Головная боль нарастала постепенно.
Я все никак не мог понять, где я нахожусь. Что это за место? Почему здесь было так темно и так громко? Словно меня лишили зрения, а мой слух усилился в несколько раз. Поначалу, звуки были где-то вдали, но постепенно они становились ближе. Я начинал различать некоторые из них: взмахи крыльев больших птиц, чьи-то голоса. Все это сливалось в одну большую какофонию. А еще был металлический звук, похожий на лязг каких-то цепей или скрип старой качели, шарниры которой уже давно нуждались в смазке.
Спустя несколько минут я понял, что не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. Да что там, я даже голову не мог повернуть. Чем громче становились звуки, тем сильнее начинала болеть голова. Я пытался сосредоточиться на них. Нет, все-таки это не людские голоса, это карканье. Точно! Это воронье - крупные птицы, которые летали где-то совсем близко. Видимо это их крылья я слышал. Единственное, что я сейчас ощущал, это бесконечное чувство тревоги. Вороны были совсем рядом, они что-то клевали. Я чувствовал, как своими клювами они пытались что-то расколоть. Судя по звуку это были орехи или, возможно, плоды незнакомого мне дерева.
Мне казалось, что еще немного и моя голова, словно эти орехи, расколется пополам. Я боялся, что не смогу увернуться от острых и сильных клювов птиц, если они захотят нанести мне увечья, ведь я их даже не видел. Их карканье было похоже на разговор, я готов был поклясться, что они делали это по очереди, словно вели диалог, но я все еще не мог понять сколько их. Волна ужаса окатила меня, когда я почувствовал, что они пытаются открыть мой рот. Я почувствовал холодное прикосновение на своем лице. Зачем я им? Чего они хотят от меня? Возможно, я стал подопытным образцом в каком-то чудовищном опыте? Но я не помню, чтобы давал согласие или подписывал какие-то документы.
Они пытались что-то засунуть мне в рот, потом я почувствовал, что он наполняется жидкостью. Я не знаю, что это было, вкуса я разобрать не смог. Они начали каркать все громче и громче. В какое-то мгновение я смог разобрать их речь, и почувствовал, как зашевелились волосы на моей голове:
- Глотай, глотай, глотай… ГЛОТАЙ!
* * *
Теплые лучи майского солнца грели совсем по-летнему. Листва на деревьях уже распустилась и окрасила все вокруг зелеными красками. Маша заглушила машину на стоянке и сразу же захотела выйти из нее, потому что без кондиционера находиться в автомобиле больше минуты было просто невозможно. Она арендовала этот серебристый минивэн на ближайшую неделю; он был относительно недорогим и при этом полностью отвечал ее требованиям. Посмотрев в зеркало заднего вида на свое лицо, Маша отметила, что минимум макияжа уже не позволял прятать возрастные изменения; некоторые морщины требовали явно больших средств и усилий с ее стороны.
Мысль о чертовой работе, которая отнимала все свободное время, пронеслась в ее голове. Если бы только она могла отказаться от нее, ну или хотя бы подыскать себе такую, что была бы ей по душе. Но тут же вспомнила, что и оплата на том месте была бы совсем другая. Затем она переключилась на своего последнего парня, от которого ушла по собственному желанию, а теперь жалела о своем поспешном решении. Во всех размолвках она винила его, хотя по-настоящему дело было лишь в ней самой. Чего ей, спрашивается, не хватало: он был умен, симпатичен и хорошо зарабатывал. С тех пор прошло уже два года, а она так и не нашла ему замену и по-прежнему оставалась в одиночестве. Редкие знакомства не приводили до сих пор ни к чему серьезному. Вот если бы можно было поменять работу и наличие мужчины местами – двенадцать часов в день на любимого человека, еще четыре на то, чтобы готовить ему, стирать, и восемь часов на сон, когда можно лежать в обнимку, уткнувшись носом в его щетину. И, конечно же, когда ей все это будет надоедать, то она сможет отвлечься на работе. Идеально!
Звонок мобильного вывел ее из задумчивого состояния.
- Алло? Доброе утро, Елена Николаевна. Да, я уже здесь. Сейчас встречусь с главным врачом, подпишу необходимые бумаги, и, думаю, что можно будет выдвигаться. Вы к двенадцати часам будете на месте? Отлично! Тогда до встречи!
Собравшись с мыслями, Маша шагнула на уже раскаленный асфальт. Стоянка примыкала к трехэтажному зданию пансионата для пожилых людей. Последний раз она была здесь почти месяц назад. Маша понимала всю необходимость своих визитов, но легче от этого ей не становилось. Хотя сегодня все было совсем по-другому, ведь она сдержит свое обещание, и они смогут целую неделю провести вместе вдали от этого грустного места.
Вывеска над входом по-прежнему гласила: «Пансионат для пожилых людей «Забота». Каждый раз, проходя под ней, Маша читала надпись, словно однажды там должно было появиться что-то другое. Особенно ее цепляло это слово - «забота»; прочитав его в очередной раз, она вспомнила трагедию Гёте «Фауст», где главного героя ослепляла седая старуха по имени Забота. От этих мыслей Маше стало немного не по себе, и ее охватило чувство вины.
Через полчаса Тамара Федоровна - заведующая пансионатом вела Марию длинным коридором в сторону блока, где размещались палаты пациентов. Правда здесь редко использовали это слово, всех пациентов называли жильцами пансионата, видимо, чтобы старики могли чувствовать себя как дома. В светлом, от проникающего в окна яркого солнца, холле было тихо. Кто-то сидел перед телевизором, другие играли в настольные игры, третьи читали. За столом в углу сидела девушка из персонала, которая без особого энтузиазма наблюдала за происходящим. Никто из них пришедших женщин не заинтересовал, они обе посмотрели в сторону окна, где в инвалидном кресле сидел мужчина. На вид ему было около шестидесяти лет, седина еще не успела покрыть всю его голову, а немногочисленные морщины добавляли внешнему виду зрелости и опыта. На лице этого жильца пансионата застыло чувство тревоги, со стороны казалось, что мужчина чем-то взволнован и прислушивается к тому, что происходит рядом.
