Как-то я вычитала у Мирча Элиаде в «Мифе о вечном возвращении» мысль о том, что каждый день между рождением Христа и Его крещением соотносится с соответствующим месяцем года. И не просто её запомнила, а из любопытства провела сравнительный анализ, пользуясь дневниковыми записями, которые вела в то время практически каждый день. Эксперимент этот ничего существенного не дал, но мысль запала, поэтому дальше каждый год особо тщательно стала записывать события этих дней, а затем сверять. И никакой магии в тех днях не замечалось… года три, пока вдруг не пришло понимание, что в реальность воплощаются не события, а эмоции и мысли. С эмоциями у меня проблем никогда не было, вопрос заключался только в их качестве.
Так, например, десять лет назад в «день марта» мы с подругой пошли в кафе, чтобы посидеть, поболтать, кофе попить. Ну, у меня, как всегда, свои заморочки, мне ещё и жизнь «пофэншуить»: уютное место, дорогое кофе, красивая поза – не жизнь, а картинка Инстаграма, когда в голове сознание пролетария. Согласна, не «фэншуйно», поэтому и «фэншуила» в шутку, то есть без веры, но ради чистоты эксперимента. Однако несмотря на тихую обстановку, мы в тот вечер с подругой так не тихо поругались. Нет, никто не кричал, за волосы друг друга не таскал, но мировозренческий спор о житейских неурядицах у нас вышел совсем нешуточный. Мы до сих пор его помним. Ну, не сошлись во мнениях, с кем не бывает, однако пришёл март и прошёл, а затем незаметно наступил и декабрь, пришло время продолжать эксперимент, хотя интерес, собственно, уже был утрачен, но год-то проанализировать нужно. И вот я читаю про кафе, обстановку, красивую жизнь в достатке и понимаю, что ещё более далека от этого «фэн-шуя» нежели год назад, мимолетом проносится и наш спор, в котором я была неумолима в своей священной ярости к чужим тараканам. И вот приходит сам март строчками дневника… и у меня дрожь и холодная испарина по всем телу, ибо в своей священной ярости к чужим тараканам я разнесла всё пространство вокруг себя, выпустив своих на свободу.
Поэтому эксперимент был продолжен, но только теперь отслеживался уже не событийный, а эмоционально-интеллектуальный ряд, так скажем. И год от года я всё серьёзней относилась к этой «шутке», вплоть до того, что за месяц начинала готовиться к ней, так как прожить двенадцать дней в эмоциональном равновесии и добрых помыслах – испытание ещё то. Потом и это приелось, однако привычка документировать эти дни осталась. Кстати, потом (лет через семь) раз десять пробежала, просмотрела, перечитала книжку Элиаде, но не нашла у него этой мысли и до сих пор не знаю, как эту «шутку» объяснить. Но про привычку…
В этом году, следуя привычке, также старалась документировать эти дни, но времени на сие занятие было мало. И в них нет ни строчки про коронавирус. Мы с сыном просто дружно генерировали каждый свои идеи, весело и серьёзно их обсуждали, гуляли по парку, наслаждались комфортом, спокойствием и неспешным ритмом жизни, давшей нам недолгую передышку. Почему передышку? Ну, идеи-то генерировались фантастические! Значит, следовало ожидать фантасмагории. Ох, и доставал же ребёнок меня своими идеями, переключившись в отпуске с программирования на думы о России. Три недели выноса мозга, и «дня марта»: «Иди спать уже! Завтра на работу!» – я ждала, как маны небесной.
И вот дитё ушло спать, но не засыпается ему. И вот по коридору в трусах идёт злобное чудо, о России думающее. И лицо-то такое волевое и решительно шествующее в туалет. Увидев эту рожу у чада, я закатилась в истерическом смехе: «Успокойся уже! И спи! Хватит о России думать! В конце концов, всё должно быть весело, легко и быстро, а с такой рожей как у тебя… – и я повисла на спинке дивана. – Прекрати напрягать пространство! Спи!» Сын угомонился. Я же до утра писала что-то своё по диссертации, однако, как только вспоминала про деловую рожу «России», принималась хохотать.
И как только год закрылся крещением, наш личный событийный ряд побежал, нет, полетел, потому как скорость реализации «мыслепотока» оказалась ошеломительной. Насколько? Ну, например, по воскресным дням сын ходил на фитнес и прыгал там с дамочками, а не в качалке потел. Крещение: ребёнок сообщает, что в группе появилась новенькая: «И?» – «Хотел пригласить на кофе, но не дождался». – «В следующий раз пригласишь». Для меня это звонок, потому как знаю, внимание сына привлечь очень не просто. Неделя пролетела, знакомство состоялось, постучался февраль.
– Что у тебя там про февраль записано?
– О! Сны! Мне оказывается что-то снилось? А я и забыла… Так, давай посмотрим. Ага, первый. Образ России, как разорванного поезда, когда голова ожидала подхода затерявшейся второй части, что пробивалась к ней через различные препятствия… – бегу я по строчкам, пытаясь найти что-нибудь о самой деловой роже всея «России», а не её тяжелых думах. – Ага! Вот! Второй! Про тебя! Господи… какой ужас… – и я тяжело оседаю на диван.
– Что такое? Всё так плохо?
– Погоди, погоди… тут подумать надо… Это окончание сна, который я видела в «дне сентября» в прошлом году и сильно всполошилась, не умея расшифровать.
– Что за сон?
– Да, подожди ты!
Мне стыдно озвучить содержание сна, ибо оно было жутко крамольно, ровно по дедушке Фрейду. Так в прошлом «дне сентября» мне пригрезилось, что я протянула к ребёнку ручки далеко не с материнскими намерениями, поэтому, не дав завершиться картинке, в ужасе «выскочила» из сна… и потом весь год с опаской ожидала разворота событий. И в сентябре, когда вернулась из Армении, сын перевёз меня из общежития на квартиру, которую снял для нас за время отсутствия. Сон воплотился: роли сменились – главой семьи стал другой.
– Ну? Что там? Читай!
– Подожди… – в этом году та же картинка пришла в «дне февраля», и я решила досмотреть её до конца, в итоге сын оказался не сын, а дальше, – так… Это уже следующий сон. Ну, что тебе сказать… Вот как мы с тобой эти полгода жили, так и вы будете жить, – даю я прогноз на отношения с девушкой, – только с поправками на роли. Всё! Больше ничего не могу сказать.
И сын уходит думать, но, слава богу, о житейском и насущном, оставляя меня своим фантазиям. Дело в том, что вторую половину волшебных дней, после того как сын вышел на работу и оставил меня и Россию в покое, я посвятила совершенно фантасмагорическим проектам, заранее понимая, что они будут провальными, но если в мою голову залетит какая-нибудь мысль, то достать её от туда порой можно только вскрыв черепную коробку. Вот и здесь приключилась история аналогичная.
Закончив как-то весьма быстро со статьей по диссертации, я залезла на сайт ИФ РАН, посмотреть есть ли какие-нибудь интересные события и нашла на свою голову. Инсбрукский институт теизма собирал семинары, а также принимал заявки на участие в конференции на своей территории. Для участия в московском семинаре я опоздала, а вот в Австрию – успевала, однако заявленные темы были невероятно интересными, поэтому написала в ИФ РАН и попросила принять мою заявку на два дня позже, мне ответили согласием. В общем, у меня было два дня, чтобы подготовить одни тезисы, и пара недель для написания других. Понятно, что рожа всея «России» оставшуюся половину «года» пила на кухне чай в одиночестве, ибо матерь её самим богом занялась, а точнее возможностью диалога между теизмом и натурализмом. И «шрапнель» в моей голове носилась в те дни такая, что никакая иная «гайка» ей была не помеха. В общем, я была пусть и трудно, но феерично счастлива, прекрасно отдавая себе отчёт, что никакой Инсбург мне не светит, однако мысль есть мысль, и она требовала додумывания. Почему не светит? Языка не знаю. Регалий должных нет. Да, и место работы не то.
И вот в своих уже одиноких пеших маршах по ночному парку, ибо у другого работа и режим, я порой возвращалась из своих заоблачных дум на землю и смешливо так смотрела на себя со стороны, даже не представляя, как вся эта фантасмагория с желанием поехать в Австрию воплотится в реальности, ну, а потом снова терялась в информационном пространстве, собирая и приводя к какому-ту знаменателю всё что вычитывала по теме и надумывала сама.
И когда полетел этот самый год своими днями и событиями, и закружил нас всех, я совсем забыла, что в одной из одиноких прогулок со мной приключилась самая настоящая истерика, заставившая рыдать чуть ли не в голос, а вернувшись домой запереться в ванной с чаем и бутылкой бальзама, чтобы искать выход из тупика, поскольку думки о вечном загнали меня в такую «печальку», что хмурая рожа всея «России» умерла бы от смеха, потешаясь над физиономией «Сетевой Цивилизации». Из ванны я «вышлепала» уже счастливая и мирно отправилась спать: кто-то прошляпил чужое пьянство. Впрочем, этот нервный срыв случился за пределами «волшебных» дней, однако истоки имел в них. Сам же год, при условии доверия к многолетним наблюдениям, лично для меня обещался быть весёлым и сказочно богатым на события, если, конечно, не воспринимать серьёзно хмурую рожу всея «России».
И вот август. И я понимаю, что у меня есть очень настойчиво желание, просто жизненная необходимость, напиться и упасть в беспамятство, ибо с вереницей событий и их пониманием у меня не просто большие проблемы, а вселенская «печалька». И вот теперь всё по порядку…
В начале марта мы с сыном разъехались: он в молодое супружество, я – в давно лелеемую мечту, а точнее в деревню, чтобы в спокойствии, тишине и одиночестве доживать свои дни. Однако по каждому пункту этой присказки мне приходилось договариваться с пространством. И вот уже, казалось бы, все есть. Шум дорог – это музыка: с ним мы быстро договорились. Моё недельное «ягью» (костры) соседка как будто и не заметила, и это спокойствие: тут мы договаривались долго. Нежелательному поклоннику я пообещала сломать ножки, если ещё раз появится: правда, про себя, в запале дурного бахвальства, вспомнив замашки молодости, когда тараканы тяжело поддавались дрессировке, но это неважно – мысль состоялась. И это одиночество, которого меня никто не лишал, а всё остальное от лукавого.
За это время я много чего успела натворить на своей заброшенной фазенде, потерявшись в счастье обживания, делах и заботах стройки, превратившись из училки в ремонтника, плотника, сантехника, электрика, землекопа, огородника, разнорабочего и так далее. Ох, кем я только не побывала за это время, даже в запале патриотического энтузиазма починила самостоятельно лобзик, провозившись с ним целую ночь, однако утром суть помолки так и не смогла объяснить отцу: «Ну, там… я не знаю, как это называется… ну, хрень такая, через которую ток к мотору подается… Погоди, сейчас нарисую», но и рисунок не помог, однако лобзик работал, я и заслуженно гордилась собой. Внешний мир меня интересовал в это время мало, а карантину и всеобщей самоизоляции я даже обрадовалась, поскольку они подарили время в личное пользование. В общем, личное счастье моё было хлопотным, но безграничным, поскольку хмурое настроение России пролетало мимо него. Однако мы живём в мире, и он втягивает нас в свои настроения, даже если мы и не хотим замечать этого. Вот и я не заметила…
Как? Когда? В какой момент? На какой теме? Почему и зачем? Все эти вопросы и их настроения я пропустила за заботами и суетой, несмотря на то что весьма пристально стараюсь наблюдать за потоком сознания в своей голове и не терять осознанности. Как? Ну, вот чистишь ты город, а в голове кружится британская королевская семья. Вопрос: где я, а где Меган Марк или Кейт Миддлтон? А почему? А потому что в «Дзене» начиталась и вот теперь думу думаю, о девочках беспокоюсь. Или красишь ты свои досточки для веранды, а в голове – «Голубая лагуна», несмотря на то что ещё вчера там шло кино про «Собачью конуру». А почему? Потому что вчера ты поклонником ненужным впечатлился, а сегодня невестка позвонила. И эта «Санта-Барбара» бесконечна…
Однако, видимо, в какой-то момент я расслабилась и пропустила несколько серий, изображая из себя плотника-дизайнера и собираясь духом, чтобы стать печником. Ну, а заодно, что называется, на досуге дня писала рассказ «Ну здравствуй, Вася» – текст, дававшийся с большим трудом, потому как мыслями уносилась в своё мрачное прошлое, пытаясь в очередной раз понять всю степень ответственности человека за свои мысли, которые воплотятся в жизни даже без его участия, став поступками. И в нём я ходила по лезвию, стараясь сохранить равновесие и не упасть в дурное. И так и не поняла получилось ли, потому как «Санта-Барбару» никто не выключал, а я «дофэншуивала» свою веранду, доводя этим занятием отца уже чуть ли до негодования.
И вот на почту приходит письмо от судебных приставов, что у меня там какая-то задолженность. Отмахнулась, ладно, потом разберусь. Тем более, что кроме земельного налога за два года, других грехов за собой не мыслила. И вот ночь: я мыслю о печке, точнее «запчастям» для дымохода, и прочих «фэншуйных» радостях для веранды, за которыми собираюсь утром, поэтому продумываю маршрут своих походов по строительным магазинам, а заодно залезаю в телефон, чтобы проверить баланс карты… и резко просыпаюсь: половины денег нет: «Ну, ни фига себе! земельный налог, – он оказался в два раза больше мыслимого. – Ладно, списали, так списали». Однако деньги уменьшились ровно в половину, поэтому и фантазии приходится уполовинить, а заодно перекроить маршрут, плавно вписав в него налоговую.
И вот утро: я в уже электричке, радостно спешу вынести мозг мальчикам «дымоходом в проекте», и вдруг зачем-то решаю проверить баланс карты. Денег нет! Нет от слова «совсем». Мальчикам повезло. Ну, а я выхожу на ближайшей станции и топаю снова в налоговую, чтобы спросить: «Девочки, и как это понимать?» – «Дважды списали? Не волнуйтесь, идите домой, вернём». – «Хорошо. Второй вопрос: вы выяснили, что это был за иск?» – «По вашему ИП». – «Оно давно закрыто». – «Не волнуйтесь, идите домой, мы вам позвоним. А ещё лучше сами сходите к приставам: сегодня четверг, может быть, примут». В общем, с одной стороны, суеты прибавилось, так как попасть к судебным приставам и спросить: «Ребята, а вы часом не… перепутали?» – настоящий и долгоиграющий квест; а с другой – меня просто закрыли дома, так как чтобы «дофэншуить» веранду нужна фурнитура, а на печку денег нет. Однако наш паровоз спешит вперед, в коммуне остановка…
Поэтому уже следующим днем я изображала из себя лесоруба, пожарника, ландшафтного дизайнера и расхитителя «гробниц», решив расчистить территории вокруг старого дома и убрать помойку, до которой всё никак руки не доходили. И вот в этих забавах мне вновь припомнился назойливый поклонник – Алик-старьёвщик – в одной единственной мысли: «Вот если бы не поссорились, можно было бы весь этот металлом ему отдать», – и денег же было не нужно, слишком мало хлама, а так: мне – чистота, ему – немного хлеба. И эту мысль я не пропустила, и пожалела о своей горячности. И снова пожарища, пилорама, дизайн, дрова, а по ночам текст писать – с «Васей» здороваться. И пожарища, пилорама… и текст как сложная мысль, требующая додумать себя. И пожарища, пилорама и… дальше по протоколу. В какой момент у меня стали чесаться ладошки – я пропустила…
Обычно человеку выдается три предъявления о чём-либо – требуемом, желаемом, должном или нужном – в мысли, которая приходит словно из ниоткуда желанием, хотением, навязчивой идеей, страхом, опасением или предупреждением. Короче, ситуативно: каждому по мысли, от каждого по запросу. Если человек не слышит этого, то дальше идёт лишение комфорта, обычно, бьют по деньгам, и это весьма серьёзный аргумент, чтобы остановиться и задуматься. Если и комфорт не пронимает, то дальше больше – бьют по телу. В общем, сознание определяет битиё, как шутливо говорит один из питерских эзотериков – Вячеслав Губанов. Вот и мне малость прилетело… Ну, а к чему могут ладошки чесаться? Конечно же к деньгам, надо только их вернуть от приставов. А дальше снова пожарища, пилорама… и текст, который я, наконец-то, завершила. И тут позвонил сын: «Мам, почему у меня снова почки заболели?» – «Двигаться можешь ещё?» – «С трудом…» – «А вчера?» – «Всё нормально было». И я резко затормозилась, сорвав-таки стоп-кран у своего пролетарского локомотива, однако в «Санта-Барбаре» шёл уже новый сюжет: предыдущий я пропустила окончательно и бесповоротно. И это была серьёзна проблема: надо было разбираться, с кем я ещё успела поздороваться, кроме внучки.
Почему я затормозилась? Ну, сын и всё такое – это понятно, однако он уже вырос и вышел из-под родительского информационного и энергетического влияния, которое очень сильно и в первую голову бьёт по детям и будущности их судеб, когда они маленькие. Как говорит всё тот же Губанов, трясёт последний вагон, то есть все родительские неурядицы и треволнения отражаются прежде всего на детворе, в том числе и на её здоровье. И с этой стороны я уже подвохов не ожидала, поэтому нужно было останавливаться и восстанавливать в своей голове упущенный сюжет «Санта-Барбары», а этот квест почище любых приставов будет.
И первым делом я пошла анализировать строчки своего текста, отчего утром с ручками порядок, с почками – беда. Хорошо, не туда пошли, снова подумаем: ручкам хуже, почкам – лучше. Ладно, давай ещё помыслим, какую серию пропустили? И утром ручкам совсем плохо, я даже в аптеку за мазью пошла, чтобы хоть как-то унять зуд и попытаться не расчесывать ладошки, зато про почки забыли, однако добавился новый поворот: деньги пришли в тройном размере, превратив меня одним днём из нищего пролетария в богатенького Буратино. Как? Папа без согласования выслал достаточную сумму с требованием купить себе холодильник, стиральную машину и «запчасти» для печки. Сын перевел «пенсию» – оговоренное по сумме, но не по времени содержание, не имеющего отношения к моей личной работе: хочу работаю – хочу на «пенсию» живу. Ну, и судебные приставы постарались: вернули моё. В общем, квест усложнился: к «ручкам-почкам» добавились деньги… Так наступил август.
Что значит «ручки-почки»? Ну, камни в почках у сына – это его детство и мамино буйство, что называется, родители постарались. Так я думала до этого августа. Однако, что называется, опять по порядку…
Беременность у меня случилась в мае, в аккурат под поступление в техникум, поэтому весь первый триместр я с фанатическим упорством готовилась к экзаменам: и это была «История России» – я о России ХХ века мыслила! В итоге дочиталась до того, что по ночам стала бредить эсерами, социал-демократами и прочими партиями неспокойного 1917 года, в программах которых даже неплохо стала ориентироваться, как и обстановке того периода. И в какой-то момент поймала в себе мысль: «Ну и будущее же у сына будет…» – и как-то резко потеряла интерес к чтению, но мысль состоялась. Поэтому сейчас, когда невестка рассказывает, что читает «Историю философии» Канке, ибо готовится к аспирантским экзаменам, я смеюсь, предвосхищая, какой интеллектуальный шторм устроит нам внучка. И это экспозиция нового сюжета будущей жизни: ребёнка можно услышать ещё до его рождения…
Однако я была женой офицера, и поэтому всю жизнь твердила: «Мой сын в армию не пойдет!» Как так получилось? Мне восемнадцать, гарнизон, госпиталь, я кухонная рабочая, да ещё и легко беременная, поэтому в помощь зачем-то прислали солдатика, такого же молодого парнишку, который мне увиделся тогда весьма взрослым. Понятно, что мы разговорились. Парень оказался москвичом, призванным в армию после окончания университета и мечтавшим вернуться в профессию. И вот стою я и смотрю, как он моет пол под огромным столом, и вдруг понимаю, происходит какой-то бред, и мне плакать хочется. И этот мой взгляд тоски по еврейскому народу парень поймал, и без слов согласился, однако усмехнулся, мол, да, всё бред, но ничего не поделать, нужно терпеть, и отвернулся. Я же в тот момент точно решила: «Мой сын так служить не будет!!!» – и шесть лет карате, три года кадетки и пять – военного ВУЗа, где карате – добровольное волеизъявление, кадетка – мой удар под дых, а ВУЗ – личное осознанное решение, как единственная возможность получить московское образование, поскольку мама фанатично была предана идее: «В Москву! В Москву! В Москву!»
