Яблоки и сербские ели
Аромат свежих яблок заполонил комнату. Нежный, тонкий, почти парфюмерный. Нет. Не парфюмерный, а утонченно-свежий, нежный, ненавязчивый, осенний, пряный аромат. Эти яблоки — с нашей яблони из сада, за которым всю весну и лето ухаживал Ратко.
Этот участок достался мне три десятка лет назад, еще в прошлой семейной жизни. После смерти родителей, будучи не в силах поддерживать два садовых участка, мой и родителей, я отдала в пользование многодетной семье именно свою дачу, они ухаживали за землей и много лет снимали с выращенных плодовых деревьев неплохие урожаи яблок и груш.
Деревянный дом из бруса с добротной крышей и недостроенной верандой украшали три посаженные неподалеку ёлочки. Привез их мой папа из какого-то питомника и посадил на даче для общей радости и просто для души. Ёлки росли, привлекали к себе пристальное внимание соседей-садоводов и вызывали неумолкающие разговоры на тему: зачем в культурном саду дикие ели?!
Жизнь шла своим чередом, время бежало стремительно, и вот уже огромные ели могли укрыть своей тенью отдыхающих гостей. В силу многих причин дачу родителей нам пришлось продать. Река времени унесла за собой много событий и горьких дней. Радостные встречи, грустные расставания, отъезды и переезды — все текло своим чередом. Жизнь есть жизнь, в ней много всего непредвиденного и непредсказуемого, и что бы ни происходило, человеку, привыкшему к земле, всегда хочется вернуться к своей кормилице. Руки всегда просят работы, а земля ищет заботы. Вот они и сошлись в одной точке: Ратко, истосковавшийся по дому и земле-матушке, и она, родимая, ласкающаяся о человеческие руки.
Сад мы вернули себе с радостью. От чужих забот садик наш почти усох, тяжело ему пришлось с мачехой. И елочки, вымахавшие до неба, не уберегли свою подружку третью, усохла она от тоски и плохого ухода.
Первым делом, очистил Ратко землю от битого стекла и многотонного мусора, невесть как занесенного на участок при нерадивых «хозяевах». Дом избавил от запасов плюшкиных, вынес около ста мешков скарба полусгнившего, вместе с мышами. Очистил двор от прогнивших досок и ржавых железок. Купил новые лопаты, грабли.
Нет, забыла. Первым делом он всех соседей навестил. Познакомил их со своей собственной персоной. Одел майку «Сербия» и этим самым объявил, что он — новый старый хозяин. Наши мужички русские — люди мастеровые и радушные, за новое знакомство с сербским братом свои объятия раскинули от всей своей хлебосольной русской души. У них хлеб-соль, у Ратко — хлеб-ракия. Вот и сошлись на все лето.
Здорово помогли ребятки хромому сербу — и траву покосили, и землю вскопали, и деревья старые вырубили, и избушку-коптилку для копчения сала помогли построить. Все соседи Раткины осенью в красных майках с крестом сербским ходили. А как иначе он мог с ними расплатиться? Майка «Србия (сербск. яз.)» да ракия — отличная валюта.
Любит наш народ бесхитростный вас, сербов, в простоте душевной! Помните это, братушки!
Яблок в этом году уродилось очень много — почувствовали яблоньки руку милующую. Ответили сербу нежностью и богатым урожаем. Долго Ратко сербскую свою головушку чесал, все думая, куда бы урожай пристроить. А вчера пришел домой и объявил, что все яблоки собрал, мешков семь, да в больницу увез. Не хотели там сначала яблочки брать, какую-то справку с печатью требовали. Но это было 21 сентября, Рождество Пресвятой Богородицы, так что яблоки Раткины приняли с благодарностью.
С печатью Божией Матери!
А ёлки в нашем саду, оказалось, называются «Сербские ели». Мы, конечно, этого не знали. Но добрые люди подсказали. Говорят, что у породистой сербской ели ветки к небу тянутся, а не к д;лу! Ну точно, как у елок в нашем русском саду-огороде!
