Ни звёзды, ни книги, ни вещи,
ни розы, ни рамы картин
не спали – следили зловеще
за тем, как мы тоже не спим.
Майя Шварцман
Возможно, женщины удивятся, но не только им присуще чувство интуитивного познания, проницательность, чутьё. Лично я вижу свою жену насквозь.
Понятно, что не в прямом смысле, но сенсор визуализации возможного или реального развития событий работает у меня в совершенстве.
Я не задумываюсь, что происходит с моей женщиной, не пытаюсь угадать, что не так, но когда наблюдаю за движениями, речью и мимикой Софьи, с которой прожил больше десятка лет, чувствую малейшие оттенки её настроения.
Мало того, от меня сложно утаить нюансы романтического настроения: от желания петь и танцевать по причине лично её касающихся позитивных новостей, до внезапного интереса к персонам мужского пола.
Впрочем, влюблённость и тайные переживания любую женщину выдают через особенный взгляд, игривую походку и особенный, с привкусом волнения и страсти запах.
Да-да, не смейтесь. Женщина в состоянии любовной невесомости, романтической эйфории, даже целомудренной, приобретает специфический аромат сладкого десерта: чего-то, вроде ванильного мороженого, шоколадной глазури, слегка переспевшей дыни или сочного персика.
Лично я, вдыхая запах Софочкиной кожи, когда у неё разыгрывается интимный аппетит, хочу облизать её, как чупа-чупс… или вовсе съесть.
Но на меня жена реагирует несколько иначе. Я имею в виду именно оттенок и насыщенность посылаемых её телом возбуждающих сигналов, которые сканируют мои рецепторы.
Когда я улавливаю пылкое настроение своей женщины, сочетающееся с желанием, память выдаёт десятки строк из любимых стихотворных шедевров. Десертные запахи с капелькой пряных мелодий заставляют вспомнить вечерние прогулки вдвоём по кромке воды на черноморском побережье.
Мы так любили бродить босиком по влажному песку, держась за руки.
Я с чувством декламировал Юнну Мориц (ах,молодость). “Продли блаженство, невесомость плоти, плывя сквозь ливни звёздные времён, в оконном издавайся переплёте, где я любим безумно и влюблён”.
На самом деле в оригинале написано “мы”, а не я, но такой вариант больше подходил к торжественности и таинству момента.
Эмоции на стороне, так называемый сладкий грех, несут в себе иные чувствительные нотки. В них появляется нечто неуловимое, повышающее градус опьяняющего предвкушения, трепетной радости, вроде как запретные мысли и порочные переживания поднимают на несколько разрядов рейтинг интимного притяжения.
Когда в молодости у Софьи случались забавные или весьма соблазнительные пикантные эпизоды, она всегда сообщала об этом.
Жена замечательный рассказчик с удивительным чувством юмора. Она умела преподнести сюжетную линию в виде пародии, умело камуфлируя личные эмоции, противопоставляя неуязвимую скромность греховным помыслам воспылавшего страстью юноши.
Верил я ей безоговорочно. Индикатор любви и верности вызывающе дерзко горел зелёным.
Я гордился своей женщиной.
И вдруг уловил этот странный запах, от которого в области шеи появились мурашки, вздыбившие и разогревшие кожу до малинового цвета.
Неприятно возбуждающая дрожь прокатилась по всему телу.
Я не понимал – почему.
Софья спрятала взгляд, удивительным образом отреагировала на мою попытку обычным образом снять её туфельки.
Меня окутал диковинный аромат, исходящий от тела жены: чужой, приторно сладкий, непристойно вызывающий.
Поразила её непривычная суетливость, попытка отстраниться.
– Спасибо, я сама!
– Ужинать будешь?
– Позже… любимый.
Голос Софьи звучал неуютно, тревожно, холодно.
Мало ли чего могло произойти на работе, решил я и оставил супругу в покое.
Её, но себя.
Мысли, как пузырьки в шампанском, толпились, рвались наружу, взрывались, разлетаясь эмоциональными всполохами болезненной подозрительности и мучительных сомнений.
Нет, это ещё не измена, такое я бы почувствовал сразу, но что-то же было…
Было! Неужели влюбилась?
Несколько дней мы жили, соблюдая напряжённый нейтралитет.
Непростое это дело.