Следовательно, камням в почках сын обязан восьмилетнему пребыванию в военной структуре, то есть мне, устроившей ребёнку долгий плач по еврейской общине. Что такое почки по психосоматике? Это страх, загнанный в подсознание. Это боль души, заключенной в клетку. Это тоска от осознания бреда, к которому необходимо приспосабливаться. Поэтому, когда сын отчислился с последнего курса, поставив крест на военной карьере и получив-таки вожделенную свободу, следующим утром у него случился самый сильный рецидив болезни: организм выдохнул, и сын слёг на сутки без возможности движения. Однако за полгода, пока мы жили вместе, я отпоила его травками: УЗИ камней не показало, выдохнули и тему закрыли.
И вот на фоне общего благополучия, в жизни самостоятельной и со мной не связанной, мне снова напоминают о старых грехах. Понятно, что я всполошилась и, забыв тут же про пожарища и пилораму, стала разбираться: где же ещё так насолила ребёнку? И начинаю искать время в его жизни, когда почки были здоровы… и вспоминаю давно забытый сюжет.
Как-то, в год миллениума, сын пробыл полгода у моих родителей один, пока мы с мужем разбирались с увольнениями, переездами и возращением в отчий дом, где мне тут же сообщили: ребёнок болен, у него песок в почках, поэтому… дальше шёл длинный перечень лекарств, требовавших приёма по часам. Ну, сестрёнка у меня тоже человек идейный: если лечить, то с энтузиазмом. Приёмы, врачи, анализы. И снова по кругу: приёмы, очереди, врачи, анализы; очереди, переживания, врачи, анализы; переживания, переживания, переживания… важного, нужного, должного – подвига, одним словом. К тому же накормить ребёнка предлагаемым набором могла только тётка: один плевался – другой злился. Это у них игра была такая, что тут скажешь, три года против пятнадцати лет, ещё неизвестно чья возьмёт. Но поскольку мы быстро съехали от родителей, то и ситуация разрядилась, тем более что анализы как-то сами собой выровнялись, и, хотя сестра ещё какое-то время пыталась проявлять активность: «С ним к врачу надо! У него почки больные! Вы почему перестали лекарства принимать! У него почки больные! К врачу надо! Если тебе некогда, я схожу! У него почки!», тема сошла на нет и забылась.
Это называется движением по телу памяти, когда ты ищешь точку, например, здоровья, по которому ещё не нанесено никаких управляющих стрессов и энергетических поражений, типа: «Ты боленький! Хроменький! Кривенький! Хлюпенький!» – вот в таких детских шалостях, когда моя сестрёнка увлеклась игрой в заботливую мамочку и устраивала другому счастливое будущее. С этим разобраться была не проблема, тем более что внедрить в сознание детёныша идею болезни не успели. Сын плевался с неменьшим энтузиазмом, и у меня порой складывалось ощущение, что он просто издевается над тёткой, заставляя её срываться на крик: «Ешь! Ешь, я сказала! Это дорогое лекарство!» – «Ты сама эту дрянь пробовала? Её же, действительно, есть невозможно». – «Пробовала! Ешь! Ешь! Я сказала… если ты сейчас её выплюнешь, то я не знаю…» – но «дрянь» уже течёт медленно по подбородку, ибо выплевывают порционно, и сестра зеленеет от злости: «Уйди! Уйди отсюда, я сказала! Ты плохо на него влияешь!» Да, сестрёнка у меня тоже пролетарский локомотив, в дурдоме остановка. И я ведь уходила, оставляя её терзать сына, пока она не доводила его до слёз. Почему? Ну, врачи… и всё такое, они лучше знают, а сестра более лучший адепт, что называется, всё во имя светлого здорового будущего.
Впрочем, эта детская шалость сестры прошла без последствий, поэтому я ищу дальше, то есть ухожу по телу памяти выше к младенчеству, за младенчество… И столбенею, ибо проблема заключается выше, а я уже успела серьёзно нарычать на сына, чтобы он наконец-то разобрался со своими подсознательными страхами самостоятельно, ибо взрослый и «костыли» мне подставлять надоело: «У тебя скоро дочка родится, а ты даже не сможешь её без оглядки подкинуть, памятуя о своих болячках. Не комильфо, знаешь ли, такой молодой и такой дохленький! Тебе перед женой не стыдно? Думай, чего боишься! Думай!» А что делать? Вырос...
В общем, зря кричала: проблема оказалась гораздо глубже. И утром: с почками – порядок, с ручками – беда, плюс денежный дождь. Да, твою ж дивизию! Докопалась-то правильно: проблема не в человеке, а в воплощении Духа – свидетельство этому трёхкратное увеличение денежного довольствия, но с ручками-то что делать?! За что отбили? Надо бы остановиться и подумать, но в ручках столько денег! Поэтому пока шла из аптеки быстренько пообещалась не совать свой нос в чужой вопрос и успокоилась, забывшись малость, что женщина и любопытство – вещи одной стороны медали.
И вот о чём может думать женщина, когда у неё вдруг неожиданно появляется много денег? Правильно, о пильной цепи, масле, морилке, шлифовальных дисках, петлях, замках, шпингалетах, дымоходе, минеральной плите, огнеупорной краске, ну, этой хрени, которая наверх одевается, и штуке такой, которой трубы стягиваются, и ещё… А? Ещё холодильник, стиралка, сушка… Ну, и конечно же «пироженки»! А тут ещё и мазь помогла. Не жизнь – сказка! И через три дня ты снова пролетарий, но это беспокойства не доставляет, так как квест с дымоходом надой пройти, веранду «дофэншуить», ну… дальше протокол ясный. И отец уже копытом бьёт, требуя прекратить «хеншуить» и заняться делом: «Есть, мой генерал! Завтра! Сегодня в Люберцы». – «Что ты там забыла?» – «Как что? Кто меня бытовой техникой озадачил?» И вот я уже иду к станции, опоздав на электричку, и раздумываю, каким думам посвятить час свободного времени, что называется, без спешки и суеты, как: «Мам, привет. У тебя есть время поговорить?» – «Да, только что думала над этим». – «Хорошо, тогда запоминай. Мысль первая: об абсурде. Мысль вторая: о жизни как таковой. Мысль третья: о почках. Запомнила?» – «Запомнила. Что там у нас с абсурдом? Опять Камю на проводе?» – «Нет. Слушай». В общем, час пролетел и его не хватило…
С «абсурдом» разобрались, как и с хмурой рожей всея «России», то есть быстренько. С «жизнью» оказалось сложнее: «Отстань от жены! Тебе поговорить, а она девочка Инстаграма. Учитесь играть в четыре руки!» – «Но…» Сын трудно подбирал слова, однако я хорошо его понимала: он может понять мир другого, а вот надежды быть понятым у него мало: «Получается остаётся только мурлыкать и, как ты сказала, технические разговоры…» – «Вам плохо мурлычется?» – «Нет, но это же абсурд…» – «Успокойся! Мысль долго взращивается, особенно трудная. По этой теме всё?» – «Да». – «Тогда к почкам». Последнее меня интересовало больше всего, ибо ситуация была злободневная и требовала разрешения, но прежде ясного понимания, которого не было.
– Я подумал над тем, что ты сказала и не нашёл никаких особенных страхов; есть опасения, но они осознаваемые, так что проблема не в этом.
– А чём?
– В кадетке. Всё было хорошо до кадетки, пока там я не перешёл на другой режим питания, где нам скармливали всякую дрянь, – и дальше он пошёл развивать эту цепочку, которая также имеет место быть.
– Хорошо. Я тебя услышала. Теперь запоминай: мысль первая – несогласованность языков; мысль вторая – о невозможности понимания без согласования. Запомнил?
– Да.
И отойдя к самому краю платформы, чтобы никого не пугать своими разговорчиками, на примере почек связала печальные размышления другого в ситуативной картинке. Во-первых, мы неправильно поняли друг друга, поэтому думание сына приняло совершенно противоположный характер нежели тот, к которому я стремилась его направить. И ведь переписка-то шла на русском языке, и к запятым относились серьёзно. Однако несогласованность языка привела к абсурду. И её пришлось иллюстрировать разными мироощущениями и уровнями сознания как такового: сын мыслил в натуралистическом ключе ровно также, как это бы сделала моя подруга-доктор, и эти двое остались бы друг другом довольны; я же мыслила, как всегда, какими-то никому не понятными химерами и прочей тарабарщиной об уровнях сознания, вариативности пространственных разверток, ну, и когда не хватало словаря начинала пугать то чакрами, то кармами, то дхармами.
– Вот смотри, ты сможешь меня понять, если скажу, что почкам ты обязан своему Духу, который боится предстоящей реализации воплощения, потому что где-то там был предан ритуалу «проклятия памяти» и теперь стремится избежать этого. Ты можешь это понять?
– Нет.
– Вот! И я говорю: отстань от жены! Пусть она о ребёнке думает! О России с ним, видите ли, не говорят! Поэтому так, давай-ка ты ещё раз подумаешь о почках… – и я задала требуемое направление мысли на понятном языке, однако для этого пришлось всё-таки про Дух, воплощение и прочее.
