Так сложилось, что при живых родителях, я росла и воспитывалась в семье моей тёти Эвелины Петровны Глиноецкой и её мужа Георгия Вячеславовича Моисеева. Эвелину Петровну, младшую дочку Петра Александровича, я называла – мама Эва, сколько себя помню, а её мужа – дядя Гера. Но, главным человеком для меня была бабушка – Станислава Густавовна Глиноецкая, нянчившая меня с пелёнок.
Родилась Эвочка 13 апреля 1908 года в городе Царское Село. В 1917 году ей было 9 лет, значит, она многое могла помнить о том времени, когда они жили на Орудийном заводе. Тем более, о начале жизни в Смоленске, о том, как она ухаживала за больным отцом. Тогда ей было уже 12 лет, а моему отцу – 6 лет. Девочке приходилось ещё заботиться и о младшем брате.
По сути я не знаю точно, где она училась. Моё предположение – она закончила семилетку и театральную студии при Смоленском драмтеатре. Тогда у неё обнаружили туберкулез и неоднократно посылали лечиться в противотуберкулёзные санатории "на кумыс", где она познакомилась с молодым человеком – Борисом Аргуновым, который впоследствии стал учёным-геометром. Он тоже из Смоленска. Молодые люди полюбили друг друга. Но, родители запретили им быть вместе из-за того, что оба были больны туберкулёзом!
Не знаю, где мама Эва встретила свою вторую любовь – Георгия Моисеева. Может быть, это случилось в Ростове, или в Горьком на гастролях. Помню их обоих молодых и красивых на довоенной фотографии среди цветущего сада. Необыкновенно хороша была Эвелина в молодости. Думаю, что поженились они в 1934 году. Почему я так думаю? Потому что на метрическом свидетельстве рождения и крещения Эвочки, которое нашлось в Метрической книге царскосельского костела, есть запись о повторной его выдаче именно в этом году.
В июле 1937 года у Эвелины и Георгия родился сын, которого назвали Чеслав. Роды были тяжелые. Эвелина долго лежала на сохранении перед родами, а после – долго болела. С ребенком дни и ночи напролет нянчились баба Маша, мама дяди Геры, и старшая сестра Ирина, приехавшая из Смоленска на помощь. Вынянчили, слава Богу! Но, рос братишка поначалу болезненным ребенком. Несколько раз его отправляли в санаторий за Волгу, так как проба на туберкулез у него оказалась положительной.
Тяжелым для семьи оказался 1937 год. Не успели вздохнуть с облегчением после того, как состояние здоровья Эвелины и новорожденного младенца выправилось, как пришла беда пострашнее. В октябре арестовали Евгения Константиновича Хлюдзинского, мужа Ирины Петровны. Никто не знал – за что. Некоторое время спустя были арестованы братья Мальцевы – Григорий, отец моей мамы, Илья и Пётр. Не знаю, в чем была их вина... Сослали их в лагерь в Сибири, и строили они там Комсомольск-на-Амуре. А я, не подозревая об этом, читала «Мужество» Веры Кетлинской и восторгалась!
Илья Степанович был директором типографии, Петр Степанович был директором рынка, а мой дедушка Григорий был мастером по ремонту квартир с лепкой и художественной отделкой. Это его мастерство их всех и спасло в лагере, как рассказала мне не так давно младшая сестра моей мамы Лариса Григорьевна. Про гибель дяди Жени, мужа Ирины Петровны, в ноябре 1937 года, и его реабилитацию я узнала из списков жертв сталинских репрессий, когда начала поиски – 5 лет назад.
Так что период с 1937 года по 1941 год нельзя назвать счастливым для семьи, но как-то жили и радовались тому, что есть, и растили детей – Чеслава и меня. Держались вместе, поддерживая друг друга. Думаю, неспроста бабушка со мной приехала в Горький весной 1941 года. Угроза войны витала в воздухе. Первым мы проводили на фронт дядю Геру. Не знаю почему, прощались мы с ним около парка им. Белинского, это хорошо помню. Бежали из дома с мамой Эвой, чтобы не опоздать, от нашего дома до парка было недалеко.
Папу мобилизовали и он уехал в Москву на строительство оборонительных укреплений, мама добилась, чтобы её приняли в концертную бригаду – уехала. Ирину Петровну тоже мобилизовали, и она где-то работала, кажется в Балахне, по пошиву ватной одежды для армии. Дома остались бабушка, мама Эва и дети - Чесик и я.
Все тяготы жизни военного времени легли на плечи мамы Эвы: походы на рынок за продуктами, заготовка дров, днём – репетиции в театре, вечером – спектакли. Часты были выездные спектакли. Помню, как мама Эва с бабушкой примеряли шерстяную жилетку-безрукавку и устраивали её так, чтобы её не было видно из-под платья с декольте, так как в театре на сцене было холодно, а на выездных спектаклях – тем более.
Бабушка, как могла, помогала. Вместе они придумывали, что приготовить, как накормить, как сэкономить. По праздникам мама Эва готовила что-нибудь вкусненькое. Запомнилось мне «ниц на млеку» - ничего на молоке, наверно, на день рождения Чеслава. Если делалось что-то сдобное, то мы получали задание – вылизать миску, в которой сдоба сбивалась. Мама Эва проводила разграничительную линию, и мы с Чесей пальчиком её «вычищали».
Если у мамы Эвы выдавался свободный вечер, она показывала нам старые фотографии и рассказывала о тех, кто на них. Некоторые фото она подписала, жаль, что не все. Ещё были большие фото, где она запечатлена в ролях. Очень она была красива на них, я любила ими любоваться.
