26 глава. Часть 2
Больно, - сказало сердце...
Забудешь, - успокоило время...
Еще посмотрим - усмехнулась память.
Неизвестный автор.
...Снова скрипнула дверь.
В проёме – сухощавый силуэт директора. Несколько секунд он стоит, надменно выпрямившись, сжав тонкие губы, и зорко осматривает класс.
Подчиняясь его многозначительному кивку, Михаил уходит, не сказав ни слова. В дверях он оглядывается на Лину, и она невольно отмечает, что ученик выше директора на голову.
Николай Теймуразович садится напротив Лины, в его инквизиторском взгляде нет ни понимания, ни сочувствия, а тем более нет этого в язвительном голосе:
– Так-так, – он барабанит пальцами по парте, – начинается старая история? Что делал здесь этот… этот ученик?
– Сидел.
– Просто сидел?
– Просто сидел.
– Невероятно, но факт! Похоже, тут было свидание.
– Нет, не похоже.
– Вижу, вы не хотите меня понимать.
– Почему же? Хочу. Но почему вы сразу думаете плохое?
– Потому что это подтверждает мой жизненный опыт. Решите сами: оставаясь с ним наедине, вы даёте ему надежду. Спрашивается: надежду на что?
Девушка машинально пожимает плечами: она действительно об этом не задумывалась. Не услышав ответ, директор продолжает:
– Отвечаю: надежду на взаимность. И не отрицайте. Он начинает думать, что вы тоже к нему неравнодушны. А может, так оно и есть? Отвечайте правду.
Что отвечать Лине? Какую правду, если она и сама ни в чём не уверена?
– Ага, молчите? Ну, тогда загляните в будущее. Определитесь с жизненными целями: как муж он вряд ли вам подойдёт, ему ещё в армии служить. Три года, между прочим, а если на флот попадёт, то все пять. А вы где будете в это время? Ждать да куковать? Против физиологии не попрёшь, извините за материализм. Я прав?
И Лина с ужасом понимает, как прав этот неприятный человек! Скрепя сердце честно отвечает:
– Н-не знаю.
– Как это «не знаю»? Как это «не знаю»? – возмущению директора нет предела. Он ходит между партами и с каждым разом всё ближе подходит к Лине Сергеевне.
– Ладно. Рассмотрим другую сторону вопроса. Предположим, вы хотите просто провести время, развлечься, так сказать. Вам весело, а ему?
– Это было бы подло...
– Вот тут я с вами абсолютно согласен. Какие же выводы?
– Но я ведь с вами не спорю. Вы… кое в чём правы.
– Во всём! – Николай Теймуразович уже рядом, дышит перегаром в лицо. Она отворачивается, пытается встать.
– Но это действительно не было свиданием. Я занималась с пятиклассниками. Случайно зашёл...
– Случайно? – ехидно переспрашивает начальство. – А где же пятиклассники? Он их съел, наверное? Как только не подавился!
Хорошо, что Римма прервала этот нелёгкий разговор! Её приход был спасением. Директор остерегался острого языка завуча и, многозначительно бросив на прощание «Помните наш разговор», – ушёл.
– Об чём гутарили? – поинтересовалась подруга. Лина не стала скрывать.
– Мишка как назло зашёл. А потом директор. Ну, и стал выговаривать: дескать, свидание.
– А было?
– Не-ет! – почти кричит обвиняемая.
– Ну и хорошо, – успокоила её собеседница. – А знаешь историю Николая?
Лина смотрит с любопытством.
– А-а, так ты не знаешь его историю! Ведь это почти ваша с Мишкой ситуация. Он учился в старших классах, а Свету прислали работать пионервожатой. Она старше его. Парень влюбился без памяти, отбил всех поклонников. Кавказские гены! Со слезами на глазах клялся, что если она не будет с ним «ходить», он покончит с собой. Такой был страстный! Ей было лестно – уступила. Тайком расписались, потому что его мать была против.
Римма замолчала.
– Ну, а потом что?
