I. Именно то, что написано на обложке
Свидание не заладилось изначально. Хотя она любила лошадей, а он любил природу как таковую, они сейчас оба отчётливо понимали, что пойти в зоопарк было так себе идеей.
Они сидели на скамейке, уткнувшись каждый в своё мороженое. Он кусал, она лизала – говорит, что зубы каждый раз сводит, когда кусает. Должно быть, не врёт.
Зоопарк раскинулся на холмах над городом. Палатка с мороженым была на самой вершине – там же, где обзорная площадка и скамейки. Награда такая.
Небо с самого утра тучами затянуло, а сейчас ещё и ветер поднялся. Было холодно, настолько холодно, что он решил предложить ей свою куртку, расстегнул молнию, а потом вспомнил, что она тоже в куртке. Неловко вышло.
Не лучший день для похода в зоопарк, но они договорились сильно заранее, трижды всё переносили, дольше откладывать он не хотел.
Далеко внизу были вольеры со львами, носорогами, дикими лошадьми и прочими диковинными животными. Из-за приближавшейся грозы работники пытались загнать их под крытые загоны как могли, а зоопарк решили закрыть на три часа раньше в виде исключения. Вот и всё приключение. А они посмотрели от силы половину зверей. Но он в любом случае не был уверен, что она согласилась бы на вторую.
Он вспомнил выражение «девушка с обложки», пока доедал мороженое. В её случае это, кстати, чистая правда. Всё дело лишь в обложках. За последние два месяца он трижды (магическое число!) был на рок-концертах, несколько раз – в барах, дважды – в кофейнях, ещё несколько раз дело ограничилось прогулками, а однажды его даже занесло в клуб глиномесов. Наставник ему тогда сказал, что гончарного таланта в нём ни на грамм, но терпение и труд всё перетрут. Терпения-то ему и не хватало.
Ещё он отлично запомнил, как в седьмой раз, после игры в настольный теннис и пары бокалов «Вестфальского нефильтрованного» за знакомство его позвали в гости. Когда он возвращался от неё утром на остановку трамвая, то понял, что впечатления от «номера 7» слишком сильно
повлияют на чистоту эксперимента, и потому решил вычеркнуть её из списка.
Он с хрустом прожевал остатки вафельного рожка.
«Кому сказать, чем я тут занимаюсь – не поверят» - подумал он и посмотрел на неё. Она что-то сосредоточенно искала в телефоне, время от времени слизывая тающий пломбир.
«Да уж, вновь фиаско» - отвернулся он, а она дёрнула его за рукав:
- Смотри! Круто вышло же?
Она показала ему фотографию диких лошадей, на которых они смотрели минут двадцать назад, потом – своё фото на фоне лошадей, потом – его фото на фоне лошадей, а в конце – их общее фото с лошадьми. Он понятия не имел, к чему ей два последних фото, они ведь вообще впервые встретились сегодня. Наверняка потом удалит.
Они смотрели на город внизу: серые улицы, серые крыши, небоскрёбы, снова серая паутина улиц вперемешку с аллеями, огромное полотно вечнозелёного парка, набережная, опоясавшая город бетонным обручем и в самом конце – море, от одного взгляда на которое становилось холодно.
Говорят, что если смотреть на такой пейзаж достаточно долго, то можно окаменеть. Он чувствовал, что уже начинает каменеть, но от ветра, а потому поднялся со скамейки (резче, чем рассчитывал) и предложил:
- Пойдём?
«Уважаемые посетители! В связи с погодными условиями зоопарк закрывается через 35 минут. Приносим свои извинения».
Она оглянулась на звук, чтобы лучше расслышать объявление.
- Да – тряхнула она головой.
Она мгновенно собрала волосы в хвост (какая-то невероятная ловкость рук, за изяществом которой он никогда не мог поспеть, хотя наблюдал множество раз) и встала.
Они спускались по тропинке, стилизованной под дикий лес – с одного холма на другой. Он не мог отделаться от ощущения невидимых заборов, тщательно спрятанных за зарослями и кустами, а ей просто нравилось.
- У тебя дома есть животные? – доверчиво взглянула она на него.
«Я и есть животное» - хотелось ему ответить, но вслух сказал только:
- У меня нет, но вот у родителей – собака и кот. И попугай. Был когда-то.
- Здорово! – неподдельно восхитилась она.
«Что с тобой не так?» - подумал он.
- У меня – продолжила она – сейчас тоже никого, но вот в детстве… я выросла в деревне у моря. Свиньи, куры, собаки… и лошади, конечно.
- Значит, всё дело в… - зарядил дождь, и он не договорил.
Они побежали, не сговариваясь. «Лесная» тропа скоро кончилась, и они побежали к ближайшему вольеру. Забежав под навес, они перевели дух и только тогда заметили просторный пруд за решётчатым забором, к которому был пристроен опять-таки крытый загон. В загоне нежились больше десятка фламинго, и только несколько ещё стояли снаружи. Смотрители увещевали их пройти внутрь, чтобы тропические птицы не слегли с простудой (или чем они болеют?) Оставшиеся нехотя ковыляли внутрь и только один – чёрный как беззвёздное небо – замер на месте.
Настала его очередь тянуть за рукав:
- Смотри! Он что, альбинос?
- Альбиносы белые – ответила она, закатив глаза.
- Альбинос наоборот? – попытался он глупо пошутить.
Он слишком мало знал о животном мире.
- Чёрный фламинго… - протянула она – никогда таких не видела.
Подгоняемый надсмотрщиками, чёрный устремился вслед за остальными.
«Зоопарк закрывается через 20 минут»
- Надо идти.
И они побежали. Через ветер, через дождь. Она немного отставала. Он бежал далеко не в полную скорость, но она на несколько секунд замешкалась, фотографируя уходящего чёрного фламинго, который вскоре скрылся под крышей со своими сородичами.
- Как думаешь? – она перекрикивала ветер на бегу – его там не обижают?
- А почему должны? – крикнул он в ответ – только потому, что он чёрный?
- Это ведь странно для фламинго!
Да уж. В дикой природе он вряд ли бы выжил.
II. Кодекс, бунтари, безмятежность
Яспер Моргенсен не имел привычки спешить. По своему обыкновению в это время дня он зашёл в трамвай на площади Ильменау. Сложив вымокший до нитки зонт, он осмотрелся. Сесть как всегда негде, но и ехать недалеко. Ближайшие к нему свободные места заняла парочка – парень в кожаной куртке и девушка в зелёной ветровке. Они живо о чём-то говорили, может, даже спорили, но дело было в любом случае не его. Яспер Моргенсен взялся за поручень и поправил спавшую на лоб шляпу.
Возвращаясь к героям первой части, эти двое-то успели на свой трамвай точно так же, как и Яспер Моргенсен. Мне не хватило места сказать, но одна из веток трамвая кончается как раз у зоопарка. Дрожа от ветра и дождя, они запрыгнули в трамвай на конечной, заняли двойное сиденье у окна и продолжили разговор. Нет, не о фламинго. Эта тема была разрешена, пока они стояли под стеклянным навесом остановочного павильона. Она нетерпеливо курила, он нетерпеливо ждал трамвай, а чёрный фламинго был в порядке – так они решили. В любом случае, его больше интересовало другое.
«Девушка с обложки». Проклятье, и об этом не дали договорить. За свои четырнадцать самовынужденных (объяснений пока не просите) свиданий, он уже чётко усвоил – тебя точно, тебя наверняка ждёт именно то, что написано на обложке. Он уже видел набитых дур (в самом прямом смысле), которые не могли связать двух слов, он уже видел одухотворённых пустышек, которые были ещё хуже тем, что прикидывались теми, кем не являлись. С одними он распивал винишко, с другими гулял со стаканом кофе в руке. С каждой из них его ожидало именно то, что было на обложке, но всё это было решительно не то. Сейчас слева от него, у окна, сидела девочка, едва не дрожавшая от холода. Голубые глаза смотрели на проносящиеся машины и высотки, щедро сдабриваемые ливнем, длинные мокрые волосы липли к щекам. Залюбовался он слишком невольно, и, почувствовав взгляд, она резко повернулась:
- Тебе сегодня понравилось?
- Да. Чёрный фламинго был лучшим – сказал он ровно то, что думал.
- А мне больше понравились лошади.
На поворотах скрипело нещадно.
- Тебе далеко ехать?
- До вокзала – ответила она.
Он кивнул.
Яспер Моргенсен к тому моменту ехал с ними уже две остановки. А разговор вовсе и не был горячим. Показалось? Парень вот вообще в прострации.
Парень думал сосредоточенно.
«А чего ждал-то? Чего ждал? Сам написал – что на обложке, то и получаешь. А честно? Честно. Очень честно. Только сюрприза нет никакого. Да и ладно. Я ведь тут не для себя».
Он снова покосился на неё.
«Да, всё дело в обложке».
Он сегодня был на редкость молчалив. Не из стеснения, он лишь не знал, о чём говорить с подобными людьми. Но провести встречу было нужно, чтобы всё прошло честно, без подтасовок, и номер 15 наверняка вошёл в список с легитимностью, которой позавидовали бы, в частности, номера 3 и 11.
Он молчал из соображений совести, а она – лишь потому, что любила животных больше, чем людей. А он её любовь во всей полноте не разделял. Куда уж ему.
Трамвай резко затормозил, и он едва не врезался головой в поручень впереди, а она будто почти и не заметила. Зато Яспер Моргенсен заметил и во второй раз за день потерял свою шляпу. Шляпа упала на колени к женщине, над душой которой он стоял всё время в пути (но именно так это воспринимала лишь она, сам Яспер Моргенсен вовсе не желал занять её место).
Яспер Моргенсен извинился и водрузил головной убор на место.
Машинист вышел из кабины, чтобы осмотреться. Вернулся он уже через несколько секунд:
- Дерево упало на пути – сообщил он всему составу – трамвай дальше не идёт!
Двери синхронно распахнулись, впуская ураган вовнутрь.
Пока они ехали, погода изрядно испортилась. Яспер Моргенсен придержал рукой шляпу и коротко бросил взгляд сначала на дорогу, а потом на странную парочку.
