К первому мая город обычно украшали как конфетку, он практически хрустел. Выметался и вычищался каждый уголок, в разные яркие цвета заново красили ажурные заборчики вдоль дорог, обновляли дорожную разметку, на каждый столб подвешивали воздушные цветочные клумбы с геранями и петуниями. И, конечно, кругом развешивали флажки России, маленькие и большие триколоры.
Этим утром, 30 апреля, в предпраздничный день Аглая задумчиво шла на работу под бравурные звуки музыки, несущиеся из всех громкоговорителей, развешенных на столбах. Яркое солнце заливало город, и лица у всех встречных были улыбчивые. Люди предвкушали короткий рабочий день и душой уже были на своих дачах, в деревнях, а многие — и на мировых курортах.
Аглая тоже была в предчувствии праздника. Светлана Афанасьевна обещала дать ей пять выходных дней, как и всей стране, а дежурить оставила только двух менеджеров и Леру-секретаршу.
Ощущение праздника было, но очень хотелось спать. Глаша не выспалась. И в тот момент, когда Яков стоял под ее окном, мысленно желая ее сладких снов, она не спала. Лежала на спине и смотрела в зеркальный потолок, видела на этом потолке огни, отражающиеся от фар редких машин. Видела свет фар и его машины, ничего не подозревая. Ее мучил всего один вопрос: "Кто он?" С каким вопросом уснула, с таким и проснулась…
"Зачем я о нем столько времени думаю? Он был моим самым прекрасным и горьким воспоминанием. Мне ничего не нужно было, только хоть что-то узнать о нем: что он жив-здоров, что он есть! Мне казалось, я искренне верила, что когда узнаю это, то буду счастлива. Я узнала. И что? Теперь мне неспокойно. Он мне нужен весь — целиком, с головы до ног, душой и телом, безоговорочно и бесповоротно. Чтобы любил меня и только меня, чтобы никуда не пропадал и не держал меня в такой вот неопределенности. Где моя чистая бескорыстная любовь? Теперь я хочу знать, кто он... Кто ему звонит так настырно на ночь глядя? Почему с этим кем-то он не хотел говорить при мне? Мне кажется, я теперь не только не знаю, кто он — я уже даже не знаю, кто я... Ревнивая дура".
Аглая поднялась на крыльцо и зашла в офис. На диване, развалившись, сидел Лев и болтал по телефону. Он кипел:
— Пупсик, доченька, ты приехала ко мне! Я несу за тебя ответственность! А ты приходишь за полночь! Ты шатаешься по сомнительным заведениям! Что мне думать?! Да, я обиделся! Ты три дня подряд непонятно где!!! Кого-то подцепила себе, не говоришь, кто он! Кто?! Кто он?!
Аглая кивнула в ответ на кивок Зверкова и усмехнулась: "Модный вопрос этого сезона: кто он? Всех он мучит, оказывается. Вот и Лев всю ночь башку ломал над тем же, что и я... Интересно, кого там Микаэла подцепила? Наверное, какого-нибудь пижончика... Она, блин, всем нравится. Даже Яша обомлел от нее..."
***
Сидя в своем крутящемся кресле, Аглая сняла туфли и вытянула ноги. Она включила "Ace of Base" и отодвинула от себя подальше кипу дел. На столе перед ней сидел зеленый варанчик, подаренный Пышнохвостовым. Варанчик был сделан из самоцветов и весь блестел. Глаза — черная яшма. "Что ты смотришь на меня, ящерица? — мысленно спрашивала варанчика Аглая. — Таращишь свои пустые глазенки… И одна в них ценность — яшма… Яш-ма… Яш… Яша… Ой, не могу… Так и с ума сойти недолго…"
Вдруг нежданно-негаданно от созерцания варана с яшмовыми глазами ее отвлек не кто иной, как Борис, появившийся на пороге в сопровождении Пети Пышнохвостова.
— Вы свободны! — начальственным тоном сказал Петру Борис и всем своим видом показал, что тот должен закрыть дверь с другой стороны.
И как Пете ни хотелось узнать, что это за фрукт явился к их любимице Глаше, а пришлось повиноваться, ведь, по всему было видно, посетитель — важная птица, не меньше, чем директор крупной торговой корпорации (так показалось Петру).
— Боря? — опешила Аглая.
— Я не вовремя? — отбросив генеральский тон, поинтересовался Борис, засветившись улыбкой в два ряда зубов вместе с деснами.
Аглая надела свои туфли и озадаченно покачала головой: "Нет-нет, все нормально. А чего надо-то?!" — стояло у нее в глазах.
— Я по личному вопросу, — сообщил Борис, усевшись на стул и держа руку около левого глаза с тщательно замазанным синяком (подарком от Наины).
— Да? — холодно окинув его взглядом, отозвалась Аглая.