– Что, что! Разве не видишь? Счастливы ли они?
– Да я как-то не приглядывалась. Сынишка растёт у них.
– Эх, ты, Синичка! Ты, по-моему, в облаках витаешь, а не с людьми живёшь. Ну, ладно, – смягчается подруга. – А далее вот что было, мотай на ус: Николай забыл все юношеские горячие клятвы, стал изменять, да и сейчас готов изменить с любой симпатичной юбкой. Помнишь, как перед Катей хвост распускал? Как павлин. И с дунинской молодёжью развлекался, разве не было? А тебя он ещё не пытался «охмурить»? Не говорил ещё, что жизнь полосатая?
– Ну, вообще-то…, – Лина замялась, ей почему-то стыдно было признаться, что всё это пройденный этап.
– Вот так-то, милая. И вообще, разберись: то тебе Петя нравится, то Коля Аникеев, то Мишка.
– Петя – это Джек Лондон, это только внешность. Коля – это талант! Он поёт лучше Лемешева, лучше Карузо!
– А Мишка?
– А Мишка... – щёки девушки мгновенно вспыхивают. Она вспоминает надменный голос директора... И выпаливает неожиданно: - банный лист!
– Смешно. Ты уж разберись, пожалуйста. И лучше, если о тебе в коллективе не будет разговоров. Местная публика на сплетни падкая, развлечений мало, они рады погрызть любого, был бы повод. Ещё могут и присочинить, чего не было. И анонимку написать!
– Я понимаю, - горестно вздыхает Лина. - Но хоть бы ты поговорила с Мишкой.
- О чём говорить-то?
– Ну-у, – ещё один вздох, – чтобы не ходил за мной по пятам.
– Я говорила с ним.
У Лины забилось сердце.
– О чём вы говорили?
– О дисциплине! – охладила её волнение старшая подруга.– Объяснила, что он ставит тебя в неловкое положение. Что нужно, как говорил дедушка Ленин, «учиться, учиться и учиться».
– Причём здесь Ленин?
– Притом, что, во-первых, надо учиться, в прямом смысле, во-вторых, учиться понимать людей, а в-третьих, учиться владеть своими чувствами. Теперь понятно?
– Теперь да. А он?
– Молчал, как партизан на допросе. Надеюсь, кое-что понял.
Римма внимательно, по-доброму всмотрелась в погрустневшее лицо собеседницы и, словно приговор, произнесла:
– Знаешь, иногда мне кажется, Мишка умнее тебя. А вообще в вас много похожего: все чувства сразу на лице, ничего скрыть не умеете. Вот у Бомарше есть замечательные слова: «Природа сказала женщине: будь прекрасной, если можешь, мудрой, если хочешь, но благоразумной ты должна быть непременно». Какое здесь главное слово?
– Благоразумной, думаю.
– Правильно думаешь, умная девочка, – похвалила Римма. – Пойдём-ка по домам, уже поздно.
– Подожди, прочту стихи!
– На дорожку? – устало усмехнулась. – Что с тобой поделаешь? Хоть стихи-то хорошие?
– Мне понравились, – отвечала подруга, торопливо роясь в портфеле.
– Тогда читай.
– А вот сама и скажешь, хорошие или нет! Ну, сядь, пожалуйста.
Римма садится, скептически улыбаясь. Лина наконец-то находит затерявшийся среди тетрадок блокнот. Ей очень хочется, чтобы стихи понравились, как понравились ей. Читает медленно, словно на экзамене:
Нет, неправда – я пришла на бал
Не в шелках и лентах белоснежных.
Принц меня впервые увидал
В старых и заплатанных одеждах.
Были мои туфельки малы,
Но до невозможного дырявы.
Был платок мой чёрным от золы,
Руки были грубы и шершавы.
Зал сиял от света и огня.
Я стояла молча, недвижимо.
Как он разглядел во мне меня,
До сих пор уму непостижимо!
Но ведь сказка старая жива –
В ней есть фея, крысы, тыква, полночь.
