кое о чем поговорить с ним, а потом, делайте что хотите.
Вернувшись за стол, он принялся раскуривать свою сигару. После чего закинул ногу на ногу и спокойно произнес:
- Убеждаюсь еще раз, что весь народный фольклор – это тонко подмеченные нюансы действительности, а не вымысел сказочников. И если уж кого-то зовут Емелей – то он непременно и дурачок. А ты – именно дурак Емеля! - Хоть и чрезвычайного ума.
Он отвернулся, взглянув на хмурое лицо Андрея Владимировича смущенного этим вербальным представлением.
- Не взыщите Андрей Владимирович за эту грубую перекличку эмоций. Все это – сор из былого. Оставшийся утиль от некогда бывших отношений. Просто нам нужна была точка – и мы ее поставили. Ну и вот…
- Так вы еще и знакомы? – еще больше нахмурился Андрей Владимирович, - Коля, если я еще чего-то не знаю, то может быть, ты мне скажешь об этом сразу? А то как-то уж некрасиво получается, - строго высказался он, вопросительно глядя на Аримана.
- Да, мне тоже интересно, почем нынче совесть без долгов и обязательств, - вставил Емельян, морщась от боли.
- Нравственный коммерсант из меня такой же, как из тебя бытовой капиталист, - небрежно ответил ему Ариман, - А тебе Андрюша, я, конечно же, все скажу, по всем правилам эстетики, чтобы выглядело красиво.
Обернувшись к двоим охранникам в очках стоящих у окна, Ариман обратился к одному из них.
- Александр, помоги Емельяну подняться. А ты Макс, объясни Андрею Владимировичу все, чего он не знает. Только сделай это по-джентельменски, красиво! В висок!
- Что это значит! – вскочил из-за стола теряющий самообладание Андрей Владимирович, с ужасом глядя на подходящего к нему Макса, в руке которого был пистолет с навернутым на него глушителем. Второй держал уже на прицеле охранника, который конвоировал Емельяна.
- Автомат на пол, - приказал он, - И лицом к стене.
Шокированный этой неожиданностью, охранник послушно исполнил команду, вопросительно взглянув на своего не менее шокированного происходящим боссом.
- Может ты все-таки мне объяснишь, что происходит? – надрывающимся от волнения голосом задал вопрос Андрей Владимирович. Макс стоял рядом с ним и держал у его виска пистолет, ожидая команды Аримана. Емельян тем временем все еще сидел на полу и, забыв про боль, с изумлением следил за происходящим, которое обрывало в нем всякую логику и здравый смысл. Да и в своем ли он уме? Так ли все, как он видит? То ли все, что он слышит? Вот так да! Вот так пассаж! Какое-то дикое, беспорядочное напластование разнопородных, неподходящих друг другу событий, которые никак не клеились в общую картину одного сюжета.
Поднявшись со стула, Ариман вытащил изо рта сигару и произнес:
- Да. Андрюша. Конечно, объясню. Хотя… все просто. Я расторгаю наше партнерство. Ты долго жульничал и вел не честную игру за моей спиной. И этот подстроенный арест, я уверен был тоже твоим фокусом.
Затянувшись сигарой, Ариман неторопливо обошел разделявший их стол и подошел к нему вплотную, нависнув над ним своим оскорбленным самолюбием жаждущим отмщения.
- Но ты забыл одну вещь Андрюша, - булатным голосом продолжил Ариман, - На моих плечах – шестиконечные звезды. И мое слово – закон того мира, в который ты пытаешься протиснуться через щель в заборе. Я здесь хозяин! Мой это мир! Моя среда обитания! Потому что я – вор в законе! А ты кто? Барыга. Фраер в ползунках! И ты думал одурачить меня? – Нет, друг. Не выйдет. Со мной не выйдет. Я жизнь прожил, питаясь такими как вы! И знаешь ли где все те, которые думали что они умнее меня?
Ариман сделал многозначительную паузу, считая излишним продолжать то, что и без того уже читалось на искаженном от отчаяния и ужаса лице его (теперь уже бывшего) партнера.
- Ты собираешься убить меня? – едва шевеля побледневшими губами, сдавленно произнес Андрей.
- Да. Пристрелю тебя и все. А что? Ты считаешь это не гуманным? – хладнокровно ответил Ариман, - Поверь, ты даже почувствовать ничего не успеешь – даже угрызений совести. И это намного гуманнее хирургических скальпелей и вырезанных людских органов, - он взглянул на своего телохранителя, готового нажать на курок.
