Когда невольник закончил и в зале вновь воцарилась тишина, молодой писарь напомнил старику, что нить их беседы оборвалась и попросил рассказать, в чём же, собственно, сокрыта великая привлекательность сказки.
- Это я Вам и хочу сейчас сказать, - ответил старец, - человеческий дух ещё легче и подвижней воды, что принимает любую форму и снова и снова проникает сквозь самые плотные преграды. Он лёгок и свободен, словно воздух, и подобно ему будет тем легче и чище, чем выше вознесется над землёй. Посему в каждом человеке есть желание вознестись над обыденностью свободно перемещаться в высших сферах, будь то даже хотя бы в мечтах. Вы сами говорили, мои юные друзья: мы живём в историях, думаем и чувствуем вместе с их героями, отсюда и очарование, которое мы испытываем. Поэтому, слушая рассказанные невольниками истории, являющиеся только вымыслом, который и сочинил некто другой, вы и сами также додумываете к ним что-то. Вы же не останавливаетесь на деталях, как то бывает в повседневных размышления, наоборот, вы переживаете вместе [с персонажами] , словно бы они и есть вы сами, то или иное волшебное приключение, встретившееся на пути - так и вы вносите свою лепту в образ человека, о котором ведётся рассказ. Так возносят ваш дух струи повествования над настоящим, в котором никогда вы не думаете о столь прекрасном и прелестном; так направляется дух к высокому и неведомому, радостный и свободный, а сказка станет для вас былью, или, если вам больше нравится, правда станет сказкой, ибо в сказке жили ваши домыслы и сущность.
- Не совсем я Вас понимаю, - ответил молодой купец, - но Вы правы в своих речах, что сказка мы живём в сказке или сказка живёт в нас. Я ещё хорошо помню то прекрасное время: когда у нас был на то досуг, мы спали наяву: мы представляли себя в пустыне, оказавшимися на необитаемом острове, и советовались, с чего нам следовало бы начать, дабы продлить себе жизнь, в диком кустарнике строили себе хижины, из незрелых фруктов делали себе скудную трапезу, в то время, как в сотне шагов от нас, дома, мы могли бы обладать самым лучшим; да, было время, когда мы ждали появления доброй феи или чудесного гнома, который бы нам сказал: когда разверзнется земля, не будете ли вы столь любезны спуститься в мой хрустальный дворец и не соблаговолите ли принять то, что приготовили вам мартышки, мои слуги.
Молодые люди рассмеялись, но согласились с тем, что их друг сказал правду.
- А ведь по-прежнему, - продолжил ещё один из молодых, - меня тут и там подстерегают чудеса; я бы например, нимало не разозлился бы глупой выдумке; если бы мой брат ворвался ко мне в комнату и затараторил: а ты уже знаешь о несчастии нашего соседа, толстого пекаря? Он обсчитал одного чародея, а тот из мести превратил его в медведя и теперь лежит наш сосед у себя в комнате и ужасно воет; я бы рассердился и обозвал его дураком. Другое дело, если бы мне рассказали, что наш толстый сосед предпринял путешествие в далёкую неведомую страну и там попал в руки колдуна, превратившего его в медведя, то я вновь и вновь, слушая эту историю, могу чувствовать, что переношусь туда, словно я путешествую вместе с тем толстым соседом и переживаю с ним превращения и для меня не будет большим удивлением, если обернётся он в шкуру и тотчас же пойдёт на нас четверых.
Так разговаривали молодые люди; шейх же с другой стороны подал знак и все присели. Надсмотрщик подошёл к вольноотпущенным и призвал их продолжить. Один из них приготовился, встал и повёл такой рассказ: