Тема поднимается часто в духе "царь-дурак", но всегда остаётся неясность: почему альянс с Германией сложиться не мог. Проблема была в крайней непредсказуемости новой единой Германии из-за того, что ей было особенно нечего предложить старым матёрым хищникам, продолжавшим деловито делить мир. С ней никто не хотел иметь дела. Мускулистый зверь сновал от одного корыта к другому и нахраписто пытался что-то стырить. Вопрос, "что дашь взамен?" натыкался на голодное урчание. Становилось ясно, что дать может только по морде. Лучше всего эта политическая ювенальность иллюстрируется провалами немецкой дипломатии.
Вообще, можно было догадаться, что Китай в XX в. станет чем-то вроде Османской империи века XIX. Турцию, несмотря на кажущуюся рыхлость и уязвимость, кусать можно было сколько угодно, но смогли завалить её только всем миром (как и Францию в 1814). Дело Греции, например (само по себе довольно ничтожных масштабов) потребовало согласия всех пяти держав. Прочие «дела» привели к масштабным разногласиям среди хищников и постановлению держать Османскую Империю целостной (кроме Балкан, проливов, Палестины, Ирака, Кувейта, Египта, Суэца, Алжира, Ливии, Аравии и т. д.) – целостной, но открытой. Или так: «целостной» и, вдобавок, открытой.
Ответом России на англо-японские притязания стал Бьёркский договор — «секретное» соглашение с Германией, подписанное при встрече Николая с Вильгельмом 24 июля 1905 года у острова Бьёркё (недалеко от Выборга) на борту яхты (с неудачным названием) «Полярная звезда», тут же выставленное напоказ французам, которые планово слили его Британии. Соглашение немного опоздало, им следовало махать вслед эскадре Рожественского.
Германия этим договором хотела по-детски вклиниться во взрослый русско-французский союз, Россия торговалась за условия прекращения войны на Дальнем Востоке или революции у себя дома. С этой целью предполагалось (Германией, не Россией) превратить российско-германский союз в тройственный российско-германо-французский, направленный против Британской империи. Глупость, как видно, просто трагическая. Иными словами, предлагалось расклад: 1 – БИ, 2 – Франкороссия, 3 – Германия променять на: 1 – Германия, 2 – Франкороссия, 3 – БИ. Ну как с такими дипломатами иметь дело? Ведь путей к такому раскладу – не было. Реальнее было бы так: 1 – Германия, 2 – БИ, 3 – Франкороссия. А совсем реально так: 1 – БИ, 2 – Германия, 3 – Франкороссия. И кому это нужно?? Трудно сказать, как повлиял фальшивый договор на Британию (взволновал – точно), но условия Портсмутского мира оказались довольно мягкими.
Реальный фон перед договором был следующий. Николай был заинтересован в урегулировании напряжённых отношений с Англией, в свете войны против Японии, и тем более после глупого, но неимоверно раздутого Гулльского инцидента, но хотел это осуществить в «александровской» манере, создав из ничего предмет для торга в отсутствии явных козырей, поэтому с договором ознакомили Францию, которая, оказавшись в некомфортной ситуации возможного переворота альянсов, надавила на хроническую британскую мозоль с просьбой не напирать на Россию под угрозой отзыва французских денег из Английского банка.
Напомню, что в начале 1905 Германия из-под носа у Франции попыталась увести Марокко, сознавая, что воевать в одиночку, имея русскую армию в Манчжурии, Франция не рискнёт. Но кризис был разрешён дипломатическим путём на конференции в Испании. Оказавшаяся в изоляции Германия отступила. А оказалась она там не потому лишь, что нагуляла большой вес. А потому, что этот мускулистый зверь не хотел ложиться на весы – ни на чью чашу. Зато вдоволь стучал по ним, нарушая равновесие. Марокканский кризис отложился. При том, что первоначально испугавшаяся Франция предлагала Германии крупную взятку за отказ от шантажа, но Бюлов гордо отказался. Вскоре Германия поняла, какую ошибку совершила и через 6 лет захотела снова получить если не Марокко, то хотя бы деньги. Неумная дипломатия привела только к тому, что агадирский кризис закончился ещё худшим поражением Германии: если по итогам первого кризиса Марокко оставалось независимым, то теперь Германия, как и прочие державы, отказалась от притязаний в обмен на кусок конголезских болот.
Сам по себе созыв Германией конференции был грубейшей ошибкой. Казалось бы, ещё недавно такой же просчёт совершила Португалия, созвав конференцию по теме своей «розовой карты». Можно было догадаться, чем дело кончится. Штука в том, что сильные страны всячески стараются не обсуждать на переговорах себя и свои дела, их к этому ещё надо принудить. Это ведёт к подрыву субъектности (то есть, страна превращается из субъекта в объект). В сущности, это – лучший подарок конкурентам.