И утром осталась без ручек: отбили напрочь! Во-первых, да, всё-таки залезла втихаря, не сдержав любопытства, а во-вторых, разболтала. И тут было без вопросов, однако я всё же зависла: за что? Любопытство или болтовню? Но меня ждали подвиги во имя дымохода, поэтому с ручками я разобралась чисто технически, как и сын с почками. Только он собрался их беречь и памятовать, вместо разобраться и забыть. Я же повскрывала все мелкие подкожные волдыри, появившиеся за ночь, и залила йодом открытые ранки – жгло адски, и целый день память о ручках меня не отставляла, однако на завтра я надеялась о них забыть. И в тот «тихий» день, слоняясь в мареве мыслей по своей фазенде, я так и не восстановила упущенный сюжет в «Санта-Барбаре», поэтому пообещалась не болтать, коль нельзя… А почему? И опять любопытство!
Молчание – это такой же технический и действенный приём, как и моё «зверство» с ручками, но ответа на: «А почему?» – в нём нет. Оно, словно таблетка от аллергии, которой вы мучитесь каждую весну, и доктор может даже рассказать: «На что?», но ответить: «А почему?» – это уже к другому доктору. В общем, мне надо было работать, суета и заботы дня требовали присутствия, поэтому я приняла ударную дозу таблеток по всем фронтам и легла спать во имя подвигов дымохода, отложив всё иное до лучших дней, однако утром меня разбудил не будильник…
Стук. Показалось. Вновь жутко-громкий и неприятно-грохочущий стук где-то рядом. Не показалось. Тишина. Напряженное ожидание. Показалось. Успокоение. Проваливание снова в сон, но стук… и завывание: «В-в-в…р-р-и-ка!» – «Господи! Нет! Только бы показалось…» – «В-в-в… л-и-ка!» – «Не может быть…» – «Л-ли-ка!»
Быстро сползаю со второго этажа. Смотрю в окно. Смотрю в зеркало: «Смерть краше будет!», собираю волосы в хвост, чтобы не пугать человека, и выхожу на крыльцо: «Что тебе, Алик! Зачем пришёл? Я тебя не звала! Что ты хочешь?» – «Тебя увидеть. Как дела?» – «Всё! Мне надоело…» И я резко разворачиваюсь, ухожу в дом, а когда выхожу с телефоном, то вижу лишь сверкающие пятки другого, однако всё одно иду за ним и пытаюсь сфотографировать, но руки трясутся, ничего не выходит. «Не надо! Не надо!» – кричит Алик, запрыгивая в машину, но я всё одно стою на дороге и делаю вид, что снимаю. Возвращаюсь в дом, начинаю разогревать завтрак, в голове марево: «Принесло его именно сейчас… Почему сейчас? Что такого в «сейчас»? Не хочу ломать ножки!» – и вдруг ощущаю в себе возбуждение, я не просто хочу этого мужчину, а участвую непосредственно в процессе где-то в другом «здесь и сейчас», а в этом – стою и осознаю себя, облокотившийся на стол, но ощущающей всю физиологию происходящего где-то, и мне хочется плакать: «Да, твою ж дивизию! Сейчас всё посыплется! Бл…» – мотаю головой, отмахиваясь от наваждения, посылаю поклонника по нужному адресу, но уже без угроз членовредительства. Дальше завтрак и подвиги во имя дымохода, однако всё из рук валится, настроение час от часа меняется, пространства сгущаются, но наш локомотив летит вперёд, доедем на таблетках…
Следующим днём сломался лобзик, разобрала, нашла поломку, «закостылила», опять сломался, а вот такой маленькой штучки, чтобы нормально починить, у меня не было, поэтому сама стала «лобзиком» и извела все полотна по металлу, пока вырезала круг в минеральной плите под трубу дымохода, убив на это практически день, но с печкой закончила, оставалось её только «отфэншуить». Волдыри за день на ручках расползлись дальше, зуд усилился. А тут ещё и дети изъявили желание приехать, так как последние тёплые выходные, поэтому последний шанс. Против последнего шанса у меня аргументов не нашлось: «Хорошо. Приезжайте. Жду…», а сама смотрю на свои ручки и приказываю: «Не трогать!», но зуд невыносим, поэтому снова вскрываю всё и заливаю йодом, смотреть становится страшно: не ладошки – атомная война. И в ночи уже мыслю о том, как бы не напугать детей: «Перчатки? Да. И к еде не прикасаться. И к детям не прикасаться. А что, собственно, у меня с ручками? И как я объясню сыну: почему в перчатках? Напугаю невестку. Господи! Я буду молчать! Обещаю, я буду молчать! Я ни слова не скажу!»
И утром с ручками порядок, так только технические старые порезы, которые можно оправдать: «А, не обращайте внимания, с каменной ватой работала, а потом ещё и расцарапала». И дети ручек не замечают, однако в моём сознании теперь просто свербит: «Что с ручками?» У меня плохие ручки: я знаю, я помню, что обещалась их ни к кому не протягивать, но у невестки болит глаз, не ячмень, а что-то по типу этого, и ребёнок мучается, а бабушка учила меня «фигушки» ставить, поэтому не удерживаюсь и подхожу: «Ну-ка, закрой глаза…» – «Фигушки будете ставить?» – «Ага». – «Я пробовала, как вы говорили, не помогает». Мы смеёмся над этой игрой, но глазки всё-таки послушно закрывают. И через пару часов ребёнок исчезает в доме, оставляя нас с сыном на веранде сидеть одних, и его долго нет. «Солнце, с тобой всё хорошо?» – захожу, чтобы посмотреть, в чём дело. «Да, нарыв прорвало…» – «Отлично». – «Это вы, наверное, хорошо поплевали». – «Это ты хорошо капала». – «А что это было? Ну, с глазом?» – «Не знаю…» Я неопределенно веду плечами и спешу ретироваться, ибо обещалась молчать, но сыну так и хочется намылить шею за то, что дал жене в глаз: «О России с ним не разговаривают! Ну что? Чай?» Ломается чайник, но никто этого, кроме меня, не замечает. И вот мы уже все на станции. И дети в электричке. И мы машем дружно ручками. И я плетусь домой, чувствуя, как таблетки перестают действовать, ибо дети приезжали поговорить, а у меня – молчание. В полном изнеможении падаю спать, решая, что обо всём подумаю завтра.
И вот утро… и сон. Да, не просто сон, а вторжение. Во сне в помощниках у меня был сбежавший поклонник, да такой чистенький, старательный, с готовностью откликающийся на любой каприз: «Копать! Рубить! Пилить! Красить!» – ну, такая бесплатная рабсила, мыслящая себя любящим мужем и ожидающим, как маны небесной, долга супружеского, в исполнении которого подтвердился бы статус – «муж». И был другой помощник: красивый, изящный, молодой, кудрявый, чернявый… «а-ля Джонни Депп» в юности. И тоже в статусе: «Ожидаю! Ожидаю. Ожидаю… Выбор за вами, леди». Однако проблема в том, что со статусом «муж» у меня проблемы, ну, как в «Иронии судьбы, или С лёгким паром»: «Как только представлю, что вот это вот мельтешит постоянно перед глазами, так…» – поэтому Алику сообщили, что в его услугах не нуждаются. Старик ушёл. Юнец остался… и предложил прогуляться, как только закончим с «трудами и днями», отчего на меня напал смех, потому как в деревне стоит только выйти из дома, и ты уже гуляешь, о чём я незамедлительно и сообщила, но промелькнула и другая мысль: «А, собственно, почему бы и нет?» – и вот я оборачиваюсь, чтобы высказать её, но уже вижу «мальчика» во всей красе: «Ты когда успел?!» Боже! Боже. Боже… «Мальчик» восхитительно, изумительно, до умопомрачения красив: искусная аппликация, безупречная и точёная, словно мраморное изваяние древнего грека периода классики, и… бесполая.
Как-то сестрёнка затащила меня в закрытый ночной клуб для каких-то своих, чтобы развеяться и потанцевать, а то засиделась, с чётким обещанием, что никто там ко мне приставать не будет. И, точно, никто не приставал, пьяными и липкими взглядами не скользил, в партнёры не напрашивался, то есть все как-то мило и тихо протекали мимо друг друга. Натанцевавшись, я сидела за столиком и лениво разглядывала публику, пока внимание моё не привлек Антонио Бандерас (времён «Отчаянного»), только за метр восемьдесят: широкая грудная клетка, рельефные мышцы, белая обтягивающая футболка, южный загар… и всё это так красиво и гармонично движется в зеркальном мельтешении, что мысль моя развивается дальше и дальше, взгляд – ниже и ниже, но тут подходит сестрёнка, берёт бокал и, видимо, узрев мою сосредоточенность, мимоходом бросает: «Он гей». – «Совсем?» – «Стопроцентный». – «А ты откуда знаешь?» – «Тут все геи». Я оглядываюсь по сторонам и замечаю за столиками целующихся девочек, обнимающихся мальчиков, а затем снова магнетизирую танцпол: в душе – скорбь Израиля, в голове – «Мимино», в сердце – «Убить Билла».
И вот смотрю я на свою бесполую аппликацию во сне, и скорбь Израиля во мне, ибо не знаю, кого же мне больше жаль – себя или «мальчика». Нет, за мальчика, конечно, обидно, но за себя-то плакать хочется, однако это обстоятельство оказалось не помехой...
Я рвалась из этого сна, прекрасно видя и осознавая, как раздвоилась сама в себе: вот оно лежит и содрогается моё тело, но в нём лишь отзывается то, что происходит где-то далеко, там, где его хозяйка согласилась на прогулку с красивым «мальчиком». Пыталась встать, тщетно. Кричать, напрасно. Открыть глаза, обманчиво. Чтобы ни делала, выйти не могла, поэтому пришлось расслабиться и досмотреть картинку до конца, ну, а раздухарившись даже давать советы. Очнулась. Проснулась. Встала. Вышла на веранду. Села в кресло и уставилась немигающим взглядом в пространство: «И кто это был?» – «Ариэль». И имя я получила впервые, за всю помнимую мной историю подобных вторжений.