Алексей Петрович, посмотрите, кто к нам пожаловал, - сладковато-приторным голосом запела Тамара Федоровна. Этот голос многим не нравился, он был искусственным и зачастую не внушал доверия.
- Папа, привет. Это я - Маша, - девушка присела на корточки перед мужчиной и взяла его руки в свои. – Я приехала за тобой. Как и обещала.
Мужчина никак не отреагировал на прикосновение и по-прежнему сидел неподвижно. Девушка повернулась к заведующей:
- Тамара Федоровна, лечащий врач сказал, что все по-прежнему без изменений. Вы тоже придерживаетесь этого мнения?
- Да, Мария, к сожалению, мы с Геннадием Венидиктовичем никакого прогресса не наблюдаем. Люди с апаллическим синдромом могут долгое время находиться в одном состоянии: у них отсутствуют эмоции, они не могут говорить, реагировать на происходящее вокруг. Кроме этого, у вашего отца наблюдается ряд других характерных особенностей: его глаза всегда находятся в неподвижном состоянии, и отсутствует целый ряд рефлексов, которые наблюдаются у других больных, находящихся в бодрствующей коме. Но Алексей Петрович двадцать четыре часа в сутки под постоянным наблюдением наших специалистов, которые проводят все необходимые процедуры. Конечно, уже не так часто, как раньше. - Тамара Федоровна подошла к окну, отодвинула шторку и несколько секунд наблюдала за происходящим на улице. – Мария, вы должны быть готовы, что, возможно, уже ничего не изменится. Мы перепробовали разные методы лечения, вы потратили очень много сил и средств, чтобы сделать все возможное. Сейчас Алексею Петровичу нужен только покой и тщательный уход.
- Да, конечно, вы правы, - Маша грустно кивнула головой. - Вы знаете, я наняла сиделку, которая будет помогать мне с отцом, пока он будет дома. Она всегда будет рядом с папой, поэтому я буду держать руку на пульсе, так сказать. В крайнем случае, у меня есть ваш телефон, но надеюсь, что он все-таки не понадобится.
Тамара Федоровна натянуто улыбнулась:
- Если будет что-то срочное или даже экстренное, вы обязательно звоните. Ну что ж, раз Геннадий Венидиктович согласовал, все бумаги подписаны, а вы, как я понимаю, подготовлены, то можно выдвигаться в путь. Я попрошу санитаров сопроводить вас до машины.
Уже через десять минут Маша сидела в автомобиле. Двое парней помогли ей расчистить место в салоне для инвалидной коляски, которую они вкатили без особых трудностей благодаря специальному переносному пандусу. Аренда машины с автоматическим подъемником была не значительно дороже, но Маше легче было разобраться с этой конструкцией. К тому же, она не представляла, что бы она делала, если бы автоматика вдруг отказала.
- Еще раз спасибо за помощь. Теперь я точно смогу разобраться с этой техникой, когда мы будем на месте.
Маша завела двигатель и медленно вывернула со стоянки. Алексей Петрович, по-прежнему не двигаясь, сидел в кресле, его глаза никак не отреагировали на то, что они покинули территорию пансионата, а на лице не дрогнул ни один мускул, когда они оказались на трассе, ведущей в сторону города. Если долго смотреть на его лицо, то оно начинало казаться нереальным, можно было подумать, что это маска из воска. С другой стороны, если бы его глаза не были открыты, можно было бы подумать, что человек спит.
Час спустя Маша заехала в свой двор и почти сразу же приметила возле подъезда женщину, сидевшую на скамейке. Рядом с ней стоял коричневый чемодан средних размеров. Женщина оглянулась на звук подъезжающего автомобиля и, узнав девушку за рулем, слегка помахала рукой, привлекая внимание. Машина развернулась и остановилась возле подъезда правым боком для более удобного извлечения из нее пассажира с его транспортным средством.
- Еще раз добрый день, Елена Николаевна. Давно ждете? – Маша обошла автомобиль и подошла к женщине.
- Здравствуйте, Маша. Нет, не долго, минут пятнадцать, - Елена Николаевна слегка нагнулась, заглядывая в автомобиль. Маша открыла раздвижную дверь:
- Знакомьтесь, это Алексей Петрович - мой папа.
- Рада знакомству, - Елена Николаевна улыбнулась и легким движением похлопала мужчину по руке.
- Мы немного задержались в дороге, похоже, что собрали все пробки.
- Ничего страшного! Я знаю, что вы бы позвонили, если бы что-то изменилось.
- Здесь все ваши вещи? – Маша показала на чемодан.
- Да, все необходимое на эту неделю поместилось в одном чемодане, - Елена Николаевна улыбнулась и добавила: - Мне это редко удается, обычно нужно как минимум два таких чемодана.
- Знакомая ситуация, - Маша достала из минивэна сумку с вещами Алексея Петровича. – Я по этой причине не люблю в отпуск летать. А самое смешное в том, что обратно привожу вещей в два раза больше, чем увозила. Иногда сама себе удивляюсь.
После того как пандус был установлен, Елена Николаевна аккуратно отстегнула ремни безопасности и выкатила инвалидное кресло на тротуар. Маша закрыла машину и поставила ее на сигнализацию. Открыв дверь в подъезд, она придержала ее для сиделки с коляской. Взглянув на неподвижное лицо отца, Маша сказала:
- Папа, вот ты и дома.
День первый
Я очнулся в другом месте, которое было мне как будто знакомо. Я прислушался: оно было наполнено спокойствием и любовью. Пусть я не видел ничего, кроме кромешной темноты, но я точно знал, что где лежит. Здесь каждая вещь отзывалась во мне эхом былых воспоминаний. Это были книги, какие-то безделушки, разные сувениры. Я не мог связать их с каким-либо событием или человеком, но по какой-то причине они были для меня очень дороги.