- Давай, Макс!...
- Нет, нет, нет!!! – исступленно закричал Андрей Владимирович умоляюще подняв руки, - Пожалуйста… Не надо… Не стреляйте!!! Я сделаю все, что ты скажешь… Только не надо… Не убивай…
- Где вся документация о деятельности? – жестко спросил Ариман, выпуская ему в лицо облако дыма.
- Там… в сейфе за полкой.
- Иди, открывай. Макс помоги ему.
Второй телохранитель тем временем принялся помогать Емельяну, поднимая его с пола и усаживая в кресло для гостей.
- Ну как ты тут без меня то? – спросил его телохранитель, снимая очки.
- Как в операционной, где ампутируют не только органы из тела, но и логику из смысла. Жуткая интермедия, которой ни одна улыбка не в пору, - ответил Емельян, с трудом осмысливая случившееся которому, впрочем, уже не нужны были никакие аргументы, чтобы поверить в это невероятное, но вполне правдоподобное событие. И Емельян даже усмехнулся про себя, вспомнив все, что он только что наговорил Ариману в горячном порыве своих несдержанных эмоций. Откуда же ему было знать, что он встретит его здесь? Да еще и в качестве партнера руководителя этой сомнительной промышленности по утильсырью. И уж никак не могло прийти ему в голову, что это «кабинетное рандеву» имело совсем другие мотивы, отличные от тех, которые первыми пришли ему в голову. Просто все предшествующее этому событию, выжало из него всякую надежду и веру в то, что не все в этом мире движется по логической прямой. А последний свой оптимизм он растратил еще в самом начале этой эпопеи, когда он вышел из темного подъезда мастерской, где работала Анжелика.
Итак, что же будет дальше? И значит ли все это, что на его смертный приговор наложен мораторий? Значит ли, что у него появился шанс выбраться отсюда и начать новую историю своей жизни? Значит ли…
Он взглянул на вопросительно склонившегося над ним здоровенного телохранителя Аримана, который, по-видимому, чего-то от него ждал. И он хотел спросить: «Чего?» - Но осекся, потому что перед ним было радостно улыбающееся лицо Александра.
- Ты? – изумленно воскликнул Емельян, - Ты как… Да это…
Слов было слишком много, чтобы успевать говорить их и Емельян радостно засияв, вскочил со стула и бросился обнимать своего, казалось бы, потерянного друга.
- Кстати… Выглядишь ты паршиво… А ведь меня и не было то всего сутки! И воняет от тебя… ты что, пил что ли?
- Ага… Пытался заспиртовать свою жизнь на случай непредвиденной трезвости, - возбужденно ответил Емельян.
В это время охранник, стоявший лицом к стене, увидев, что он не под прицелом и без присмотра, вдруг резко развернулся и молнией прыгнул на Александра с оказавшимся у него в руке ножом. Но его намерение, как и когда-то Емельяна, оказалось неосуществленным, потому что реакция Александра оказалась быстрее, и его тяжеленный кулак вернул его обратно к стене, только уже в глубоком горизонтальном нокауте.
Посмотрев на Александра, Ариман усмехнулся:
- Не обижайся на него, Саша. Он просто тебя не узнал. А вообще у тебя очень неплохо получается, ставить свои автографы на лицах.
Дверь тут же распахнулась, и в нее влетел встревоженный подозрительным шумом охранник, который стоял снаружи у дверей кабинета.
- Все в порядке, Андрюша, - успокоил его Ариман, - Скоро уже уходим.
Взглянув на валяющегося у стены бойца в камуфляже, охранник снова исчез, закрыв за собой дверь.
Повернувшись к своему бывшему партнеру, Ариман раздраженно прикрикнул на него.
- Долго ты еще собираешься копаться? А? может тебе помочь?
- Нет, нет…вот…все!
Он распахнул дверцу сейфа давая увидеть всем присутствующим аккуратно сложенные пачки «евро» купюр, поверх которых лежали две пачки с документами. Ариман изумленно присвистнул.
- Ничего себе! и ты говоришь мне, что ты не жульничал?
Взяв папки, он бегло просмотрел их и протянул Александру.