Придя немного в себя, пошла в магазин за той самой маленькой штучкой, чтобы починить лобзик: «И как она называется?» – «Этого я вам не скажу… Но вот смотрите… Есть провод, который включается в розетку?» – «Да». – «И вот у него внутри ещё два проводка, так?» – «Ну». – «И вот если срезать с них резиновую оболочку, то там будет много тоненьких медных проводков, так?» – «Ну, так». – «Так вот мне нужна такая маленькая железная штучка, она должна копейки стоить, чтобы вставить в неё все эти тоненькие медные проводки, а потом саму эту штучку вставить в другую штучку, но уже в самом лобзике. Ну, как-то так… Понятно?» – «Ну, может это?» – «Не это… Она должна быть полностью железной». – «Тогда вам лучше подойти к стенду, там все образцы». – «И где он?» И я подхожу к стенду и через секунд пять восторженно ору: «Вот она! Вот это мне нужно! Клема! Она называется клема!» Ну, да, конечно, важнее понять, что тебе нужна клема, а не зачем приходил Ариэль; важнее починить лобзик, переноску, чайник, навести «фэн-шуй» на печку, чем разобрать «хлам» в голове; важнее наглотаться таблеток от депрессии и поиграть в электрика, чем понять: «А, собственно, что с ручками?»
И вот в этом двойном водовороте дел и событий, наступило следующее утро, и я поехала в город, так как нужно было оформить лицевой счёт, окончательно разобравшись с вопросом электроэнергии. И там все документы приняли, и даже в очереди просидела недолго – это было должное дело, зато потом пошла «плутать» по пространству и творить глупости: купила старую керосинку во имя «фэн-шуя», туда же отправилась старая кофемолка, чуть не купила раритетный швейный хлам; не нашла нужной краски, хотя обошла все магазины и осталась без ножек; купила новый чайник, урезонив-таки свои «фэншуисткие» настроения под оставшийся бюджет «пенсии», которая стремительно таяла. И наконец поняла: «Творю глупости! Надо успокаиваться!» Вернулась домой, занялась печкой, превратила её в эстетическое уродство, содрала весь «хэншуй», к вящей радости отца, и поняла: «Надо останавливаться! Ладно, доделаю веранду, успокоюсь и… надо уже и о работе решить». Однако или вследствие этого, не знаю, я уже плохо отдавала себе отчёт в своих поступках, вечером снова зачесались ручки, поэтому содрала кожу, залила всё йодом и отправилась спать.
В результате подобного самолечения весь следующий день я тихо и медленно ползала по дому, занимаясь домашними делами, прибирала дом и пыталась понять, что происходит, но это давалось с большим трудом. Залезла в интернет, убедилась окончательно: «Да, аллергия! Вопрос: на что?» Пошла перебирать в голове все травы, с которыми воевала пока убирала территорию и жгла костры. Но кроме того, что это был долгий путь, конечный результат подобного развития мысли меня не устраивал от слова «совсем»: «Не смогла жить в деревне». – «Почему?» – «Аллергия замучила, поэтому в город вернулась». Нет, конечно, можно было закрываться в доме на период цветения... Ах, да! «Супрастин» и иже с ним! И так далее… думаю, протоколы ясны. Поэтому вопрос: на что? – превратился в: почему? Почему вдруг аллергия, которой никогда не было? Почему?!! Что в жизни мне доставляет такое жуткое беспокойство? И это был вопрос без ответа, ибо моя жизнь «здесь и сейчас» мне нравилась. В общем, утро следующего дня пришло раньше, чем я нашла ответ, однако направление мысли было выбрано верное: руки, конечно, болели, но это были уже чисто технические травмы, без внутреннего зуда и жжения.
Ну, а поскольку отпустило, то следующий день был посвящен «фэн-шую» веранды, однако лобзик приказал опять долго и счастливо жить без него. Стараясь не впадать в истерику, смирилась с этим его решением и достала ножовку. А дальше тихо, без спешки и суеты, стала вставлять замки, не позволяя себе разгоняться и додумать-таки мысль до конца: «Что же мне в жизни доставляет такое жуткое беспокойство?», но получалось плохо, потому как приходилось отвлекаться на внешний мир и решать дела рабочего сезона. Итогом дня явилось понимание: новой учебный год не светит, то есть собственных денег не будет, только «пенсия». Это понимание не порадовало. Масло в огонь к нему добавил стыд: и так сижу у детей на шее, а тут ещё и денег на забор выклянчила, которые сегодня и пришли, превратив меня опять в богатенького Буратино. Вот в этой хмари и уснула…
И следующим утром пошла в лес, и заблудилась, поэтому пока искала дорогу утопла в болоте, промочила ночи, напугалась не в шутку, а когда выплутала, опешила: «И что это было?» Как получилось, что перепутала направление на сто восемьдесят градусов – это загадка: я рвалась к своей деревне через буераки, когда в двух метрах от меня были известные тропы.
Вернулась домой, поулыбалась «потеряшкам» и села о работе додумывать: мне нужно было дать ответ, то есть принять насущное решение, и это был серьёзный внутренний торг с собой. Ответ дала, убедила себя, что всё правильно, и уже было собралась к заботам дня, как обнаружила… полетела зарядка к телефону, а через час должен звонить отец. Переоделась и пошла в ближайший пункт сотовой связи (пешком три километра), радуясь дороге, но не радуясь внеплановым тратам, так как личных денег в обозримом будущем не предвиделось, только пособие от «всея России». Проблема оказалась не в зарядке: «Спокойствие… Только спокойствие. Тебе нельзя невричать! И к технике прикасаться нельзя!!! Спокойствие… Всё проходит, и это пройдёт! Главное, ручки в порядке». Ручки, действительно, приходили в норму: зуд ушёл и даже пузырьки, которые не вскрыла, стремительно таяли. Впрочем, и подобных «зверств» над собой больше я не собиралась устраивать: хватит! Предупредила отца, что скоро останусь без связи, и отправилась в раздумьях домой, но по дороге попался соседский мальчишка:
– Здравствуйте!
– О! Привет, Данечка!
– А я к вам приходил, но вас не было. А где вы были? А сейчас куда?
– Да, вот… телефон сломался, думаю, где чинить и чинить ли…
И Данечка взял дело в свои руки: потащил на станцию, заставил побегать от контролёров, но всё одно нас высадили; повёл домой дальними тропами, чтобы показать окрестности, которых не знаю. В общем, плутали мы с ним долго: «Сколько сейчас время?» – спрашиваю и зачем-то беру ребёнка за запястье, и он отскакивает словно ужаленный, заставляя меня сильно смутится. – «Прости. Я забыла, что у тебя нет часов… Сколько время?» И вот мы уже на веранде пьём чай и болтаем: мальчонка, как всегда, делится новостями – поиск работы, приключения, заботы – и набивается в помощники: «Я забор могу вам поставить». – «Правда?» – «Да!» – «Я подумаю над этим, а пока давай дуй в сервис и зайди в аптеку, купи себе таблетки от кашля. Хорошо?» – и мы оговариваем предельную сумму, которую я готова отдать за починку телефона. – «Да, и сим-карту пусть вытащат, хорошо?» И малец убегает в местный сервис, обещаясь вечером доложить обстановку: починка вышла четверть суммы от нового, который мне предложили в салоне связи, однако обещались завтра к вечеру вернуть новеньким. Мы распрощались с Данечкой до завтра: малец убежал, а я, чтобы восстановить связь с внешним миром, достала технику – планшет и «дохлый» телефон…
Планшет сломала, ибо сим-карту неудачно вставила. Надежда на старый телефон себя оправдала: заработал! И это было хорошо. Попробовала подключиться к интернету. Подключилась. И первое, что мне вылетело из него – это порнореклама. Почему? Без понятия. Мы как-то с тем телефоном дружили лично и Интернет нам был не нужен. Попыталась убрать рекламу… и неудачно. Телефон завис. Перезагрузила. Интернет отключила, но было уже поздно: посыпались СМС-ки о подписке к каким-то порносайтам и управлении ими. И я поняла: «Хочу выпить. И отшибить мозг напрочь! Иначе труба…»
Добила меня порноподписка – это был полный «хэншуй», как сказал бы папа. Я устала: пришло время «Санта-Барбару» смотреть в форсированном режиме, несмотря на последствия, которые могут совсем не понравиться, и… пошла за коньяком! И это был уже третий запой в этом году…
Первый случился в конце января после истерики в парке, ну, дальше помним: чаёк, три «дринька», больших глотка, бальзама, и ты уже счастливенько вышлёпываешь из ванной и ползёшь спать, так как в голове жуткий космос, но такой тёплый, уютный, родной, что срочно требуется подушка, провалится… и утром в новый мир. О чём я рыдала в парке?
Помним: Инсбург и тезисы на тему возможности диалога между теизмом и натурализмом, или если сделать вольный перевод, то могут ли богослов и учёный договориться и понять друг друга. Если ещё вольнее: могут ли договориться муж и жена, когда одного тянет о России поговорить, а другую – в Питер погулять; может ли сын-программист понять что-то о карме и дхарме, которых нет в его синтаксисе? Вот-вот, речь о согласованности языков…
Однако, прежде надо было посмотреть современный фон настроений богословской мысли, который до сих пор не входил в круг моих «любопытств», а также проверить не сменился ли тренд научной, который давно приводит меня в уныние восторга. И двигались они к одному богу, только с противоположных сторон, поэтому и услышать друг друга не могли, отчего их диалог требовалось расширить и в качестве толмача-переводчика дать третьего балабола – философа. Ну, это так в двух словах двухнедельное бдение, иначе ты со мной совсем заскучаешь, мой читатель.