Я мог лишь слушать и улавливать волны, которые доходили до моих ушей. В предыдущем месте я смог спустя какое-то время привыкнуть к звукам, которые издавали те ненавистные мне птицы. Надо отметить, что некоторые из них были со мной даже вполне милы. Но это было так редко. Здесь же я не слышал ничего, кроме себя самого. В звенящей тишине голос звучал громко и четко, я мог разобрать каждое слово, что рождалось в моей голове. Я буквально физически ощущал, как слова складывались во фразы, а фразы в предложения.
На долю секунды я почуял запах, который мне показался знакомым. Невозможно было понять из чего он соткан, он был таким индивидуальным и очень личным. Когда приходишь к кому-то впервые в гости, то чувствуешь неповторимый запах дома, у каждой квартиры он свой. Этот тоже был таким же – самостоятельным. И все-таки он казался мне знакомым, но когда-то давно забытым.
Долгое время я не чувствовал вкусов, ароматов, запахов, тепла от прикосновений. И это мгновение стало для меня настоящим подарком, эмоции от которого я зафиксировал внутри себя. Тишина этого места приятно укутывала меня в уютный кокон. Я почувствовал, как мое тело расслабилось, а меня начало клонить в сон.
* * *
Елена Николаевна листала старый альбом с фотографиями. На первых черно-белых снимках были молодые Алексей Петрович с супругой, а потом на фотографиях все чаще стала появляться сама Маша.
- Они познакомились на заводе, работали в одном цеху. Мама тогда только техникум закончила, а папа был на два года ее старше и полгода как вернулся из армии. А потом они на новую ТЭЦ вдвоем перешли работать, но это уже, когда встречаться начали.
Чайник громким свистом напомнил о себе. Маша сняла его с плиты и отключила газ. Накрывая на стол, она продолжала знакомить Елену Николаевну со своей семьей. Фотографии могли дать общее представление, но не рассказывали всю историю. Сиделка неторопливо листала альбом, задерживаясь на тех фотографиях, где было изображено большое количество людей: фото с коллективом завода, с друзьями на отдыхе, семейные встречи. Особенно ее интересовали выражения лиц, эмоции, иногда прически и наряды:
- Такие молодые, красивые. Я люблю смотреть на старые снимки, тогда все было по-другому. Мы были другие, страна была другая.
Маша разлила чай по чашкам и поставила на стол. Перед гостьей она выставила большое блюдо с конфетами и печеньем:
- Может вы мед или варенье будете? Правда, варенье тоже покупное.
- Нет, спасибо большое, этого вполне достаточно. Маша, а ты когда родилась? – незадолго до этого Маша попросила Елену Николаевну обращаться к ней на «ты», ведь она была ровесницей ее отца, и сама годилась ей в матери.
- Через год после их свадьбы, даже чуть меньше. Они как раз тогда только переехали из общежития в эту квартиру. Мама рассказывала, что для нее все вообще получилось неожиданно. Она не была готова к такому крутому повороту событий. Но, конечно, счастью не было предела. Правда она сына хотела, это папа всегда мечтал о дочке, - Маша взглянула на отца, и в ее глазах Елена Николаевна прочитала неподдельную благодарность. Алексей Петрович сидел в кресле-каталке лицом к окну, но по его обмякшему телу можно было понять, что он задремал. На его лице то и дело появлялась тень от крыльев воробьев, что весело щебетали за окном. Они перелетали друг за дружкой с балкона на карниз и обратно, словно играя в какую-то игру.
Елена Николаевна закончила листать альбом и отложила его в сторону. Маша, задумавшись о чем-то, смотрела в одну точку перед собой. Елена Николаевна взяла с тарелки конфету, освободила ее от обертки и отправила себе в рот, сделав несколько глотков чая.
- Маша, у вас очень уютная квартира, - нарушила тишину сиделка.
- Я сама делала ремонт уже после того, как мамы не стало. Но вся обстановка здесь сохранилась как было при ней. Она всегда сама все планировала, расставляла. Разве что в одной комнате все для папы оборудовано: специальная кровать, массажный стол, капельница. Он ведь когда из комы вышел, два года здесь жил. Я покупала все необходимое ему, все, что просили врачи. В долги тогда такие залезла, квартиру свою пришлось продать. Когда мне исполнилось двадцать шесть, я переехала от родителей на съемную квартиру, потом купила однокомнатную на правом берегу. А после смерти мамы за отцом надо было присматривать, вот мне и пришлось вернуться сюда.
- А Алексей Петрович когда здесь в последний раз был?
- Года четыре назад или около того. Первое время, когда он переехал в пансионат, я старалась чаще его забирать оттуда. Но потом работа, личная жизнь, и у него здоровье лучше не становилось. Думаю, вы сами знаете, как это бывает.
Елена Николаевна понимающе покачала головой.
- Мы с ним, конечно, отдалились, - продолжила Маша, - но раз в месяц я обязательно приезжаю к нему. Иногда персонал помогает: они ставят возле него планшет, и я разговариваю с ним, читаю ему отрывки из его любимых книг: «Король Лир» или «Как закалялась сталь». Папа очень любил читать и мне привил любовь к книгам. Я чуть позже покажу вам его небольшую библиотеку.
Когда чашки были пусты, а солнце было в зените, Елена Николаевна начала готовить капельницу для Алексея Петровича, а Маша занялась приготовлением обеда. Они еще много чего успели обсудить в тот день. Вечером сиделка смотрела телевизор, а Маша сидела возле отца, просто держала его за руку и рассказывала про то, как живет, где и кем работает. Если бы она чуть внимательнее смотрела на Алексея Петровича, то, конечно, заметила бы умиротворенное выражение на его лице, которое сменило привычную холодную маску.