- Это тебе Саша. Ты знаешь, что с ними делать. Там кстати фигурирует моя фамилия – но пусть тебя это не смущает. Я все равно в розыске. К тому же теперь у меня другая фамилия, - он строго посмотрел на Емельяна, - А с тобой дон Кихот у нас еще предстоит серьезный разговор… попозже.
- Не обижайся Ариман, - начал оправдываться Емельян, - Просто мне показалось, что ты пришел сюда в другом амплуа.
- Я то в другом… А вот твое – уже поднадоело изрядно.
- Не люблю менять привычки.
- Дурные привычки, - поправил его Ариман. Взглянув на своего «экс-партнера», вид которого был жалок и не вызывал сочувствия, он вдохнул и брезгливо сморщился качая головой.
- Ничтожество ты Андрюша! Самое настоящее ничтожество Макс заканчивай и пошли, - бросил он своему телохранителю, с еще большим отвращением глядя на бледного и потерявшего всякое достоинство Андрея Владимировича.
- Коля…, пожалуйста…, не убивай! – захныкал он, опускаясь на колени, - Я все сделаю… Я… У меня еще есть деньги… Я все могу исправить… я…
- Хватит хныкать, - презрительно оборвал его Ариман, - Смотреть противно. Думать надо было, когда продавался вшивым плутократам. Емеля! Как ты думаешь, достоин он жить, после того, как он заработал не один миллион долларов на человеческих жизнях, экспортируя в ближнее и дальнее зарубежье жизненноважные органы тела? Я уже не говорю о тех психотропных препаратах, распространяемых по всем уголкам России, которые вызывают не только сильную зависимость, но и разрушают психику, провоцируя в человеке трудноизлечимые заболевания.
Емельян пожал плечами, блуждая своею мыслью в этот момент где-то далеко-далеко на высоте миллионов парсеков над уровнем голов человеческих. Потому что так хотелось посмотреть на себя именно оттуда. Именно оттуда определить новые составляющие своего смысла. Новую идею своего существования. Новый азимут своего пути через эти поросшие сорными телами низины материального мира. Именно с этой альтитуды сознания, хотелось доказать себе самого себя, что он не какая-то информационная ошибка, не физический ляпсус, не окрик со сцены и не некая условная фигура разыгрываемой драмы. Именно с этой мозговой орбиты хотелось увидеть, куда ведут эти утоптанные многоточия жизни, до каких таких рубежей и застав? И именно с этой стратосферной высоты, так легко можно было оспорить все, что долгое время внушалось ему мозголомной реальностью с его рупорной идеологией горланящей товарными слоганами.. Потому что именно сейчас, во что бы то ни стало, хотелось все видеть, все слышать и все разуметь. Во что бы то ни стало хотелось думать. Думать в упор! Пыром! Насквозь! Думать в лицо этому миру! Думать накалом в миллион ватт, чтобы высветить всю его подноготную, разглядеть все его маски и разгадать все его лихоумное судьбастроение. Ведь вот, как-то теперь нужно было жить дальше – а как? С чего-то нужно было начинать – но с чего? Куда-то нужно было идти – да куда же? На олдометре его жизни – восклицательный ноль! Тридцать лет – и все в холостую. А жить то ведь хотелось! И еще как хотелось! Но как ее живут то эту жизнь? В наличие – одни нули: сомнительный капитал, который ни вложить, ни заложить, ни перепродать подороже. Улыбка – и та не по карману…
Странное состояние; ему спасли жизнь – а он и не знает, что с ней делать. Абсурд!
Но нужно думать, думать, думать…, сканируя своею мыслью эфирное пространство мира! Думать и во все вникать, всюду проникать и везде заглядывать. Нужно начать себя с самого начала! Пересчитать заново! Выдумать нового… Потому что муторное и не резонное это дело, постоянно реконструировать прошлое. Ретушировать. Реставрировать. Подновлять… Да и что осталось то в этом прошлом? Тридцать поддельных лет в которых и было то: школьные годы через силу; экономический институт «сквозь зубы»; докучливый бизнес «через не хочу»; жена стерва, как сердечный выкидыш; друзья в охотку через раз; Анжелика, к любви которой не оказалось дорог; одинокий пес гонимый одиночеством… Это ли очарование? Это ли поэзия, о которой всю жизнь томится его душа? – Нет! Конечно, нет. Неудобная какая-то была та жизнь. Асинхронная его тайным желаниям и ритму его сердца. Один черствый быт, симулирующий полноценное бытие. Горький сублимат, которым так легко подавиться. А ведь он – все хотел не так! А как-то, чтобы со смыслом. Чтобы с любовью да радостью!