Так вот, в том двухнедельном бдении мне попалась под руку новость, что учёные уже создали биологическую «жизнь» – xsenobot, – полностью подчинявшуюся командам человека. Не знаю фейковая ли она была, но преподносилась миру весьма серьёзно и авторитетно. И то ли ради развлечения, то ли по наитию, бог бы его помнил, я зацепилась за этого «ксенобота»: «ксенобот» – жизнь созданная человеком, человек – жизнь созданная высшей эволюционной формой; «ксеноботика-1» – на Марс пусть станет удобрением, «ксеноботика-n» – на Марс пусть станет очередной пищевой цепочкой, «ксеноботика-n***» – на Марс в качестве слуги создателя, то есть человека. Ну, а дальше заменила «ксенобота» на человека, Марс – на Землю и получила бездушную и чисто утилитарную деятельность бога, которая мне не понравилась от слова «совсем», так как в ней не было любви к своему творению, не от творческого переизбытка он меня создал, а для личного «потре****ства», прости господи. А, собственно, почему прости?
Ну, поигралась, казалось бы, с мыслью и забыла. Ну, движется наука по пути «ксенобота», ну, интересно же, что получится. Ну, предупреждает её об этом религиозная мысль, но кто бы слушал её устаревшие байки. В общем, дедушка Дарвин всем нам в помощь, что называется. Однако перевести, например, лестницу Иакова на язык Александра Маркова – это задача для любителя поговорить, то есть философа. Ну, написала и забыла, тем более всё уже давно сказано, однако тогда я была увлечена и открывала для себя новое. И вот, когда я закончила с тезисами, мне попалась «Эонология» Виктора Рогожина. И там другой не просто озвучил эту мою маленькую «печальку»-откровение, а довёл мысль до конца, то есть рассказал, как нас «потре****ствуют». И я пошла гулять. И со мной приключилась истерика, потому что у меня забрали даже возможность надеяться, что Бог может быть добрым, превратив его в чудовище. И это был тупик. И из него требовался выход. И я закрылась в ванной, ибо вынести себя в мире без Бога – Творца прекрасного мира, любящего своё творение, доброго и понимающего – было невыносимо. Почему?
Если человек создан по образу и подобию, то, следовательно, он часть Бога: «ксенобот-1» также похож на человека, как червь на мамонта, но «ксенобот-n***» будет однозначно похож, мы всё создаём по образу и подобию уже данного, сотворяя новое. Тогда выходит: если Бог ужасен, то и человек – ужасен; если Бог злой, то и человек – злой; Бог уродливый – человек уродлив… или уродливее, ибо мы все стремимся к совершенству? Значит, человек ужаснее, злее, уродливее? И по-другому не может статься? Тогда вопрос: в какую сторону совершенствоваться? Или: о чьём грехопадении должна идти речь? Или… В общем в мозгах взрыв, того и гляди полетит черепная коробка.
«Дриньк»… и немного отпускает. Ещё «дриньк»… и ещё лучше: «А не пойти бы вам, мальчики, лесом? В этом мире каждый должен самостоятельно строить образ собственного мира, иначе он потеряется в информационном потоке, поэтому я выбираю мир, где Бог добрый! В моём мире Бог добрый!» Ещё «дриньк»… и совсем хорошо: «Человек должен быть добрым, чтобы заставить Бога стать таковым и подняться над своим же творением. Ну, всё… это уже… ик…» – теория струн пошла мелькать перед глазами, в голове – космос, в мыслях – бред, от слов – звуки. – «Спать! Пьющая мать – горе семье!»
Второй запой случился, вскоре после того, как пообещала Алику сломать ножки, если ещё раз появится. Дело в том, что человек этот назвал меня другим именем… и я напряглась. Это была серьёзная заявка чтобы «остановиться и подумать», однако, погрузившись в заботы и хлопоты стройки, «Санта-Барбару» смотрела вполглаза: сюжет не понравился, поэтому вмешалась, пригрозила членовредительством, а когда остыла, устыдилась дурной горячности и решила, что, если ещё раз приедет, просто сфотографирую и предупрежу: напишу заявление в полицию! Однако, мысль состоялась: заявление на «ножки» небесная канцелярия приняла, зарегистрировала и отправила в папку «К исполнению». Ну, а дальше дела, заботы, однако мысль моя опять вернулась к старьёвщику, но уже совсем иной: «Вот не поссорились бы…» – дальше помним. В итоге я получила в своей голове три пункта: сломать ножки – убрать из пространства – дружить.
Это как с теизмом и натурализмом: учёные ломают ножки, а богословы пытаются дружить. Вопрос: и как Бог должен договариваться с таким чадом? Или если перекинуть на поклонника и овеществить: приехал Алик, взяла биту, перебила ножки, протянула руку, спросила: «Дружба?» Развитие событий додумайте сами. Но это Алик, маленький человечек, а теперь представьте ответ Бога, которому одновременно ломают ножки и спрашивают о дружбе?
Из всех мыслей «сломать ножки» была самая сильная: как она родилась и состоялась описано в «Мире наизнанку-2» – это трудный текст низкой частотности, и вот из его мира и нужно было выпрыгивать, поэтому я устроила пьяный дебош в пять «дриньков» и вылетела на сутки из жизни, похмелье было жуткое – коньяк у Алика оказался плохой. А придя в себя, попросила мир не приводить этого человека больше до моего порога, ибо, ну, не хочу я никому ломать ножки, и очень надеялась, что мы договорились, понимая, что нет… Почему нет?
Меня назвали старым именем – Вика, а новое – Лика – я пропустила мимо сознания. Почему? Потому что первое было привычно, знакомо... и… В общем, как в фильме «Старые клячи», где герой Фоменко отжал квартиру с видом на Кремль у беззащитной пожилой женщины, и вот старушки-подружки думают, как бы квартиру вернуть и негодяя наказать. Одна из них была куртизанка на пенсии, и подруги убеждают её тряхнуть стариной ради правого дела. Она конечно же отказывается, но глаза-то… глаза горят! И дело даже в правом деле, а в старине и её всемогуществе. Вот и со мной ситуация приключилась аналогичная, поэтому и напряглась, понимая, когда позовут снова, нужно будет давать ответ: возвращаюсь или нет?
Куда возвращаюсь? Туда, где все друг другу «ломают ножки, ручки, шейки», то есть в низкочастотное информационное пространство, где проблемы решаются за счёт физического насилия и негативного эмоционального давления. В мир, где приходится испытывать и пропускать через себя, очень мощные, но тяжёлые и разрушительные эмоции. Я намеренно в своё время отстранилась от этого мира и стараюсь не подглядывать, даже из любопытства, однако получается плохо. Так, впечатлившись по весне новостями ленты Mail.ru о COVID-19 решила посмотреть: будет ли десятая казнь? И вот вам гость-старьёвщик и «Мир наизнанку-1». Дальше больше: «Мир наизнаку-2»… И нечего не предъявишь: сама напросилась, нет бы сидеть тихо, грядки копать, примус починять, о богатырях сказки писать, может и пролетела бы эта «шрапнель» мимо, но, нет, ты вылез из окопа – и про покой можешь забыть. Это как у Михалкова в «Утомленные солнцем 2: Цитадель», когда грузовик с ранеными останавливается посреди поля под обстрелом, и только благодаря этому в нём все выживают.
И вот кто меня за уши тянул из окопа: «Ага, ты жив! Бегать можешь?» – «Не могу». – «Можешь!» – «Я старенькая! Я на пенсии! Я «витиран»!» – «В бой идут одни “старики’’!»
Почему призвали? Потому что дозволила самую настоящую, горячую и живую, самодовольно-бахвальную эмоцию, пригрозив членовредительством, и стала сопричастна тому огромному информационному пространству, к которому полностью принадлежит мой поклонник. Оставалось ждать последнего третьего предъявления… и решать в каком качестве возвращаться, ибо отсидеться уже, видимо, никому не судьба.
И вот Алик появляется третий раз, однако я сплю, поэтому стук пугает, а громкий грубый рычащий голос, словно трубы Иерихона, приводит чуть ли не в ужас: «В-в-в… р-ри-ка!» – завывает он, и у меня чувство, что это просто ночной кошмар, чуть более овеществленный… надо только «выйти» из сна. И я выхожу. И вижу старого Микки Рурка. Перед ним Донателла Версаче. М-да, с пластикой они, конечно, переборщили. Но вот Рурк улыбается и превращается в Аль Пачино. О, боже, какой мужчина! Но, как всегда, на самом интересном из сна «вылетаю». Ну, дальше ты помнишь, мой читатель.
Ровно неделю я сопротивлялась, пытаясь не упасть в мерехлюндию и понять, что происходит, однако, когда все сюжеты «Санта-Барбары» в моей голове смешались, решила устроить пьяный дебош и пошла за коньком, несмотря на то что «пенсия» не резиновая, а хороший коньяк – это внеплановые траты. Плевать! И оказавшись дома с вожделенным напитком, решила пойти на подвиг: «Три? Нет… Пять? Нет, семь. Девять? Одиннадцать? Тринадцать! Пока не сделаю тринадцать глотков, спать не пойду!» – пообещала себе, и между шестым и седьмым обнимала ведро. Коньяк оказался хороший: он погостил немного и попросился на волю, поэтому утром я, конечно, была в прострации, однако без похмельного синдрома и с ясной головой.
Голова-то была ясная, и мысли в ней меньше путались, однако многое мне в том кино не нравилось. И первый сюжет, с которым предстояло определиться, касался Алика, ибо он в некотором роде был ключевой, и от него зависело моё будущее, и не только, ибо всё связано. Утром я чётко понимала: не сломаю ножки, свернут шейку… Так что вопрос был насущный: чужие ножки против личной шейки.
Итак, в пространстве я имела: три прихода человека, которые отозвались во мне расстройством, угрозой… и, что называется, «К исполнению!» Однако в мыслях своих я успела пережить расстройство и забыть, подумать над угрозой и передумать, а после даже примириться с человеком и договориться до дружбы, мира и жвачки. Ситуация усложнялась тем, что Алик – этот маленький некрасивый человечек являлся в некотором роде перстом судьбы, через него я должна была принять более серьезное для себя решение, которое заключалось в имени – В-в-в… р-р-ри-ка! Помним, второе пролетело мимо...