Так. Идти недалеко, зонт наготове. Не раздумывая больше ни секунды, Яспер Моргенсен лихо выскочил из трамвая, раскрыл зонт на лету и приземлился каблуками туфель точно в лужу, нисколько не щадя дорогих брюк.
- Мы дальше не едем – сообщила она ему, убирая волосы с глаз.
- Наружу?
- Да.
И они вновь побежали. Не с такой элегантностью, как Яспер Моргенсен, но лучше так. Он смотрел ей вслед, пока они бежали по тротуару. Она надела для этого свидания зелёную мешковатую куртку, потёртые джинсы, вдребезги убитые кроссовки, но это было именно то, что обещала её обложка. Потому ему даже нравился ливень, вымачивавший их насквозь.
Яспер Моргенсен придерживался иных позиций. Стинг однажды спел следующее:
«A gentleman will walk but never run»
Джентльменский кодекс, своего рода. Яспер Моргенсен считал себя джентльменом, а потому не спеша обходил лужи, укрываясь под своим широкополым чёрным зонтом. Когда мимо него промелькнула чёрно-зелёная парочка, он лишь усмехнулся себе под нос:
«Задор молодости»
Молодым и задорным было больше не до бега. Они приметили широкий навес у какого-то кафе и остановились. Пробежали они достаточно, а ливень и не думал униматься. Ураган уже повалил одно дерево и раскачивал все остальные в округе. Всё, что не было надёжно укреплено снаружи, срочно убиралось вовнутрь. Он глядел на трамвайные пути, скрытые облаками водяной пыли, она снова курила (чёрт знает, как она вообще подожгла эту сигарету, когда вокруг всё настолько пропитано влагой).
Они стояли под навесом у входа в небольшое кафе с широкими окнами. С виду внутри было уютно. Похоже, кофейня или вроде того. Сиденья с мягкими подушками, аккуратные столики, подчистую обитый тёмным деревом интерьер с фотографиями на стенах. Выбирать не приходилось.
- Может, переждём? – он кивнул на витрину.
- Конечно, я как раз хотела предложить – она вытянула руку с сигаретой в сторону вывески.
Кафе называлось «Чёрный фламинго». Почему бы и нет.
III. Чеканные монеты и тепло для отчаянных странников
- Неплохое совпадение, да? – он размешивал сахар в своей чашке кофе.
- Да, неплохое – отозвалась она.
Ей явно было скучно. Она оживала в совершенно непредсказуемые моменты, к которым я не был готов, но именно сейчас, когда мы сидели за столиком в уютной обстановке, а в застеклённое окно хлестал ливень и казалось бы – почему не побеседовать? – она выглядела неприступнее всего за весь день.
Яспер Моргенсен держался кодекса джентльмена до последнего. Туфли вымокли до последнего вместе с брюками, плотный зонт мало спасал от косого ливня, но – «джентльмен не бежит». Именно на таком уровне достоинства Яспер Моргенсен и добрался до «Чёрного фламинго».
- Здравствуйте, господин – поприветствовали его на входе.
Высушившись, переобувшись в запасное и сверившись с текущими делами и записями, Яспер Моргенсен удовлетворённо осмотрелся. Всё здесь его устраивало, а сегодня был в частности особенно хороший день. Из-за непогоды кафе набилось битком публикой, пережидавшей непогоду так же, как и чёрно-зелёная парочка – Яспер Моргенсен приметил их ещё на входе.
Оставалось только не вмешиваться, хотя лучше бы, пожалуй, и помочь – Яспер Моргенсен не гнушался простецкой работы. Джентльмену не пристало просиживать штаны, коль скоро можно оказать услугу ближнему.
- Желаете чего-то ещё? – с безукоризненной улыбкой и подносом в руке он появился у столика чёрно-зелёной парочки.
- Нет… - сказала было девушка.
- Да – отрезал парень – два облепиховых чая, будьте добры.
- Само собой – улыбнулся Яспер Моргенсен и моментально скрылся.
Она уставилась в непонимании.
- Погода не проясняется – он кивнул за окно – я тоже засиживаться не планировал.
- Я не об этом. Что ты сказал сейчас?
- Я сказал, что мне нравится, что ты настоящая – тепло придавало ему сил – не притворяешься, не набиваешь себе цену. «Скромная девочка, которой нравятся лошади и беседы ни о чём», да? – он процитировал её обложку.
- Это да, но тебе-то… не особо интересно было? Со мной, с лошадьми, да и вообще… - она неопределённо указала за окно (молния срубила ещё одно дерево на другой стороне улицы под корень)
- Было… разнообразно.
- То есть?
- Да просто на свидания я никогда в зоопарк не ходил – выпалил он.
- Значит, не понравилось?
- Понравилось, честно. Необычно, но понравилось.
«Просто всё не из интереса к тебе» - хотел он добавить, но вовремя вспомнил, что это сорвёт чистоту эксперимента.
Яспер Моргенсен очень своевременно вернулся с чаем.
- Приятного – откланялся он.
Он помолчал в недоумении.
- А это не тот же мужик, что в трамвае с нами ехал?
- Какой?
- Который чай подал. Ты не видела, наверное. В костюме и шляпе такой, держался у входа за поручень и пялился на нас всю дорогу.
- Да – сказала она – он тут главный.
- Вы знакомы?
- Нет. Но я тут бываю иногда.
- Но… - он обвёл глазами деревянные стены, столики, освещённые потолочными лампами и настенные фотографии – здесь? В «Чёрном фламинго»?
Она кивнула.
- Просто всё совпадение в этом. Мы были в зоопарке, увидели чёрного фламинго и пришли в «Чёрный фламинго». Кстати – она встрепенулась – я успела его заснять!
Фламинго на фотографии, конечно, повернулся задницей, но был без сомнения чёрным.
- Красиво смотрится – согласился он.
- Здесь такая же! – она указала рукой на стену напротив.
Там действительно была фотография чёрного фламинго.
- Вот видишь – он попытался обратить всё в шутку – ему точно не придётся грустить.
Он порывался сказать поминутно, зачем он вообще здесь и зачем всё это ему нужно, но не получалось – она либо слишком скучала, либо была воодушевлена чем-то другим, что касалось его в самой малой степени, и он даже рад был этому.
«Чёрт с ней» - подумал он – «пусть будет просто номер 15».
Яспер Моргенсен появился со своим кассовым чеком как нельзя вовремя.
- Позволите вас рассчитать?
На сей раз кивнули оба.
- Картой можно? – он потянулся к кошельку.
- Сожалею – покачал головой Яспер Моргенсен – у нас в ходу лишь чеканные монеты.
Она махнула рукой:
- Всё в порядке. Десять эрвинов, сдачи не надо.
- Благодарю – Яспер Моргенсен смахнул рукой монеты в кошелёк – хорошего дня!
Они кивнули и вышли из кафе. Буря не унималась, но хотя бы дерево с путей убрали и можно было ехать дальше.
- До вокзала? – спросил он её ещё раз на всякий случай, когда они снова забежали в трамвай.
- До вокзала – подтвердила она.
«Вряд ли увидимся снова. Вряд ли, вряд ли, вряд ли» - он не мог сдержать сожаления, сам не понимая, почему.
Но всё было просто. Настоящими были все обложки. Эта понравилась ему больше. Девочка, которой животные нравились больше, чем люди, но и к людям она была весьма благосклонна.
Она вышла на вокзале, и в глазах его остались лишь зелёные пятна – в цвет её куртки.
В «Чёрном фламинго» рабочий день был тоже кончен. Ясперу Моргенсену очень нравилось, как шли дела в его кафе. Джентльмену бежать не пристало.
IV. Дураки на виражах
И тогда меня вытряхнуло из сна, и снова я, как болезный, поднялся со своей кровати, чтобы чистить зубы, умываться, поминутно ёжась от очень короткого и скудного отопления – ну да ничего, каждое утро так.
Двадцати минут не прошло, а я уже прыгаю на водительское сиденье «Шкоды Октавии». Справа от меня сидит лысый, а мне в эту минуту хочется оказаться на канале “Fake Driving School”, но нет, куда уж мне. Приходится заводиться и ехать. Разумеется, с первого раза ничего не получается.
Здесь это так устроено, что, когда записываешься в школу вождения, в назначенное время за тобой аж домой приезжают и тебе отсюда остаётся только вести машину обозначенное время. Может, где-то и по-другому, но у меня вот так было. Да и есть. Да и не нравилось мне. Зачем начал?
Да и не нравилось мне вчерашнее в том числе. Не разделял я её любви к лошадям. Потому мы и разъехались так быстро по домам. Хотя было бы неплохо, продолжись оно всё как во сне – кафе «Чёрный фламинго», заведующий, разносящий напитки, и всё в этом духе. Но сейчас надо было ехать.
Разумеется, я завёлся не с первого раза. А когда завёлся, то дрожал. И потом подрагивал. Особенно при всяком окрике. Методика обучения, это нормально, да, но чёрт, не могу терпеть окриков.
- Да зачем? – кричал инструктор, когда я снова остановился, где не следовало – трогай!
Я попытался, заглох, и снова попытался, и снова заглох, и потом всё-таки тронулся. Нервничали мы нещадно, а я уж и вообще так, что не описать.
В какой-то момент я снова не вписался в поворот и с трудом вырулил на обочину.
- Твою налево и направо, ну кто так водит, а, ты совсем дурак? В поворот войти не можешь? – прокричал инструктор.
Я убедился, что сзади никого нет, включил аварийки и бросил руль.
- Мужик, ты не охренел ли так разговаривать?
Это, конечно, было ошибкой. Мужик в ту же минуту включил уровень знающего жизнь инструктора, но я о сказанном не пожалел ни на секунду. Я доехал обратно до дома, и этим всё кончилось.
Слёзы ни к чему не приводят, пусть это хотя бы слёзы ярости, но мне-то скрывать нечего, глядя в зеркало. Я умылся. Жаль, на сон времени не было.
Через полтора часа я сидел под строгим взглядом преподавательницы.
- Вас, конечно, в изрядный вираж занесло в попытках нащупать тему теоретической части диплома.
- Но… - начал я.
- Но скажите, чего ради эти художественные вставки?
- То есть? – не понял я.