Явление Бори было похоже на приступ внезапного кашля или даже поноса.
— Я пришел к тебе с признанием, — не мешкая, продолжал Борис. — Я, кажется, влюбился… Что бы я ни делал, перед глазами ты, радость моя!
Аглая никак не ожидала от Бориса ничего подобного, ибо он и любовь в ее сознании никак не вязались, поэтому она просто на несколько секунд "зависла", как перегруженный компьютер. Ей, конечно, хотелось воскликнуть: "Ты – и «влюбился»?! Это нонсенс!" Но разум останавливал ее от подобных выходок, так как быть причиной чьей-то депрессии или чего похуже не хотелось.
Пока она в мучительном томлении смотрела на расплывшееся от улыбки лицо Бори, количество действующих лиц изменилось — тот же Пышнохвостов ввел в кабинет Гену Пенькова. Стариковская складочка в уголках губ выделяла Куклу из тысячи тысяч подобных квадратно сложенных мужчин. Он был напряжен, челюсти его были так плотно сжаты, что в тишине (которая вдруг воцарилась) даже стал слышен скрежет зубов.
— Ой, мама! — развеселилась Аглая. — А вас какая боль ко мне привела? — обратилась она к Гене.
— Я пришел к вам как к знакомой по делу, тэк скэть. Я наслышан о том, что вы — спец по горящим путевкам… А куда бы мне отправиться на майские праздники? — важно изрек Гена и непримиримо посмотрел на Бориса.
"На кудыкины горы собирать помидоры", — мысленно отправила его Аглая, а вслух с недоумением проговорила:
— Я переводчик…
— Ну, собственно, в моей нужде мне может помочь и переводчик… Все ведь мы люди, и все в той или иной мере имеем, тэк скэть, материальную составляющую… Вы имеете тоже, я думаю… — Пеньков явно что-то недоговаривал из-за присутствия Бориса.
— Честно говоря, мне не совсем понятно, на что вы намекаете, сосед… — Аглая даже встала с кресла и всплеснула руками. — Борис, ты извини, я должна проводить господина Пенькова… Сейчас я попрошу нашего менеджера поискать для вас что-то горящее и майское... Давайте пройдем в соседнее помещение.
Не успела она открыть дверь, чтобы проводить Гену к Льву Зверкову, как на пороге, словно изваяние, возник безмолвный поклонник ее сестры — Игорь Фонарский. За его спиной стоял все тот же Пышнохвостов, уже не скрывающий язвительной улыбочки.
— Глаша! — восторженно воскликнул Петя. — Я чувствую себя сегодня твоим швейцаром! У тебя день приемов?
— Игорь? — ошеломленно прошептала Аглая. ("Этого-то как сюда занесло? Потерял ориентацию в пространстве?")
— Здравствуй, Аглая, — бестелесно, обестембренным голосом поздоровался Игорь. — Помоги! Прошу тебя! Я погибаю…
— Скорую тебе вызвать?! — испугалась Аглая.
— Разве я не заслуживаю любви?! Умоляю, помоги!!!
— Ах, в этом смысле… Хорошо, я попробую сегодня вечером ее убедить… — пряча улыбку, вежливо согласилась Аглая, поняв, что речь идет о Лизе. — Теперь иди со спокойным сердцем…
— Нет, я посижу тут… — не послушался Игорь. — Мне тут спокойнее как-то.
Он уселся рядом с Борисом и погрузился в тяжелую думу, совершенно не обращая на него никакого внимания. Боря, приняв высокого и статного, но несколько сутулого парня лет тридцати пяти за соперника, брезгливо оглядел его и ревниво нахмурился. Он почесал свой редкий, рыжий с проседью хохолок и горько вздохнул — у Фонарского в его темной шевелюре не было ни одного седого волоса.
"Магнитные аномалии сегодня, что ли?" — скорчив плаксивую гримасу, подумала Глаша и решила для начала избавиться хотя бы от Пенькова.
— Как ваши пальцы? — поинтересовалась она у Гены, снова приглашая его на выход.
— Спасибо, побаливают, — пошевелив бинтами на обеих руках, ответил Пеньков и двинулся к двери.
Но дорога снова оказалась перекрытой. Пышнохвостов в очередной раз открыл дверь и, подмигнув Аглае, указал на очередного посетителя.
— Я и сам знаю кабинет Аглаи Осиповны… — отстраняя Петю плечом и протискиваясь в дверной проем, проговорил Яков собственной персоной.
В его руках был огромный букет сирени трех цветов: белой, фиолетовой и бордовой. Комната наполнилась благоуханием.
— Да она просто занята! — с усмешкой отозвался Петр и решил не уходить, а досмотреть фильм до конца. — Аглая, я пытался его задержать, не вини меня!
