Проснувшись утром, я недосчиталась волос.
Расчёска вяло елозила во влажной после душа гриве, то и дело цепляясь за капризные пряди. Другой рукой я пыталась накидать в сумку все нужное для рабочего дня, поэтому не сразу заметила, как зубчики моей любимой желтенькой "чухалки" проскользнули и сорвались. Рука дернулась, угодив в угол тумбочки. Я зашипела, выронила расчёску и только потом шагнула к зеркалу.
От аккуратного каре осталась половина. Пряди с правой стороны спадали на плечо, как и положено, а слева — свисали неровными клочьями, оканчиваясь чуть выше уха. Я вздрогнула. Подобрала расчёску — меж зубчиков застряла пара волосков.
— Какого?..
Забыв про сумку, я в ужасе ощупывала остатки стрижки. Присела, провела рукой по полу — никаких волосяных ошметков.
Оборванных волос не нашлось ни на подушке, ни в ванне, ни на халате. Добрая треть моего каре просто растворилась в воздухе.
Кое-как собрав остатки в подобие пучка, я натянула костюм и хлопнула дверью. Не хватало ещё опоздать на работу.
Странное происшествие не шло из головы, пока я тряслась в душном автобусе. Возможные причины возникали одна за другой. Спалила волосы стареньким феном? Слишком близко сунулась к раскалённой духовке? Бред… Если бы я сожгла волосы, то обнаружила бы это сразу — как минимум, по характерному запаху.
Может, не стоило лезть в ту штольню? Говорят, радиационный фон там до сих пор повышен. Я помотала головой. Ерунда. Если бы это была лучевая болезнь, мои волосы бы сейчас лежали на подушке — причём все сразу, а не избирательно. А я бы не пробегала все выходные по магазинам как заводная.
В конце концов, я погрешила на новый дешёвый шампунь. Мысленно послала проклятья в адрес цветастой бутылочки — небось смыла эту гадость вместе с волосами и спросонья не заметила. Шевелюра у меня не самая здоровая, кончики постоянно секутся, так что вполне могла обломать, пока зевала под душем… Волосы утекли в слив вместе с настроением. Кто его знает, что там кладут в эти бюджетные шампуни.
Версия трещала по швам от старательного притягивания за уши, но других правдоподобных причин я выдумать так и не смогла. Сделала себе заметку после работы заскочить в парикмахерскую и более-менее успокоилась.
Но, как оказалось, зря.
***
Спустя два дня я лишилась ногтя.
История с волосами уже начинала забываться — спасибо рукастой Марусе, которая, поохав, соорудила мне чудесный "боб". Но в среду утром я как обычно уцепила с тумбочки смартфон, приоткрыла один глаз и… сон как рукой сняло.
Ноготь на большом пальце словно испарился. На месте аккуратного коготка зияла впадина, затянутая нежно-розовой кожей.
Я оцепенело смотрела на рану. Она не выглядела свежей — наоборот. В детстве я несколько раз срывала себе ногти и хорошо помнила, как сначала мягкая подногтевая ткань твердеет, а потом на ней появляется тонкая белесая полоска отрастающей пластинки. Здесь ничего подобного не было.
Палец, лежащий на темном экране смартфона, словно всегда был лишён ногтя.
Я уронила мобильник. Дернула шнур ночника. В желтушном свете лампы долго разглядывала руки — то левую, то правую, то обе сразу и каждый палец в отдельности. Руки дрожали, но остальные ногти были на месте. Такие же, как всегда, недлинные, покрытые бежевым гелем.
Чувствуя, как в горле поднимается ком, я заставила себя прикоснуться к пострадавшему пальцу. Кожица была сухой, и на касание отзывалась лишь лёгким зудом. Никакой боли.
Вскочив с кровати, я натянула первые попавшиеся шмотки и снова схватила смартфон. Невозможно сорвать ноготь и не заметить. Это всегда очень больно. И за одну ночь такие раны не заживают…
На мои запросы поисковик выдал только кучу мистических рассказов. Я отложила гаджет и села, обхватив себя за плечи.
Спокойно. Всему есть свое объяснение. Может быть, дело и правда в штольне. Или это какая-то патология, о которой я пока не знаю. Ани… ано… анонихия — всплыл в голове полузнакомый термин. Отсутствие ногтей.
Загуглив, я убедилась, что такая болезнь действительно существует и может развиться в любой момент. Легче не стало, но хоть какая-то почва под ногами появилась. Любая, самая гадкая зараза лучше, чем неизвестность. А болячки — они ж всегда приходят не вовремя.
Сборы на работу прошли как во сне. Я залепила палец пластырем и, забыв про завтрак, ушла, на ходу дочитывая открытые статьи.
Ту часть, где говорилось о долгом постепенном развитии болезни, я пролистывала.
***
Врачи ничего путного не сказали. Терапевт отправил к дерматологу, дерматолог — к онкологу, а онколог косился так подозрительно, слушая мой сбивчивый рассказ, что становилось очевидно — следующим в этой цепочке будет психиатр.
Но вскоре мне стало не до врачей. За первым ногтем исчезли ещё три, на этот раз — на ногах. К пятнице я пребывала в истерике. Кое-как заставила себя позвонить на работу и промямлить что-то о больничном. До самого вечера я бегала по квартире, натыкаясь на углы, глушила седативные вперемешку с коньяком, терзала Гугл. И в какой-то момент просто отключилась.
***
Пробуждение оказалось ужасным. Голова трещала по швам, внутри все переворачивалось. Я тряслась под одеялом, не в силах сбросить его и посмотреть на себя. Потому что уже чувствовала — что-то не так.
Приехавшая днём подруга вдвинулась в квартиру боком. Она ничего не сказала, но все было ясно по ее лицу.
