Никодим Никонорович состоял на службе управления охотоведения, был егерем в тайге. Жил он далеко от людей, не любил шума. Охотский район Хабаровского края его потребность в тишине удовлетворял полностью. Да и не стремился он в рабочий поселок Охотск. А что: хозяйство свое, жизнь налажена, охота кормит отменного стрелка, а если понадобятся дары цивилизации, лекарства или запчасть какая-то в дом, так он всё равно мотается к телеграфу каждый месяц в рабочий поселок. Дом его никогда не пустовал: то исследователи-краеведы заходят, то члены географического общества-картографы заглянут, то геологи, то ученые. Много разного люда захаживало. Много интересного он от них узнал, о реках и горах этой местности, о новых названиях и трудностях, с которыми приходится редким птицам бороться, о вымирании особых елей в связи с изменением климата, о Шантарских островах, не исследованных и поныне… Любил Никодим слушать, чем мир наполнен. Про древность этого края и про раскопки особенно любил хозяин дома узнавать. Говорили ученые-археологи, что древние цивилизации населяли эти места, рассказывали о династиях и культуре тех племен. Всё это Никодиму было дороже разговоров о больших городах и глобализации. Ученые поживут и уедут, кто домой, кто на базу к себе, а он остается. Любит тайгу – жить без нее не может. Да и куда тут уедешь, хозяйство у него большое, плюс ответственность за лес немалая. Дом его находился неподалеку реки Улья, которая замерзает в октябре и остается под ледяным покровом до конца апреля. Впадает она в Охотское море и является местом нереста лососевых рыб: семга, горбуша, кета, нерка, кижуч и многие другие радовали сети егеря. Любил он эти края, а Тайга в ответ его одаривала и ягодами, и грибами. Зима, правда, лютая, но характер ее хозяин одинокого дома знал и любил.
Никодим Никонорович на самом деле не был уроженцем сурового края. Таежный егерь был родом из жаркого Казахстана и хорошо знал о своем монгольском происхождении, но с родителями ему жить не пришлось: в три года его в детский дом отдала родная мать. А через пять лет на санях во двор приюта для сирот заехал Никанор Колистратович с супругой Ольгой Матвеевной, оба розовощекие с баранками на шее и прибаутками на устах. Посадили детишек в сани, да и увезли в свой дом на отшибе. Его не одного забрали, а с ребятами: семь мальчиков и пять девочек сидели в санях, он был тринадцатым. Эге-гей! Погонял собак, впряженных в сани, Никанор Колистратович. И они весело мчали ребят в тайгу, к новому дому. Каждому Ольга Матвеевна вручила баранку, а по приезду в дом накормила кашей и напоила чаем. Хорошо получалось, вроде и вырвали его с корнем от того места, к которому успел прирасти за пять лет, но всё же не так болезненно прошла пересадка его тела в новые условия, с ним же были его старые знакомые – еще двенадцать ребят.
В 1941-м году, узнав о войне, он сбежал из дома. Ему хотелось увидеть мир и проявить себя не в забое пушного зверя и заготовке продуктов на зиму, а где-то вдалеке от родного края, где заводы и шахты, электростанции и телефоны, где есть большие города и цивилизация. Не хотел Никодим идти по намеченному для него приемными родителями пути. Ему как раз исполнилось четырнатдцать лет в тот год. Сбежать-то он сбежал, но вот до фронтов не дошел, поскитался по стране, посмотрел на жизнь, на людей, на нравы и интересы. На поезда и вокзалы, на горе человеческое и неискренность – и вспомнил о доме родительском. Вернулся в тайгу в 1945 году, а дома никого не застал: ни хозяйства, ни семь братьев, ни пять сестер, ни родителей – все исчезли. Ищи-свищи ветра в поле. Где они да что с ними? Ни родни, ни соседей. Хутор отдельный – хоть волком вой, никто не услышит. Он вспоминал, как оставшись сам, не имея ничего кроме отцовского ружья, найденного в сене, и нескольких патронов, пытался подстрелить зайца и распознать его по следам. Правда, ему в те годы повезло: из стройбата бежали двое бывших заключенных. Они прорывались в Китай, видимо, заблудившиеся в тайге, и зимовали в его доме, топили печь, рубили дрова, убивали животных и не гнали от стола сироту. Везением это сложно назвать, если не быть на краю гибели и голода в послевоенные годы.