Цветы по-сербски
Однажды он стал учить меня, как надо садить рассаду по-сербски. Сначала я отнеслась к этому довольно снисходительно, имея многолетний отеческий опыт засадки огорода, но, в конце концов, решила все-таки попробовать по-заграничному. А разница оказалась существенной. Нас родители учили садить так. Сначала надо вырыть лунку, затем полить ее обильно водой и посадить корешок. Далее — утрамбовать все землей и снова полить водой. Это по-уральски. Глядя на мои старания, он объяснил мне следующее:
— Когда ты заливаешь вырытую лунку водой, то земля в ней становится жидкой, поэтому после посадки и поливки рассады под её корнями образуется неплотный слой земли, который не держит стебель. Вторая поливка еще более разжижает землю под корнем слабого растения, легко уходя в подготовленную первым поливом почву и ослабляет давление земли вокруг стебля и корней. А если садить без предварительного полива, то корень садится в сухую почву и тогда вода, залитая сверху растения, проникает вниз по его стеблю и вызывает эффект сжатия почвы вокруг корней. Так достигается естественное давление земли вокруг растения, необходимое для его здорового роста.
Я не сразу поверила новому способу высадки рассады и только на примере бархатцев и виол опробовала сербскую методику. Эксперимент оказался удачным — все мои высадки прижились. К тому же, я сэкономила большое количество ценной для начала огородного сезона воды. «Ну и ну, — не переставала удивляться я его способностям, — и это-то он знает лучше меня. Откуда? Ведь большинство времени он воевал да по госпиталям лечился?».
А уж когда он высадил мне цветочную клумбу у дачных окошек, я радовалась по-детски.
А случилось это так. Я, избалованная цветочным вниманием, часто досаждала ему вопросом: «Где мой букет?», — мечтая как можно чаще получать красные голландские розы, посыпанные золотой пудрой, которые он с удовольствием дарил мне этой зимой. Вот наступило уже раннее лето, а жгучего букета все нет и нет. «Где мои цветы?» — ныла я полушутя-полусерьёзно. А он, не предупреждая, взял да подарил мне однажды целую цветочную клумбу...
Втайне от меня поехал на рынок, где продавалась цветочная рассада, купил семь видов цветочков — все разного цвета — и высадил их на том месте, где раньше мечтал оборудовать стоянку для автомобиля. Так и выросла цветочная красота у окошек нашей скромной дачки. Цветик-семицветик да и только, ведь нежданно-негаданно на грядке оказалось семь цветов небесной радуги. Сам садил, сам поливал, сам ухаживал. А любовались мы вместе. Да где же это видано, чтобы мужские, совсем еще недавно державшие тяжелый «маузер», руки, возились с какими-то там бегониями, маргаритками и гвоздиками!
— Для тебя, моя дорогая!
— Спасибо, сербское солнышко!
А потом он посадил еще четыре розовых куста — для праздника души. И виноград — для смысла жизни.
Все это надо было, прежде всего, ему. А может быть, и мне. Он любил и хотел быть любимым. Он заполнял собой все мое пространство. Он занимал меня постепенно и всю, входя в мое поврежденное сознание хозяином семьи — хозяином для женщины, которая была ему необходима. Он нашел свой дом, свой кров, свою судьбу.
А на следующее лето он засадил наши грядки садовой викторией. Эту ягоду он очень любил и поглощал ее в любом виде, а мороженую засыпал сахаром и ел кастрюлями. Наверное, она напоминала ему вкус из детства, которым он никак не мог насытиться.
Человеческая любовь имеет вкус виктории. Не в смысле победы. Нет. А именно манящий, дразнящий, живой, ароматный вкус сладкой ягоды виктории. Земляника часто горчит, лесная клубника всегда с соринкой. А садовая Vика — победа-любовь — терпит любые заморозки и хранит свой особый аромат и сладость много лет.
«Так что же такое любовь?» — спрашивала я сама себя в порыве нахлынувших и непонятных чувств, и, включив однажды ночью свой компьютер, от души написала: «Любовь — это нежнокрылая бабочка. У нее два тонких, бархатных крыла, каждое из которых символизирует душу одного из двух любящих друг друга людей. Любовь живет, дышит и смеется только тогда, когда двое влюбленных становятся единым взмахом пары крыльев бабочки-любви, и когда эти двое парят в унисон на высоте своих чувств и одинаково нежно берегут друг друга. Они знают, что если один из них неосторожно опалит другого, то нежнокрылая бабочка-любовь, потеряв равновесие, канет вниз, не удержавшись на одном крыле».
О любви
— Ты самая прекрасная в мире. И ты — моя. Ни о чем не беспокойся. Я люблю тебя...
Так вот, в свои «серьезные» годы я получила признание как школьница. Мне и смешно, и радостно. Оказывается, это очень здорово и приятно — любить длинными заячьими ушами и быть «зайкой». И получать цветы на Новый год.
