вятителю отче Павле, моли Бога о нас...
2008 год.
Чемодан с сербскими подарками пал первой жертвой...
Ратко только что вернулся из Сербии — наскучавшийся, измотанный долгим ожиданием трудовой визы на новое место работы — местный «Корвет». Более месяца мотаний по далекому уже Белграду были награждены радостными визгами курганской семьи — мы ждали его жадно, надеясь обрести в нем твердую и надежную опору в эти трудные дни неожиданных и тяжелых перемен. И не ошиблись в его крепком и по-настоящему мужском достоинстве — быть рядом в самую неспокойную и поганую минуту «подлюки»-жизни...
Дорожный сербский чемодан был с молниеносной скоростью распакован, и все его содержимое хозяин вывалил прямо на пол. «Цар Лазар» (сербск. яз) — полусуво стоно црвено вино (сербск. яз.), мясной деликатес в ассортименте, в большом избытке сл;тка паприка и лю;та (сербск. яз.), пакеты пудингов и стружки из кокоса. И заказной «Grand kafa» сто пудов (а если в пачках, штук так сорок) — на весь колхоз. Да-да. Свалил все на пол и воскликнул:
— Вот сволочи! И половины нет!
На русской границе наши бравые парни — грузчики — нимало не постеснялись и обчистили дорогих заграничных пассажиров под шумок общемирового финансового кризиса. Однако это обстоятельство не сбило с ног заморского богатыря. Самое главное, что уральская земля снова раздвинула свою могучую грудь и приняла боевого брата-серба в свои крепкие, славянские объятия.
Очередная виза на год жительства в России — в кармане! Значит, живем дальше!
Спаси, Господи, Анатолия Васильевича Чернова! Его капитанским попечением «Корвет» стал новой пристанью и надежным камбузом для только что испеченного сербского кока. Поварешка — не винтовка, но спасет от голодной смерти целую эскадру. Дерзай, cuvar-conobar (по-сербски, — «повар и трактирщик»), давай сербскую кухню под русские «хлеб-соль»!
Милорад, сербский военный врач, полковник из военно-медицинской Академии Белграда, уже несколько недель учится в Илизаровском центре в Кургане. Все это время он разыскивал Ратко, пока тот около месяца обхаживал посольство России в Сербии.
Именно Милорад Кошич первый подписал ему в 1999-м году направление на лечение в Россию — в Илизаровский спасительно-травматологический центр. И это был врачебный подвиг доктора Милорада. Никто, кроме него, не хотел ставить свой автограф на российскую путевку югослава. Но ведь кто-то же должен был спасти его гноившуюся ногу, а иначе — до самой могилы носить ему один ботинок да таскать два постылых костыля.
— А... лети, если хочешь! — вымолвил на прощанье доктор и махнул рукой, понимая, что рискует...
Вот и выскочила счастливому сербу фишка с русской судьбой. Это уже позднее Милорад рассказал нам, как он лечил Патриарха Павла в том же госпитале военной Академии Белграда, в которой он оперировал когда-то Ратко. И я бесконечно благодарна Милораду, что он, вернувшись из Кургана в Белград, принес в палату к немощному уже сербскому Патриарху мою книгу о маме «Я всегда буду помнить о тебе...». В книге лежала русская записка с просьбой помолиться о здравии Ратко и Елены.
Я просила у Святейшего благословения на наш брак.
Хорошо помнит Ратко, как после кровавого ранения огневой автоматной очередью из натовского оружия, прошившей его от левой плечевой артерии через человеческое сердце до кончиков стопы, его на военном вертолете приземлили на крышу специальной Военной Академии, промыслительно выстроенной в центре Белграда задолго до последней кровавой войны с НАТО.
Кровь ручьем била из жизненной артерии молодого тела, а в сознании Ратко лишь мелькало, как бессчётное количество лифтов, снующих с крыши до подземных этажей госпиталя вверх-вниз, вниз-вверх, с военной скоростью разносили на операционные столы смертельно раненых бойцов, спасая их человеческие жизни в аварийно-полевом и военно-медицинском режиме.
Много громких имен осталось в памяти Ратко. Это люди, которые помогли ему вырваться из-под бомбежек Белграда и долететь до уральского «медвежьего угла», давшего ему вторую человеческую жизнь.
Елена Жигон — сербская народная артистка, известный русский актер и режиссер, православный христианин Николай Бурляев, и Виктор Потанин — зауральский писатель с мировым именем и его московские литераторы-друзья.
Их и курганского владыку Михаила вспоминает Ратко всякий раз, когда охотливая память без приглашения зовет его в те годы страданий.
