Яков старательно складывал из бумаги самолетик для племянника Кирюши, когда в дверь его квартиры раздался стук. Не звонок, а именно стук. Собака Глаша басовито гавкнула, будто бы точно зная, кто там за дверью.
— На, проверь, как летает! — отдавая самолетик ребенку, сказал Яков и отправился открывать.
За дверью стоял сосед с первого этажа, дед Митя, в полосатой матросской водолазке и потертых джинсах. Он был высок, широкоплеч, с козлиной бороденкой клинышком.
— Слышь, Яшка, там внизу какая-то цыганка в балахоне тебя ищет. И говорит так странно, как будто ее по башке чем ударили.
— А чего надо этой цыганке? — перешел на шепот Яков, осторожно подавшись вперед и глядя вниз на лестничную площадку.
— Говорит, что у вас с ней договоренность. Шпиенка-интуристка, что ли?
— Прити! — осенило Якова. — Это, наверное, студентка из аэроклуба. С акцентом говорит? Это не балахон, а чуридар, одежда у них такая, национальная…
— Ах, так енто Прити! Твоя бывшая! Ну вот, с акцентом лопочет, как огрели ее! Я прям испужался.
— Дед Мить, иди, пожалуйста, скажи, что я здесь не живу. И не жил никогда, — жарко зашептал Яков, продолжая опасливо высматривать свою поклонницу с берегов Бенгальского залива, стоя на площадке босиком.
— А ты чего не на работе?
— У меня через день работа! Неполная занятость. Ну иди, уведи ее!
Дед не торопился. Он подмигнул Якову.
— А ведь она не отстанеть! У нее на тебя виды, Яшка! Ты ее склеил! Ах-ха-ха!!!
Яков нетерпеливо мотнул головой.
— Давай, хрыч! Выручай! Скажи: живет в аэроклубе, в каморке у охранника.
— Дык она ж тебя вела! Не поверить! — Дед Митя затанцевал дивный танец: три притопа, два прихлопа — что смахивало на чечетку в очень замедленном действии. При этом он наотмашь бил себя по штанам, будто стряхивал с них пыль. — И-и-и-и-их-хе! — И топнул ногами, разбоченясь. — Не уйдет! Говорит: мой Анна тут! Я следила! Я йий хаварю: неть у ны тут Анны! Была, да умерла в позатом годе от унасмурку! А она как залопочет: это мужеского роду Анна! Моя Анна – Яша! Тут я и охренел!
Выслушав деда, Яков слегка загрузился и помрачнел. Девушку ему было жаль, и он винил себя в том, что сейчас ей плохо. "Переусердствовал я с отцовским вниманием… Но что в этой ситуации сделаешь? Если девушка хочет влюбиться, ты хоть волком на нее смотри и рявкай, все равно влюбится…" Он облокотился на перила и вздохнул:
— Не умею я с ней… Не пойду… Увидит меня — только хуже будет.
— Ладно, паря, не очкуй! Сейчас дед что-нибудь придумаеть! — понимающе заулыбался дед Митя и, грозно топнув еще раз, слетел по перилам вниз.
Яков быстро забежал в квартиру, впрыгнул в тапки и опять выскочил на лестничную клетку, чтобы из окна, смотрящего во двор, пронаблюдать операцию деда Мити по разоружению Прити. Дед сказал всего пару слов, а Прити вдруг изобразила изумление и с низкого старта умчалась прочь.
— Ты что ей сказал, хрыч? — минуту спустя поинтересовался Яков у деда.
— Сказал, что ты не любишь женщин! — дед захохотал до слез.
— Ах ты, старый гриб! — разозлился Яков, накинувшись на деда с кулаками. — На кой хрен меня геем выставил?!
На лестничной клетке завязалась потасовка. Приоткрылась дверь напротив, и из щели высунулся длинный нос бабушки Нюры.
— Кого здесь? — басом спросила она.
В это время Яков сидел верхом на дедке Мите и тузил его по бокам.
— Ничего поумнее придумать не мог?
— Уйди, супостат! — продолжал хохотать дедок. — Я магистр по отшиванию девок! Не учи спеца!
— Может, ты сам не любишь женщин? И свой диагноз на других вешаешь? Ладно! — Яков резко встал и поднял деда за руку. — Иди с моих глаз, не зли меня.
— А ты тоже смотри, — поправляя штаны и водолазку, выпалил дед. — В зазнобах не запутайся! Сначала дело, а потом шуры-муры!
— Это не шуры-муры! — приблизив свое лицо к красному от встряски лицу деда Мити, сквозь зубы сказал Яков. — Требую уважения к моей личной жизни!
Дед Митя замахал руками.
— Уважаю! Уважаю! — Он глянул на бабу Нюру: — Чего, баб Нюр? Ждешь, чтобы нос оторвали?
— Я те не баба! Я тя моложе, хрыч! — Дверь захлопнулась.
