Дино Буццати. Тщетные взывания

Олег Сенатов
Перевод с итальянского

Я хотел бы, чтобы ты ко мне пришла зимним вечером, и, подгоняемые ветром, прижавшись друг к другу, мы бы шли, устремив взгляды  вдоль безлюдной, неосвещенной и обледенелой дороги, вспоминая  зимы из сказок, в которых, даже того и не ведая, некогда жили вместе. Это были те же заколдованные тропки, по которым ты и я, осторожно ступая, и на самом деле однажды шли  лесом, полным волков, где  в прядях мха, свисавших с башен замков, нас подстерегали духи, и вкруг нас летали вороны. Даже того не сознавая, мы оттуда устремляли взоры на ожидавшую нас загадочную жизнь. Там впервые в нас трепетали безумные и нежные желания. «Ты помнишь?» - спросим мы, в жаркой комнате нежно прижавшись друг к другу, и ты мне доверчиво улыбнешься, в то время, как  снаружи будет раздаваться мрачное тремоло кровельных листов, сотрясаемых ветром. Но ты – я вдруг вспомнил об этом – не знаешь древних сказок  безымянного царства о преисподней и о заколдованных садах. Ты никогда не ходила в безмерном восхищении под кронами волшебных деревьев, говорящих человеческими голосами, никогда не переступала порог заброшенного дворца, никогда в темноте не шла на свет, едва брезжащий далеко-далеко, никогда не засыпала под звездами Востока, убаюканная, как в колыбели, в святой пироге. Может быть, зимним вечером, подгоняемые ветром, мы будем вести лишь беззвучную речь; - я погружусь в умершие сказки; ты – в неизвестные мне заботы. И, спроси я тебя: «Ты помнишь?», - ты мне бы не ответила.
Я хотел бы с тобой весенним днем прогуляться по пригороду под небом серого цвета, когда ветер гонит по дороге  прошлогоднюю листву, и чтобы день был – воскресенье. В таких местах возникают возвышенные и меланхолические мысли; в такое время бродит поэзия, соединяя сердца людей доброй воли. Кроме того, здесь рождаются несказанные надежды, излюбленные беспредельными горизонтами, на фоне которых стоят дома, бегут поезда, и с севера надвигаются тучи. Мы будем идти легким шагом, непринужденно держась  за руки, и ведя меж собою речи - безрассудные, глупые и родные. И так будет длиться до тех пор, пока не зажгутся фонари, и из окружающих мрачных многоэтажных домов не полезут наружу зловещие городские истории, приключения и обольстительные романы. И тогда мы замолчим, и лишь сожмем друг другу руки, ибо души говорят меж собою без слов. Но ты – теперь я вдруг вспомнил – мне никогда не говорила безрассудных, глупых и родных слов. Поэтому ты не можешь любить те воскресенья, о которых я повествую, и душа твоя не умеет говорить в тишине с душою моею, и никогда не подпадет она под очарование этим городом, и не предастся надежде, нисходящей с севера. Ты предпочитаешь огни, толпу, мужчин, которые на тебя смотрят, пути, на которых, как говорят, можно повстречаться с фортуной. Ты не такая, как я, и, если бы тогда ты вышла со мною на прогулку, то не испытала бы ничего, кроме сожаления о том, что устала.
Я хотел бы идти с тобой летом по безлюдной долине, постоянно и беспричинно смеясь, чтобы раскрыть секреты лесов, белых дорог, и покинутых домов. Остановившись  по пути на деревянном мосту, посмотреть, как течет вода; приложив ухо к телеграфному столбу, послушать бесконечное послание, идущее от властителей мира сего неизвестно куда. Нарвать цветов, и в тишине, на солнышке разлегшись на траве, направить свой взгляд в бездну неба, на плывущие по нему белые облачка, на горные вершины по его краям. Ты сказала бы: «Как красиво!»  И прибавить было бы нечего, ибо мы были бы счастливы, с наших тел спала бы  тяжесть минувших лет, а души стали бы молодыми, будто родившись вновь.
