Когда война (Великая Отечественная 1941-1945 гг.) подходила к концу, и был освобожден Воронеж, дедушка с младшей дочкой вернулся из оккупации в наше уже родное для меня село Речицы. Буквально в канун войны, после выпускного вечера моей младшей тети Лизы, они уехали на дедушкину родину в Воронежскую область. Эта поездка продолжалась до лета 1944 года. Я с удивлением и восторгом смотрела на дорогих мне людей, о которых так много слышала от бабушки.
Первая моя мысль была все же меркантильная:
- Как хорошо, что вернулся дедушка, теперь-то я наемся.
После длительных и унизительных проверок дедушке разрешили приступить к прежней работе: главным зоотехником всего Гжельского куста. Наверное, и у него тоже главной заботой было прокормить семью, так как дедушка буквально с первых дней своего возвращения завел большое домашнее хозяйство: купил телку, поросенка, развел кур и гусей. И хотя он был единственным и уже немолодым мужчиной в семье, он как-то ухитрялся и сена накосить, и кормов приобрести.
Вот, тогда-то я и поняла, что такое сытая жизнь. И мне, конечно, уже не хотелось есть картошку с рыбьим жиром (если повезет) или постного супа опять же с картошкой и какими-то листьями.
Теперь я мечтала о деликатесах, которые искусно готовил дедушка. Особенно ему удавались свиные окорока, копченые в печной трубе. Рецепта, естественно, я не знала, но, когда это священнодействие совершалось, у меня и моих подруг слюни текли от запаха.
Конечно, это происходило перед Пасхой. Но, как мы не старались, съесть все приготовленное было не под силу. Оставшиеся окорока дедушка подвешивал на чердаке под железной крышей. А чтобы туда не могли добраться хищные звери (кошки), лестницу убирали.
Но дедушка плохо знал свою внучку и ее способности. Мне уже было 9-10 лет, и я решила провести разведку на чердаке. Поставив к стене скамейку и вгромоздив на нее различные ящики и ящечки, я каким-то чудом забралась на чердак. И здесь моим глазам открылась вожделенная картина: висящие окорока, источающие необыкновенный аромат. Я отодвинула марлечку и понюхала их. В моем желудке что-то заурчало и стало посасывать. Я поняла, что слезть с чердака, не отведав окорока, я просто не могу.
Но, как это сделать? Я решила погрызть его зубами. Не тут-то было – сырокопченый окорок не поддавался детским зубам. Как не вспомнить И.А.Крылова и его знаменитую басню: «Хоть око видит, да зуб неймет». Посидев под окороком и хорошо подумав, я приняла решение: спуститься за ножом.
На одном дыхании я очутилась внизу, схватила нож и взлетела на чердак. Тогда я не чувствовала никакого страха, а спустя много лет меня мучил один и тот же сон: я иду по шаткому, очень высокому мосту, который почему-то еще и раскачивается. Я балансирую, стараясь не упасть – и просыпаюсь от страха в холодном поту. Но в то время никакого страха не было. Я откромсала кусок окорока, прикрыла оставшееся марлечкой, спустилась, разобрала свои цирковые приспособления, взяла полбуханки хлеба и отправилась в поле (благо, что оно было рядом) насладиться вкусом.
Если вы думаете, что я объелась и больше не могла не то что есть, а даже видеть окорок, то вы глубоко ошибаетесь. Теперь для меня стало делом подвига и чести слазить на чердак за окороком.
Напрасно бабушка каждый день умоляла меня поесть. Я наотрез отказывалась от еды, зато чай пила с удовольствием.
Прошло дней десять, бабушка по-настоящему встревожилась. Как-то вечером за ужином, когда я в очередной раз с наслаждением пила один чай, бабушка объявила:
-Отец, я очень волнуюсь за Лялю, она ничего не ест и много пьет. Как бы, не заболела чахоткой.
Дедушка посмотрел на меня внимательно и, не найдя во мне признаков чахотки, все же задумчиво произнес:
- Может, рост у нее такой. Надо за ней понаблюдать.
Быть под наблюдением я не привыкла. Это меня очень раздражало и не давало свободы действий.
В эти дни к дедушке пожаловал в гости один из его любимых друзей. Бабушка начала хлопотать по столу, а дедушка куда-то вышел.
Когда он вошел в дом, в его руках было то, что осталось от окорока. Бросив его с размаха на стол бабушке, дед сказал:
-Вот, тебе мать Лялькина «болезнь»!
Бабушка с ужасом взглянула на дедушку:
-Господи, как же она рук, ног не поломала и живая осталась! Ведь там лестницы не было, а она с ножом лазила.
И бабушка, представив себе эту картину, заплакала.
Я не помню, что сказал мне дедушка. Меня даже не поругали и никогда, никогда не вспоминали об этом.