— Послушай, Кать… — собственный голос показался мне незнакомым, — я понимаю, что это странно, но… Ты не могла бы посмотреть?..
— На что? — спросила Катя, комкая в руках сумку.
Я молча повернулась и взъерошила волосы на затылке.
Подруга издала странный горловой звук, не то вздох, не то всхлип.
— Что там?.. — из прихожей вдруг словно выкачали весь воздух.
— Там… мне кажется, там… видно… Я… я лучше пойду!..
Грохнула входная дверь, стук каблуков ссыпался по лестнице и стих.
***
Только когда бутылка коньяка опустела, я решилась подойти к зеркалу. Из серебристой глубины на меня смотрела растрёпанная девушка в халате до колен, с сизыми тенями под глазами. Отражение как будто моргало, подергиваясь зыбью, и казалось прозрачным. За ним просвечивала стенка коридора — двойника моего. Я коснулась стекла. И вскрикнула.
Отражение, повторившее мой жест, протягивало руку с абсолютно целыми ногтями.
Я заставила себя перевести взгляд на собственную кисть. На пальцы, оканчивающиеся сиротливыми розоватыми ямками. А потом — ниже…
Когда снова удалось вздохнуть, я решила смотреть только прямо. Девушка в зеркале стояла неподвижно. В ее — моих — серых глазах застыло странное выражение — смесь страха, обречённости и… торжества?
Теперь я ясно видела, что отражение мерцает. То уплотняется, то снова становится призрачным. И лишь некоторые области фигуры оставались одинаково чёткими. Те… части, фрагменты… куски... которых не было, больше не было у меня.
Я подняла руку, чувствуя, как трясутся поджилки. Стиснула зубы. Смотреть прямо. Только прямо. Там, в зеркале, только симпатичная, хоть и усталая, девушка. Там я не увижу ничего ужасного. В отличие от здесь.
Ладонь коснулась виска. Поползла дальше, к затылку.
Выпитый коньяк рванулся наружу. Я отдернула руку, зажала рот, давя мерзкий ком в горле. Боже, боже… Из глаз потекли слезы.
Отражение улыбнулось.
— Что ты такое? — всхлипывая, прошипела я, — что ты, дрянь, такое?!
Она молчала. Но в моих — её — глазах теперь отчётливо читалось удовлетворение.
— Зачем ты это делаешь?! — я ударила кулаком по зеркалу.
Стекло содрогнулось, завибрировало в старой раме.
— А зачем это сделала ты?
Тихий голос пришел откуда-то из глубин зазеркального мира.
— Что я сделала?.. — я жадно впилась взглядом в отражение. Оно уплотнялось всё больше, теряя прозрачность. Как будто кто-то невидимый вставлял на свои места разноразмерные кусочки паззла, складывая фигуру. Неровные, рваные фрагменты. Объемная плоть, наклеенная на плёночный контур.
Моя плоть. Куски мяса, выдранные из меня...
Я знала, что больше не смогу взглянуть на то, что осталось от моего тела.
Боли не было. Только страх, притупившийся, глупый. Я говорила с собственным отражением, стоя в коридоре у незапертых дверей.
— Ты родилась, — отчётливо сказала она. — Ты родилась и отняла жизнь у меня. А ведь мы обе имели равные права — существовать.
— Не понимаю…
— А ты думаешь, я — просто твоё отражение?
Я ещё не успела кивнуть, а она продолжала. Она говорила и говорила. А я смотрела, как шевелятся бледные губы, становясь ярко-алыми.
Два мира. Две грани, каждая — по свою сторону зеркала. Но только одна реальность, только одно воплощение для каждого человека. По обе стороны не могут существовать два одинаковых создания. И если на одной стороне рождается ребенок, то на другой он никогда не появится на свет.
— Если тебя нет… — прошептала я непослушным ртом, — то кто же ты… почему?..
— Возможность, — мои — ее — губы разомкнулись в усмешке. — Вероятность, отличная от нуля. Мы имели одинаковые шансы воплотиться. Пятьдесят на пятьдесят, один или ноль. Но единица досталась тебе.
— Я не… выбирала…
— Знаю, — ее взгляд потеплел, — а мне пришлось.
Ноги подкосились. Я повалилась на пол. В глазах рябило, мир вокруг терял краски, покрываясь россыпями черных пятен.
— Как… ты… тогда…
Я ещё успела заметить широкую улыбку на ее лице, прежде чем всё поглотил мрак.
***
— Заносите!
Двое дюжих грузчиков споро втащили в коридор компактный гардероб. Пухленькая рыжая девушка задумчиво посмотрела на зеркало в старой деревянной раме.
— Ну и хлам.
В дверном проёме показался мужчина.
— Да пусть висит. Оно ж старинное, почти антиквариат. От прежней хозяйки осталось.
— Говорят, она тут с ума сошла, — девушка неодобрительно покосилась на зеркало, — как будто исчезла, перестала быть собой. Раз — и другой человек.
— Да ладно тебе мистику разводить! — мужчина усмехнулся, — пошли, пока там всё не переколотили.
Я смотрела, как они уходят.
Нет, ты не права, толстушка. Я не исчезла. Я до сих пор здесь. В том самом зеркале, которое тебе так не нравится. И буду здесь. Надолго ли? Не знаю.
Я раньше видела её. По ту сторону — весёлую, счастливую, в каких-то невообразимо ярких шмотках. Порой она подходила к зеркалу, укладывала волосы или наносила макияж. А иногда оборачивалась, проходя мимо серебристого прямоугольника. Видела ли она меня? И этого я не знаю. Зато знаю, что если она смогла изменить ноль на единицу — у меня тоже получится.
И рыжий цвет мне очень подойдёт.