Приятно, когда тебе предлагают кофе в постель, — и приносят. Когда накрывают праздничный стол. И генералят на кухне после пышного приема гостей. Когда во всем оберегают. И не дают рулить авто.
Когда с любовью глядят в твои глаза и говорят по сербски: «Ж;вили»...
И елку он поставил в середине декабря. И нарядил. Все сам. Я ни при чем.
* * *
— Я любою эту женщину, — говорит он друзьям за столиком в кафе, прижимая к себе мою руку.
Но откуда эта нежность у бывалого вояки? Его слова, конечно, смущают меня, однако я спрашиваю с наивностью глазами:
— ???
Молчание. Сигарета за сигаретой, а сквозь дым — взгляд прищуренных, пристреливающих меня карих глаз.
— Ты хорошая...
— ??? — глупо спрашиваю.
— Это моя тайна.
— Ну скажи... — как ребенок допытываюсь.
— Не х;чу. Эта тайна — м;я, — отвечает, а сам своей медвежьей ручищей все сжимает мои пальцы.
«Волчара ты одинокий! Сколько лет по горам скитался! Откуда же у тебя столько нежности?»
— Эту песню мы посвящаем Елене и сербскому воину Ратко — объявляют кафэшные музыканты.
— Пот;нцуем? — спрашивает с акцентом.
Мы медленно, но в такт плывем по центру зала. Он — на израненной ножке, я — на каблучках. Глаза в глаза, душа к душе, рука в руке. Как же это радостно — тихо притаиться на плече любимого мужчины!
— А мы подходим друг другу... — в который раз говорит он мне, мягко прижимая к себе своими лапищами, и добавляет:
— Я д;вно не т;нцую, но с т;бом х;чу, — сербский акцент стал мне давно родным и понятным.
Под старую и мелодичную песню о любви мы хорошо слышим друг друга, ведь мы молоды и на двоих нам сорок его лет. Мы готовы быть рядом друг с другом, как сказал он, «до конца».
Эти слова — «до конца, до конца», — он произнес в первый же месяц, когда вернулся в Россию из Сербии, глядя мне прямо в глаза.
Спасибо, ребята музыканты!
Дома, уже согретый теплом танца, он завершил этот прекрасный вечер словами:
— Ты знаешь, а ведь ты очень умная...
Со страстью в голосе произнес.
Я смеюсь. Что за странный комплимент мне отвесили только что! Неужели это сказал влюбленный мужчина?
* * *
Сколько бы ярких ароматов и запахов не оседало в моей памяти, как например, аромат прекрасной «Мадемуазель Коко» или пряный запах испанского побережья, я понимала, что еще одна яркая неповторимая смесь не дает мне покоя, вызывая чувственную реакцию.
Я говорю и пишу о «запахе моего любимого мужчины». И имею в виду не марку его сигарет и не название его парфюма. И даже не изысканный вкус сербских блюд, приготовлением которых он владел в совершенстве. И не запах бензина от его крепких рук. И не чувственный аромат кожи его красивого тела. У моего мужчины был один и только мною узнаваемый аромат. От него пахло надежностью. Всегда. И даже тогда, когда мы точили друг об друга свои невоздержанные языки.
Возможно, что так нельзя писать, и мужская надежность в глазах цензоров не имеет ароматов. Но, вне зависимости от правил русского языка, я думаю именно так. И сейчас, отставив грамматику и правила писания, предаюсь образным чувствам, которые сами льются на бумагу, двигая и управляя моими мыслями.
Это странное чувство — надежность любимого мужчины — имело для меня крепкий и неповторимый аромат, настолько же чувственно обоняемый, сколько и ощутимый сердцем. И это было реальностью. Проявлялось оно, как ни странно, наиболее ярко после наших ссор, а точнее сказать, после выяснений, кто кого и насколько сильнее в конечном итоге любит.
В этих случаях я всегда больше сомневалась в его чувствах, чем верила им, но у него неизменно оказывалось больше аргументов в свою защиту. Если я задавала ему вопросы, куда он пошел или где был, он никогда не оправдывался и не прятал глаза.
Говорил только, глядя прямо на меня:
— Ничего не волнуйся. Я тебя л;блю.
Но ведь мы, женщины, народ ревнивый. Ушел с друзьями — и бессонная ночка наша. Ох уж эта пагубная жгучая страсть — ревность! Ведь вернулся же. Хорошо понимая, что ветром костра не затушишь, я старалась говорить с ним тихо и неторопливо и громких разговоров никогда не заводила. Во мне говорили мудрость и опыт, и я старалась не разрушить, а сохранить наше доверие друг к другу.