Она зачитала:
«Высушившись, переобувшись в запасное и сверившись с текущими делами и записями, Яспер Моргенсен удовлетворённо осмотрелся. Всё здесь его устраивало, а сегодня был в частности особенно хороший день. Из-за непогоды кафе набилось битком публикой, пережидавшей непогоду так же, как и чёрно-зелёная парочка – Яспер Моргенсен приметил их ещё на входе».
- Да я ж не ту распечатку принёс! – воскликнул я.
- Вот как – выдохнула она – я ценю ваши художественные навыки, но вы сами понимаете – она отхлебнула чай, густой, словно машинное масло – это не совсем то, что мы обсуждали.
- Я понимаю – кивнул я – всё будет отправлено сегодня же.
- Хорошо, но нам придётся согласовать ещё одну встречу.
- Прошу прощения – смиренно склонил я голову.
Этот университет был крепостью. Каждое очко для итогового профиля нужно было штурмовать. Здесь же игра шла сразу на десять очков.
- Я отправлю нужную версию сегодня же. Я по ошибке отправил вам не тот файл. Прошу прощения – снова извинился я.
- Да, я поняла.
Лучшим в этой истории было то, что у меня действительно был нужный файл. Но, признаюсь перепутал. Благо, не фатально.
Пора раскрыть карты. Девушка, что любит лошадей, номер 15, номер 7, вычеркнутый за необъективностью, и так далее – лишь части моего исследования. Всё, что я делал, я делал не ради любви, но ради науки. Я изучаю социологию и пишу магистерскую работу на тему «Влияние приложений для знакомств на естественный порядок свиданий». Проблема была в том, что этот «естественный порядок» сам профессор Альдерхаген (наш декан) не охарактеризовал бы. Теорию я кой-какую подогнал уже, а
для практической части решил устроить эксперимент: пятьдесят свиданий, пятьдесят девушек. Разных возрастов, интересов, круга увлечений и знакомств. По вечеру на каждую. Вывод был, конечно, уже готов, не замедлите пожаловаться, профессор Альдерхаген, дело за доказательной базой…
Но сегодня я провалился, что на занятии по вождению, что на консультации, но теперь, когда непогода снова поднялась, а я вминал в себя тёплое одеяло, и ничто не могло разлучить нас…
Теперь Яспер Моргенсен был доволен. Он всё-таки задержался после закрытия. Скинул пиджак, засучил рукава рубашки, выпил кофе, засучил рукава ещё раз, с удобством устроился на диване с Моникой, которая работала у них уже пару лет, обхватил руками контроллер и запустил гонку. Они рубились в «Mario Cart» на Nintendo 64 – весьма недурственный раритет, между прочим. Яспер Моргенсен всегда проигрывал, и даже не потому, что кодекс джентльмена предписывал давать даме фору, а лишь потому, что был плох в видеоиграх.
- Ничего не поделать – развёл он руками, вновь придя к финишу последним – в пятницу угощаю я.
- Ты ведь это специально – Моника с улыбкой потянулась к нему.
- Не было такого – Яспер Моргенсен отвернулся от поцелуя – это ты слишком хороша в аркадных развлечениях.
- Может, ещё раунд? – предложила Моника.
- Спасибо, но нет – вежливо отказался Яспер Моргенсен – кофе будешь?
- Ага – сквозь зевок ответила Моника, вальяжно растянувшись на диване.
В комнате для персонала было душно. И ведь не просто так, это наверняка. Дело было к вечеру, а из-за урагана они закрылись раньше. Моника наверняка чего-то ждала. Яспер Моргенсен ослабил воротник рубашки и умылся тут же, в кухонной раковине. Порядок. Кофемашина шумела так, что свои мысли услышать было невозможно, не то что его.
Яспер Моргенсен был готов покляться, что Моника под дождём не промокла, но вернувшись с двумя чашками кофе, он застал её в одном нижнем белье. А ещё Яспер Моргенсен всегда носил с собой «джентльменский набор». Просто так. На всякий случай. Даже несмотря на то, что их обоих ждали дома.
- Не сорвись ты на том вираже, ты бы не проиграл – шептала на ухо Моника.
V. Участь сильных, что глядят в чёрные зеркала
Девушка стояла на краю пропасти. Двенадцать лет назад это было, и тогда ей было двенадцать, так что, во-первых, всё это три по четыре (магия троек!), а во-вторых, речь скорее идёт о девочке. Маленькой и испуганной. Стоящей на подоконнике, глядя вниз на разыгрывающуюся бурю.
И снова выбросило меня из сна. О зелёной куртке утверждать не могу, но сходство несомненное.
Яспер Моргенсен вернулся поздно ночью туда, куда было должно. Жаль, что в глаза без стыда он никому уже взглянуть не мог, но такова была участь джентльмена. Монике было куда проще – она доехала вместе с Яспи, удостоверилась в том, что у неё завтра смена, и легла спать полностью удовлетворённая.
Я вглядывался в самый центр, пытаясь уловить суть. Даже не в центр урагана – я только что записал в дневник снов всё – и кафе «Чёрный фламинго», и Яспера Моргенсена (чёрт знает, откуда только в голову мне пришло это проклятое имя), и собственную неудавшуюся поездку, и девочку на краю подоконника.
- Зер-р-ркала намного интер-р-р-реснее телевизор-р-ра – задумчиво пробормотал фламинго из чёрного зеркала напротив.
Когда я был совсем маленький, я страшно боялся, что экран монитора напротив моей кровати вновь засветится холодным призрачным светом. Мама всегда завешивала его плотной водолазкой, и тогда мне спалось спокойнее, но даже сейчас, лет пятнадцать спустя, я стараюсь не смотреть в чёрные зеркала телевизоров и мониторов, когда засыпаю. Глупо, глупо до безумия.
С заметками в любом случае покончено. Ах да. Проверить приложение. Самое популярное приложение для знакомств, но никто не осмеливается сказать вслух, как оно называется. Новых «матчей» нет. Чёрт с ними. Сегодня был номер «пятнадцать». Для моего исследования нужно пятьдесят. Надо бы сократить количество, иначе в сроки никак не вожмусь. Пятнадцать за пять недель – не серьёзно. Даже с доказательной базой, достойной профессора Альдерхагена. Никак не успею. Решительно никак.
Я упал на кровать и вновь вжался в одеяло. Рядом на полу был стакан размешанного с газировкой вина. Мой психолог (господи, надо же было на такую херотень деньги тратить), посоветовала мне иметь больше впечатлений в реальной жизни, чтобы избавиться от навязчивых снов. Фрау Пескадор, поверьте, их у меня достаточно.
- Но работает это и в обратную сторону – сказала она мне тогда – когда ваша жизнь перегружена впечатлениями, мозг сбрасывает избыточную информацию в подсознательную обработку, и тогда она перед вами в искажённом виде в виде снов.
Хорошо, что я у неё больше трёх раз не был. Шарлатанство! Сплошное! Когда я пьян, мне не снится ничего. Хорошая альтернатива, а стаканов с вином у меня было достаточно.
Девочка смотрелась в чёрное зеркало. Ветер трепал волосы, куртка была ей не по размеру. Мне очень хотелось её защитить, но смотрел я из окна небоскрёба напротив. Я кричал, но звука не было. Я кричал и кричал, а когда она взглянула на меня, стало ясно: душещипательные речи не нужны, геройские прыжки и самопожертвования не нужны – хватит и одной лошади. На секунду я увидел мир её глазами, перед нами промелькнула рисованная лошадь, короткий всплеск тепла, и всё кончилось.
Джованни был жемчужиной для любого работодателя. Человек с пунктуальностью немца, трудолюбием японца, харизмой итальянца и душевностью русского – всё сочеталось в этой душе так хитро, что подчас и не разгадать. «Чёрного фламинго» надлежало открывать в 8:00 ежедневно, и в 7:21 Джованни уже скрипел в замочной скважине ключами.
- Старший управляющий Джованни Лестер на месте! – с гордостью оповестил он пустое и тёмное кафе.
Джованни переоделся и сноровисто навёл порядок, подготовившись к прибытию первых посетителей. Утренняя смена должна быть минут через пятнадцать уже тут как тут, ну а в обязанностях Джованни было по большей части следить, чтобы всё было как по маслу. Через двадцать минут Джованни возглавил утреннюю смену и стал считать томительные часы до прихода Яспи. Наверняка он придёт снова после обеда, не раньше. Имеет право. Но ничего, он, Джованни, его дождётся.
Я проснулся с жутким похмельем. Мне и правда ничего не снилось с того момента, как я спас девочку из небоскрёба, но плата была жестокой. Я заварил кофе и осмотрел кухню. Грязно, холодно, зябко. Хотя нет, не холодно. Август на дворе. Это я спал с открытыми окнами и слегка озяб. Кофе согрел. Я проверил «приложение для знакомств», да чёрт с ним, «Тиндер» оно называется!
Т
И
Н
Д
Е
Р
Стало легче. Но ничего нового там всё равно не было. Я было собрался написать девочке в зелёной куртке с голубыми глазами, чтобы поинтересоваться, как прошёл день, но передумал и набрал Михельского:
- Здоров. Открыт сегодня?
- А то. Как всегда – зевнул он – с 11 утра до часу ночи.
Была суббота, 8 утра. Небо серело, а солёный ветер с моря обещал дождь. План на неделю был выполнен. Ночью мне (почти) ничего не снилось. Чего же желать боле?
Я давно не принимал утренний душ с таким наслаждением. Даже традиционный крепкий утренний кофе казался эффективнее обычного.
Девушка проснулась от позабытого сна. Там всё было как двенадцать лет назад, с той только разницей, что какой-то придурок помешал ей вдоволь насладиться ночным бризом и начал орать что-то про лошадей.
«Но ладно, я и сама должна понимать, как это выглядело. Девочка в ночной рубашке стоит на пороге открытого окна, держась почти ни за что».
- Но я ничего такого не хотела! – сбросила она с себя одеяло, протирая глаза.
Между прочим, лошади на обложке были не для красного словца. По субботам было занятие в конном клубе, которому она не изменяла вот уже двенадцать лет. Лениво собираться туда, но удовольствие в итоге того стоит. Такая выдержка требует известной силы.