День второй
Я слышал, как шелестят листья. Много листьев. Они были высоко надо мной, значит деревья были большие, взрослые. Некоторые были уже старыми по человеческим меркам. Они переговаривались между собой, обсуждали то, что было давно, и то, что видели прямо сейчас. Я слушал, о чем они говорят, и ко мне как будто снова вернулось зрение. Я мог видеть мир вокруг: людей, животных, автомобили, здания. Так как мой слух был крайне выборочен, я не подозревал, что все это в данный момент меня окружает; я не слышал их, но видел. Эти могучие растения дали мне глоток свежего воздуха и показали жизнь такой, какой я не знал ее уже много лет.
Были растения и гораздо меньше по размеру, но они были как дети. В шепоте их листьев я слышал крики и смех ребятни, все говорили одновременно, перебивая друг друга. Я тоже был когда-то таким же молодым и зеленым, как и они; я был ребенком. И у меня был ребенок, я помню его смех. Мне передается его чувство восторга от набранной скорости и ощущения полета. В этом месте я счастлив, я снова молод, я полон идей. И все это благодаря этому ребенку.
Кажется, это была девочка.
* * *
Маша катила кресло перед собой вдоль длинной аллеи. Алексей Петрович сидел ровно, и иногда, когда под колесо коляски попадал камешек, его голова одобрительно покачивалась. Прохожим могло показаться, что он слушает разговор двух женщин и все время с чем-то соглашается. Елена Николаевна шла рядом, оглядываясь по сторонам. Она боялась, что из густых кустов может выскочить какая-нибудь собака, которую нерадивый хозяин спустил с поводка без намордника. Больших собак она боялась с детства; когда ей было шесть лет, ее за ногу укусил соседский пес. Маленькая Лена перелезала через забор с банкой малины, которую успела нарвать в чужом саду. А потом был визит в поликлинику, где ей сделали крайне болезненный укол, и серьезный разговор с мамой, которая подметила, что Лена сама виновата.
- Маша, давай дальше я повезу Алексея Петровича? Все-таки это я должна тебе помогать.
- Ничего, мне не сложно. Даже приятно. Много лет назад папа приводил меня в этот парк, а теперь вот я его. Как же все изменилось.
Елена Николаевна не поняла о каких именно изменениях говорила Маша: то ли о том, что они с отцом поменялись ролями, то ли о каких-то переменах в самом парке. В конце аллеи за деревьями разместилась площадка с детскими аттракционами, откуда доносились крики и музыка, но Маша повернула налево в обход площадки, где была более спокойная обстановка, а деревья не пропускали солнечный свет, создавая прохладную тень.
- Вы часто здесь бывали в детстве?
- Не поверите – практически каждый день. После садика родители забирали меня, и наш путь домой пролегал через парк. Летом мы могли погулять здесь подольше. На выходных папа обязательно водил меня на карусели, - Маша показала рукой в сторону аттракционов. – Только старые уже давно снесли, и место долго пустовало. Эти поставили всего несколько лет назад. Зимой мы приходили сюда, чтобы покататься с горки, - Маша вновь махнула рукой, но уже в другую сторону. – Там все дети с района собирались и катались кто на чем с этого склона. Помню, папа купил мне пластиковую ледянку, которая разгонялась просто до какой-то невероятной скорости. Я всегда катилась дальше всех, обгоняя остальных детей, которые завидовали мне. Мама была против этой покупки, боялась, что я себе «шею однажды сверну», - Маша рассмеялась. – Вот тогда, кстати, я полюбила скорость и все ждала, когда мне можно будет сесть за руль папиных «Жигулей».
- Долго пришлось ждать? – с улыбкой спросила Елена Николаевна.
- Для меня это казалось вечностью. К тому же, когда папа обучал меня вождению, у него уже была подержанная иномарка, а тянуло-то меня к тем самым «Жигулям». Так что моя мечта исполнилась, но не до конца.
Они остановились у одной из скамеек и присели. Елена Николаевна ловким движением руки извлекла из своей сумки веер и стала быстро-быстро обмахивать им то себя, то Алексея Петровича. Восточный узор то прятался, то раскрывался во всей красе, и тогда легкий ветерок долетал и до Маши, еле слышно касаясь ее шеи. Сиделка задавала вопросы, а Маша без умолку рассказывала ей о своих детских воспоминаниях. Это был один из тех редких дней, когда память подобно машине времени, могла перенести человека куда-то совсем далеко. Обедали они тоже в парке заранее взятыми с собой сэндвичами и зеленым чаем в термосе. Елене Николаевне даже удалось на полчаса погрузиться в сон, который был особенно приятен на свежем воздухе. А когда она проснулась, то увидела перед собой Машу, которая протягивала ей холодное эскимо.
Алексей Петрович все это время сидел неподвижно со вчерашним умиротворенным выражением. И только уголки его губ дважды за этот день чуть заметно вздрагивали, и некое подобие улыбки появлялось на его бледном лице.
День третий
Этот звук был ровный, сильный и могучий. Он зарождался где-то у самых ног, проходил через меня и находил выход через маленькую точку на макушке. Мне казалось, что несколько раз меня обдавало жаром, но он был приятным. Это чувство разливалось по моему телу, наполняя мои мышцы силой. Внутри меня зарождалась энергия, но я не мог ей управлять. Мои руки по-прежнему не слушались меня.
Звук рождался из сотни мужских голосов, что по очереди кричали мое имя. Они махали мне и звали идти за собой. Внутри меня появилось стремление. В какой-то момент я уже был готов поддаться этому зову, но понял, что сижу и не могу встать. Мужики все отдалялись и отдалялись, пока совсем не скрылись из вида. Остался только хор, состоящий из их голосов. А мои ноги все так же не хотели идти.
Я ощутил тяжесть и боль. Все мои попытки задействовать хоть какую-то часть моего тела привели к усталости, которая полностью завладела им. Первое время я пробовал сопротивляться, но на это тоже нужны были силы. Немного отдохнув и обдумав сложившуюся ситуацию, я понял, что пытался двигать руками и ногами одновременно, но что произойдет, если постараюсь делать это последовательно? И я решил начать с правой руки.