Сосредоточенная озабоченность, концентрация внимания на расплывчатой неопределённости, смутные подозрения, не желающие укладываться в логику добропорядочных семейных отношений.
Я абсолютно уверен – вам это состояние знакомо.
К тому же странная пустота и двусмысленность нахождения на ограниченном пространстве супружеского ложа без возможности выразить свои чувства.
Софья кричала, молча, о чём-то очень важном, чего я не мог постичь за недостатком улик и информации.
Запахи и подозрения к делу не пришьёшь.
Ясно было одно – жена не может принять жизненно важное решение, в первую очередь касающееся меня.
То, что с ней приключилась любовь, я уже понял. Не ясно было её отношение к нахлынувшим эмоциям и чувствам.
Я винил себя, болезненно воспринимал непредвиденную ситуацию, но не видел выхода.
Жена в одиночку боролась с превосходящей силой гормонального бунта, который не желал отступать.
Возможно, она выбирала между мной и им.
Чрезмерно чувствительные женщины, ещё не изменив, лишь испытывая некую неосознанную, не до конца конкретную потребность любить “во грехе”, невольно испытывают раскаяние и жалость по отношению к себе.
И страдают от этого столь сильно, что в отдельных случаях даже решаются на крайние меры.
Знать бы, кто этот таинственный соперник, в каких отношениях он с Софьей.
Сейчас мне важен был не столько факт физической измены, сколько возможность принятия фатального для неё и для меня решения.
Я понимал, что причина её любовной лихорадки кроется в появившейся в наших отношениях пустоте, которую Софья поспешила заполнить яркой галлюцинацией, весьма похожей на серьёзное чувство.
Или это действительно по-настоящему?
Когда и чего я упустил?
К жене я всегда относился в высшей степени заботливо и бережно.
Неужели этого недостаточно для счастья?
Возможно, Софья понимает любовь несколько иначе, вразрез моим представлениям о взаимности, влечении, страсти, потому ухватилась за соломинку, проплывшую в пределах досягаемости.
Разлад в отношениях не возникает внезапно. Он наслаивается тонюсенькими слоями, цементируется год за годом привычной и размеренной семейной обыденностью, превращаясь в подобие брони.
Время способно необратимо сокрушить и развеять в пространстве любую, даже самую плотную материю. Камень точит вода, металл разъедает ржавчина, дерево превращается в труху, а живая плоть в плодородный гумус.
Чего уж говорить о любви, которая по сути своей – цепочка химических реакций, топливом для которых служит возбуждённое вулканического состояния воображение, стимулируемое гормонами.
Через пару лет любая неземная любовь превращается в рутину, вызывает зевоту и скуку.
Мы привыкаем к неторопливо ленивому тлению чувств без доступа витаминов страсти, забываем, что в недалёком прошлом испытывали неутолимый голод, лишаясь даже на краткий миг возможности прикасаться к предмету обожания.
Тогда мы питались непрерывно поставляемой взаимно энергией сладостных переживаний, рождающей мириады стимулов быть предельно счастливыми.
Мыслительный процесс остановился на том, что любовь по-прежнему руководит моими мыслями.
Я готов простить Софью, даже если она… да-да – даже!
Дать жене нагуляться до одури, озвучить возможность одностороннего социального договора, дающего ей право налево?
Как поступить, как вернуть отношениям прежнюю остроту и яркость?
Понятно, что нет, и не может быть ничего вечного, но пылкая влюблённость взрослой замужней женщины, имеющей дочь, совсем не похожа на возвышенные чувства школьницы, неожиданно познавшей радость нечаянного блаженства.
Нам, зрелым дядям и тётям, свойственно пользоваться в принятии решений как минимум целесообразностью и логикой.
– Обоснуй, – попросил я Софью, когда скрывать порочную связь не было уже ни малейшей возможности, – объективные критерии своего поведения. Неужели я настолько плох?
– Нет, нет и нет, – кричала она, обливаясь слезами, – это совсем другое. Я люблю тебя, люблю его… возможно его на чутельную чуточку сильнее. С ним хорошо, с ним безумно интересно.
– Это недостаточный повод, чтобы уйти. Мы притёрлись, превратились в сиамских близнецов, в сложную и слаженную структуру. Разъединение кровеносных сосудов и систем жизнеобеспечения любящих супругов равносильно крушению судна в штормовом море. Ты уверена, что другой мужчина способен к системной интеграции, к симбиозу, к взаимопониманию.