Я смывал с себя мыло и остатки похмелья под горячим мылом, как вдруг понял, что не добавил в дневник увиденное ночью. А между тем, Михельскому стоило бы взглянуть. Я смывал с себя мыло, стараясь не забыть ни одной подробности. Такая память требует известной силы.
Джованни Лестер руководил утренней сменой как заправский дирижёр, виртуозно перераспределяя подручных между столиками и кухней, дабы никто не остался обиженным в ожидании своего заказа; дабы сам он не остался не остался обиженным в ожидании Яспера Моргенсена. Такая преданность требует известной силы.
Яспер Моргенсен провёл эту ночь с нелюбимой женщиной. И такое лицемерие требует известной силы.
VI. Энтузиасты всегда в цене
Едва часы пробили половину одиннадцатого, я вышел к Михельскому. Разумеется, выпил перед этим кофе, бутылку пива из запасов холодильника, чтобы наверняка избавиться от остатков похмелья, нацепил чёрную кожаную куртку и вышел в туман. Дурное лето, как ни крути. Где это видано, чтобы в августе, да с утра морось, да +5 на градуснике? Что поделать, у моря живём. Солёный бриз холодил волосы, я шёл вдоль трассы (так получилось, что живу я на отшибе), мимо проносились редкие машины, я проносился мимо кустов и деревьев, срезал через парк, держа курс прямо на магазин Михельского. Михельский был парнем хоть куда – таких ещё поискать, за это вам ручаюсь. Я двадцать раз спрашивал его, на кой чёрт ему держать пивной магазин на окраине города, и все двадцать раз рассудил он мои сомнения резонно: он его не держит, а лишь подрабатывает продавцом, с некоторых пор – лишь полдня по выходным.
Тогда я спросил его: а не жаль убивать половину выходного на это? Так спросил бы всякий, не знавший Михельского хорошо. Вместо ответа он как-то раз показал мне целый ящик микросхем, плат и прочих ещё не спаянных друг с другом приблуд, которые однажды должны были стать его magnum opus – о сути он всегда отказывался рассказывать, но утверждал, что нынешняя подработка подходит как нельзя лучше – полдня толкаешь пиво, другую половину сидишь в подсобке, и никто тебя не трогает. Дома, по его словам, заниматься конструированием было не вариант – жил он в общаге при университете, а там нет-нет да и отвлекут от работы – не та атмосфера. Несмотря на всё это, в «рабочее» время, когда именно Михельский отвечал за магазин, он всегда был рад друзьям.
Я пришёл ровно к открытию. В магазине всё было как всегда – у стен стояли ящики с пивом самых разнообразных сортов, за кассой была полка с сигаретами и разными закусками, в складское помещение дверь тоже была приоткрыта. Говорили, что для циркуляции воздуха. Наверняка врали – что Михельский, что остальные. Пиво-то герметично закрыто, какая циркуляция. Наверняка от паяльных экспериментов Михельского несёт, вот и не закрывают.
Михельский всегда говорил, что родителям его фантазии недоставало – с такой-то фамилией и назвать Михаилом. В остальном он не жаловался, поминал папу с мамой исключительно добрым словом, но просил обращаться к себе лишь по фамилии. Что ж, не проблема.
Михельский был мне рад, и я знал, что он не притворяется. Мне нравилась эта прямота, не только Михельского, но в целом, возвращаясь к «обложкам»
и «Тиндеру» - что выбрал, то и получишь. Я выбрал Михельского, и ещё ни разу не пожалел.
Мы коротко поздоровались, и он было хотел показать мне новую сборку, своего magnum opus, которую он довёл до ума за последнюю неделю, но быстро осёкся, вспомнив, что я не фанат подобных штук – сколь бы человечными они ни были. Мне перед ним даже стыдно стало – я не только ни черта не смыслил в робототехнике, но даже не имел к ней никакого интереса, о чём честно сказал, а вот Михельский всегда старательно просматривал мои манускрипты по собственной воле. Он, конечно, не был экспертом в области литературы, но такая аудитория лучше, чем никакой.
- Опять дурные сны? – невзначай спросил он, перелистывая страницу.
На его прилавке любая вещь магическим образом становилась в момент засаленной.
- Да. Девочка, небоскрёб, «Чёрный фламинго»… вообще без понятия, что за место. Никогда там не был, да и не думаю, что есть такое у нас.
- Поэтому вчера нахерачился?
- Так хоть не снится ничего.
- Боже, ты так говоришь, будто я осуждаю – Михельский щедро отхлебнул из бутылки, за которую две минуты назад сам и уплатил в кассу – каждый борется со своими демонами как может. Нормальное чтиво, но ты сам что с ним делать хочешь?
- Дополнять.
- И?
- И дополнять.
- И доколе?
Я было замялся, но тут пришла идея:
- А хотя бы пока с ней не побываем в этом «Чёрном фламинго» - я потёр лоб, пытаясь сделать вид, что это не от осознания собственной глупости.
- Номер есть её? – буднично поинтересовался Михельский.
- Да.
- Дело за местом – уткнулся он в телефон.
Я отвернулся и выглянул в окно. Сегодня снова пошёл дождь. Ветер выл в дверных щелях.
- Нет таких мест – отозвался через минуту Михельский – «Чёрный фламинго», «Black Flamingo», «Schwarzer Flamingo», как хочешь гугли, нет таких.
- Думаешь, я не пытался?
- А, ну ладно – безразлично ответил он – я так, подсобить хотел.
- На том спасибо.
Он не ответил.
- Слушай – сказал я – с тобой посижу?
- Без проблем – ответил он – но я вниз, если кто войдёт – маякни.
- Окей.
Никого в такую рань в магазине не было, а я всё думал, вернее даже не то что думал – пытался вспомнить место из сна. «Чёрный фламинго». Подмывало написать ей, девушке в зелёной куртке, с которой мы были вчера вместе, но я чётко помню – вышли из зоопарка, доехали до вокзала и дальше по домам, финиш. Как я ни силился, ничего не мог вспомнить.
- Михельский!
- А? – донеслось из подсобки.
- Ты зачем там копаешься вообще?
- Ну как – довольно отозвался он – для себя любимого, да и стажировочка к тому же чтоб не простаивала.
- Да ладно – удивился я – и где стажируешься?
- «ДМЦ»!
- А это что? – я в жизни не слышал о такой организации.
- Расшифровывать не буду, а то ты это в своей писанине упомянешь, а там сам знаешь, цензура не пропустит.
- А что выпускаете хотя бы?
- Всякое – помедлил с ответом Михельский – но ничего криминального, всё для удовольствий.
- А как там оказался?
- У них – с усилием проговорил он, словно разжимая что-то – энтузиасты всегда в
цене!
VII. Датские лабиринты и голландские штурвалы
Усердию Джованни Лестера можно было лишь позавидовать. Но по временам уставал даже он. Сдав утреннюю смену, он раздал указания дневным сменщикам в «Чёрном фламинго» и провалился в короткий сон на диване. Том самом, где прошлым вечером Яспи играл(ся) с Моникой. Впрочем, обо всех этих подробностях Джованни не знал. Сон оковал их бетонной коробкой. Джованни наблюдал как бы сверху и в то же время нигде. Что было важнее, в лабиринте сейчас был заключён Яспер Моргенсен. Яспи.
Бетонный коридор: полтора метра в ширину, два в высоту. Бесконечное множество развилок и номера. Яспер Моргенсен побежал вперёд, до первой развилки. Три прохода: 1,2 и 3.
- Два – раздался голос.
- Всё ясно – Яспер Моргенсен устремился в проход, над которым висела табличка «2».
- Молодец! – возликовал Джованни.
Развилка! 1,2,3,4 - «Quattro!» - раздалось сверху.
Яспер Моргенсен кивнул самому себе и отправился в проход под номером «4».
«Three!» - 3
«Zwei!» - 2
«Uno!» - 1
Его не могли смутить даже «;;»1 и «;»2 - Яспер Моргенсен всегда выбирал безошибочные направления. Джентльмену присуще знание иностранных языков, как-никак.
И всё же Яспер Моргенсен был не в себе. Странная игра, странный дикторский голос, да и почему он мечется в этой бетонной коробке словно подопытная крыса? Стены давили. Он смутно припоминал всё то, что было перед началом. Правила он хорошо помнил. Есть развилки, есть номера на них, есть голос, объявляющий номер верной развилки на случайном языке. Но до этого – тьма. Он на это точно не подписывался. Да и для наказания это выглядело слишком нелепым.
1 5 (кор.)
2 6 (яп.)
Раз так, то…
Яспер Моргенсен выбежал к очередной развилке. Он лишь сейчас понял, что нарушил одно из основных положений кодекса джентльмена: «a gentleman will walk but never run». Что ж, менять что-либо уже поздно, остаётся лишь выбраться из ситуации с честью. Дышать было тяжко, от спёртого воздуха кололо в груди и боку, голос возвестил:
- Семь!
И его осенило.
- Syv! Syv! Syv! – нет ответа.
- Syv!
При всех бесчисленных талантах Джованни Лестера, датского языка он не знал.
Стены бетонной коробки пали, и Яспер Моргенсен прошагал к выходу с достоинством истинного джентльмена, словно и не бежал до этого вовсе.
- Господин Лестер! – пыталась достать его из полусна Моника, пришедшая на дневную смену – господин Моргенсен здесь!
Девушка из параллельного сна оседлала лошадь. Ей под стать. Да, занятия в конном клубе (почему не в лошадином?) только по субботам, долго собираться, долго ехать, но всё ничто, когда ты – всадница, а перед тобой лишь ветер. Деревья и поля проносились мимо со свистом. Она громко смеялась, упиваясь свободой и ведя верную лошадь вдоль реки, навстречу зачинавшемуся дождю, покуда не закололо в груди…
Закололо в груди, и я проснулся в магазине у Михельского. Я не сразу понял, почему. Я уснул, прислонившись к ящику с пивными бутылками, потерял точку опору и теперь вот как оно было, так и есть. Ящик был рассчитан под двенадцать бутылок, но в них часто вставляли больше, покуда доставало места, и на эти бутылки я и опёрся. Бывает. Я стряхнул с себя сон. Что важнее – записать.