Но ты, боюсь, – мне это вдруг пришло на ум – ты стала бы осматриваться в недоумении, и, наконец, нашла бы себе занятие – разглядывать свой чулок, и попросила бы еще одну сигарету, давая понять, что пора собираться в обратный путь. И ты не сказала бы «Как красиво!», а завела бы разговор о скучных материях, которые мне не интересны. Жаль, но так уж ты устроена. И мы не были бы счастливы ни на мгновение.
Я хотел бы – позволь мне это сказать – идти с тобою под руку по центральной улице города в закатное время, в ноябре, когда небо – как прозрачный кристалл. Когда призраки жизни пробегают над куполами строений,  задевая головы бесчисленных людей, заполненные беспокойством; они движутся вдоль улицы, как черная река – по дну ущелья. Тогда воспоминания о счастливых временах и новые предсказания проносятся над землей, оставляя за собой нечто вроде музыки. С откровенным высокомерием, свойственным детям, мы бы разглядывали лица прохожих – тысяч и тысяч, протекающих рядом подобно реке. Сами того не сознавая, мы бы направляли  на них свет радости, и всем, кто шел по вечернему пути, который исцеляет людские скорби, пришлось  бы  на нас поневоле смотреть, но  не с выражением зависти и неприязни, а, скорее, с легкой улыбкой и чувством доброты. Но ты – я это хорошо понимаю – вместо созерцания кристального неба и воздушных колоннад, мерцающих в свете заходящего солнца, захотела бы остановиться у витрины, чтобы посмотреть на эти жалкие вещи - золотые украшения, драгоценности, шелка. И ты бы тогда не заметила ни  призраков, ни предчувствий, что пролетали над нами, и зова надменной судьбы, как я, не почувствовала бы. Ты бы не услышала нечто вроде музыки, ты бы не поняла, почему люди смотрят на тебя добрыми глазами. Ты бы подумала о своем сером завтра и непременно о статуе из золота, вознесенной над тобой на шпиле, и салютующей шпагой последним закатным лучам. А я бы остался один - одинешенек.
Но все бесполезно. Возможно, что я наговорил здесь глупостей, и на самом деле ты лучше меня, ибо не предъявляешь к жизни таких непомерных требований. Возможно, ты права – глупо искушать судьбу. Но, по крайней мере, я хотел бы с тобою вновь повидаться. Что бы там ни было, мы останемся вместе;  не важно, как, но мы друг другу доставим радость; не важно – будь это днем или ночью, летом или осенью, даже в незнакомой стране, даже в неказистом доме, даже в жалкой гостинице. Мне будет достаточно, что ты будешь рядом. Обещаю: я не буду замирать, чтобы прислушаться к таинственным поскрипываниям крыши или к музыке ветра, я не буду смотреть на облака. Я откажусь от этих ненужных вещей, хоть я их и люблю. Я буду терпелив, если ты не поймешь сказанное мною, если будешь говорить о вещах, мне чуждых, если будешь жаловаться на старую одежду или нехватку денег. Не будет у нас ни так называемой поэзии, ни надежд, ни грусти, которые так любезны любви. Но будет главное – я буду рядом с тобой. Вот увидишь - нам удастся  быть вполне счастливыми – что проще; - ведь мужчина и женщина должны быть вместе, и это столь же неизбежно, как твердая почва, которую находишь повсюду в  мире.
Но ты – мне вдруг это стало очевидно – находишься страшно далеко; нас разделяют многие сотни километров, которые очень трудно преодолеть. Тебя окружает жизнь, о которой я ничего не знаю, ты находишься среди других мужчин, которым ты, возможно, улыбаешься, как улыбалась мне в ушедшие годы. А чтобы обо мне  забыть, много времени и не нужно. Может быть, еще не истекло достаточно времени, чтобы ты забыла даже мое имя, а может, мой образ уже тебя покинул, навсегда затерявшись среди бесчисленных теней. А я вот только и думаю, что о тебе, и мне нравится говорить тебе об этом.