– Не надо этих заумных словечек. Всё гораздо проще. Он прикасается ко мне, дышит поблизости, говорит, а я от всего этого парю в восходящих потоках чарующих эмоций, испытываю трепетное томление… такое… сладкое-сладкое, нестерпимо сладкое.
– Только и всего? Не чуди, родная моя девочка. Это симптомы наркотического опьянения, острого химического отравления романтическими галлюциногенами, специфическая зависимость, самогипноз.
– Пусть так. Я достойна малюсенькой, крошечной такой, капелюшечки безмерного, переполняющего каждую клеточку тела счастья.
– Не могу оспорить. Но, всё это… это всё – сладкое-сладкое, безумное, шальное, мы с тобой проходили. Влюблённость приходит и уходит, а мы остаёмся. Ты уверена, что ваши системные настройки совпадают, что операционный интерфейс, а попросту – совокупность пристрастий, наклонностей, привычек и долгосрочных целей совпадут, сложатся из незначительных, по большей части случайных фрагментов в красивый орнамент?
– Не мучай меня. Мне и без того плохо.
Уговоры и разговоры не действовали.
Теперь мы спали в разных комнатах: я – в супружеской постели, а Софья с дочерью, которая была слишком мала, чтобы оказать отрезвляющее воздействие на навязчивую паранойю матери.
И тогда я решил действовать.
Начал с того, что проследил маршрут романтических прогулок любовников, когда они не спеша шли с работы, трогательно держась за руки, до самого подъезда.
Старушки, мирно беседующие на скамеечке, выложили мне всю подноготную “приятного во всех отношениях мужчины и восхитительной женщины”. Имя, фамилию, квартиру и этаж, где регулярно случаются интимные свидания.
Конечно, я ревновал, но, желание восстановить статус-кво было значительно сильнее переживаний собственника.
Дальше было дело техники.
Я позвонил Софье, сказал, что жить так больше не могу, что нужно срочно обсудить условия развода и назначил ей встречу в кафе. Сам тем временем купил две бутылки марочного коньяка и ворох закуски.
Понятно, что вопрос стоимости в данных обстоятельствах меня не волновал.
Игорь Фёдорович, довольно молодой в сравнении с женой, вполне симпатичный и ухоженный мужчина, открыл дверь и остолбенел.
Явно узнал меня, что совсем не было странно.
Женщины, в отличие от мужчин, не любят скрывать суть отношений. Их маниакально тянет на откровенность.
– Пустите?
– Чего вы хотите?
– Всего лишь поговорить, ничего больше. Позвольте угостить вас рюмкой чая с хорошей закуской. Обещаю – никаких эксцессов. Мирная беседа и только.
Глаза Игоря блестели и суетливо бегали, как тараканы, попавшие в стеклянную ловушку.
Было видно, что он совсем не чувствует себя хозяином положения.
Я передал пакеты со снедью окаменевшему хозяину и принялся спокойно раздеваться, словно получил разрешение проходить.
О мои ноги тёрлась игривая кошечка, которую я бесцеремонно взял на руки.
– Милое создание. Кстати, у Софочки аллергия на шерсть животных. У вас здесь уютно. Один живёте?
– С мамой. Она в длительном отъезде.
– Замечательно, прелестно. Именно то, что сейчас нужно моей жене.
– Мы решили… пожениться. Простите. Я не хотел, так вышло.
– Есть повод, Софочка беременна?
– Что вы, что вы. Она слишком чувствительна, так сильно страдает от необходимости причинять вам боль. Не представляете, так мучительно смотреть на неё, когда она переживает. Несчастная девочка.
– А мама?
– Софочкой ей она очарована.
– Вот как… отрадно. А вы?
– Что я? Я её просто люблю.
– Просто… и давно?
– Месяца два. Целую вечность. Это, знаете, – мужчина начал успокаиваться, не встретив агрессии, – целая эпоха. Она такая замечательная, такая романтичная, такая забавная…
– Да-да, мне ли не знать её чувствительную натуру. Пришёл, вот, проверить, в какие руки отдаю свою любовь. Мы ведь в ответе за тех, кого приручили. С кошечкой придётся расстаться. Но, вы не расстраивайтесь. Если что, заберу к себе. Мы ведь теперь будем дружить домами, не так ли?