- Михельский!
- О, а я думал, ты уснул – откликнулся он из подсобки.
- В том и дело! Где распечатка?
- Да там же, на прилавке.
Она там пролежала от силы час, но выглядела так, словно прошло не меньше. Михельскому решительно ничего нельзя оставлять. Руки у человека
золотые, но всё, что ему не важно по-настоящему, обращается в прах в мгновение ока.
- Нашёл! – крикнул я вниз – карандаш дай!
Через пару секунд красный огрызок пролетел над головой и врезался в стену. Я подобрал карандаш, схватил верхний лист из засаленной стопки и выбежал на улицу. Плохая была идея. Дождь занялся вовсю. Я поставил ногу в проём, закурил и принялся делать заметки на листе свободной рукой.
- Ты ж не куришь – удивился поднявшийся из подсобки Михельский.
- Они с ментолом, деньги в кассе.
- Типа с ментолом не считается?
- Твоя дрочиловка на выходных тут не считается – нервно ответил я.
- Вот попрошу не обижать!
- Извини – я махнул и закончил со своим наброском.
- Так что там было-то? – Михельский закурил прямо в магазине, сев на один из бесчисленных ящиков с пивом.
- То же, что ты уже видел. Девушка, но теперь на коне, во всех смыслах. Смелая, отважная, ветер в лицо, всё нипочём.
- О как – усмехнулся Михельский – всё вчерашняя?
- Вроде как она.
- Хосспаде, да набрал бы её уже, да и дело с концом, чем сны эти по двадцатому кругу гонять – Михельский отхлебнул из початой два часа назад бутылки пива.
- Будто от меня зависит.
- Ну?
- Что «ну?»
- Могу альтернативу предложить, раз так её не хочешь.
- Какую?
- Голландский штурвал – заговорщицки подмигнул он мне.
- Ох, шёл бы ты на хер, Михельский.
И тогда мы рассмеялись так, как давно не бывало.
VIII. Проще, чем ты думаешь.
- Это всё в разы проще, чем ты думаешь – странно хохотнул Михельский, заведя меня в подсобку.
- Слушай, я серьёзно, иди-ка ты подальше со своими пидорскими приколами.
- Не готов, значит?
- Не готов – я пресёк его встречный вопрос – и не буду – цензура ж смотрит!
- Ай, да и чёрт с ней – Михельский потушил сигарету о какую-то плату, валявшуюся на верстаке.
- А она точно бесполезная? – с опаской спросил я.
- Абсолютно – подтвердил Михельский – я на сегодня уже закончил – это так, отбракованный материал.
Я слегка успокоился. Михельский, конечно, тот ещё чудак, но кто не без прикола.
- Так что ты конструируешь? – полюбопытствовал я.
Он помедлил с ответом.
- Только не смейся.
Я развёл руками.
- Идеальный собеседник – выдохнул Михельский, глядя куда-то далеко мимо меня.
- Ну… - ты ж понимаешь, что тот же Гугл всё это смастерил задолго до тебя?
- Да, но ты не понял – глаза Михельского загорелись, словно он понял, как можно впарить доверчивому лоху его эксклюзивное предложение с максимальной выгодой – дело не в форме, а в функционале! Ты что думаешь! ДМЦ всё необходимое давно подогнали, с меня подгонка под модель. Ты по подвалам пошерсти, там ребята точно так же собирают, у кого лучше встанет, тот место и получит. Это тебе не абстрактная пиликалка из смартфона, ну, то есть, да, она, конечно, но в обёртке робота – человеческой женщины! То есть, со всей передачей жестикуляции и движений. Под мужика, конечно, тоже можно подстроить, только тональность голоса надо подкрутить и речевой блок другой поставить…
- Михельский – прервал я его поток мыслей – это так просто не сработает всё равно.
- Ещё как! – с жаром перебил он – я ведь твои записки все не из праздного интереса читал. Ну встретил ты одну, другую, ни с той не получил желаемого, ни с другой…
- А что бы я хотел, по-твоему?
- От них?
- Ну, как – Михельский опять нервно хохотнул – переспать, перепихнуться, впендюрить, всандалить, засадить, воткнуть, прокатить на волосатом мотороллере…
- Хватит синонимов – прервал я его – так к чему тут твои разработки «идеального собеседника»?
- Так в них и дело – в функционале! Форму ДМЦ такую предоставит, что при всём желании не оторваться уже!
- Мужики – прервал нашу полемику голос сверху – есть кто?
- Чёрт! – Михельский понёсся наверх.
Пока он продавал пиво первому покупателю за сегодня, я как-то пытался осмыслить разговор. Михельский, как по мне, не осмысливал ничего. Он давно всё свёл для себя к двум основным инстинктам: быть удовлетворённым и быть понятым. И если с первым было всё ясно, то над вторым нужно было ещё поработать. Да и пусть так. Человек трудится во благо человечества.
- Михельский!
- А? – теперь я был в подсобке, а он кричал вниз.
- Ты вечером тут будешь?
- Куда я денусь – смена до шести вечера, а потом с остальными затусую.
- Тогда я подойду?
- Без проблем.
Мне не особо нравилась вся эта тусовка Михельского, но планов на вечер всё равно не было.
Я не попрощался с Михельским, ведь мы всё равно должны были встретиться вечером, и ушёл ждать автобус. Грозы пока не было, но дождь лил вовсю. Хорошо, что ливнёвки справляются. Я раньше никогда не жил у моря, и всё это было мне в новинку. Хотел бы я побывать здесь летом –
когда тепло и дождей, быть может, хоть чуть-чуть поменьше. А, стоп, сейчас же и так лето. С такой погодой начинаешь забывать. Хотя мне и так нравится.
«Здесь прекрасный баланс серого с зелёным» - думал я, стоя на остановке. Город крупный, дожди почти каждый день, но трава круглый год зелёная. Серый с зелёным. Хорошо, что я тут живу.
На секунду я улыбнулся дождливому небу. Счастливо и дурашливо. Всё это пришлось стереть с лица вместе с приходящим автобусом.
Дома я был уже очень скоро. Готовил обед на прохладной кухне. Мясо в сковородке шипело, а я не мог выбросить из головы разговор с Михельским.
Точно так же не мог выбросить из своей головы сон Яспер Моргенсен. Да, джентльмену не пристало придавать излишнего значения полночным видениям. По своему обыкновению он зашёл в трамвай на площади Ильменау. Сегодня снова шёл дождь, но весьма мелкий, со вчерашним ураганом не сравнить. Утренняя смена уже должна была отработать. Джованни наверняка на месте, с самого утра организовывает всех, Моника тоже наверняка уже там, но к чёрту. Некоторая случайность вчера имела место быть, отрицать не стоит, джентльмену свойственно признавать собственные проступки…
Я сытно пообедал. Приготовить вкусный обед проще, чем ты думаешь, всего-то и нужно: одна луковица, три зубчика чеснока, столовая ложка подсолнечного масла, всё обжарить до золотистости, щедро хлопнуть туда грамм четыреста фарша, обжарить опять-таки до корочки, вкинуть приправу, залить двумястами (соблюдая падежи числительных, как учили!) граммами воды, тушить до готовности, в это время вскипятить литр подсоленной воды и всуропить туда половину пачки (этак грамм триста опять же) макарон. Обед готов. Да и ужин. Да и на завтрашний обед хватит. Люблю кулинарию.
Занятие в конном клубе кончилось. Она изрядно вспотела на скаку, и чёрт побери, сцены в женской душевой после тренировок – это такой отдельной вид фансервиса, что мне, пожалуй, и её, девушку в зелёной куртке с голубыми глазами придётся вычеркнуть из своего списка, дабы не портить чистоту эксперимента. И не будет больше «номера пятнадцать». На это я пойти никак не готов. Сейчас же лучше просто уснуть. Да, ночью я спал изрядно, но плохо…
Мне всё равно снилась всякая дрянь. Сначала она оседлала чёрного фламинго на ипподроме для лошадей, а потом – меня на собственной кровати. Михельский был слишком прав.
IX. Тосты за вечные фантазии и поцелуи любимого мужчины.
- Бахнем! – раздалось на всю улицу.
Пока я готовил обед, кушал и спал (коротко, часа три), Михельский уже успел порядочно накидаться. Это я успел заметить ещё по дороге. Невзирая на автобусы, я прошёл весь путь пешком, сквозь дождь, который, по-видимому, так и не прекращался.
- Здорово – я протиснулся сквозь окружение «товарищей» и хлопнул Михельского по плечу.
- О! – он пьяно воскликнул – вот и ты подошёл!
- На кассе есть кто?
- А ты дохрена владелец?
Михельский был уже ни к чёрту. Я зашёл в магазин.
- Привет – я взял одно «Вестфальское нефильтрованное» - ты же ведь на кассе?
Парень кивнул.
- Отлично, а то Михельский накидался по самое не могу уже.
- Имеет право – отмахнулся парень – его смена всё.
- Я просто заботу проявляю – ответил я.
Я вышел на улицу к остальным.
- Ну вот и ты!
«У Михельского, что, на меня радар стоит?» - подумал я.
- Вот, смотрите! – попытался Михельский представить меня остальным – мой хороший друг и товарищ – пишет весьма интересные истории и… знакомится с девушками… в научных целях!
Они как-то глупо заржали, и я сразу ощутил себя лишним.
- Слышь, что-то херовая шутка вышла – толкнул я в бок Михельского.
- А не так разве? – он искренне оскорбился.
Самый крутой парень из компании Михельского выдвинулся вперёд.
- Братан, а что не так? Ну ты типа потрахаться мастак, а истории для чего пишешь?
- Для универа – скрипнул я зубами.
- Нихера! – гоготнули остальные.
- А я и говорю – Михельский хлопнул меня по спине – он у нас и по той части, и по этой, да и в науку носом зарыться может.
- Короче, бл – я приловчился к общей атмосфере – я вас крайне уважаю, но давайте бахнем, а так мне надо идти уже.
Никто не возражал бахнуть.
- Уже? – подозрительно трезво шепнул мне на ухо Михельский.
- Ну, контингент тут так себе, знаешь ли.