* * *
Дым валил из всех труб сразу, уходил высоко в небо и превращался там в белые облака. Четыре энергетических блока, градирни, котельные отделения и административные здания ТЭЦ раскинулись на обширной территории сразу за отметкой границы города. Маша съехала с главной дороги на обочину, и теперь показывала Елене Николаевне место, где больше двадцати пяти лет проработали ее родители. Отсюда, с холма, было хорошо видно это гигантское сооружение, вибрация от которого передавалась по земле. В воздухе стоял мрачный гул.
Они двинулись в путь сразу после завтрака. Елена Николаевна как обычно сделала Алексею Петровичу лечебный массаж, умыла его, сменила подгузник, а затем покормила через зонд. После этого они поели с Машей сами, собрали все необходимое и погрузились в арендованный автомобиль. Следующие сутки им предстояло провести за городом на даче. Путь от дома должен был занять около полутора часов, но, увидев ТЭЦ, Маша не смогла проехать мимо.
- Папа, узнаешь это место? Ты здесь работал. Помнишь дядю Васю? Дядю Мишу Осипова? Дядь Коля Малышенко еще у нас часто бывал с женой.
Алексей Петрович никак не выдавал своим видом, что кто-то из перечисленных людей ему знаком. Маша повернулась к сиделке:
- Это все его друзья с работы. Дружили семьями. В детстве часто застолья дома были, столько людей набивалось в квартире. Иногда мы в гости к кому-нибудь ходили. Раньше это так принято было что ли – в гости ходить.
- Да, Машенька, так и гуляли. Мы сами с мужем, царствие ему небесное, всех в гости звали. Друзей, соседей, коллег – всех. И весело было. Люди проще были, никто ничего не боялся. Мужа мой рано умер, только сорок отметил и не стало его. Сердце отказало. А я вот так и осталась одна. Уже не до гостей было. Всю жизнь фельдшером в больнице проработала, а потом в сиделки подалась. За одним больным все легче присматривать, - грустно улыбнулась сиделка, глядя на Алексея Петровича.
- Мне очень жаль, что вашего мужа так рано не стало, - сказала Маша. - Вы ведь были еще молоды, почему не вышли еще раз замуж?
- Не любила я больше никого, а кто меня любил, так это все не те были. В работе нашла себя, занялась хозяйством, садик себе небольшой завела. Так и дожила вот до своих лет.
- А я третий класс окончила, когда родители дачу купили, - Маша смотрела куда-то вдаль, разглядывая облака. - После этого все их друзья в основном там стали собираться. Многие из них к тому времени уже обзавелись детьми, с которыми и приезжали; в доме всем места хватало, а кому не хватало, тот в бане мог разместиться. Тоже всегда было весело.
До дачи они добрались без происшествий. Елена Николаевна, увидев дом отметила, что он, действительно, большой, несмотря на то что этаж у него был всего один. После обеда она помогла Маше с организацией цветочной клумбы у крыльца, потом немного подремала на летней веранде. Маша в это время читала отцу «Белые ночи» Достоевского, чей томик с произведениями нашла в доме. Алексей Петрович сегодня был как будто занят решением важного вопроса: его лицо выражало крайнюю степень сосредоточенности. Но уже вечером, пока остальные готовились ко сну, легкая тень улыбки коснулась его губ, когда ему удалось еле заметно пошевелить пальцами правой руки.
День четвертый
Я перестал слышать. Совсем ничего. Пустота. Это напугало меня. За несколько секунд до того, как все звуки пропали, мне казалось, что я летел. Я слышал ветер: он двигался быстрее, чем обычно. Голосами деревьев я видел обрывки местных пейзажей. А потом все исчезло, и наступила полная тишина. Все произошло стремительно: вот я летел, и вот я падаю вниз.
Первыми вернулись ощущения: меня накрыло потоком холодной воды, неожиданно мне стало нечем дышать, как будто весь воздух резко вышел из моих легких. Я все еще сидел, но был уже подвешен вниз головой. Потом появились эмоции: страх, переживание, потеря близкого человека. И только после этого я услышал рев гнущегося металла, звон лопающегося стекла и шум воды, что тянула меня куда-то вниз. Я был рад, что мой слух не пропал, это единственное, что осталось у меня, что позволяло мне не тронуться умом.
Но я ненавидел этот звук всем своим сердцем. Он сеял во мне семена печали, грусти и горечи. Слезы душили меня, пытаясь прорваться наружу через невидимую плотину.
* * *
На обратном пути Маша поехала по другой дороге. Весь путь она была в задумчивом состоянии и в основном молчала. Елена Николаевна не хотела отвлекать ее разговорами и просто смотрела на меняющиеся за окном пейзажи, изредка поглядывая на Алексея Петровича. На улице все еще стояла жара, но небо уже затянуло тяжелыми серыми облаками, которые были предвестниками надвигающейся грозы. Они оставили позади примерно половину пути, когда машина начала плавно сбрасывать скорость, съехала с главной дороги и остановилась в нескольких метрах от берега реки.
- Я сейчас, - сказала Маша сиделке и вышла из автомобиля. Пройдя несколько шагов вперед, она повернулась лицом к мосту тянущемся через реку. Он был хорошо виден с этой точки, и Маша могла разглядеть машины, несущиеся по мосту в обе стороны и издающие характерный звук, когда проезжали стыковочный шов конструкции. Этот стук эхом разносился по округе и терялся в мощном потоке реки, которая имела в этом месте несколько крутых порогов.
- Все произошло здесь? – тихо спросила Елена Николаевна. Она догнала Машу и теперь стояла прямо за ее спиной.
- Да, на этом мосту, - ответила Маша, не меняя своего положения. – Они возвращались с дачи поздно вечером. Обычный выходной день. Когда у них совпадали выходные дни, они всегда ездили на дачу. В любую погоду. В тот день дождь лил как из ведра. Папа сотни раз проезжал это место, но тогда что-то пошло не так, и он не справился с управлением. Машину резко повело вправо, и они, пробив перила, вылетели с моста в реку. Он пытался спасти маму, но не смог в одиночку вытащить ее из салона.