А после войны в 1957 году его назначили на должность егеря приказом начальника управления охотоведения СССР. Как это случилось? Да просто. Одним вечером к Никодиму в дом постучал человек с бородой. «Археолог», – подумал Никодим, – «или очередной золотоискатель». Разбойники сюда не заходили, браконьеры обходили его дом стороной, но для порядка хозяин всегда держал при себе ружье, за которое и взялся тем вечером.
– Эй, хозяин, – обратился бородатый человек к Никодиму, – я по делу, ты ружье-то положи. Не смотри, что я сам с оружием, у меня разговор есть, говорят, ты лес хорошо знаешь, тропы звериные да топи здешние?
– Живу я здесь, – ответил Никодим, вставая с кресла, что стояло подле печи, но оружие из рук не выпустил. – Ты ружьишко-то в прихожей оставь, за дверью, а сам заходи, коли разговор хороший у тебя. Я гостям рад всегда.
Гость оказался охотником. Ему в рабочем поселке про этот хутор рассказали. И он прямиком к Никодиму направился, говорил о том, что нужны такие люди науке. Места эти не изведанные, много всего в тайге полезного есть для страны, природа здесь дивная, богатая. А местности никто не знает, кроме коренных жителей, а грамоте-то они не обучены. Вот и предложил гость ему егерем стать. И Никодим не отказался, тем более, ничего менять-то в жизни не требовалось: так же в лес ходи, следи за кормушками, которые он построил, чтобы животные не голодали зимой, следы отличай, дыши тайгой Дальневосточной, одним словом. Телеграфировать, правда, нужно было каждый месяц о происходящем, но за это ему гость обещал начисления денежное на какую-то книжку. Не деньги завлекли Никодима в егерьство, а значимость. Наконец-то и его дело имеет вес. Не просто жизнь в тайге, а работа, нужная государству.
У Никодима Никоноровича имелась жена, не для порядку, а потому что любил он ее. Да и как тут без любви-то? Можно и с ума сойти, если не милы друг другу супруги. Жену звали Авдотья Павловна, хозяйка хорошая и жена любящая. Всё в ее ручках спорилось, хозяйство вела умело. Родилась в этих местах, ее родители когда-то давно приехали сюда с царской экспедицией, да так здесь и остались – вернуться в столицу было делом долгим, можно и не доехать, а за годы жизни они привыкли к здешним краям. Учеными они не были, только хозяйство вели.
Все дары тайги жена Никодима Никоноровича любила и умела сохранить на зиму. Вежлива была с лесом, что особенно нравилось хозяину дома: ни листочка не обломает, ни зря животинку не обидит. Хорошую жену ему боги подарили. Он всегда обращался к двум богам: и к Аллаху, и к христианскому Богу. Хозяйство в тайге у Никанора Колистратовича имелось огромное: и птица, и звери в клетках сидели, козы, коровы, свиньи. Как только его приемные родители сами и управлялись раньше!? Частенько Никодим вспоминал годы проведенные с ними. Всем детям давали работу: кто клетки чистил, кто готовил, дрова рубили, носили воду, топили печь. Кто постарше, ходили на охоту и капканы расставлять, те, что помладше, сидели дома. Всему, что знали, хозяева обучали ребят, не скупились, помощников растили себе на старость. Только вот Никодиму не хотелось такой жизни. Все спали по лавкам, а ели из большого теплого чугунка, такого тяжелого, что Ольга Матвеевна и поднять-то не могла. Сами обитатели тайги детей не заимели к сорока годам. Вот и обзавелись сразу чертовой дюжиной из дома для сирот. Хотя Никодим не был сиротой. У него была мама! Ее звали Айбала, а его Нурсеит, на что, подумав, хозяин дома с самоваром в руках громко сказал:
– Я это никогда не заучу, Оленька, – обратился он к жене. – Нурсеит по-нашему – это как?
И жена, стоя у плиты и помешивая кашу в огромном казане, прокричала:
– Никодим, наверное.