Так просто уйти не получилось. Сначала выпили за знакомство, потом внезапно выяснилось, что у кого-то из компании был день рождения, так что пришлось поднимать традиционный бокал за то, чтобы и член стоял, и деньги были, затем оказалось, что это был день рождения девушки, так что тост про член был как-то не к столу и пришлось пить за неиссякаемую фантазию и творческий успех (она была художницей), и только после этого всего я смог распрощаться со всей компанией и шепнуть напоследок Михельскому, чтобы не валял дурака.
В любом случае, без их общества дышалось много свободнее.
Я зашёл в другой магазинчик, в котором меня никто не знал, взял ещё четыре бутылки «Вестфальского нефильтрованного» и побрёл в сторону Петерсбергского холма.
Джованни Лестер с ног валился, держа на себе работу «Чёрного фламинго». Он коротко поспал в пересменку, но этот сон лишь внёс смятение в его голову. Но было не важно. Что важнее, господин Яспер Моргенсен явился. Элегантен, как всегда. Стряхнул капли дождя с зонта и приподнял шляпу в знак приветствия.
- Добро пожаловать, господин! – все выстроились приветственной струной и Джованни в их числе.
Яспер Моргенсен по своему обыкновению переоделся в сухое и сменил обувь.
- Как прошло? – коротко осведомился он у Джованни.
- Всё в полном порядке, господин – почтительно склонился Джованни – посетителей было не столь много, сколь вчера, но, тем не менее…
- Хорошо, этого хватит – Яспер Моргенсен щёлкнул пальцами – Моника, будь добра, оформи кофе.
- Будет исполнено – отсалютовала Моника и умчалась на кухню.
Его шанс. Джованни нутром чуял, что такое упускать нельзя. Убедившись, что Яспи он покамест не нужен, Джованни помчался вслед за Моникой на кухню. Он мстительно наблюдал за её плавными движениями.
Вскоре Моника налила кофе (конечно же, в особую кружку господина Яспера), изящно пошла в сторону его кабинета, и тут-то Джованни и подставил ей невзначай подножку. Кружка вдребезги разбилась о пол, Моника облилась полностью, а Джованни не замедлил предложить помощь:
- Я всё сделаю. Сиди тут.
Моника лишь кивнула, промокая форменную блузку салфетками от горячего кофе. Горячо, наверняка горячо, хорошо бы бедняжке не обжечься…
Джованни готовил кофе с одному ему известным искусством. Разумеется, имелся и запас любимых чашек Яспера Моргенсена, но Джованни намеренно не стал им пользоваться.
- Идём со мной – бросил Джованни заплаканной Монике, неся поднос с идеально сваренным кофе.
Она кивнула и поднялась.
- Господин – преклонил колено Джованни – ваш кофе. Сожалею, но эта неумеха – он кивнул на Монику – не сумела справиться с порученным ей заданием.
- Хм… всё ясно. Благодарю, Джованни – ответил Яспер Моргенсен без тени злобы. Моника, переоденься и вернись к работе. Джованни, положи одежду в стирку, как только Моника закончит.
- Господин! – возразил Джованни – разве Моника не справится с этим сама?
- Джованни! – повысил голос Яспер Моргенсен.
- Я вас понял – почтительно склонился Джованни.
Джованни был разочарован. Что за дурная девка! Мало того, что не смогла ублажить господина, так ещё в конечном счёте и он, Джованни, вынужден относить её тряпки в стирку! Благо, «Чёрный фламинго» имел свою прачечную – в кафе приходилось стирать часто и много, так что к этому Джованни был готов.
Он не был готов лишь к тому, что за дверью прачечной Яспер Моргенсен будет целовать Монику, словно в последний раз.
X. Не теряй величия, Александр
Я не знаю, да и вероятно никогда не узнаю, сколько длится для женщины один отдельно взятый поцелуй, но, положим, что Моника за этот миг пережила целую вечность. Целую вечность. Целую вечность. Можно перечитать с разными ударениями: смысл изменится.
Это ведь всё было для неё впервые. В рабочее время. Украдкой. Тайком.
И она вспоминала, говоря по-романьонски, «a m'arcord», что даёт нам в переводе на итальянский «io mi ricordo», а попросту, в сухом остатке, да, «Amarcord», как это навеки запечатал в классике Феллини. Отступление пошлое, знаю, но для Моники всё это было не важно.
Она вспоминала, она вспоминала как согласилась впервые встретиться с этим простоватым парнишкой, Алексом. Они встретились на площади, под часами – излюбленное место встреч в городе. Они встретились, глупо и смешно улыбнулись друг другу и пошли играть в настольный теннис. Он был хорош, но она была лучше. Он всё время оставался в дураках, а она проигрывала. Долго это не продлилось. Она позвала его к себе, он сначала даже не понял, куда, но потом осознал, когда они всё шли и шли, а дождь, которого вовсе не предвещалось, начал поливать их головы.
Они остановились под навесом богатого ресторана, но заходить туда было не по размаху их финансов, да и что важнее – не в духе времени.
Он, Алекс, предложил ей доехать на трамвае. Она, Моника, возразила, что здесь буквально пару минут ходьбы, и они смогут добежать короткими перебежками под дождём.
Приятель мой, если ты никогда не бежал под дождём с кем-то, кто тебе небезразличен, то ты и вовсе не жил. Грустно, быть может, но факт.
Они поднялись к ней, на третий этаж. Он был растерян чужой обстановкой и тем, как всё внезапно случилось, она была растеряна тем, что с них обоих на пол капала дождевая вода, а вытереть было нечем.
Потом они пили кофе. Моника спрашивала, Алекс отвечал и наоборот. Моника предложила сыграть, потому что Алекс явно не знал, что делать дальше, ну да бог с Александром, каждый на его месте выпал бы в осадок, по крайней мере любой порядочный дурак, которому сил достаёт на глупые записки, которые только читаются как вменяемая история, а по сути – лишь глупые дневники подростка – выпал бы в осадок…
Но тут Александр увидел её, и всё остальное стало неважным.
Nintendo 64. Редкое издание.
Приятель мой, у тебя ровно два варианта: ты либо родился раньше меня, либо понимаешь в ценности игровых консолей ровно столько же, сколь и я.
Алекс понимал много. Глаза его горели, руки его тряслись. Больше всего в ту минуту он хотел её – игровую консоль, одна из которых по нелепой случайности оказалась у девчонки, что пригласила его домой. Алекс сразу же истребовал разрешения её выкупить, Моника не могла отказать под таким напором, да и всё равно этот хлам пылился на полке целую вечность.
Александр вихрем метнулся к ближайшему банкомату через ливень, снял деньги и вмиг выдал Монике всю сумму на руки наличными.
Он проверил консоль на работоспособность, долго благодарил и расшаркивался, уложил всё в пакет и скрылся восвояси.
Через десять минут Моника стояла на балконе и курила, сжимая в руке две сотни эрвинов. Он лишь купил приставку, а чувство было такое, что он выкупил её саму с потрохами.
Двумя неделями позже она купила себе такую же в интернете – из принципа. Двумя месяцами позже сошлась с тем, кто любил её больше, чем коллекционные предметы. Двумя годами позже впервые пришла в «Чёрный фламинго». И осталась.
У них случилась ссора – совершенно дурацкая ссора, а ливень был такой же, как сейчас, и в совершенно расстроенных чувствах ей встретилась вывеска.
«Чёрный фламинго».
Дни летели. Гостья, посетительница, официантка – просто и буднично, пока в её жизнь не ворвался Яспер Моргенсен. Никто не подозревал. Она старалась, чтобы не подозревали на работе, он старался, чтобы не подозревали в семье. Обоюдный интерес, обоюдное удовольствие.
Моника изрядно наловчилась в видеоиграх, на той самой Nintendo 64. Если не на рабочем месте, если не на диване в комнате для персонала (чёрт, он что, даже простыню из дома брал? Это как-то жутко), то в игре она брала верх всегда. Играть она полюбила. Так получилось.
И сейчас, за дверью прачечной, вминаемая в стену Яспером Моргенсеном, при гуле десятка стиральных машин и во влаге, пропитывавшей всё, она лишь хотела верить, что лишь выиграла в очередной раз.
Джованни Лестер мог рассказать и свою историю, но после проникновенного повествования Моники в ней вряд ли был бы толк.
Она выиграла, он проиграл. Это просто. Он подозревал, боялся верить, но теперь всё было ясно. Джованни Лестер осел на пол, лицом к стене, и вдарил кулаками. Он мог любить его сколько угодно сильно, но чувства Моники были Ясперу Моргенсену ближе и понятнее.
Кто он? Паршивая овца? Белая ворона? Гадкий утёнок? Чёрный фламинго?
Для Джованни всё отзывалось одинаковой болью.
Между тем «Вестфальское нефильтрованное» кончалось. Я благополучно добрался до Петерсбергского холма, только не понимал, почему меня в дождь туда понесло. Пожалуй, захотелось ещё раз взглянуть на город.
Я проверил приложение. Новых оповещений нет.
Чем выше я взбирался по холму, тем больше иссякал мой энтузиазм; казалось, он вытекал вместе с потом. Дурацкая это затея – потеть под дождём, слишком уж я тепло оделся. Но вот я добрался до верха, сел на скамейку, увидел чуть ли не наизусть знакомый городской пейзаж (не забыть, затянутый в дождь) и подумал одно лишь: зачем?
А в этом и была прелесть места, я чётко мог осознавать и не осознавать, что здесь я просижу тридцать-сорок минут, и это моё законное время и место не думать ни о сроках, ни о том, сколько «номеров» мне ещё нужно для окончания проекта, ни о том, что у меня, должно быть, не всё с головой в порядке, раз я принял дождливое и уютное окончание свидания с девушкой в зелёном за сон (по пути сюда я всё вспомнил, всё, действительным сном в этих записях была лишь одна сцена). Я сейчас всё это перечислил и обо всём подумал, но с этого момента и покуда не сойду с места – не буду.
Хорошая всё-таки сегодня погода.
Возвращаться к Александру не особо хочется, но логического конца у его истории пока нет. Дело даже не в кремниевых богах из чипов и микросхем. Они, кстати, на почве этой своей общей веры хорошо были знакомы с Михельским, но каждый служил своим богам по-своему. Хотя, Михельский особым пиететом никогда не отличался и по-простецки называл их увлечение фетишем. И всегда добавлял: «каждый ценит так, как верит». Не знаю, к чему это он.