– Что вы, что вы, мамочка этого не переживёт. У меня есть замечательный врач, можно сказать, волшебник. Назначит лечение, выпишет нужное лекарство. Думаю, аллергия – не проблема.
– Стопочки, пожалуйста. Тарелочки, разделочную доску, нож. Какой-то вы не хозяйственный, не гостеприимный.
– Бытом в нашей семье женщины занимаются. Я, так сказать, больше по мужской части.
– Ну и как, потенция не пострадала от длительной холостяцкой жизни? Вы уже того, компрессию проверили?
– Неловко, право слово, говорить чересчур откровенно о столь интимных сферах. Постель, секс, – мужчина покраснел от произнесённого слова, – не главное в жизни.
– За Софочку, – поднял я стопку, – за вашу неземную любовь. Кстати, она вам сказала, что готовить не умеет и не любит?
– Мелочи жизни. Мама на кухню никого не допускает. Она вообще терпеть не может, когда мешают. Но вы не беспокойтесь, у меня своя комната. Показать?
– Если не трудно.
Пол из конца в конец был застелен коврами с глубоким ворсом. Обстановка кричала о том, что здесь живёт женщина-аккуратистка, а не взрослый мужчина: вышитые скатерти и салфетки, подушечки разных размеров, рюшечки и оборочки на всём, тщательно откалиброванные по размеру и цвету вещи, стулья в чехлах.
– Ковры необходимо убрать. Прибираться тоже будет мама?
– Кто же ещё. Это же её квартира.
– Забавно. А стирать… извините, глупый вопрос. Конечно, мама. Прошу в кухню, продолжим знакомство. Думаю, Софье здесь понравится.
– Уже понравилось.
– А… стесняюсь спросить, чем вы занимаетесь, когда приходите сюда? Мама не мешает заниматься сексом?
– Она стучится. Я, знаете ли, филателист. У меня столько марок. И книги. К тому же у мамы целая библиотека. Нам есть что обсудить, чем заняться.
– Софья театр любит, походы на природу с ночёвками, песни у костра, рыбную ловлю. Как у вас с этим?
– Ну, в театр, наверно, можно… иногда. А рыбалка, костры… это же плебейские развлечения!
Чем больше Игорь Фёдорович пьянел, чего было ему совсем несвойственно, тем глубже открывался, а потом и вовсе признался, что не хочет жениться, только боится сказать об этом влюблённой женщине.
– Софочка меня любит, доверяет. Не могу же я поступить как мерзавец, как проходимец, как плут и обманщик, как банальный злодей! Мы же культурные люди.
– Хочешь, я ей сам скажу? Соберу волю в кулак… и выложу правду-матку. Мы же теперь друзья.
– Весьма обяжете. Только не нужно сразу. Она такая чувствительная, такая дивная.
Игорь Фёдорович уронил голову на стол и заплакал как мальчишка.
– Я её не достоин.
Я смотрел на него и злорадно представлял, как отреагирует мама на моральное падение сына до уровня банального собутыльника.
Для того, чтобы не быть пустословом, когда предстоит трудный разговор с Софьей, я записал аудио файл интервью целиком на смартфон, а продолжение снял на видео.
Даже монтаж не потребуется.
Наверно, это было лишнее. Ведь я уже победил.
На телефоне было десятка полтора пропущенных звонков от жены и два гневных сообщения, которые были прочитаны с превеликим удовлетворением.
“И я тебя очень люблю, родная”, – нашёптывал я в процессе волочения любовника жены до кровати, застеленной заботливо и кропотливо связанным крючком покрывалом.
Каким же Игорёк оказался тяжёлым. А с виду худой такой, даже субтильный парнишка.
И глупый наверно. Мама, мама… мальчишка желторотый.
Но, ведь это мне на руку.
“Любовь-кольцо, а у кольца, начало нет и нет конца…” – радостно напел я.
Напугала ты меня, подруженька, любовью своей нечаянной, а беспокоиться, оказалось, не о чем.
Сейчас обрадую Софочку.
Нет, пожалуй, лучше утром. Такие серьёзные сообщения с кондачка не делаются. Настроиться нужно, отрепетировать, подготовить пути отступления в случае внезапной агрессии… или сердечного приступа.
Любовь – это не шутка, ей нельзя манипулировать.
Только бы Софья меня простила.