Так он и стал Никодимом. Нурсеит не обижался, Ольга Матвеевна была отличной хозяйкой, про Бога всем ребятам рассказывала, про математику. Дала книгу ему и Дашке, растрепанной маленькой девчонке, как хозяйка говорила: «они самые способные». Остальные тоже сидели рядом, после работы вечерами, но ничего не понимали. Хозяйка занималась образованием детей. Она научила их писать, читать и складывать в уме, а также таблицу умножения все освоили: кто-то хуже, кто-то лучше. Дашку Никодим дергал за косы, «почему это девчонка учится не хуже меня», – думал он. К дому не раз подходили волки, и даже медведя ребята увидели в ту зиму. Водились тигры, но пока еще встретить их Никодиму не удавалось. Не нравилась ему жизнь в этом доме изначально. То курицу забей, то ружье почисти, то за водой, то в подвал – и так целый день. Решил он сбежать, но в первый раз не сложилось, потом снова пытался. Но куда? Тайга кругом.
– Ах, мятежная твоя татарская душа, – говорил в сердцах Никанор Колистратович, вытаскивая Никодима то из ловушки на волка, то из болота. Он был добрым человеком, терпеливым. Ждал, когда сам мальчонка образумится. «Но я всё равно убегу», – думал приемный сын, и убежал-таки в 1941– м году. Правда, вот таких хороших людей, как приемные родители, нигде больше не встретил, решил вернуться, но никого не застал. Бегать он еще в приюте любил, думал, маму найдет, если сбежать. Пока ему не объяснили, что мама отдала его в этот детский дом, потому что была больна, и скорее всего, ее уже нет в живых.
В двадцать один год, Никодим женился на молоденькой девушке из рабочего поселка Охотск. Хорошая пара, да вот родня ее не была счастлива от этого брака. Куда девочку отдают? Хотя тут не до жиру. Самим бы прокормится после войны. А жених охотой занят и рыбалкой – найдут свое место в жизни. Главное, чтобы жена при толковом муже была, сказал матушке Павел Арсеньевич, батюшка Авдотьи. На том и порешили, свадьбу в деревне отыграли, а после молодые в тайгу ушли к Никодиму в дом. Авдотья чем-то на Ольгу Матвеевну похожа: красивая, с косою под платком, статная и веселая, каждое утро с песней завтрак готовит, вечером носочки вяжет, кошке сказку рассказывает про края здешние да про золотоискателей, про клад, что в земле их Бог оставил, и про зверей диковинных, что в лесах здешних водятся. А Никодим лежит и слушает сказки, будто ему и дела нет, а сам-то понимает, что она не с кошкой, а с ним разговаривает. Так прошло немного времени, и родился у них первый сын в 1953-м году, весной, только снег начал сходить. Прошло четыре года – и вот второй ребенок. Как раз в этом году и пришло назначение, на должность егеря в тайге. Никодим от удовольствия руки потирал: «Хорошо, что мальчики родились, будет кому дело передать и знания, как бы пацаны за наследство драться не начали, что ж это теперь – новый дом строить?»
Но строить ничего не пришлось, в десять лет первенца отдали в интернат в округе, чтобы подучить по всем наукам, немного погодя и второго ждала та же участь, на этом настояла Авдотья Павловна. И имена мальчишкам она выбирала. Никодим, хотел их назвать старинными казашьими именами, но нет: Дима и Олег. «Пусть», – думал Никодим. – «Может, проще по русской земле ходить с русским именем», хотя мальчишки были как две капли похожи на него. Казахи наполовину. С природой не поспоришь, что сказать. Прошли годы, мальчики уехали по столицам учиться: Дима в Москву, в медицинский институт поступил, Олег в Ленинграде в Нахимовское. К пятидесяти годам Никодим понял, что дети уже не вернутся домой, учебные заведения закончены, и работать они по распределению отправились совсем не в тайгу. Гордость родительская, да и только.
– Но ведь гордость она как, – думал Никодим, – это когда есть кому рассказать, соседям похвастать, коллегам растрепать, а если ты егерь, живущий на краю географии, какая тут кичливость. Волки послушают? Это если бы я сына при себе оставил, а он мое дело перенял, вот это бы была гордость.