Наш диалог строился примерно в таком русле.
— Где ты был?
— Зачем спрашиваешь? Я отдыхал с друзьями.
— Я не против друзей, я против того, чтобы ты отдавал им наше тепло. Оставь частичку своего тепла дома и иди. А ты уходишь и не оставляешь мне ничего.
— Я твой.
— Дыши со мной, — не унималась я. — Мало женщину взять, ее надо еще удержать.
— Я ничего плохого не делаю...
— Любовь, конечно, приходит. Она есть. Я знаю это по своим родителям. Но ведь она и уходит, если ее огонек поддерживает только один из двоих. Я поддерживаю наш огонек. А ты? — говорю с обидой.
— У нас так принято: по выходным отдыхать с друзьями в м;жеской компании.
— Пойми, у нас принято, чтобы мужчина ночевал каждый день дома.
Вот и вся разница: он — серб, а я — русская. У сербов — так, а у нас — так. И спорить бесполезно. Или принимай, как есть, и терпи. Или — не удержишь. Это знают все русские, замужем за сербами. И понимают, о чем я доношу.
— Но это м;жеская компания. Я люблю посидеть с муж;ками, поговорить, попить пива.
— А я в это время не сплю...
— Зачем не спишь? Спи спокойно, — он искренне не понимал моих ревнивых и обидчивых речей.
— Ты пойми, что ночь дается двоим для нежности и любви, когда два сердца стучат рядом.
— Но я люблю тебя! — упрямо твердил он.
— А что такое по-твоему любовь? Я помню, как мои родители могли ночь напролет разговаривать друг с другом. Если у кого-то из них возникала проблема, они подолгу не спали, просто были рядом и выговаривали свои беды, согревая друг друга словами. Ночь — это восемь часов тепла, нежности и сердечной привязанности, когда можно без слов залечить все обиды и раны. Жить надо как в песне: «На двоих одно утро...»
Молчание в ответ.
— Если хочешь, чтобы я думала о тебе, тогда и ты думай обо мне, — не унимаюсь я.
— Я и думаю...
Он сжимает меня в своих лапищах и не дает больше говорить... И, кажется, не хитрит. Он любил запах ван;ли и сам был для меня как яблочный ванилин — мужчина, от которого всегда пахло надежностью.
* * *
Ревность, как полынь-трава, как жгучая крапивка, засоряет чувства, не дает покоя, лишает разума и окрадывает счастье. Липучая, как репей, она и тебя самого изнуряет подозрением и недоверием к любимому человеку. Ревность — чувство не от сердца, а от страсти, от наваждения, разъедающего сознание, поглощающего сердце и разрушающего любовь.
Как справиться с ней? Только заставить себя понять, что давая место ревности в своем сердце, можно потерять капризную королеву-любовь, которая строится на взаимном уважении и доверии друг к другу. Ты можешь годами стяжать любовь и уважение к себе и лишь за одну секунду, за одно обидное слово, сказанное тобой, за одно только подозрение потеряешь все.
Любовь имеет мембрану — тонкую, нежную, трепещущую при каждом «дуновении» одного лишь неосторожного слова или взгляда. Лучше лишиться своего злого и невоздержанного языка, чем потерять то, без чего ты уже не можешь дышать.
* * *
— Отдай мне свое сердце, — смеясь, говорила я.
— Оно — твое, — вполне серьезно отвечал он.
И я должна была верить этим словам.
Но где-то в глубине своих противоречий я отталкивала эту правду и предпочитала быть водонепроницаемой. «А зачем верить...», — рассуждала я, и это была моя защитная реакция перед сильным мужским чувством. Я боялась ошибиться, вполне естественные страхи владели мною. Разве можно любить, если ты стоишь на таком недостижимом расстоянии, которое никогда преодолеть уже было невозможно. Он родился лет на «ять» позднее меня.
— Я старик, — часто слетало с его уст. — Мне сто лет.
«Намучился я...», — эти слова он произнес только однажды, когда вернулся из своей Сербии, чтобы сделать мне предложение, и я надолго запомнила эту щемящую фразу.
Не знаю, какие убеждения владели тогда его сознанием. Мне было понятно только то, что он искал теплого и надежного пристанища своему сердцу. Может быть, в его понимании это и была любовь, и именно поэтому он с такой уверенностью отворил мне вр;та (сербск. яз.) своей души. От меня же требовалось только поверить его чувствам и ответить.