Скрестив руки на груди, Маша обняла себя за плечи, то ли жалея себя, то ли согревая от невидимого потока холодного ветра. Елена Николаевна пыталась подобрать, но так и не смогла найти правильных слов, уместных для данной ситуации. Ее душа, конечно, болела за Машу и за Алексея Петровича, за всю их семью, история которой за последние несколько дней стала для нее очень близкой.
- Елена Николаевна, вы верите в приметы или какие-нибудь знаки, которые нам посылает жизнь?
- Маша, я много чего повидала на своем веку и точно знаю, что иногда бог или какие-то другие силы шлют нам такие послания. Одни - хорошие, другие – плохие. Но мы не всегда способны их увидеть или понять истинное значение.
- В ночь перед аварией мне приснился один сон; я видела большого черного ворона, который сидел на крыше папиного автомобиля. Мне кажется, что он был слепым, потому что его зрачки были покрыты белой мутной пеленой. Во сне я осознавала, что это какой-то дурной знак, и настойчиво пыталась прогнать птицу, но ворон расправлял крылья и передвигался на другое место. Тогда я заплакала и рассказала об этом маме, а она мне сказала: «Я сама разберусь, а ты за папой присмотри».
Маша сказала эти слова, и слезы ручьем побежали по ее лицу. Елена Николаевна крепко обняла девушку и почувствовала, что к горлу подступил неприятный ком, и ей тоже захотелось расплакаться.
- Девочка моя, - приговаривала она, слегка раскачиваясь из стороны в сторону, будто убаюкивая Машу. Так они стояли несколько минут, пока Маша окончательно не успокоилась. – Надо проверить Алексея Петровича, а то он нас должно быть уже потерял.
Они вернулись в машину, выехали на трассу, молча пересекли злополучный мост, оставив скорбь позади. За оставшуюся часть пути Маша произнесла лишь одну фразу, обращаясь к отцу:
- Папа, ты помнишь, что послезавтра у мамы день рождения? Мы обязательно с тобой съездим к ней.
Елена Николаевна все так же молча наблюдала в окно за происходящим; теперь ей еще больше хотелось побыть в тишине, которую нарушал только равномерный гул двигателя. Она размышляла о жизни и смерти, о таинственных знаках и превратностях судьбы, снова вспомнила своего супруга и друзей, которых давно уже не было среди живых. И никто из погруженных в свои мысли не заметил, как по левой щеке Алексея Петровича тонкой струйкой скатилась прозрачная слеза.
День пятый
Я был в состоянии полного покоя. Мое сознание стало чистым и прозрачным, каким бывает горный воздух. Я слушал окружавшие меня звуки, и все вместе они создавали передо мной картину, освобождающую мой разум, раздвигающую границы, дарящую свободу мысли.
Я видел палящее солнце, слышал шум моря, ощущал тепло песка под ногами. Я сидел на берегу и созерцал всю эту необъятную природу. Солнце не слепило мои глаза, море не мочило моих ног, песок не обжигал мои ладони. Все органы чувств вновь работали и были задействованы мной.
Я могу взлететь, воспарить к небесам, кружить с чайками, ловить с ними рыбу. Я могу плыть по морю, могу задерживать дыхание и нырять к самым далеким глубинам, могу выпрыгивать с дельфинами из воды. Я могу бежать по песку, могу преодолевать самые длинные дистанции, могу быть быстрее всех и абсолютно не уставать.
* * *
С самого утра на улице моросил дождь. Выходить куда-либо без особой важности в такую погоду совсем не хотелось. После завтрака Маше нужно было сделать несколько звонков по рабочим вопросам, Елена Николаевна же с Алексеем Петровичем сидели перед телевизором. Устав от дневных телешоу для домохозяек, сиделка провела своему подопечному второй за день сеанс оздоровительного массажа рук и ног. Потом они переместились на кухню, где слушали радио и смотрели в окно.
После обеда дождь закончился. Весь город ждал грозы, но ее так и не случилось в тот день. Когда асфальт стал почти сухим, Маша решила свозить отца в еще одно место, где он часто любил бывать. Елена Николаевна была категорически «за» небольшое путешествие, к тому же через приоткрытый балкон доносился запах свежего воздуха после дождя и цветущих растений, которые так и манили своим ароматом.
Маша припарковалась на парковке железнодорожного вокзала и с улыбкой посмотрела на отца. Он по-прежнему сидел неподвижно, но она-то знала, что будь он сейчас в сознании, то был бы рад здесь оказаться. Втроем они дошли до места, с которого открывался вид на железнодорожные пути, некоторые из которых были заполнены пассажирскими, грузовыми и почтовыми составами. Когда раздавался гудок прибывающих поездов, могло показаться, что где-то в порт заходит морское судно.
- Он очень любил это место. Когда уставал от работы, дачи, от нас с мамой, то приезжал сюда, брал чай или кофе с пирожком в столовой вокзала, покупал газету в киоске и садился на той скамейке, - Маша показала пальцем на другую сторону стоянки транспорта. Елена Николаевна проследила за движением ее руки и под высоким ветвистым тополем разглядела едва приметную зеленую скамью.
Из динамиков раздался громкий голос диктора, который объявил об отправлении поезда с первого пути.
- Интересно, что же он здесь делал? – удивилась сиделка, наблюдая за пассажирами внизу, спешащими на поезд.
- Папа всегда любил поезда, рассказывал, что в детстве мечтал на машиниста выучиться. Потом это все, видимо, как-то забылось и осталось несбывшейся детской мечтой. Звук железной дороги его успокаивал, приводил в форму. На море мы всегда ездили только поездом, так вот он после трех дней пути выглядел более отдохнувшим, чем после основного отдыха, - Маша засмеялась и посмотрела на отца.
- Каждый находит умиротворение в чем-то своем, и у каждого есть свое место силы, - задумчиво произнесла Елена Николаевна, из ее уст эта фраза казалась почти откровением. – Маша, а как ты думаешь, когда Алексей Петрович приезжал сюда последний раз?