***
Яков вернулся к себе, посмотрел на игрушечный аэродром Кирюши, выслушал лепет ребенка о том, что новый самолет летает хорошо, но предыдущий летал лучше. Однако душой он был где-то не здесь и в тихой задумчивости решал какую-то задачу. Наконец задача была решена, лицо его прояснилось. Оглядевшись, нашел свой телефон, быстро набрал номер Аглаи, принялся слушать гудки. Три гудка. Послышалось ее "алло" с трепетом и вопросом в голосе.
— Привет... Я подумал… Если ты сейчас не читаешь что-нибудь захватывающее из области квантовой механики… — Яков скромно смягчил свой голос теплой улыбкой, от чего он зазвучал совсем по-родному... — то у меня к тебе предложение. Погулять в соснах. Тут, в тридцати минутах езды... Милая кофейня... Мой знакомый повар Ахмаджан... — он вопросительно замолчал.
Согласна ли она? За город? Да хоть на край света… Только вот куда деть Амурчика? Глаша видела, что лицо Лизы уже все затонировано густо-бордовой вишней, и ходит она в пижаме, больше уже никуда сегодня не собираясь. Римма Григорьевна уехала со спецзаказом на дом к какой-то тучной невесте, на которой расползлось платье, так как девушка за три дня до свадьбы набрала семь лишних килограммов. А Амурчик уже ждал у входной двери и нетерпеливо потявкивал: "Гав-гав — на травку меня вставь!"
— Яша... А можно взять Амурчика? Я с ним еще не гуляла... — через паузу спросила она.
— Бери хоть верблюда, Аглая! — обрадовался Яков, уже начавший было тревожиться из-за долгой паузы.
— У меня верблюда нет… Только кот… — засмеялась Глаша.
— С котом даже проще! Не надо будет прицеп заказывать! — на все соглашался Яков.
— Кот не поедет, он домосед… Да и Амурчика, боюсь, утрясет… А потом он устанет, спать захочет… — неуверенно размышляла Аглая. — Ты когда подъедешь?
— Минут через восемнадцать с половиной, — Яков широко улыбался, представив себе Амурчика, который засыпает от усталости на их свидании, и они вдвоем говорят шепотом, чтобы его не разбудить, и ходят на цыпочках.
— Мы с ним погуляем за это время! — заверила его Аглая.
— Я еду, — Яков закончил разговор и тут же позвонил брату: — Вань, ты уже идешь за Кирюхой? А то у меня тут свидание... Поторопись.
***
Когда Аглая через пятнадцать минут привела Амура с улицы и сообщила Лизе, что она едет с Яшей в сосны, та открыла от удивления рот.
— А как же маска из вишни? А твоя свобода? Я тебя не узнаю!
— Я сама себя не узнаю...
Аглае не нужно было, как сумасшедшей, краситься и думать, во что одеться, после звонка Якова. Она и так уже была одета и накрашена, что хоть на подиум, надеясь, что увидит его на прогулке с собакой. Ведь он же сказал "до вечера". Так что этим вечером она была во всеоружии.
Спустившись на лифте во второй раз, она обнаружила у подъезда его ауди и его самого, стоящего у автомобиля. Оглянувшись на звук ее шагов, он тут же, не дав ей упасть по дороге к нему от волнения, пошел ей навстречу и распростер объятия. "Как?! Уже?!" — обомлела Аглая. Но Яков тут же согнул руки в локтях и комично сжал кулаки.
— Нет-нет, прости! — заметив, что напугал ее, заговорил он. — Я просто очень рад тебя видеть… Пойдем в машину. Я звонил Ахмаджану, он ждет нас. Там тихое место. Хорошая музыка и никаких толп и пьяных танцев.
Они выехали в пригород, где движение на дорогах было совсем тихое. Тусклое освещение улиц и негромкий джаз в салоне создавали ощущение нереального сна. Аглая, обычно пребывающая в маске приземленной и слегка грубоватой дамочки, ничего не могла с собой поделать — улетала с ускорением в неизвестные выси, и поздно было уже цепляться за самые высокие деревья и дома — они были далеко внизу.
— Рад, что ты тоже пьешь кофе перед сном… Спасибо, что согласилась поехать со мной, — глядя на дорогу, проговорил Яков. — Я не очень на это надеялся.
Аглая повернулась к нему и, глядя на его профиль, заговорила:
— Яша, ты так неприветливо встретил меня в аэроклубе, так грубо и холодно вел себя после пятнадцати лет разлуки… А потом почему-то изменился, и вот пригласил меня в такую даль выпить кофе… Почему? Сначала даже узнавать не хотел, а потом... — Она замолчала, не зная, что сказать дальше.
— Я не думал еще над этим, Аглая... Моя голова сейчас занята всякой ерундой, и мне даже некогда подумать о главном... Но в какой-то момент позади осталась точка невозврата… Наверное, меня особенно торкнуло тогда, когда ты искала на мне крестик... — Он с улыбкой поглядел на нее.
— Я искала на тебе крестик? — с притворным удивлением вопросила она. — Когда?