Они вот в это верили, Моника, к примеру – в любовь. Всё это для них было важными и великими вещами, а я сидел на второй за три дня обзорной площадке над городом, понятия не имея, во что поверить и за что хвататься.
XI. Я за, я даже против
Ох, господа! Неслабо вышло. Благодарю. Порядок полный. Сейчас умылся, выпил кофе. Пришёл в себя. Жаль, только, расходиться скоро нужно. Не беда. Ещё осталось – считал Михельский по часам – минут пятнадцать до закрытия. Спасибо, что пришли. Хотя не приглашал. Но всё равно, спасибо! – вещал Михельский, кофе вновь сменив на пиво.
- А знаете – сказал задумчиво – мне будет не хватать…
- Чего? – не поняли в кругу.
- Всех вас, дискуссий, споров, этой ночи…
- Ты снова перепил?
- Нисколько – головой мотал Михельский.
- Кончай грузить – не позже пятницы засядем вместе снова.
- Ну, тут ты прав.
- Все докурили? Идём тогда. Бывай!
В ночную мглу унёсся строй рукопожатий. Он глянул вслед: тоскливо. Размыло свет фонарный. И дождь смыл на асфальт его браваду.
- Михельский – снизу крик – у вас там всё? Пора бы закрываться.
- У нас там всё – обиженно поправил – не говори так, будто здесь не свой.
- Да двадцать раз, и я им свой, и мне они свои, лишь делали бы кассу.
- Какая мелочность – пробормотал Михельский.
Зашёл обратно. Тоби считал деньги.
- Неплохо вышло.
- Ещё бы, ведь суббота.
- Закончил со своим? – кивнул в подвал.
- Уже почти.
- А конкурс?
- Через неделю.
- Управишься?
- Уже почти готово, говорю.
- Неплохо. Закрываю?
- Да, на сегодня всё – согласен был Михельский.
До станции шёл, как всегда, один, ведь Тоби жил совсем неподалёку. И обезлюдел город, светофоры не горят. Двадцать минут, но хоть не под дождём – спасибо остановке. Михельский сожалел, что я ушёл. Вдвоём мы с ним так тусовались часто в магазине; бывало, даже, с Тоби. Но корешей его субботних не терпел никто. Обидно было Михельскому, должно быть.
Я думал так, но я совсем не знал, что он не обижался совершенно. Однажды, пару месяцев назад, я был на встрече ещё с «номером четыре». Прошло непримечательно. Гуляли. Удачно распрощались: рядом с магазином, точно в смену. Зашёл на пару слов о том, о сём.
- Чем занят был? – он задал мне вопрос.
- Свидание. Уже четвёртый номер.
- И как оно, в «чисто научных целях»?
Проклятая ухмылка.
- И ты, Брут! Чёрт, никто не верит в это.
Он сел на ящик и отхлебнул пивко.
- А кто поверил бы? Всем ясно без того, что совмещаешь ты приятное с полезным: на женских прелестях склепать себе диплом.
- Писать-то буду сам. Завидуй молча. Как социолог в будущем, имею право.
- «…как будущий никто», хотел сказать?
- А сам чем лучше?
- Меня ждёт «ДМЦ».
- С чего ты взял, что попадёшь?
- Я этого достоин.
- А чем докажешь?
- Найду, не беспокойся – кивок в подвал – есть у меня идея.
- Тогда успехов – сказал я – ведь я ж не сволочь – друзей своих не ставить ни во что.
- Не будь ранимым – проворчал Михельский.
- Ну да, ну да – куда мне до твоих компьютерных задротов, что каждую субботу здесь тусят.
Он фыркнул.
- Подколоть хотел? Не вышло. Мы так друг друга и зовём обычно.
- А я и говорю: куда мне? Но послушай – я хитро улыбнулся.
- Чего?
Нелепая пришла тогда мне мысль.
- А сам ты не хотел бы, чтоб я таким же был, своим, одним из вас? Ну там, не знаю, кодер, тестировщик… писать программы, да хоть как ты, в железе ковыряться?
- Да что за бред? – Михельский возмутился – у каждого свой путь, к чему ты это?
- И всё же?
Он в нетерпении ногой взмахнул, да так, что не свалил едва коробку с пустой тарой.
- Ты надоел. Ну хорошо, я за, фантазия прошла, доволен?
- Вполне, хотя мне было б жаль разнообразия. И писанину не носил никто тебе бы.
Михельский считал так же и подумал: «я даже против». Но вслух смолчал.
А правда была в том, что я единственным из всех его друзей не разделял страстей и интересов, что их скрепляли. Так уж вышло. Как в стае розовых чернеющий фламинго. Вот привязался.
Михельский сел в трамвай. День кончен, и теперь пора домой. Продолжит завтра – я-то его знаю. Его мечте неведомы преграды.
Минуты шли, но я не уходил, ещё не время. Ветер ветви рвал, крутя торнадо зелёных мокрых листьев. Один прилип к щеке. Куда пойти? Домой не хочется, но мне и тут нельзя. Пройдусь, пожалуй, длинным я путём, вдоль линии трамвая (возможно, как раз там сейчас Михельский), дойду до церкви и поверну обратно. А там и к дому добрый час пути.
Минуты вышли, я поднялся со скамьи. Пусть льёт сегодня, как в последний раз. Тем более, он точно не последний.
День кончен, и теперь пора домой. Ночь начиналась, и я был с ней един.
XII. Пластиковое влечение бесстыжего разума
С точки зрения Яспера Моргенсена ситуация выглядела отвратительно. Он не знал, сколько времени наблюдал за ними Джованни и что именно видел, но, когда краем глаза заметил в щели приоткрытой двери его полное страдания лицо, отпрянул от Моники как ошпаренный.
С точки зрения Моники ситуация чувствовалась безумно странно. Надо понимать, что это был далеко не первый и не самый интимный момент её близости с Яспером Моргенсеном за последний год. Но спонтанность момента свела её с ума, и, когда Яспер Моргенсен внезапно отскочил (кипятком, что ли, окатило?), она ещё несколько секунд смотрела на него ошалелым взглядом, не в силах сказать ни слова.
У Джованни Лестера никакой точки зрения не было. Когда он понял, что его обнаружили, он лишь подгрёб к себе испачканную форму Моники, прополз вверх спиной по стене, словно в обратной перемотке, и на негнущихся ногах прошёл к свободной стиральной машине, глядя строго перед собой.
- Я… - попыталась что-то сказать Моника.
Джованни не отреагировал, лишь засыпал порошок в отсек и захлопнул крышку машины, а Яспер Моргенсен резвым шагом вышел из прачечной, сбежав с поля боя и заодно изменив кодексу джентльмена.
С высоты своего жизненного опыта (в количественном измерении раза в два больше, чем у Моники) Яспер Моргенсен позволял себе делить собственную жизнь от рождения и по сегодняшний день на три периода: смирение навязанное, смирение потерянное и смирение обретённое. Детство себе представить нетрудно: небольшая датская деревушка, добропорядочная христианская семья самых строгих нравов и порядков воспитания. Многолетнее безудержное обуздание привело к тому, что о годах своей копенгагенской молодости Яспер Моргенсен без стыда вспоминать не мог, впрочем, и в них не было ничего такого, чего нельзя было бы себе представить.
Как и миллионы до него, смирение Яспер Моргенсен обрёл в любви, разве что христианскую этику сменил на более современный, как ему казалось, «кодекс джентльмена». Стал солидным и уважаемым владельцем «Чёрного фламинго», зажил в целом спокойно и без приключений, а потом – да: Моника, поздние смены, ещё более поздние смены, завалы на работе… понятная и простая история. И закономерный прокол, к которому стоит быть готовым каждому на месте Яспера Моргенсена.
Он же сбежал. «Господин!» - раздавались удивлённые возгласы помощников и официантов – «Что произошло?» Он никому ничего не ответил, выскочил из кафе, хлопнув дверью и прислонился спиной к кирпичной стене, рубашка намокла вмиг и прилипла к телу. Он набрал дождевой воды в руки и умыл лицо. Его пробрала дрожь.
Однажды он уже бежал подобным образом. Всё было иначе, но не менее стыдно. Студентом он любил университетские культурные фестивали – видел себя актёром первой величины или рок-звездой, не иначе. Нет, речь не о том, что такой мечты трудно достигнуть, всё дело было в поэме. «Вопль» Гинзберга, который не сказать, что на пике популярности был, но в душу двадцатилетнему бунтарю Яспи запал крепко, он выучил наизусть. Потом поражался сам, но тогда смог. Решил блеснуть на сцене.
Он дошёл до строчки «кто всерьёз протестуя, перевернул лишь один символичный стол для пинг-понга…», а дальше не смог. Без шансов. Null, nada, nichts. Он прекрасно помнил текст и никогда не страдал страхом сцены, но целых двадцать секунд пытался вдохнуть и трясся, выпучив глаза, словно рыба без воды. Озадаченный шёпот в зрительном зале перерос в гул, и тогда Яспи сошёл – нет, сбежал со сцены, буквально выбив дверь за кулисами, которая вела наружу. В тот день на нём тоже была рубашка, тоже шёл дождь, а кирпичная стена была такой же мокрой и холодной.
Яспи влекло к сцене. В своём сознании он без труда заводил одним свои присутствием стадионы, приковывал взгляды миллионов к экрану бесчисленными образами и перевоплощениями, и не сказать, что споткнулся на первом шаге за пределами своих фантазий, и не сказать что в тот день на сцену вышел бунтарь Яспи, а сошёл с неё прибитый позором Яспер Моргенсен – нельзя было сказать всего этого, но с того дня внимание миллионов – да хотя бы сотен или даже десятков – предстало перед ним пластиковой пустышкой, не стоившей и двух эрвинов.
Сегодня был только один зритель. Только один зритель и больше двух десятков лет между этими днями, но побег получился не менее нелепым. Яспер Моргенсен спиной чувствовал любопытство подчинённых, которые наверняка сейчас уставились в окна, ища его взглядом. Яспер Моргенсен прилип к мокрой стене словно кусок бумаги.