Как-то мама Эва взяла меня с собой в театр, ей надо было с кем-то встретиться по делу. Мы с ней поднялись на третий этаж, в фойе она встретилась с какой-то дамой и заговорила с ней, а про меня на минуту забыла. Я в это время, увидев приоткрытую дверь, зашла туда и очутилась на балконе, высоко над сценой, где шла репетиция. В зале было темно, а сцена была освещена, на ней актеры в костюмах что-то громко говорили и двигались... Было так таинственно и интересно! Но, тут мама Эва заметила «пропажу» и извлекла меня с балкона. Позже я смотрела этот спектакль - «Укрощение строптивой» - с участием мамы Эвы в роли Гортензии.
Война закончилась нашей победой. Наши отцы вернулись домой. Какое это было счастье!
Непосильный труд в прошедшие годы сказался на здоровье Эвелины Петровны – она стала терять слух. Георгий Вячеславович Моисеев, вернувшись с фронта, приступил к работе в театре в качестве режиссера, позже, он – главный режиссёр театра и парторг. Когда стал вопрос о сокращении штата в театре, Георгий Вячеславович первой в списке на сокращение поставил фамилию своей жены (сокращали актрис). Эвелина Петровна из замечательной актрисы с амплуа молодой героини превратилась в домохозяйку. У меня, к сожалению, нет её снимков в ролях, которыми я так любила любоваться в детстве.
Какое-то время дома присутствовали «круглые» коробки для шляп со страусовыми перьями. В 4-ом классе на костюмированный утренник мама Эва придумала мне сказочный костюм с кокошником и сарафаном, расшитым блестками. Я была счастлива!
Однажды, мама Эва поранила ногу о пилу, которая лежала на её пути, – как-то неудачно её «перешагнула» и повредила сухожилие. В результате икроножная мышца стала усыхать, а мама Эва – прихрамывать.
Я подросла и уже могла маме Эве помогать по хозяйству. Помню, особенно я была горда тем, что мама Эва взяла меня мыть полы в квартире, которую театр выделил дяде Гере в 1950 году. Квартира была в этом же доме – трёх комнатная, её отремонтировали и надо было отмывать полы от побелки. Все были счастливы тем, что у бабушки со мной будет отдельная комната. Радовались недолго – через год дядю Геру перевели в Краснодар.
Сначала он уехал один. Переехали мы в Краснодар в январе 1951 года, когда дяде Гере дали жильё – на семью две комнаты в театральном общежитии на втором этаже. Кухня, туалет были общие на троих хозяев, ванны или душа не было. Это был центр города, а рядом, в самом центре города Краснодара, красовались ещё с войны руины здания театра. Чтобы попасть в дом, нужно было проходить через сохранившийся вестибюль бывшего театра – вечером было страшновато.
Со слухом у мамы Эвы становилось всё хуже и, в конце концов, ей дали инвалидность 3-ей группы и выписали слуховой аппарат. Кухня была далеко от наших комнат, и мама Эва очень уставала от «беготни» туда-сюда через весь коммунальный коридор во время готовки обеда, поэтому в одной из комнат был сделан кухонный уголок, где на электрической плитке можно было что-то приготовить или разогреть рано утром или поздно вечером. Облегчение для неё было в том, что рынок был недалеко, а продукты можно было покупать только там. В магазинах, если что-то «давали», например – муку, приходилось занимать и выстаивать долгие очереди. В этом я была неизменным помощником: мама Эва занимала очередь и ставила в эту очередь меня, приходилось терпеть давку в ожидании её возвращения...
Главной чертой мамы Эвы было милосердие по отношению к людям и животным. Дома она оказывала скорую помощь – лечила наши ободранные коленки, ставила компрессы, горчичники. А позже – самоотверженно ухаживала за больной Станиславой Густавовной, своей старенькой мамой. Перед тем, как совсем слегла, бабушка вязала для меня ажурную кофточку, задрёмывала за работой, путала узор. Мама Эва, уложив бабушку отдыхать, узор исправляла, вязала и плакала. Это она мне рассказала, когда я с детьми приехала летом в отпуск. Она, как и её мама, была рукодельницей. Кофточку довязала и мне подарила.
Тяжелейшее испытание выпало на долю мамы Эвы – долго и тяжело болел дядя Гера. Мы все тогда жили уже в Нальчике. Все страдали, видя его мучения, особенно мама Эва. Когда дядя Гера отмучился, мама Эва обменяла свою квартиру на комнату в Москве и переехала, чтобы быть поближе к сыну, потому что Чеслав с семьёй жил и работал в Москве. Какое-то время она вела активный образ жизни, даже ездила в Вильнюс в гости к брату – Георгию Петровичу. Но, пришло время, когда стало ясно, что ей нельзя оставаться одной, и сноха сумела выхлопотать для мамы Эвы место в Доме Ветеранов сцены.
Я навещала её там в 1985 году после того, как в Петрозавдске умерла моя мама – Вера Григорьевна Мальцева. Условия в этом Доме Ветеранов были прекрасные, но мама Эва страдала, а я ничем не могла ей помочь. Мы посмотрели уютный концертный зал, прогулялись по парку, написали письмо её внуку Егорке, который в то время служил в армии, меня пригласили пообедать вместе с ветеранами. Всё было хорошо, но уехала я вечером с тяжелым чувством.
Мама Эва ушла из жизни вслед за Георгием Петровичем, узнав, что любимого брата нет на этом свете. Папа умер 5 февраля 1987 года, мама Эва – в день его рождения, 22 февраля.
Светлая Память – дорогой моей маме Эвочке!