Авдотья Павловна занималась всё тем же, что и раньше: готовила, по хозяйству крутилась, как белка в колесе весь день. Собака имелась в хозяйстве. В выборе клички Никодим был неумолим: как хозяйка не настаивала на том, что кобеля нужно назвать Шарик или Малыш, но его назвали Алтын, как хотел хозяин. Ведь Алтын – не простая собака, а найденная в тайге, как самородок. Очень забавная, она ни на секунду не отходила от своего хозяина. Иногда даже хозяйка его побаивалась – рычал и выл на луну. «Антихрист» величала его Авдотья, «мусульманский негодник» – и пыталась отнять свой тапок: – «иго татарское, отдай». Но он не отдавал. И жевал ее мягкие лапти.
Одним летним днем, было это в 1977 году, Никодим возвращался с доклада полугодового о проделанной работе. Для него в городе даже селекторную связь установили, стал он важным человеком в этих местах. Направляют к нему на практику студентов Иркутского университета, по охотоведению, консультирует Никодим, геологам место жительства предоставляет. Иногда писатели у него останавливались, про колорит местности он им ведал, а жена его небылицы местных народов. А еще зоологи, орнитологи и серпентологи. Кого только не повидал спрятанный от мира дом Никодима.
И на обратном пути домой, а ездил он теперь на казенной машине, егерь чуть не наехал на сверток, лежавший на дороге. Решил выйти посмотреть, что за странности творятся в его угодьях: туда ехал – ничего не видел. А ведь по этой дороге и за неделю-то ни одна душа не пройдет. А тут вот штука новая появилась. Он недалеко отъехал от поселка, успех на селекторном совещании и его доклад про дальневосточного полоза, близкого родственника удава, еще тешил его мужское самолюбие. Но вот тебе и раз. А перед ним на земле восточной тайги лежит дитя.
– Это что ж такое делается, спаси и сохрани Аллах, – и Никодим перекрестился. Матери рядом нет. Что ж его тут бросили? Ребенок славянской наружности, не местных народов, это точно. Вот и дела. Первой мыслью было ехать опять в поселок, мать искать. А потом решил Никодим домой ребенка отвезти. «Если и найдется его мать, что будет? – думал он, давя на педаль газа. – Она его снова выкинет, а может так случиться, что там, куда он после этого попадет, и не помогут малышу, а я вот помогу». Мальчишка замерз и еле дышал. Хоть и лето, а на земле пролежать шутка ли? Так и остался Никодим Никонорович на руках с пацаном годовалым. Авдотья Павловна в жутком состоянии оказалась.
– Столько всего нужно для ребенка! Да и не наш он! Никодимушка, ну увези ты его обратно, – просила она. – В детский дом сдай.
Но на эти уговоры он не реагировал:
– Был я в этом доме, нет там жизни.
– А что если искать его будут? – упрашивала, Авдотья мужа.
– Всё! Нашелся он.
– Ты его еще Алтыном назови! – разнервничалась хозяйка. – Такой самородок нам земля преподнесла таежная.
– И назову!
Правда, назвали мальца Рустамом, хотя Авдотья причитала, что не похож он на неруся, и нужно ему имя человеческое, но Алтын так завыл при этих словах, что она, забившись в угол, согласилась с принятым решением.
Мальчишку нянчили, как родного, и те, кто приходил в дом Никодима, и Авдотья, и сам хозяин. Старший сын, Дмитрий Никодимович, справил Рустаму документы с пропиской в Москве, как брата к себе в квартиру записал, в свидетельстве о рождении значилось: Безмутов Рустам Никодимович, 1974 года рождения. Безмутовыми всех детишек записали, когда Никонор Колистратович их из приюта забирал.
Всему мальчика учил Никодим, всему, что знал сам обо всех премудростях тайги, о жизни животных, много книг привозили знакомые Никодима, гостившие у него месяцами. В четыре года мальчик знал и понимал то, о чем говорили ученые в их доме.
– Мальчику нужно в школу, – сказал Артур Венедиктович, ученый из экспедиции, исследовавшей гору Сихотэ-Алине. Всероссийский Институт виноградарства и виноделия организовал научную экспедицию в тайгу за диким виноградом, вот именно этим и занимался, уже месяц проживая у Никодима, Артур. Он был человеком образованным и любил детей, катая Рустама на коленях и на шее, он говорил с ним, как со взрослым.