— Хитришь! — он погрозил ей пальцем. — Когда до тебя дотрагивается твой человек, ты это чувствуешь. Особенно если он дотрагивается до сердца…
— Так ты почувствовал, что я твой человек?
— Ну как тебе сказать? — уклончиво заговорил Яков. — Что говорить о старом! Можно еще раз попробовать...
— То есть ты еще ничего не понял?
— Я не могу быть уверенным, когда вокруг тебя такие толпы мужиков, — засмеялся Яша.
Аглая видела, что Якова действительно волнует то, что он увидел сегодня у нее на работе, хотя он и пытается прикрыть это шутливым тоном. Он замолчал, явно ожидая от нее каких-то комментариев. "Яша, у тебя не может быть соперников, — мысленно ответила она ему. — Но я не скажу тебе этого… Поревнуй, ты такой трогательный, трепетный, когда ревнуешь… И неуверенность тебе очень идет… Вокруг тебя воздух дрожит… "
С тех пор, как Аглая осталась в этом мире без Якова, главной своей ценностью она считала свободу и независимость. Она привыкла так жить и была вполне довольна, вполне счастлива. А вот сейчас, сидя около него в машине, она отчетливо осознавала: прежнее счастье (счастье в свободе) уже невозможно. И она без всяких прикосновений знала, что он ее человек.
— Я был крещен в семь лет, — как бы между делом сказал Яков. — После одного странного случая. Это было летом, перед самой школой. Я заснул и не мог проснуться три дня подряд, представляешь?
— Три?! — опешила Аглая, задохнувшись.
— Но дышал ровно, и все время был румяный, и почти улыбался. В это время одна незнакомка на улице, проходя мимо моей матери, не останавливаясь, сказала: "Нина, срочно крести своего сына". По имени назвала. И прошла мимо. Ну меня и крестили.
— А тебе что-нибудь снилось?
— Я не помню. Мне казалось, я просто поспал одну ночь, как все нормальные люди, и проснулся. А проснулся я в больнице. А рядом батюшка. Священник. И мама с испуганным лицом. С тех пор я никогда не снимал крест, хотя меня и в октябрята, и в пионеры принимали. Узнали про мой крестик не сразу. Стыдили. Учительница в третьем классе. Коммунистка ярая. Пугала, что из пионеров исключат. Но ничего не добилась. А в четвертом классе были уже другие учителя — и им было безразлично.
— А ты просто носил или верил?
— Верил. Мама рассказала мне, что Бог меня спас. Я всегда верил и верю. Приятно встретить родственную душу. Для тебя ведь это тоже очень важно, — он улыбнулся. — Я знаю, что у тебя тоже есть крестик. Даже искать не буду.
— Откуда ты знаешь? — невольно коснувшись рукой своего крестика, спрятанного под одеждой, спросила Аглая.
— Я его видел в тот день, когда ты пришла в аэропорт с узкоглазым экстремалом. У тебя была блузка тонкая...
Аглая смутилась. "Когда он успел?.."
— Наблюдательный... — пробормотала она. — А у меня еще сверху плащ был, между прочим…
— И юбка чуть ниже колен, — добавил Яков.
— Зачем ты все это запоминаешь?
— Я не специально! — Яков пожал плечами. — А вообще, если человек тебе нравится, твои глаза за две секунды вбирают все детали. Да-да.
— …И давно я тебе понравилась? — неуверенно спросила Аглая, не зная, нужно ли это спрашивать, а удержаться от вопроса все-таки не смогла.
— Да лет пятнадцать уже как… Думаешь, ты мне не нравилась? — засмеялся Яков. — Даже помню твой полушубочек в тот день, когда ты мне собаку принесла… Да, я могу запомнить все детали. Но что они мне дадут? Если ты не пустишь меня в свой мир, я так и останусь у двери… Любой человек — непостижимая тайна. Я могу наговорить тебе с три короба...
Но перед сущностью твоей
Исключена возможность фальши.
Твой мир мечтательней морей,
Безбрежней неба, солнца дальше...
"Я ему нравилась?!!!!!!! Как хорошо, что я этого не знала… Иначе я умерла бы с горя, когда он пропал…"
— Чьи это стихи? — вскинула глаза Аглая.
— Мои, — серьезно отозвался Яков.
— Твои?! Когда и кому ты написал их?
— Тебе написал. Сегодня утром, когда Шопина за шкирку к нему домой буксировал.
— После общения с ним хотелось писать стихи?
— С тобой, Глаша! — Яков повернул к ней лицо и, улыбаясь, всмотрелся в нее. — После общения с тобой!..
— А как тебя угораздило вообще?! Писать стихи! — она была явно шокирована, приятно, конечно, ведь муза-то — она. Но ей всегда казалось, что она знает Яшу. Пусть не до самой глубины сердца, но как-то интуитивно, в общих чертах. Ни в одном уголочке ее сознания не предполагалось, что Яша — поэт. Это был мужественный, умный, смелый, иногда мягкий, иногда властный не парень, а орел! А он сегодня, уходя от нее, сочинял стихи.
— Угораздило вот! — он засмеялся. — Мы приехали.