- Думаю, что в год аварии. Получается семь лет назад.
- Да, давненько, - сказала Елена Николаевна. – Ну что, Алексей Петрович, рады вы вернуться на свое место силы? – спросила она, обращаясь к мужчине в кресле.
В этот самый момент Алексей Петрович пошевелил левой ногой; движение было скорее похоже на непроизвольную судорогу, но не заметить его было нельзя.
- Машенька, Машенька, смотри! – от неожиданности закричала Елена Николаевна. – Твой отец только что ногой двигал.
Нога Алексея Петровича еще раз дернулась будто в подтверждение слов сиделки, но уже с меньшим энтузиазмом. Маша сперва оторопела, испугавшись, что у отца может быть приступ, но его лицо изучало спокойствие. Она взяла его за руку, заглянула ему в глаза и спросила:
- Папа, папа, ты меня слышишь?
Но ее вопрос так и повис в воздухе, оставшись без ответа. Надо будет обязательно сообщить об этом Тамаре Федоровне – заведующей пансионата, а еще лучше лечащему врачу. Возможно, что это был хороший знак, и папа шел на поправку. Где-то вдали раздался очередной гудок поезда. Диктор вновь проинформировала пассажиров то ли о прибытии, то ли отправлении. Когда на город опустился вечер, Елена Николаевна накинула Алексею Петровичу на плечи теплый плед. Некоторое время они просто стояли, наблюдали за поездами и слушали звуки вокзала.
День шестой
Я все вспомнил, когда услышал ее голос. Она поздоровалась со мной как делала это обычно, когда я возвращался домой: «Здравствуй, Леша!». Моя Наташа стояла напротив и с грустной улыбкой смотрела на меня. «Узнала. Не забыла. Помнит» - пронеслось в моей голове. Как же долго я не видел ее. Может быть она приходила ко мне во снах, так я уже давно их не вижу. Теперь вся моя жизнь скорее похожа на сон. Без нее моя жизнь похожа на сон.
Я все вспомнил, когда увидел ее глаза. Она была как всегда красива, а еще казалась мне такой молодой, ну а на кого был похож я? Седой беспомощный старик в инвалидном кресле, что не может даже протянуть руку своей верной подруге, побыть кавалером для очаровательной дамы. Мне так много нужно было ей сказать, еще больше хотелось спросить. Но уста мои были намертво запечатаны. Я попытался глазами объяснить ей, что не могу говорить. «Знаю, Леша, знаю».
Я все вспомнил, когда почувствовал ее руку на своей щеке. В ответ на это прикосновение я слабо улыбнулся и прикрыл глаза от удовольствия. Наташка моя. С днем рождения тебя! Где же ты была, родная? Почему не приходила ко мне? Нам с Машей так сильно тебя не хватает. «Я тоже по вам скучаю: по тебе, Леша, по Машеньке. Обнять вас хочу». И обняла меня нежно так.
Я все вспомнил, когда узнал вкус ее губ. Любимая моя. Мысленно молю лишь об одном, чтобы не уходила, чтобы осталась еще на мгновение. «Не могу, Леша, не могу». Тогда возьми меня с собой, зачем я здесь? Кому я нужен такой немощный, больной, убогий? За что мне эта жизнь без тебя? Зачем эта жизнь без тебя? Она молча посмотрела в мои глаза, поцеловала меня на прощание и сказала: «Я сама разберусь, а ты за Машенькой присмотри».
Пока ее образ растворялся в воздухе, я мысленно продолжал целовать эти губы.
* * *
Елена Николаевна стояла возле машины и ждала возвращения Маши и Алексея Петровича. Она видела, как они вошли в оградку, как Маша положила на могилку свежие гвоздики, что они купили по пути сюда, как долго сидели и просто о чем-то молчали. Черные тучи зависли над городом, все ближе виднелись всполохи молний, и отчетливее слышались раскаты грома. Кладбищенские вороны, сидевшие на макушках деревьев, вторили непогоде и каркали еще более жутко, чем обычно.
- Папа, ты прости меня, папа! Прости меня!
Этот крик заставил Елена Николаевну повернуться, и она увидела, что Маша стоит на коленях перед отцом и со слезами просит у него прощения. Что-то случилось за эти несколько минут, пока она считала ворон.
- Маша, что-то случилось? – взволнованно спросила сиделка.
Но Маша продолжала что-то говорить неподвижно сидевшему Алексею Петровичу. Небо озарилось яркой молнией, гром ударил прямо над ними, и на землю ринулись мощные потоки воды.
- Я виновата перед тобой, сильно виновата. Но я жить хочу, понимаешь? Я жить хочу, - до Елены Николаевны доносились обрывки фраз. Она кинулась к оградке, подбежала к Маше, подхватила ее за руки и подняла с земли.
- Маша, дождь пошел, вы все промокнете. Не дай бог, Алексей Петрович простынет. Пошлите, пошлите скорее в машину, - она схватила кресло-каталку за ручки, и не раздумывая кинулась с ним в сторону минивэна. Маша, наконец-то очнувшись, побежала за ней, вытирая руками лицо от слез и капель дождя.
Только они успели занять свои места и захлопнуть двери, как ливень пошел с новой силой. Елена Николаевна никак не могла отдышаться после пробежки и зачем-то все время трогала свои волосы, словно проверяя – все ли нормально у нее с прической. Маша сидела, обхватив руль руками и уткнувшись в него головой. Она все никак не могла успокоиться, и плечи ее вздрагивали от рыданий. Алексей Петрович, весь мокрый с ног до головы, сидел с абсолютно невозмутимым видом. Правда глаза его были раскрыты чуть больше обычного, а губы без конца повторяли одно и то же движение: складывались в трубочку и слегка приоткрывались, как при воздушном поцелуе, отчего Алексей Петрович был очень похож на рыбу.