До сих пор уверена молва,
Что волшебница пришла на помощь.
Может, сказка двести лет лгала?
Нет, так утверждать я не посмею.
Да, конечно, фея помогла.
Знаете, как звали эту фею?
То была любовь. Она одна
Безразлична к мишуре бумажной.
Я была чумаза и бледна,
Ну, а принц был юным и отважным.
Я красивой стала потому,
Что ему увиделась красивой,
И ему на свете одному
Красотой обязана и силой.
А молва? Любви ей не понять,
Ей бы только сказки сочинять…
Тишина повисла, словно паук на тонкой паутинке.
– Ну, как?
Римма задумчиво смотрит на крышку парты, исцарапанную нерадивыми учениками, потом поднимает глаза на подругу, и тихая грусть нисходит в сердце: она чувствует себя намного старше – не по годам, но по чувствам, и становится жаль это юное существо.
– Вообще-то неплохо написано, но… уж слишком романтично, что ли. Принц чересчур идеализирован, - вздыхает она огорчённо.
В её выразительных чёрных глазах вспыхивают искорки, словно отблески внутреннего огня.
– Как там у тебя? «Я была чумаза и бледна»…
– «Ну, а принц был юным и отважным».
– Юным и отважным, – отстранённо-задумчиво протянула собеседница, глядя в темноту окна и вкладывая в каждое слово какой-то свой, особенный смысл. Потом, словно сделав вывод, произнесла:
– Да, конечно. Чтобы влюбиться в замарашку, естественно, надо быть юным. И отважным тоже.
– Вечно ты всё приземляешь, – прервав её, упавшим голосом пробормотала подруга.
Римма, вздохнув, подняла голову:
– А кто написал?
– Тамара Николаева.
– Наверное, сама ещё юная… Красивая сказка, но… лишь сказка, мечта! –
Кончиками тонких пальцев она гладит царапины на парте. Смотрит в окно.
– Но всё-таки любовь есть, – то ли спрашивает, то ли утверждает собеседница.
– Хочется верить, что существует, – улыбаясь, так же неопределённо отвечает Римма и встаёт из-за парты.
– Хитрая какая! Вечно ты оставляешь место для сомнений.
Римма ласково останавливает её:
– А читала ли ты, о, мудрейшая из читательниц, древнюю легенду об андрогинах?
– Что-то слышала, но не помню.
– Идём. Расскажу по дороге.
Они идут по притихшему селу. В тёмное небо, усыпанное огромными звёздами, взлетает задушевная девичья песня. Вечер, на удивление, не морозный, но тихий, ласковый. Снег скрипит под валенками.
– Изумительно здесь девчонки поют! – восхищается Римма. Лина напоминает:
– Ты рассказать обещала.
– Хорошо. Слушай. Давным-давно жили на свете существа – андрогины. Всё лучшее соединилось в них. Они были прекрасны внешне, мужественны и нежны, сильны и терпеливы, умны и добры. И боги испугались: если люди станут лучше их, то неминуемо придёт конец власти бессмертных...
– И, конечно, боги позавидовали?
– Да. Зависть, увы, зависть! Страшнее её вряд ли есть что-либо на свете. И тогда Зевс повелел разрубить андрогинов на две половины – мужскую и женскую. И забросили их подальше друг от друга. С тех пор бродят по свету мужчины и женщины, ищут свою половину и, лишь найдя её, вновь обретают совершенство и счастье.
Поучительная легенда. Если задуматься, есть в ней… как бы сказать?
– Сермяжная правда?
– Ну да. Найдёшь свою половину – и счастлив.
– А как определить, твоя это или не твоя половина?
– Если тебе хорошо с этим человеком, значит твоя. Разве нет?
– Не всё так просто… А если сначала хорошо, а потом… ну, не очень? Бывает?
– Б-бывает, – Лина даже заикается, пожимая плечами и горько вздыхая от явного и несправедливого несовершенства мира…
Продолжение: http://www.proza.ru/2017/07/01/992