Емельян тоскливо вздохнул, чувствуя себя совершенно уставшим, морально изможденным, духовно выжатым… А старт – еще впереди! Но… до самого себя то бы доплестись. А впрочем, ему просто нужно отдохнуть! Отдышаться да отлежаться. И уж тогда-то… с новыми мыслями и силами…
- Емеля! – позвал его Ариман, - Ты в порядке?
- Скорее в полном бардаке, - ухмыльнулся Емельян, потерев напряженное лицо ладонями, - голова гудит и тело ноет. А так ничего. На плаву.
Ариман озабоченно покачал головой.
- А вот выглядишь ты совсем не так, как ты говоришь.
- Хочешь сказать, что кто-то из нас двоих врет? Я или мое тело? Впрочем, точно не я, - пошутил Емельян, - Хотя… жуть как спать хочется! Наверное, и всей жизни не хватит, чтобы как следует выспаться.
- Ладно, потерпи немного. Не раскисай пока. Сейчас разберемся с этими… телами…
- Не надо Коля! Пожалуйста, не надо!... – снова запричитал Андрей Владимирович умоляюще глядя на Аримана.
Емельян презрительно ухмыльнулся, мысленно пытаясь представить себя на его месте ползающим на коленках и умоляющим о помиловании. Но, по-видимому, для этого ему нужно было прожить совсем другую жизнь и быть совсем другим человеком, неведающим чести и достоинства. У него же всегда как-то так выходило, что перед лицом неизбежной опасности, он становился вызывающе дерзким и нахальным, готовым шутить и смеяться ей прямо в лицо. Унижаться же и ползать на коленях…!
- Подожди Ариман, - остановил его Емельян, тяжело поднимаясь из кресла. Подойдя к Андрею Владимировичу, он ощупал его карманы и вытащил сотовый телефон.
- Пусть расскажет все на видео, - пояснил Емельян, - Начиная с подстроенного в моем джипе убийства и кончая темными делишками своей промышленной конторы.
- Хм… согласен, - кивнул головой Ариман, - Слышишь? Ты,предприниматель хренов? Скажешь все на чистую – жить будешь, соврешь – умрешь. Понял?
- Да, да, понял! Я…я все расскажу… все!
Емельян вернулся в кресло и удобно устроившись, навел на плачущего Андрея Владимировича камеру телефона.
- Давай кратко и по сути: как, что, для чего, кто, где, когда??? У тебя десть минут. Запись пошла.
Но десять минут оказалось недостаточно, чтобы уложить в них всю криминальную, античеловеческую деятельность этого предприятия и все шокирующие имена всем известных людей города, которые так или иначе были замешаны в этом преступном бизнесе. И от этих-то крупнокалиберных показаний, которые Андрей Владимирович так детально и красноречиво излагал во спасение своей жизни, никакая броня не устоит. Тем более, что все это было детально подтверждено документами, которые находились сейчас в руках Александра.
Слушая его, Емельян размышлял, потрясенный этой трудновоспримаемой информацией, которая уничтожала в нем остатки терпимости к этому блефующему благоразумием миру, имеющему гнусное червоточащее нутро. Да и… чего скрывать? – Все люди в той или иной мере заражены этой смертельной язвой преступления. И каждый губит людей по мере своей изобретательности. Один по закону, другой вне закона. Один по злобе, другой по справедливости. Один мыслью, другой словом, третий делом, четвертый целой деятельностью… Все мы ходим со смертью на устах и в сердце, разрушая не только то, что вокруг, но и самих себя. Так вот он, всечеловеческий геноцид. И даже щадя одного, другому если не кинжал, то слово в сердце вонзаем, едва залечив собственные раны. Смертельный метаболизм. И попробуй-ка, увернись от этого вооруженного до зубов мира. И попробуй-ка никого не ранить сам, имея в устах своих разящий словомеч.
- Что думаешь, Емеля? – спросил Александр, подсаживаясь к нему на подлокотник кресла.
- Ничего не думаю. Устал я… и хочу спать.
Вытащив флеш карту из телефона, он протянул ее Александру.
- Думаешь, это поможет нам? – спросил Емельян.