— Давайте спросим у Ратко, что такое любовь? — наш гость, военный писатель, смотрит испытующе на моего «срба» (сербск. яз).
— А знаешь, любовь... — он прищурился и немного замялся, явно волнуясь и тщательно подбирая слова. — Любовь — это когда в ладошках, — он образно вытянул свои ладошки вперед, — тебе отдают свою душу... — он опять не договорил, его явно переполняли сильные чувства, ведь он только что вернулся из отчуждающей его родины, натосковавшись по милому русскому дому.
Я слушаю его с замиранием сердца, ведь он впервые вслух говорит о том, что такое любовь. В глазах его что-то поблескивает... Он говорит о своих чувствах, а я невольно погружаюсь в свои...
«Я куталась в него как в спасительный кокон, — записано в моих дорожных заметках, — и чувствовала себя удивительно защищенной. Мне было уютно и спокойно в этих шелковых нитях его мужской колыбели».
«Это и есть настоящий мужчина робкой женской мечты, — думала я. — Да, есть любовь на белом свете.
И есть настоящие мужчины».
«Как замирает голос сербского соловья Ш;бана, — читаю дальше свои собственные записи, — и вводит чувства в мир тонких пронзительных переживаний, заставляя стучать влюбленное сердце в другой тональности. Зовет к состраданию, так что душа затихает и не дает дышать полной грудью, тесн;т взволнованное сердце наружу, вынуждая стучать его маленькими частыми молоточками и петь в унисон старому цыгану Шабану о премудростях и красоте сербской “лю;бови”.
Сербские слова его песни не всегда понятны, но нежные чувства и переживания заливаются в тебя теплым парным молоком и ты тоже напеваешь “Срдце м;е и тв;е у люб;ви ст;е” (сербск. яз.). А как сладко сопереживать человеческой любви, в которую почти никто уже не верит в нашем охладевшем к искренности мире. Это почти чудо — наивное чувствование любви, разделенной или нет, но обязательно дозволенной».
Я писала эти строчки радостно, ничего не придумывая и не сочиняя, а именно то, что действительно переживала в те дни. Эти чувства и слова — такие же живые, как мои клетки! Случается иногда, что я оставляю свой ум на автодороге, в подорожных рваных записках, с ломаным развалистым почерком — когда он за рулем и невзначай касается твоего плеча, а я ловлю эти теплые искры, эти звездочки любви, которые высекает наша с сербом поздняя и незваная з;ря (сербск. яз.).
Мы сидим за славным уральским застольем. Прошло два года, как Ратко приехал в Курган насовсем. У нас в гостях — замечательный военный писатель Виталий Носков. И другой гость — сербский полковник медицинской службы Милорад, который встретил-таки на краю земли своего удачливого пациента. Действительно, пути нашей сложной жизни неисповедимы. Случайной ли оказалась эта встреча? Конечно, нет. Разговор за разговором, перченая двойная ушица из уральских карпа и сырка, рюмка-другая сербской самогонки из плодов айвы — и души всех троих сошлись на главном.
— Славяне-братья... Сербы и Россия... — лилось из уст разгоряченных гостей.
— Как много в вашем городе красивых девушек! Я скажу своим друзьям, чтобы они ехали сюда выбирать себе невест! — доктор впервые в России, и он восхищен красотой русских женщин.
— Я хочу выпить за Россию! Я люблю Россию! — пафосно, но от всей славянской души изрекает Ратко.
Он стоя поднимает бокал с ароматной ракией, и новое по-русски «живели» сыпется из уст гостей с особой любовью и радушием — глаза в глаза, уста в уста, не пряча друг от друга теплых лучистых взглядов, не тая; камней за пазухой и открывая чистоту сердец.
Любовь сербов к России и к русским есть отдельная субстанция, независимая, ярко выраженная, — данность сама по себе. Она есть духовная составляющая православной души Сербии, и просто так стереть ее с лица земли невозможно, она слишком самостоятельна, сильна происхождением и Богом хранима. Это канат тончайших духовных нитей, связующих единое тело Сербии и России в одно целое — неделимое, недробное, хранимое сонмом сербских и русских святых и Белым Ангелом Сербии. Любовь, выношенная несколькими поколениями простых людей России и Сербии под водительством русских православных монархов, ревностно стерегущих младшую сестру свою, сербскую Белую Голубицу, от хищных «ханджар-стервятников».
Сербия и Россия — это двуглавая орлица под одной золотой короной и под покровом единой путеводной Звезды, Пресвятой Одигитрии, свято хранящей пути Господни Р;сии (сербск. яз.) и Сербии.