Вообще, эти шаги хорошо демонстрировали одну катастрофическую уязвимость Германии: дипломатия. Не обладавшая сколько-нибудь длительным опытом крупной национальной державы мирового уровня, Германия постоянно растягивалась от подножек более матёрых игроков. Прусская же дипломатия, которую унаследовала Германия, всегда была из рук вон плохой, и особенно это заметно на фоне блестящего немецкого среднесрочного планирования с вариантами А, Б и В... Но по итогам переговоров Германия всегда оставалась в неучтённом сценарии Г. Дипломатический компьютер на два века зациклился на уровне детского бага «разделов Польши». Все попытки Германии утвердить наступательный альянс и перетянуть одеяло угрозой применения силы разбивались об испуганные и удивлённые лица старых лисов, передёргивавших карты под столом. Германию, очевидно, изолировали – и никакая напористость не помогала, все в испуге шарахались от «продавца ножичков». Россия тоже использовала Германию как карту. (К слову, немецкую дипломатию обслужили даже в Китае. Во время боксёрского восстания в Пекине был убит глава германского посольства барон фон Кеттлер, сразу после переговоров в МИДе.)
Взять, к примеру, кризис 1875 года. За год до того был продлён рамочный «союз трёх императоров», в целом никого ни к чему не обязывавший, но создававший иллюзию непротивления действиям Германии. До 1875 года Горчаков делал вид, что смотрит сквозь пальцы на вторую франко-прусскую (уже -германскую) войну, всячески поощряя эскалацию, но в 1875 «вдруг» взял – и резко выступил против. К делу он подтянул на консультативной основе Австрию и Англию. Крайне удачно выстроенный визит Александра II в Берлин и грамотные информационные утечки создали впечатление во Франции исключительной помощи со стороны именно России. Россия была заинтересована во французских технологиях и системе научно-технического образования, которые получила, по сути, даром. Ярость Бисмарка натолкнулась на стройный ряд «старых» европейцев, что подчеркнуло письмо Александра о «старческом тщеславии» его канцлера. Ещё вчера сама бывшая пугалом в изоляции, Россия вдруг возглавила нежданный союз четырёх, как в лучшие времена предыдущего Александра, выставив Германию в качестве пугала-новичка.
Данную ситуацию обычно интерпретируют так: Россия боялась усиления Германии за счёт Франции, которую Германия могла раздавить/ расчленить/ подчинить... Это вряд ли (даже в 1940 Германия не осмелилась оккупировать всю Францию, хотя казалось бы...) Францию победили вчетвером в 1814, но никакого раздела в Вене не случилось, более того, изгоя ввели снова в клуб великих держав, дали своего монарха. Тем более ничего подобного не могло произойти на этот раз даже в случае повторного разгрома один-на-один. Просто Россия использовала свой шанс, представив Бисмарка в роли Наполеона I. Без войны вернула себе место в числе лидеров дипломатии и уважаемых держав.
Иллюстративно можно отметить, например, идею Вильгельма II о панъевропейском таможенном союзе против США, которую он пытался продвинуть с середины 90-х через молодого Николая. Тому оставалось только (дружески) усмехаться над «умным и дальновидным». Натиск США, конечно, беспокоил всех, но для России и союзной Франции это был дружелюбный локомотив, к нему можно было прицепиться, и в ближайшее время столкновений с ним не предвиделось – не только лобовых, но и попутных. У талантливого, дальновидного, но топорного Вильгельма не дрогнула рука шантажировать Николая фантастической осью «Лондон – Берлин – Вена – Рим – Вашингтон – Токио», тот посмеялся: «...у нас установились превосходные отношения с Сев. Америкой... я не вижу, почему бы эта страна вдруг обратилась против своих старых друзей, единственно ради прекрасных глаз Англии». В России, кстати, сказать, всегда понимали истинную подоплёку «дружбы между англосаксонскими народами», да и сами для этой «дружбы» трудились не покладая рук. Вообще, переписка Вильгельма с Николаем позволяет утверждать, что первый у второго, так, по-родственному, брал уроки дипломатии.
То есть, со всеми ясно, а вот от только что сделанной Германии никто не знал, чего ожидать.
Собственно, к союзу с Францией Россию подтолкнула тоже немецкая дипломатическая глупость. Российские ценные бумаги имели привычку вращаться на немецких биржах. В 1887 году, получив резкую отповедь России по поводу готовящейся агрессии во Францию (инцидент шпиона Шнебеле), Бисмарк совершил не просто грубый, а какой-то дикий дипломатический просчёт: принялся дискредитировать русские облигации на немецком рынке, их объявили ненадёжными и ввели запрет государственным кредитным организациям выдавать ссуды под их залог. Испугал, но чем, а, главное, – кого? Клуб(ок) старых дикобразов развернулся молниеносно: фиксация ненадёжности самого германского правительства, уход бумаг во Францию и переговоры о франко-русском полномасштабном альянсе.
Точно таким же образом Николай поступил и с Бьёркским очень секретным договором: сразу по достижении своей цели (мир на приемлемых условиях с Японией в условиях внутреннего террора), тот был отвергнут. Николай показал его Франции и попросил к нему «присоединиться». В ужасе Париж откупился ещё одним крупным кредитом. Николай деньги оприходовал и отписал в Берлин, что от договора не отказывается, но выполнять его не будет. Блин, как так? А так... Дипломатия, блин.
Утверждается, что прогнозы Вильгельма сбылись. Его дальновидность сомнению я не подвергаю, но он был чересчур дальновидным. А дипломатия не решает какие-то стратегические задачи. Она всегда занимается задачами текущими. По сути, это узаконенный шпионаж на краткосрочную перспективу. Дипломаты это агенты влияния на верхний слой управления конкурента, включая и монархов. Стратегические задачи страны решает только внутренняя политика. Когда её выставляют в витрине, она справляется лучше всякой дипломатии.