- Да, Емеля. Поможет. Безусловно. Николай Сергеевич дал мне номерок одного человека, с которым я уже созванивался и обо всем рассказал. Думаю…, скоро они уже будут здесь.
- А как ты выбрался… ну… тогда на вокзале? Я-то ведь думал, что ты сейчас сидишь где-нибудь в каземате…
- Об этом потом, - усмехнулся Александр.
- Саша! Нам пора! Уходим! – объявил Ариман, - Ну что дружище, будем прощаться? – подмигнул он побледневшему Андрею Владимировичу.
- Вы ведь не убьете меня? Я все рассказал, как вы просили… - дрогнувшим голосом вымолвил он, увидев подходящего к нему Макса.
- Нет, конечно, дружок. Убивать мы тебя не будем. Живи себе на здоровье… после освобождения. А впрочем, в тюрьме ведь тоже живут. И даже неплохо живут. Лишь бы чай да курево было, - Ариман засмеялся, - Макс тащи нашего новоиспеченного «зэка» к столу, пусть звонит в охранку и диспетчеру, чтобы нас пропустили и открыли ворота. Саша! А ты чего сидишь? Слаживай пока деньги в сумку.
Подойдя к столу, Андрей Владимирович бросил на Аримана злобный взгляд и нажал на кнопку селектора:
- Виктор… сейчас от меня будет выходить Николай Сергеевич… и… - он сделал паузу, снова с ненавистью посмотрев на Аримана, затем выпалил, - Если вы не убьете этих гадов, то мы все сядем в тюрьму!...
- Ах, ты мразь! – выругался Ариман.
Спохватившись, Макс наотмашь ударил его рукояткой по затылку так, что он свалился без сознания под стол.
Емельян усмехнулся, покачав головой.
- И что будем делать? – как-то безразлично полюбопытствовал он, привыкший уже ко всякого рода неожиданностям.
Александр тем временем опустошил сейф, перекинул лямку сумки через голову и подошел к Емельяну, протягивая ему пистолет.
- Помнишь, как пользоваться?
- Ты предлагаешь мне застрелиться? – ухмыльнулся Емельян.
- Нет, защищаться, - строго ответил Александр, подбирая с пола валяющийся автомат охранника. Проверив «магазин» он вставил рожок обратно и передернул затвор.
- Будем прорываться, - пояснил Александр.
- Да, Саша. Будем прорываться, - согласился с ним Ариман, - Макс, возле ворот находится будка диспетчера… Тебе нужно будет открыть ворота! И у нас на все про все… - он взглянул на часы, - Очень мало времени. Скоро уже здесь будут «силовики»… Вам, думаю все равно, а вот мне – не хотелось бы попадаться.
- Какой план? – спросил Емельян.
- Никакого, Емеля. Действовать будем в духе твоих любимых экспромтов. То есть по вдохновению, - ответил Ариман, - Охранников здесь должно быть человек 15-20. Человек пять в «наружке» по одному по двое в цехах, трое здесь и человек 7-8 внизу – они там живут. Плюс рабочий персонал около 10 человек – они тоже живут в подземном комплексе. Тревогу я думаю, они уже подняли, поэтому те, кто внизу, тоже будут сейчас уже здесь…
В это время в коридоре раздались одиночные выстрелы, и в дверь ввалился стоявший снаружи охранник Аримана, прижимая к груди левую руку, через пальцы которой сочилась кровь. С недоумением взглянув на Аримана, он хотел что-то сказать, но вместо слов прозвучали еще два выстрела ему в спину и он, прислонившись к косяку, съехал на пол.
В ту же секунду Александр, что было силы, надавил на курок, дав очередью в открывшийся проем двери, простреливая видимое пространство коридора… Вот только коридор – как странно! – Был пуст. И лестница, ведущая на первый этаж – тоже.
Макс тем временем подбежал к окну и выглянул на улицу. Никого не обнаружив, он распахнул створки.
- Сергеич! Я зайду снизу! – бросил он Ариману и выпрыгнул, приземлившись прямо на крышу стоявшего под окнами джипа.
Александр осторожно вступил в коридор, вслушиваясь в ставшую гулкой тишину. Но только он подошел к лестнице, как тут же снизу разразилась автоматная очередь, швырнув его на пол и осыпав его кирпичными осколками и штукатурной пылью. Не вставая, Александр обернулся и шепотом позвал Аримана:
- Сергеич! Прикрой, а!