– А как ты думаешь? А что будет? А если так, то как ты считаешь? – И Рустам очень хорошо справлялся с вопросами, даже слишком не по возрасту. Никодим понимал, что придет тот час, когда нужно будет расстаться с мальцом, но оттягивал его как мог. Сам-то он был не шибко образован, спасибо, когда-то читать да писать Ольга Матвеевна научила. А парень, видно, толковый будет, жаль только, расставаться придется. Эх, ну не лишать же его будущего из-за родительской привязанности!
Видел и Артур Венедиктович, что тяготится этими мыслями хозяин дома. Все знали, что мальчик найден на дороге. Такое не утаишь. Слишком тесен мир и полон слухами. Тем более, когда таежное эхо молву разносит. Ты хоть прячь правду, хоть скрывай, а она всё равно в ушах посторонних зазвенит. Все знали про ребенка в дальнем доме тайги, и все везли гостинцы мальцу. Кто из Москвы, кто из Воронежа, вот и санки ленинградские, а вот кубики из Томска, а это коробочка из Караганды, в ней конфеты раньше находились, солдатики из Екатеринбурга, машинка из Перми, мишка из Пензы – из разных краев огромной страны. И всё это в большой комнате у печи с дровами, перед человечком, который несказанно рад этим подаркам. Все знали, что в глазах Рустама есть любовь, и именно она светилась при каждом сувенире из большого мира: любовь к жизни, к миру, ко всему новому. И никто никогда из ученых не зашел в дом егеря с пустыми руками. Многие везли книги. Самым большим сувениром стало появление молодого парня в дверях дома егеря. Мальчишка выглядел не как все. Очень мягкое лицо, лет двадцати пяти отроду. Не обветренная кожа, не обожженная солнцем, без бороды и ранних морщин, в легкой куртке. Непонятный гость зашел в дом и представился:
– Я Андрей, я от Артура Венедиктовича.
Парню дали академический отпуск и велели обучать ребенка по имени Рустам грамоте. Артур – профессор института, как выяснилось впоследствии, выделил целый год Андрею на обучение Рустама, взамен молодому аспиранту даровали работу на кафедре института.
– Эко придумал Артур Венедиктович! А! Авдотья, ты глянь, как пишет, а как читает! – Отец не мог нарадоваться, успехам еще даже не пятилетнего сынишки. Правда, это отнимало много время от изучения тайги, но зато ребенка не забрали в интернат, как двоих старших. В следующий год с такими же точно словами, как и Андрей, зашел Игорь, потом по году гостили в таежном доме Миша и Артем. Так четыре года Рустама обучали педагоги из Всероссийского института виноградарства. Каждый год Никодим возил сына в Хабаровск, чтобы сдать там экзамены, и в восемь с половиной лет Рустам сдал очередной экзамен за пятый класс.
– Но с английским вы не работаете, – говорила ошалевшая педагог принимавшая экзамен у восьмилетнего Рустама. Надо ж ей было хоть что-то сказать. Сняв очки и приняв позу, соответствующую моменту, она жеманно пожала плечами, пытаясь сгладить свое удивление и то, что весь экзамен по географии сидела с открытым ртом, слушая мальчишку. Уже в машине по дороге обратно, Рустам спросил:
– Бать, а что за английский?
– Ой, сынок, есть такие люди, они на той карте живут, что ты показывал на географии, они говорят на других языках.
– Как звери?
– Не, брат, со зверями проще. – И Никодим улыбнулся в усы.
На следующем селекторе был поднят вопрос об английском для мальчишки.
– О чем вы говорите?! Я вам про наводнение, а вы мне про вашего сына! – Звучал из аппарата голос девушки, стенографирующей отчет и ведущей совещание.
– Да у нас наводнение каждый год, вон, Хор и Кия опять слились, залив добрую половину Лазо-Хабаровского края!
– Зима была слишком снежная, я вам говорю, могут быть большие проблемы! – Она не слышала его, но настаивала на том, чтобы порядок совещания не был нарушен. – И вот еще: отчет о выхухоле и горностае, он неполный, медведь есть, рысь есть, росомаха ага, вижу, лисица, соболь, выдра, норка, колонок, ласка, грызуны, – перечисляла она, – белка, белка-летяга, бурундук, заяц-беляк, ага, это всё есть. Про выхухоль допишите!
