Рассказ
Ах, если б вы знали, как я не люблю вечеров! Едва только солнце, эта взбалмошная и, порой, совсем непредсказуемая звезда краем своим касается обугленного горизонта, как в это мгновение, в миг хрустального звона гаснет искра творца с тою же внезапностью, с которой и является по утрам.
Мир созидания принадлежит жаворонкам. Ночь – удел безумия и порока.
С наступлением сумерек, когда до глубокой ночи остаются считанные часы, твоё сердце занимает необъяснимая, давящая тоска, а мысли тревога. И ты выпит до дна, ощущая лишь немое одиночество вселенной.
Вполне возможно, печать сея выжжена на моей спине угрюмым детством, откуда я, собственно её и принёс.
Когда в возрасте от девяти до двенадцати тебе приходилось уже не раз побывать на глубине нестерпимой обиды и ознакомиться с волшебством беспричинного смеха, ты не чувствуешь себя больше беспомощным младенцем, ибо с уверенностью взрослого, без запинки способен дать определение счастью и точности меры веса его.
Но тут наступает лето: горячее, дурманящее голову и сулящее новую бурю впечатлений. Столько всего ещё неизведанно; столько не испробовано на вкус и ощупь, что земля начинает гореть под твоими ногами от предвкушения будущих приключений. И когда твои самые близкие на планете люди отправляют тебя в ссылку за тридевять земель в место под названием «деревня» к двум ещё более строгим, но заботливым, надзирателям, все мечты об открытиях и местах где не ступала нога человека, осыпаются подобно осенней листве.
Всё перемешивается в детской голове.
Ты начинаешь думать и вспоминать, как и где ты мог набедокурить, что заслужил это, абсолютно несправедливое, наказание. И вот родители уезжают, на прощание, почему-то радостно, махая рукой оставляют тебя одного. На твоём лице фальшивая улыбка, а внутри просыпается воющее «нечто» комкая детское сердце словно старую бумагу.
Не пройдёт и трёх дней, как этот самый ребёнок, с виду довольнее всех детей на свете, начинает разрабатывать план побега. Он не думает о чувствах и переживаниях других, ему сейчас чужды слова и приказы, ему нужно только одно – во что бы то не стало вернуться домой.
Выходя на бескрайний луг именно в это время суток болезненного заката, потому как именно в это время заканчивается «деревенский рабочий день», ты всматриваешься в затемняющуюся даль и думаешь о тех, кто, по всей видимости, думает сейчас о тебе. И где-то в твоей груди невероятно больно, как если б тебя оставили на совсем. Больно, лишь до первых упавших слёз, после чего, то испуганное «нечто» из воющего, высвобождая звериный оскал, принимает атакующую позу.
И вот ты уже собрался. Крошечный узел вещей, что-то съестное со стола, приготовленное накануне старательными руками бабушки, (путь лежит не близкий) выходя из дома, пока все крепко спят, подставляешь палец к губам умаляя дворовую собаку чтобы та не стала тебе предателем и уходишь с гордостью победителя.
Дорога впереди довольно извилиста. Она то закручиваясь в узел, то вздымаясь пересекая холм, будто говорит с тобою предлагая варианты. По правую руку рожь при полном штиле, по левую заброшенная ферма. Солнце уже давно скрылось из виду, но всё ещё почему-то светло. На деревенском небе появляются первые звёзды. Поначалу ты как бы нехотя, заискивающе, якобы тебе совсем и не хочется, всё равно поднимаешь голову вверх. Ох, что же это за чудо – ночное деревенское небо! Можете мне не верить, но там не обитают отдельные, одинокие звёзды, как это бывает над городскими высотками и которые можно, при значительном количестве времени и терпения сосчитать до одной. О, нет! Там они живут племенами. Мне на секунду тогда показалось, что я даже смог различить Венеру. Хотя я и знать не знал в какой та стороне и как должна светиться, но мне безумно хотелось её увидеть. Очертания каждой из них насилу были различимы. Но звёзд было так много… Как если б пляж из белого песка в одночасье оказался над головой. Яркость была их настолько сильна, что поле золотоглавой ржи, отражая её освещало передо мной дорогу не хуже взбалмошного солнца. Я был на звезде. Я знаю, как пахнут звёзды. Этот карамельный аромат спутать с чем-либо другим мне теперь не представляется возможным.
Конечно же, после такого, самого короткого в истории, детского побега я повернул обратно, но уже другим, влюблённым человеком. С тою же тоской и печалью, с тем же грузом мысли о тех, кто сейчас думает обо мне, с тем же воющим зверем внутри, но другим. Что-то во мне тогда надломилось, а что-то напротив - стало цельным. Однако запах тех звёзд остался со мной навсегда.
СА