Ариман согласно кивнул головой. Вытащив из-под пиджака пистолет, он крадучись вышел в коридор и прижался спиной к стене возле лестницы.
- Насчет три: раз, два, три!
Оторвавшись от стены, он принялся без цели палить в низ лестницы. Александр тем временем резко вскочил и молнией метнулся вниз, перескочив через целый лестничный пролет и на ходу разряжая автомат длинной очередью в находящихся внизу людей, не ожидавших такого блиц нападения. Еще через мгновение он уже был внизу, оглядывая четверых валявшихся на полу охранников. Бросив пустой автомат, он вооружился другим, валявшимся рядом с одним из убитых охранников.
- Быстро! Уходим! – крикнул он Ариману и задержавшемуся наверху Емельяну, потрясенному этой произошедшей баталией, которая как-то не вмещалась в его узкие рамки нравственного восприятия мира. Он конечно уже много насмотрелся на то, как на его глазах убивают людей…
Нет! Нет и нет! Не та это книга! Не та! Не та! Как он попал на ее страницы? Чье безрассудство втиснуло его в эти тесные строки «беспредельных» обстоятельств? – Потому что, какая связь может быть между сказкой и этой необдуманной прозой с криминальным уклоном? Где же логика? Где же смысл? Где объяснение этому недоразумению? Ведь он же Емеля! Емеля из сказки!
Но только странное ощущение. Ему казалось, что он совсем перестал воспринимать окружающий его мир и обрабатывать его глупую хохочущую информацию. Собственно и раньше-то этот мир преспокойненько жил без него, так что не заметит и того, что кто-то перестал о нем думать. А между тем, всегда он жил в шаге от этой реальности и в стороне от самого себя, с сжатой в кулак пятерней чувств которой он, не воспринимал окружающий мир, а защищался от него, метя по его глупо ухмыляющимся неоновым маскам.
Нет. Точно. Невозможно жить в этом мире иначе, чем вне себя и не в своем уме. Если же бы мы были в своем уме и в здравом рассудке, то мы чувствовали бы себя униженными от нахождения в этом «публичном борделе» посреди общества с интеллектуальной и нравственной фригидностью. Общества с моральным дефолтом, которого никто не желает замечать. Общества с идеологическим андеграундом, от которого окисляются не только мозги, но и нравы. Общества с «тайной беззакония» на челе! И если бы он мог как и все, просто взять и привыкнуть к своему существованию в этом просроченном мире, не одергивая руки и не морщась от отвращения… Если б он мог не думать и ничего не замечать…
Подавив приступ тошноты от вида появившейся из-под убитого охранника лужи крови, Емельян хотел было уже перешагнуть через него, чтобы последовать за Ариманом… Но в этот момент кто-то схватил вдруг его за плечо. Емельян вздрогнул и резко обернулся как раз в тот момент, когда знакомый уже ему кулак охранника (который казалось, лежал в отключке после удара Александра) впечатался ему в лицо, перевернув весь мир вверх тормашками.
Вот же напасть то какая! Что за курьез? За что все бьют его по лицу? Чем оно провинилось? Чем не угодило этим фигуралам посткультурного «чата»? Этим задрессированным неоприматам с презумпцией собственной значимости? Своей ли насмешливостью над их несмышленостью? Вглядывающимися взглядами без калейдоскопных линз и инженерных моноклей, преломляющих спектры реальности? Улыбками ли в неположенных местах без соблюдения техники моральной безопасности для граждан? Своим ли неправомерным отношением к их зверообразной современности создающей эффект фермы? Своей брезгливостью к их брызгливой нечистоплотности нравов? Своим презрением к их ассигнованной морали? К их чеканным ценностям? К их искусству фальши, которое они называют модой? К их попсовой мудрости из переработанного утильсырья? – так нет у них никакого алиби, пока есть такая улика как его лицо! И неудивительно, что все так и норовят «заехать» ему по физиономии.
Тяжело плюхнувшись на пол, Емельян, уже затухающим сознанием услышал откуда-то издалека, как внизу вновь началась перестрелка…Но уже в следующую секунду он был уже слишком далеко не только от звуков этого мира, но и от собственного сознания. Он был в нокауте – а это совсем другой регион, другой ареал обитания, где не существует никакой связи с реальностью – даже по мобильнику.