Это имя героини одного из моих старых текстов, которая приняла на себя обязанности Смерти в силу разных причин. Текст я написала и забыла, а в жизни за суетой и бегом по социальному кругу далеко не сразу заметила, что лично со мной стали происходить странные вещи. В чём они заключались? В постоянных ночных кошмарах, которые вскоре научилась забывать по пробуждении. Однако некоторые из них были очень… как бы это сказать, овеществленные, поэтому не обратить на себя внимания не могли. И я залезла в литературу, пытаясь понять, что происходит. Впрочем, это отдельная тема. И ладно бы дело ограничивалось только снами, но и в жизни – реальной и овеществленной – стали происходить странные события, заставившие меня в какой-то момент сильно напугаться самой себя. Пример? Ну, хорошо.
Сестрёнка моя – пролетарский локомотив, ещё почище меня будет, если за точку отсчёта брать амплитуду и частотность эмоционального фона, – с годами вместо спокойствия обретала лишь непомерные амбиции и жесткое желание их реализации. В итоге, сначала лёгкие наркотики, дальше больше… протокол ясен. И нянчилось с ней всё семейство с переменным энтузиазмом. В результате ситуация пришла к тому, что мы стали жить на три квартиры: я с сыном, отец сам по себе и сестра с тёткой, которую я подселила к ней, так как одной жить негде, а другая – одна не может. Но время идёт, всё течёт: сестра становится всё более неуправляемой – тётка не справляется, тогда я решаюсь на следующую семейную рокировочку: отец сам по себе, сын в кадетке, тётку с сестрой к себе, а в пустой квартире – бизнес, чтобы «дяде» за аренду не платить. Однако отец этой идее хода не даёт: «Оставь девочек в покое», а вот тётка быстро смекнула обо всех выгодах… и стала продавливать пространство под задачу, то есть ворожить, если говорить в другой терминологии. Да, тётушка у меня не из простых. В результате я стала бредить идеей о том, как бы чудесно было жить с девочками, такими чудными и прекрасными, тишина, спокойствие, и мне хорошо, и сестре хорошо, и отцу хорошо, и тётке хорошо… ну, дальше понятно. Знала ли я, что тётка скручивает пространства, точнее диктует мне свою волю под личные нужды? Нет, конечно, и выяснила это совершенно случайно.
Экспозиция: за окном снег, холод, полночь; в доме теплая кухня, где я и подружка мирно подрёмываем в ожидании, когда приготовится пирог, чтобы идти провожаться; и тут я резко хватаюсь за тряпку и начинаю мыть пол. Подруга даже проснулась от вдруг бурно начавшегося ИБД, ибо пол в полночь я стала намывать с патриотическим пионерским задором и неуёмным энтузиазмом комсомола, хотя ещё минуту назад лениво зевала.
И в коридоре я остановилась, уставившись глаза в глаза какой-то многоножной краказябре: «Ты чего застыла?» – «Ах, ты сука!» – тапок хлоп, в кухне прыг. – «Ворожит!» – интерес к полу был утрачен. – «Кто?» – «Тётка». – «Зачем?» – «Волю мою связывает, желая сюда переехать…» Мы, конечно, похихикали и спокойно проводились, а утром позвонила сестра. Тётка провела три дня в коме, а когда пришла в себя, мы с ней стали тихо, мирно и молча друг друга избегать – смех закончился: я знала, кто она, тётка понимала, кто пред ней. Это была моя любимая Томичка, как мы ласково называли её с сестрой, именно она учила меня всяким разным «фокусам», конечно же в шутку. После данного эпизода я стала чуть ли не бояться себя и следить ещё более пристально за тем, как мысль человеческая резонирует с окружающим пространством.
И вот именно это существо, которое размахивает тапочками направо и налево, и призвали трубы Иерихона: «В-в-в… р-ри-ка!» – пришла пора давать ответ. Я готовилась к нему целый месяц, но как это обычно бывает оказалась не готова. Это как с дипломом: знаешь, что надо писать, но всё время откладываешь на завтра. Правда, за это время мне успели сообщить, что тапочки, которые я сожгла с одном из своих давних жертвенных «ягью», мне больше не полагаются… и это было очень заманчиво. Как сообщили? Помним, я писала по ночам текст? И назывался он «Ну здравствуй, Вася», и поздороваться я там намеревалась со своей внучкой, однако задача стояла иная, если честно. Мне необходимо было до конца аннигилировать некогда созданную в пространстве мысль, а это возможно лишь через Слово. Своей цели я добилась, но пока шла к ней поздоровалась ещё кое с кем, кроме внучки… и распрощалась. С кем? В рассказе я назвала его Джоном, и из уст Алика услышала именно его хозяйский призыв: «В-в-в… р-ри-ка!» – и жуткий грохот.
Я удержалась от соблазна и закончила текст в должной мысли, однако за суетой дел пропустила свои ручки и послания судебных приставов, а потом стала разбирать «помоечки», сортировать старый хлам и в мыслях вновь подружилась с Аликом, и мольба моя была лишь об одном, чтобы человек этот больше не появился. Однако трубы Иерихона воззвали – пришло время выбора: или отдать приказ на «ломку ножек», или подставить собственную шейку под гильотину.
И вот утро. Веранда. Кресло. И дума: ножки или шейка? И спешить-то уже некуда: ни инструмента, ни материала, ни телефона – сиди и решай. А может само рассосётся? Но в обед прибежал Данечка: «Сказали, телефон починят через неделю…» – «Понятно. Само не рассосётся…» – «Что?» – «Ничего… Так мысли вслух». – «Не расстраивайтесь! Проживете неделю без телефона». – «Ты чай будешь? У меня для тебя котлеты есть». – «И почему вы всё время меня накормить хотите?» – «Устраивайся уже…»
И вот мы весело болтаем. Мальчишка опять набивается в помощники. Я смеюсь и отвечаю, что серьёзно мыслю над этим… и, в сущности, не шучу. Именно о нём я мыслила, когда подключала планшет: «Ну, да… вместе забор мы сможем поставить. И это будет дешевле…» – и расстроилась планшету. Взялась за телефон: «Надо посмотреть сколько стоят столбы, потому что, если с Данечкой ставить…» – и подписка на порносайте. – «Ребята, я поняла! Хорошо! Я всё поняла», – подняла ручки вверх, мол, сдаюсь, согласна, порнография получится, однако расстройство стало уже выше моих сил.
Данечка тоже знаковый персонаж из той же серии моей ментальной «Санта-Барбары», поэтому слушаю его, а через него – мир. Ну, какие байки могут быть у пятнадцатилетнего мальца? Всё про крепкий алкоголь и шалости после: «И в этом вся жизнь?» – «Это весело!» – «Ну да, ну да…» Училка во мне молчит, ибо и сама накануне грешила тем же. О! А это уже интересно: Богиня возмездия говорит чужими устами. Данечка рассказывает, что они с парнями решили избить других парней, которые ради шутки, в пьяном кураже, избили до полусмерти бомжей, сняли весь этот прикол на камеру и выложили в интернет: «И как вы их найдёте?» – «Они местные». – «Понятно…» И вот мы уже смотрим ролики какой-то клёвой закрытой группы на YouTube для своих, где народ самовысказывается: «И ты постоянно это смотришь?» – «Да». – «А зачем?» – «Чтобы знать, что в мире происходит». – «Понятно…» И мы продолжаем смотреть: «Кто это?» – «А не обращайте внимания, так популярная шлюха Инстаграма». – «И о чём она говорит?» Однако мелькающие «дутыши», меня отвлекают от слов: «Господи, зачем она себя так изуродовала?» – и это вопрос без ответа. «Смотрите, вот это интересно!» – и мне под нос суют видео, где юные девочки таскают друг друга за волосы под дружное улюлюканье толпы: «Данечка?! И что ты из всего этого выносишь?» – мальчишка с радостью самовысказывается, но я мало что понимаю. И вот уже новая история, что случилась с ним по дороге в сервис, куда отвозил мой телефон. В электричке ему встретились не контролёры, а французы африканского происхождения, поэтому попрактиковался в английском, закончил разговор на французском, и вот уже пародирует немецкий, а заодно сообщает, что итальянский ему нравится больше испанского. И я слышу разноголосый мир, и чувствую себя дауном, пасую перед мальцом и восхищаюсь им же: «Данечка, у тебя талант к языкам. Ты почему его не развиваешь?» – спрашиваю, ощущая в этот момент своё ничтожество. Мальчишка опять самовысказывается, и я опять ничего не понимаю. Однако вот уже что-то по существу вплетается в нашу болтовню: в «телефонном» сервисе требуются сотрудники: «И почему ты ещё тут?» – «Ну, через неделю пойду забирать, тогда и поговорю, а пока надо долечиться…» – и он начинает рассказывать, как сегодня с утра еле отплевался от мокроты, так как бронхит перешёл в какую-то другую стадию. – «Понятно, а выглядишь хорошо». – «Да, я живучий!»
Данечка убегает. Я остаюсь. Разглядываю свои ручки: они хороши, только старые технические раны, которые скоро сойдут, а мысль кружится вокруг мальца. Ещё вчера мне хотелось заниматься с ним ОГЭ, потому что средний балл 3,3 – и вряд ли ему светит техникум нынче, да если и техникум, то это доброе дело: мне забава, ему польза, и деньги-то не нужны: в своей голове я вчера здорово измывалась над ним, заставляя думать. И вот вся вчерашняя фантасмагория приказывает долго жить, мне нечему мальца учить: в его мире потрясающее многоголосье, а в моём назойливый и настырный зуд. Ни ОГЭ от меня. Ни помощи от него. И через десять лет я тоже ему не напомню, что приходит время открывать собственный бизнес. Ничего. Просто весёлая болтовня за кружкой чай. И я забываю о Данечке. И снова разглядываю свои ручки.