– Ага! А мне нужен учитель английского! – кричал в трубку Никодим, понимая, что его проблемы не решаются.
– Вы что, на разведку работаете?
– Вот несносная баба! – подумал Никодим, а вслух сказал: – Не мне, сыну!
– Он в разведке?
– Хорошо, я напишу про выхухоль, – сказал егнрь в трубку и бросил ее на аппарат.
Что же делать с английским, думал Никодим. А ведь в следующий класс не переведут, если не учить, что ж это он у меня в пятом классе и останется? Правда, говорят, что по географии и биологии он уже готов к выпускным экзаменам из школы, а вот с точными науками сложнее.
Дописав отчет про выхухоль, Никодим снова отправился в поселок, его ждала телеграмма. «Дорогой Никодим Никонорович!» – не жалея букв и денег расписывал Артур Венедиктович, а что, профессор мог себе позволить, – «еду к тебе на девять месяцев с женой, надеюсь, пустишь.»
– Вот это новость! – думал хозяин таежного убежища. Быстро отчитавшись по выхухоли, бросился в машину и рванул домой. «Значит, скоро будут у нас. Обычно за день до приезда писал Артур, а тут еще с супругой! Эх! Посидим, можно и чего-то крепкого достать из подвала, Авдотья серчать не станет, пацану компот или варенье, женам брынзы и грибов. Эх, посидим! Ура!» – радовался Никодим. Он уже почти пять лет не видел Артура, только его аспиранты душу грели. Как и ожидал Никодим, на следующий день в дверь его дома зашел чуток постаревший Артур Венедиктович с женой. Радости встречи не было предела, они знакомились и целовались, радовались и обнимались, суетились, ставя на стол продукты и доставая что-то из погребка. Рустам читал стихи и рассказываю про Азию, всё, что знал, а после про ружье и следы в тайге. Женою Артура оказалась приятная женщина, ее звали Ирина Альбертовна, она зашла в дом в норковой шубке, но очень скоро носила фуфайку, как и все в доме, абсолютно не брезгуя. Она была учителем английского. Правда, в институте, а не в школе, но с Рустамом они нашли общий язык. В этом году парень сдал предмет на пять балов за шестой и седьмой класс. И это в десять лет! Все в доме, даже куры, наверное, были готовы сдать экзамен по английскому языку, хотя бы на троечку. Жена Артура, пенсионерка с этого года, не имевшая дел дома, приехала с мужем и всё время говорила только на английском, даже во сне, даже за столом и в тайге. Ее никто не понимал, ни белки ни птицы. Никодим уходил в лес от этого ужаса, Рустам единственный всё понимал, и это очень радовало окружающих. Вот именно на него и было рассчитано обучение. Ирина Альбертовна, получив извещение об оценке Рустама, плакала у себя в квартире в Москве, – это потом по секрету рассказал Артур Венедиктович. Вскоре на пороге таежного дома появились сразу два педагога: Жорик и Толик, оба будущие археологи. Это уже не с кафедры Артура Венедиктовича, но судя по всему, у него было много знакомых в этих сферах. Первый обучал парня точным наукам, а второй – истории и законам государства. А Никодим их за это учил премудростям таежного выживания.
В тринадцать лет таежный гений сдал программу десятого класса. И был готов к поступлению в институт.
На селекторном совещании летом 1990-го года рассматривался вопрос гораздо важнее того, что намечался по плану. Рысь таежная значилась в графике. Но всё пошло не по плану. Где-то там, в трубке телефона зазвучал голос Артура Венедиктовича.
– Никодим Никонорович, здравствуйте, – очень официально начал он. Это означало, что его слушают посторонние и нельзя сказать «здорово, батя!» Хотя они и были почти ровесниками, имелось в виду «отец тайги». – В следующем месяце вступительные в наш институт. Ваш мальчик должен приехать сначала к нам в Москву, проведать Ирину Альбертовну по адресу…
Потом были лоси, выхухоли, выдры и рыси, но всё это было неважным. Рустам уезжает, думал Никодим. Если б я знал, я б не торопил его обучения… Снова Москва, Димка там уже обжился и детки у него, хоть бы написал раз, стервец. У Олега своя жизнь морская. Флот стал ему семьёю. Вот и время Рустам подошло покинуть отчий дом.