Джованни Лестер варил себе кофе за стойкой. Из всех достоинств его подвела именно неукоснительная приверженность рабочей этике. Да, он подозревал, нет, не всерьёз, скорее в шутку, да, он намеренно подставил подножку Монике, но это было лишь желанием стереть довольную улыбку с её лица любой ценой, больше ничего… Значит, оно того стоило? Неправда.
Джованни Лестер был способен на мелкие подлости, но надо понимать – в виде злорадства или в азарте борьбы, исход которой ещё не ясен – о каком бы виде соревнования речь не шла. Поражения он принимать умел. Таким как он, без этого навыка не выжить.
Для Яспера Моргенсена ничего не менялось. Когда появляются зрители, искренность рушится. То, что было только их с Моникой делом – только их, вне зависимости от тысяч обстоятельств внешнего мира – только их делом, по крайней мере таким, как его представлял себе Яспер Моргенсен в своей голове – всё рухнуло. Да, наверное, подлинность не терпит аудитории. Да, наверное, он не до конца понимал реальность происходящего. Прямо как в той научной теории, которую сейчас модно лепить куда ни попадя – в отсутствие наблюдателя нельзя с уверенностью утверждать о реальности события. Он не знал, как всё воспринимала Моника, но не мог заставить себя даже вернуться в кафе.
Возвращаться не пришлось – она вышла сама.
Что до меня, то я давно уже спустился с холма и шёл намеченным маршрутом вдоль трамвайных путей к церкви. Мимо проехал трамвай – возможно, там как раз ехал Михельский, я не рассмотрел. Я дошёл уже почти до самой церкви, когда увидел чуть вдалеке за стеной дождя одинокую фигуру в свете фонаря – какой-то мужик, возможно, в расстроенных чувствах, прислонился к стене. Странно. Я подошёл ближе, но он не обратил никакого внимания. Я замедлил шаг. Дверь передо мной распахнулась и оттуда стремительно вышла девушка. На секунду она повернулась к нам, и я отчётливо разглядел её лицо.
«Номер пятнадцать». Любительница лошадей, природы и животных. Волосы мокрые и липли к щекам, как и в тот день. Зелёная куртка, только теперь она держала её в руках, а на ней почему-то была форма официантки. Она очень спешила, даже не переоделась. Она здесь работает? Я взглянул на витрины, потом на вывеску и всё понял. Она не просто «здесь» работает. Она работает в «Чёрном фламинго».
Девушка взглянула на меня, потом на мужика. Мне казалось, что с ней явно что-то случилось, и теперь она всеми силами старается держать лицо. Через миг она отвернулась и быстро ушла прочь, надевая на ходу куртку. Мужик было отлип от стены – должно быть, хотел пойти за ней, но наконец заметил меня, осёкся и снова прилип к стене.
Я решил не идти к церкви и развернуться здесь же, не идти в ту же сторону, что и она, чтобы этот тип чего не заподозрил. Меня всё это не касалось. Но по старой дурной традиции я вмешался.
XIII. Город, что смотрит на нас свысока
Мало того, что всё это меня не касалось, так я ещё и правило «чистоты эксперимента» нарушил, которое гласило: не встречаться с «номерами» больше одного раза, чтобы не нарушать «научную объективность». К счастью, после первого же свидания интерес ко мне обычно пропадал, за парой редких исключений – тогда я ссылался на занятость, проворачивал этот трюк пару раз подряд и этим всё кончалось. Но эта ночная встреча была слишком внезапной, и я на следующий день из любопытства откопал позабытый телефон «номера пятнадцать», поколебался, но всё же предложил встретиться. Она неожиданно легко согласилась и предложила понедельник.
Ураган, бушевавший все выходные, наконец оставил наш маленький городок, а вместе с ним – поваленные деревья, вырванные кусты и столько веток, что хватило бы на обогрев небольшого дома на пару месяцев, не будь они насквозь сырыми. Мы встретились на главной площади у часов. Она уже не выглядела скромной девочкой не от мира сего, хотя и была по-прежнему немногословной. Мне удалось её немного разговорить. Оказывается, это гораздо проще, когда встречаешься с человеком, а не с набором данных для статистического анализа. С того дня я стал называть её Моникой.
Моника рассказала мне о многом, но прежде всего – о «Чёрном фламинго». Да, она действительно там работала, а с её слов, в ту неловкую ночь она повздорила с управляющим и это стало последней каплей. На следующий день она уволилась и не жалела – говорит, платили мало даже для официантки, да и атмосфера в коллективе была ужасной.
- Тогда почему мы в тот день пошли туда? – спросил я.
- Помнишь, какая погода была? – выбора не было.
- Хорошо, а почему тогда никто не подал виду, что вы знакомы?
Я вспомнил, что за исключением того мужика, который нас обслуживал лично и, по-видимому, был управляющим, а в ту ночь прилип спиной к стене, все вели себя как обычно.
- Правила заведения. Если сотрудник приходит в качестве клиента в нерабочее время, его обслуживают как обычного клиента. По-моему, это удобно.
Я согласился.
После того дня мы ещё несколько раз встречались с Моникой. Гуляли, выпивали, даже как-то сходили сыграть в настольный теннис, а однажды она пригласила меня к себе домой. Я не знал, что из этого выйдет, хотя смутно догадывался, и честно рассказал ей про всё – про мой диплом, про эксперимент, про «номера» и про то, что она и сама изначально была лишь «номером пятнадцать». Я не питал к ней особых чувств – ни пластиковых, ни настоящих, но честно сказал, что из всех «номеров» она оказалась самой интересной.
Это очень её обрадовало. Мы сидели у неё дома, пили чай и играли в Nintendo 64 (и где только она раздобыла такой раритет?). После нескольких партий повисла длинная и странная пауза, и я решил, что это подходящий момент, чтобы выложить всё как есть. Да, это очень её обрадовало. Она ответила, что рада, что всё сложилось именно так, что у неё совсем нет друзей, а теперь, когда она уволилась, так и вовсе поговорить толком не с кем. Говорила, что ей нужен лишь друг. Нам обоим нравилось, когда вещи и ситуации оборачивались просто. Да и кому бы не понравилось? Вечер откровений закончился тем, что город, по улицам которого я возвращался домой пешком, ослабил свою хватку.
Каждая наша встреча начиналась или заканчивалась на холме, а иногда мы поднимались туда по пути. Тот самый холм со смотровой площадкой, на которой я сидел субботней ураганной ночью. Мне нравилось, что при всей романтичности обстановки в этом не было ни грамма романтики.
Я не забывал заходить и к Михельскому. Он рад был меня видеть, но я видел, что ему не до меня – сначала он доводил свой конкурсный проект до совершенства, потом позвонил мне и сказал, что провалился с треском и его стажировка окончена, а когда я пришёл к нему в магазин через пару дней после, он встретил меня взглядом, решимость которого могла гнуть стальные листы пополам. Он заявил, что в следующий раз непременно возьмёт своё, а если всё-таки не возьмёт, то менеджеры «ДМЦ» до крови себе будут кусать локти, что недооценили такое светило инженерии. Всем бы таких друзей, как Михельский. Мне казалось, что его решимость, а скорее даже жажда созидания, передаётся и мне, и в одну из наших встреч с Моникой, когда мы по обыкновению вели какую-то пустяковую беседу на смотровой площадке холма, ко мне пришла идея. Я сказал, что несколько дней буду недоступен (хотя мы и так встречались далеко не каждый день), попрощался раньше обычного, купил еды на несколько дней вперёд, заперся дома и принялся за дело.
Через четыре дня рукопись была готова. Немного досадно было, что я не прикладывал такое усердие к диплому, но сейчас мне было необходимо
написать об этом. Я изменил имена, приукрасил обстоятельства и в целом присочинил ещё много всего. Решил не трогать Михельского, который обычно был моим первым (и зачастую единственным) судьёй, и при следующей встрече протянул стопку листов Монике. Она удивилась, но обещала прочесть. Долго ждать не пришлось.
Договорились мы, как всегда, встретиться на холме. День был на редкость солнечный, с лёгким ветерком. Когда я пришёл, она уже сидела на скамейке и первым делом вместо приветствия вернула мне рукопись. Я сел рядом. Больше она не сказала ничего, глядя вдаль на серые высотки и щурясь от солнца.
- Ты прочла? – настороженно спросил я после пары минут молчания.
- Да.
- И? Что скажешь?
Она повернулась.
- Фантазия незаурядная у тебя. А так – противно.
И отвернулась.
Критика меня не смущала, тот же Михельский был далеко не самым благосклонным читателем, но «противно»? Я был сбит с толку.
- Не объяснишь подробнее?
- Просто противно – ответила она, не поворачиваясь лицом – читать противно, как ты жалеешь себя из-за надуманных поводов для грусти, ноешь, жуёшь сопли, шатаешься по ночам чёрт знает где. Выбил себе такую классную тему для диплома, с девчонками тусуешься постоянно, а ещё чем-то недоволен… да и друг у тебя такой хороший есть… эх. Даже чёрный этот фламинго несчастный – и тот приятнее тебя. Он хотя бы не накручивает себе исключительности и не переживает из-за того, что чёрный, а живёт себе своей жизнью.
- Куда уж ему, с его-то мозгами…
Она бросила на меня укоризненный взгляд:
- Опять оправдываешься?
Я не ответил.
- Да и Яспер Моргенсен этот – сущий мальчишка в теле взрослого мужика. В общем – подвела она итог – всё это очень интересно, но я пойду.
Моника встала и взглянула на меня в последний раз с подобием жалостливой улыбки:
- Взрослеть пора, парень.
Она ушла, не прощаясь. Силуэт в зелёной куртке удалялся, волосы развевались на ветру. Лучи солнца ослепительно отражались от начищенных стёкол небоскрёбов. Ветер неспешно шумел листьями. Хорошая погода.
Она смотрела на меня свысока, я смотрел свысока на город. Город смотрел свысока на нас всех.
Я снова оглянулся ей вслед. В конечном счёте Моника была права.
Когда я это осознал, я больше не смог сдерживать громкий смех.
Билефельд, февраль 2020 г.