Аллергия как неприятие собственной природы: прими себя, создай тапочное воинство, прихлопни губошлёпку! Ребята, а не пошли бы вы лесом? Тогда шейка. Шейка, говорите, ну, дайте ещё подумать…
И ты опять зависаешь в пространстве, восстанавливая цепочку событий и пытаясь вспомнить, когда же зачесались ладошки? Но прошло бесконечно много времени, и этот сюжет безнадежно упущен, однако ты точно знаешь: дрессировка чужих тараканов, а тем более «тапочное воинство», тебя больше не привлекают, но именно туда взывают трубы Иерихона. И ты продолжаешь сидеть, ибо завтра наступит новый мир, который ты выбираешь сегодня. Ну, не каждый день, но с каждым сильным решением как состоявшейся мыслью или эмоцией, даже несмотря на то что в Слово их не всегда облекаешь, хотя это очень важно, ибо именно Слово творит мир, прокладывая магистрали.
В сущности, я могла бы и не думать так напряжённо над ситуацией с Аликом, потому как она уже состоялась в других пространствах, однако лично мне требовалось облечь её в Слово, чтобы успокоиться и жить дальше, исходя из озвученного. Последняя третья мысль про «дружить», именно с ним, а не трубами Иерихона, отозвалась во мне странным возбуждением, которое протекло мгновением, когда готовила завтрак и собиралась к заботам дня. Если бы прислушалась к этой пришедшей из вне эмоции, то мой личный мир был бы какой-то другой, этих строк бы точно не было. Однако, что сталось, то сталось… А что сталось?
Где-то в бесконечной развертке пространственных вариантов я стала ему доброй супругой ровно по последней мысли, ибо в том дне во мне рождались угрызения совести, что так плохо обошлась с человеком, надо бы позвонить, извиниться, позвать, металлом отдать и отправить в мир с Богом, однако удержалась. И это была мелкая ситуативная развертка, над которой висели трубы Иерихона, напоминавшие о ножках, потому как «В-в-в…р-ри-ка!» – этот призыв был долгое время генеральной магистралью моих эмоций, и уходить с неё было безумно сложно.
А теперь представьте, вы полгода не курили и даже привыкли, и теперь вам подарили дорогие и хорошие сигареты. Удержитесь? Вот-вот… Обещание членовредительства – это та самая сигарета, вкус которой я никак не могла забыть, поэтому и жила по первой мысли, исполнив вторую и не заметив овеществления третьей. Если бы в своих заботах я до конца додумала последнюю мысль, то есть облекла её в Слово и решила: появится, отдам хлам и помирюсь, то наша встреча прошла бы совершенно в другом ключе. Каком? Ну, явно более приятном… Но увы и ах! Поэтому продолжаем жить в мире первой мысли… и напряженно ждём труб Иерихона, уже успевших рассказать, сколько сигарет полагается за одного таракана.
Однако пролетарский локомотив – это штука серьёзная, тормозит долго, поэтому я привычно пропустила мимо сознания и сон, в котором приходил Алик. Да, я увидела свою жизнь с Аликом, и она была далека от тех картинок, которые меня так разозлили и заставили сжать ручки в злобе с обещанием ножек. Что за картинки подарил мне другой? Ну, у Алика мир был «а-ля Данечка» только с поправкой на возраст, усталость, опыт и социализацию, и мне этот мир совсем не понравился. Однако Алик – это проходной персонаж, поэтому, несмотря на все его старания быть приятным и послушным, он был выдворен из сна, и тема закрыта. Однако там остался другой…
И это были трубы Иерихона, и я дала свой ответ, но проснувшись пошла выяснять, что мне нужна клема, поэтому следующим днём начала разрушать пространство вокруг и около себя и в третий раз разодрала руки. А всего-то: сядь! успокойся! подумай! Нет, пока не подпишешься на порносайт, не успокоишься…
И вот вечер. Веранда. Данечка убежал, так и не прикоснувшись к своим котлетам. Алик? Аллергия? Аллергия – деньги – комфорт… Что такое комфорт? Принятие себя в этом овеществленном мире… Алик – ножки – аллергия. Нет, ребята, идите лесом. Хотите ломать шейку – ломайте, а я не буду никому ломать ножки. И ты добровольно соглашаешься на гильотину, потому что в твоём мире Бог добрый, и в другом ты жить не желаешь! Стоики были правы: есть ситуации, когда смерть – более достойный выход, чем продолжение жизни. Ну, а смерть – дело житейское… Так, с этой серией разобрались! Пора спать…
И вот следующее утро. И ты просыпаешься в новом мире: добром и прекрасном, мягком, уютном и чудном. И в нём есть добрый Бог, который любит своё чадо, а не превращает его в «тапочек». И понимаешь: шейка на месте, ручки в порядке, солнце светит, на улице тепло – всё хорошо! Однако я же любопытная, поэтому внутреннее «хорошо», надо подтвердить внешним, а у меня печка «неотфэншуеная» стоит, и забор ставить надо, ибо бюджет от «всея России» на это дело получен – надо исполнять. Быстренько собираюсь в дорогу, и вот уже рынок: мальчики, я вся ваша!
– И что вы хотите?
И вот мы уже дома. И таскаем материал для забора. И вот уже «мальчик а-ля Алик» пьёт чай на веранде и обещается заехать вечером: «Нет! Помог – спасибо! Деньги получил – до свиданья! И мысли не продолжай! Вопросы есть?» – «Нет». – «Как чай?» – «Спасибо, хороший…» – «Халвы?» – «Нет». И «мальчик» быстро ретируется, забыв перчатки у госпожи Версаче: пластика пошла мне на пользу, кажется, я научаюсь жить в деревне.
И вот я уже с патриотическим энтузиазмом навожу красоту на печь и совершенно счастлива: всё хорошо! Да, именно так и должно быть в жизни – весело, быстро и легко!
– А на что ты подписалась, когда пошла гулять с Ариэлем?
– Давай подумаем об этом завтра...
И снова утро. И веранда. И день. И вечер. И в голове думка: «Кто такой Ариэль?» – и ведь интернета нет, чтобы посмотреть. И ручки: аллергия? И снова: аллергия – Ариэль – имя? Алик назвал меня – Лика. Кто такая Лика? И снова: аллергия – Ариэль – Лика; Ариэль – Лика? Ручкам хорошо, а вот левому глазу плохо, но бабушка учила меня «фигушки» ставить.
И снова утро. И день. И вечер. Ручки? В полном порядке! Левый – порядок! Правый – в беде?
И снова утро. Глаза? В порядке. Ручки – в беде! Не трогать! Думать! Аптека. Веранда. Дума. Казнь. Исход. Так, это уже следующая серия, у меня ещё третья не описана… Что ручки? В порядке? Эх, зря денежку только потратила.
Три дня я сидела на веранде, пытаясь «прочитать» пропущенные серии, полностью отрезанная от внешнего мира. Ну, а заодно, что называется, на досуге писала эти строки. И уже было собралась духом, чтобы приступить серии номер три, как позвонила невестка:
– Маргарита, здравствуйте!
– Привет, Солнце! У вас всё хорошо?
– Да, всё хорошо. Я же тут Канке читаю, и у меня вопрос про Канта.
– Канке или Канта? – уточняю, так как не расслышала.
– Канта. Априоризм Канта в исследовательской программе…
– Солнце, ты зачем такими умными словами кидаешься?
Уф, со стариком Кантом разобрались, не ударив в грязь лицом, но Солнце продолжает:
– Вы знаете, когда я сдавала вступительные, экзаменатор спросила: в чём принципиальная разница между атомами Демокрита и монадами Лейбница? Я не знала, поэтому меня отпустили, но вопрос запал… – и мой телефон сдох, к счастью.
Вот уж никогда не думала, что могу так радоваться поломке техники! Пока реанимировала телефон, пыталась вспомнить лекции и ворчала на девочек, особенно внучку, которая вообще-то должна родителям такие заморочки доставлять, а не бабке мозг выносить в форсированном режиме. Ну, да… стыдно, должна знать, но не читала я «Монадологию» Лейбница и не зависала над атомистикой Демокрита, всё как-то не до того было. В голове прыгают и путаются мнемо-картинки, без связи и смысла, поэтому придётся признаваться: «Не знаю! Ну, не знаю я… Надо смотреть, но, если мне не изменяет память, и очень грубо, то у Демокрита неживые атомы бьются в пустоте, ну, это как современный тренд научной мысли, в котором сознание есть эмерджентное свойство мозга, а у Лейбница – монады живые, ну, это как старые космогонические байки о первотеле бога, принесшим себя в жертву и из себя же создавшим этом мир. Ох, Вася! Ну, погоди! Родишься ты у меня, бабушкина радость! В общем, направление движения одно – к истоку, а ход мысли противоположный… Ну, Вася! Ну, погоди!»
Каюсь перед невесткой, ещё не успеваю отойти и вернуться к думкам своим, как из пространства «нарисовывается» сияющее лицо Данечки: «Что? Телефон? Но ещё же два дня?» – «Ещё вчера сделали, не успел занести». – «Ой, ты радость моя! Чай будешь? Друзья ждут? Ну, беги!» И вот уже за забором восторженный гул: парни заколымили на сигареты. А у меня в руках телефон! А там интернет! И «Дзен»! И подписки! Всё: тишина кончилась – суета побежала, поэтому Слово об Ариэле так и остается во мне, как и аллергия, Лика, судьба, принятие, выбор…
Я зависаю: решая, включать интернет или нет? Нет! Однако сил нет, поэтому включаю, успокаивая себя, там ведь «Монадология», но вместо неё решаю на пару минут в «Дзен» заглянуть… и пропадаю на два часа. «Сознание Дзен» – это сладкий наркотик, в котором растворились все мои трёхдневные думки, так и не став Словом. Может оно и к лучшему? Ведь истории по измену, ещё одну измену, любовь с изменой и измену без любви (без шуток, мои подписки) так увлекательны и хороши.
Прости, читатель, прости, со мной на «Дзене» посиди, а потом, может быть, мы вернёмся к нашим думкам и продолжим, главное вспомнить бы, а то думка у нас уж больно сложна, и ей нужно спокойствие, одиночество, тишина…
18 августа 2020 г.