С чемоданом в руке Рустам на вокзале в свои четырнадцать лет был расстроен отъездом.
– Бать, мам, – говорил он, как бы извиняясь, – Я вернусь, я правда вернусь, у меня ж больше никого. Вы только мои игрушки не выкидывайте.
Никодим и Авдотья кивали головами, делая вид, что верят этим словам, но ведь они знали, что мальчишка, ничего не видевший в этой жизни, просто не знает, что обещает, трудно ему будет отказаться от соблазнов столицы. И всё случится, как и раньше: они останутся одни. Правда, им теперь не по пятьдесят. И вряд ли судьба снова подарит им алтын таежных земель.
Через месяц пришло скупое письмо, в котором значилось: «Я поступил в Иркутский университет на факультет охотоведения. Москва мне не понравилась, я выписался из квартиры Дмитрия и живу в общежитии. Скучаю. Рустам.»
Потом еще одно письмо через полгода. «Сессию сдал отлично.»
Летом письма не было, Рустам сам приехал в гости.
Следующей зимой Никодим ждал телеграммы или письма, неделю ночуя в рабочем поселке. И оно пришло! «Сессию сдал», в нем значилось. «Стипендия повышенная.» Летом родители ждали приезда сына. Он приехал, но не один – привез с собой друга. Отец радовался как дитя. Мальчишки рассказывали про Иркутск, о фонтанах и скверах, о планировке института и о парах, на которые они иногда могут припоздать. Друг был старше Рустама на четыре года, его звали Ваня. Он родился в Черкассах и говорил странно, как будто с акцентом. Ему было трудно поступить, ведь после «развала» СССР для жителей Украины сократили количество мест в институтах России. Дома он жил с мамой в селе, держали одиннадцать коров, чтобы хоть как-то выжить. Отец спился, есть еще две сестры. А для Вани охота всегда была страстью, еще с дядей и дедом он стоял с ружьем на номерах, загоняя волка. Парни уехали в сентябре. А Никодим стал ждать новых известий о сессии. Но они не приходили. Пришло другое письмо. «Я встретил девушку и я женюсь.»
– Ну всё, мать, – сказал тихо Никодим, – не вернется наш Рустам к нам.
– Да погоди! Не печалься. А вдруг приедут.
И Авдотья оказалась права, летом явились втроем: Ванечка, Рустам и Ира.
– О Господи, где он ее взял, – подумал Никодим. – Кожа да кости и не удалась в росте. Как она кочергой-то махать будет?
Но Ирина, как выяснилось, девушка шустрая: и стариков накормила, и на охоту с друзьями пошла. Она была уроженкой Хабаровска, правда, округа Лазо. Там, конечно, климат был понежнее, но, учитывая, что матери у Иры не было, а отец брал дочку с собой на каждую охоту, девочка выросла боевой, по меркам тайги. А вот для города не пришлась. Ее считали дикаркой и нелюдимой. Она понимала язык животных, но не любила всех подряд людей. Алтын к ней прирос. Старый пес клал голову на ее худенькие ножки и засыпал, то ли от старости, то ли от блаженства, которое она излучала. Ира была старше Рустама на пару лет, но это их вообще не разделяло. Девушка старикам понравилась, и они, чтобы не спугнуть судьбы, звали ее тихонечко снова в гости. Зимой все явились на практику, сыграли свадьбу. Ванька стал дружком, а дружки не было – Ирина не завела подруг.
– Ну, ничего, – думал Никодим, – зачем ей подруги, вот ей тайга подружкой станет, она может и на охоту, и на рыбалку, и по грибы – и нигде ей не скучно будет. Но если я на Авдотью прикрикнуть мог, зная, что она никуда не денется, то эта Ирочка вильнет хвостом и уйдет в гости к снегам, не потеряется. А муж без обеда десять дней сидеть будет. Сын, видно, любит характерных женщин, ну да Бог с ними, Аллах нам помогай.
После выпуска из института вернулись домой. Ванька с ними по разнарядке приехал, заведовать базой зооцентра. Настроили вольеров, живности наловили… Ирина бедовой оказалось, даром что маленькая. Дом начали новый строить, для Вани, Никодим с Авдотьей только радовались, а что горевать? Наследник хозяйничает!