День седьмой
Маша, доченька моя. Я все слышал. Каждое твое слово. Всю твою боль. Тебе не за что извиняться передо мной. Это я подвел тебя, мертвым грузом на шею лег. Это мне нужно просить у тебя прощения. Не такой жизни мы с мамой для тебя хотели.
Но ты не плачь, скоро все будет хорошо. Я на поправку иду. Ты только обратно в эту лечебницу не вози меня. Мне уже лучше. Правда. Раньше я только слышать мог, да и то не все. А теперь я чувствую вкус, прикосновения, я снова смеюсь и плачу. Я – живой, Маша. Еще немного и зрение вернется, вот увидишь.
В лечебницу меня не вози. Мне дома лучше. С тобой лучше, Маша. Ты смотри как я рукой научился двигать. Вот, видишь? А ногой смотри что вытворяю. Через месяц ходить научусь. Да что ходить – на свадьбе твоей плясать буду! Машунька, дочка моя, обнять не могу, так хоть, дай поцелую тебя. Маша, не надо в лечебницу. Не надо. Мне плохо там. Маша…
* * *
С самого утра небо над городом было чистое - без единого облака. Кто-то сверху снова включил солнце на полную мощность, но воздух еще не успел прогреться после прошедшей накануне грозы. Серебристый минивэн остановился на парковке, принадлежащей пансионату по уходу за пожилыми людьми. Маша посмотрела в зеркало заднего вида и увидела у себя под глазами темные круги – последствия бессонной ночи.
- Ну вот и приехали, - сказала Елена Николаевна и отстегнула ремень безопасности.
- Елена Николаевна, спасибо вам большое. За все, что вы сделали для папы и для меня, - сказала Маша, глядя сиделке прямо в глаза.
- Не за что, Маша. Все люди нуждаются в общении, а их души в лечении. Я не сделала ничего особенного, всего-то поговорила с тобой, - Елена Николаевна взяла Машу за руку. – Ты – хороший человек, и родители у тебя хорошие. Не терзай себя, отпусти. Все пройдет, вот увидишь, а счастье твое не за горами. Оно обязательно тебя найдет.
- Вы ему передайте, что я послезавтра на работу выхожу, пусть там меня ищет, - засмеялась Маша. - Еще раз спасибо. А вы чем займетесь?
- А я вот сейчас вас с Алексеем Петровичем провожу, чемодан домой завезу и в сад поеду. Там тоже много дел накопилось.
Женщины вышли из машины, открыли дверь в салон, установили пандус и выкатили кресло с пассажиром на асфальт. Алексей Петрович сидел неподвижно, но сегодня у него снова был взволнованный вид. Елена Николаевна взяла сумку с его одеждой, а Маша покатила коляску в сторону здания, откуда им навстречу уже вышли двое крепких молодых людей во главе с Тамарой Федоровной.
- Здравствуйте, Мария! – как всегда неестественно улыбнулась она. – Добрый день, Алексей Петрович! Как все прошло?
- Здравствуйте, Тамара Федоровна. Все прошло замечательно, мы много гуляли на свежем воздухе, были на даче. А это Елена Николаевна – наша сиделка, она каждый день делала папе массаж, ставила капельницу, кормила, давала лекарства. В общем, обеспечивала весь необходимый уход, за что мы с папой ей очень благодарны.
Елена Николаевна скромно улыбнулась, она никогда не знала, как правильно себя вести в таких случаях.
- Рада слышать, что вы замечательно провели время, - равнодушным тоном сказала заведующая.
- Тамара Федоровна, а папин лечащий врач здесь? Я хотела бы с ним обсудить одно происшествие.
- Да, Геннадий Венедиктович с утра был в пансионате. Значит все-таки что-то случилось? Давайте, я вас провожу к нему, расскажете все по дороге, а молодые люди пока отвезут Алексея Петровича в палату.
- Папа, я поговорю с врачом и еще зайду к тебе, - Маша наклонилась и поцеловала отца в лоб.
Елена Николаевна протянула сумку с вещами одному из накаченных парней.
- Дима, возьми сумку, - командным тоном сказала Тамара Федоровна, а затем повернулась к мужчине в кресле: - Ну что, Алексей Петрович, готовы к возвращению домой?
В этот самый момент лицо Алексея Петровича перекосилось, а правая рука сжалась в кулак. Затем он резко выкинул левую ногу вперед, пнув заведующую в колено, а его губы растянулись в улыбке. Елена Николаевна с удивлением наблюдала за происходящим: все движения Алексей Петрович делал быстро, без конца повторяя их друг за другом, как будто его замкнуло; Маша тут же кинулась к отцу, но Дмитрий рукой отстранил ее; Тамара Федоровна грязно выругалась, потирая ушибленное место; а второй медбрат обхватил Алексея Петровича за плечи, пытаясь его утихомирить. В общем, вся эта картина не предвещала ничего хорошего, было похоже, что у Алексея Петровича начался припадок, и все его тело дергалось, как бывает у эпилептиков.
- Кто-нибудь, скорее! Папа, папа! У него приступ! Маша, подождите! Срочно укол! Папа! - их голоса слились воедино.
Из здания выбежала медсестра со шприцем, игла которого буквально через несколько секунд уже была воткнута в предплечье Алексея Петровича. Постепенно его тело успокоилось, улыбка сползла с лица, а по лицу потекли слезы, а Маша, которая вместе с ним рыдала навзрыд, вытирала эти слезы платком.
Елена Николаевна пришла в себя, когда все остальные уже скрылись внутри. Глаза ее еще были удивленно открыты, а рот так и замер, как бы пытаясь произнести букву «о». Она оглянулась по сторонам, осознав, что осталась стоять на крыльце совсем одна, затем посмотрела наверх и перекрестилась.
- Пансионат для пожилых людей «Забота», - прочитала она вслух написанное на вывеске. - Ох, не правильно все это, не хорошо. О нуждающемся должен заботиться близкий, родной человек, - посетовала Елена Николаевна и направилась к машине.