— Глаша!.. — начал было Яков и замолк, переводя непонимающие глаза с Бори на Игоря, с Игоря на Пенькова, с Пенькова на Пышнохвостова, с Пышнохвостова на быстро приближающихся к ним по коридору Веню Лысикова и Льва Зверкова.
— Яша! — нервически засмеялась Аглая. — Откуда у тебя сирень? Она же еще не расцвела...
— О... — Яков не ответил на ее вопрос, продолжая оглядывать сборище. — А что тут происходит? Мальчишник?.. Конкурс "А ну-ка, парни"?.. Весенний призыв?.. Вы, кажется, выходили, а я вам тут поперек дороги встал, — обратился он к Пенькову и с этими словами стал выпроваживать его в коридор.
Кукла чувствовал, что его счастье рушится на глазах. Получив приказ своей новой знакомой, своей возлюбленной Лилианы, достать путевку на Мальдивы для "тусы на майских праздниках" (она так это называла), Гена сразу же произвел пересчет всех своих сбережений, всплакнул и отправился просить взаймы у Глаши. Теперь, поняв, что никакого разговора тет-а-тет не будет, Пеньков готов был съесть огромный букет сирени и встать перед Яковом на колени, лишь бы только тот дал ему денег на путевку. Взгляд Гены, полный мутного, гремучего отчаяния, на секунду встретился с ясным взором Якова.
— Ой, а душно-то тут как! — в ответ на этот взгляд проговорил Яков.
Он вдруг выхватил Аглаю за руку из этого тяжело молчащего и шумно сопящего сборища и стремительно повел ее за собой на выход. И если в другое время Глаша никогда бы не позволила себя куда-то так тащить, то сейчас это было ее наипервейшим желанием — убежать от них от всех. С Яшей.
Они вышли на крыльцо.
— Что у тебя там творится? — изумленно спросил Яков. — Это тебе! С наступлением мая, Глаша! — он протянул букет сирени, который ей пришлось брать двумя руками.
— А где ты ее нашел-то? Рано же еще для сирени... — Глаше очень хотелось сохранить холодный и неприступный вид, но она отчетливо осознавала, что стоит и вся светится.
Яков помолчал, любуясь Глашей и ее выражением лица. Он хорошо разглядел при солнечном свете, как засияли большие зеленые глаза и как задрожали длинные черные ресницы.
— Вчера ты как-то резко и неожиданно убежала… — проговорил он после паузы.
— Ты же был занят, — ответила Аглая, глядя на него и опять думая: "Эти глаза меня убьют..."
— Но я же расставил приоритеты…
— Я не хочу никаких жертв…
— Еще скажи, что не ревнивая… — продолжая созерцать ее и проникая в глубины ее сознания, с легкой иронической досадой промолвил Яков.
— Конечно, не ревнивая… — В этот момент Глаша действительно верила, что она не ревнивая, да и зачем его ревновать, если он ТАК смотрит на нее?
— Хорошо, не ревнивая и не обидчивая… — улыбаясь, согласился Яков и затем строго добавил: — А я ревнивый! И не скрываю этого! Что у тебя там за сходка потенциальных мужей? Зачем они все приволоклись? Как ты это вообще допустила?!
— А что я могла сделать? — беспечно пожала плечами Аглая, вдыхая аромат сирени. ("Это он говорит? Мне говорит? Ревнует?! Где я?!")
— Давай-ка я сейчас пойду туда и всех их разгоню, о’кей? — предложил Яков.
В это время из офиса вышел Пеньков, смирившийся с тем, что здесь никто не склеит его треснувшего счастья. Столкнувшись с Аглаей, он обиженно буркнул:
— До свидания…
Аглая не ответила ему, отвлекаемая волнующим ароматом своего букета и стоящим рядом с ней Яковом, а Яков, посмотрев вслед Гене, критически изрек:
— Ну-у… Этот похож на дворника. Таких даже не рассматривай…
— Это мой сосед — Кукла… Не знала, что он дворник… Не беспокойся о них, они сами уйдут… — ответила Аглая, очень боясь, что сейчас Яков уйдет с этого солнечного крыльца и сказка окончится.
Все, кто остался там, сейчас волновали ее не больше, чем ее старая обувь, выброшенная в прошлом году. Она вообще выпала из реальности и просто наслаждалась текущими мгновеньями, о которых могла лишь мечтать много-много лет. Вот Яша. Живой. Пришел. К ней. С сиренью, которой на несколько широт вокруг не сыскать в это время. И со своим волшебным взглядом. Все. И неважно, что вчера какой-то несчастный человечек женского пола ему звонил. Она точно знала: вот сейчас — правда, а все остальное — нет.
— Мне не нравится, что они все вьются около тебя… Не собираюсь этого терпеть… К тебе что — няньку приставить, чтобы никто без моего ведома не совался? — продолжал Яков с такой властью в голосе, что Аглая на секунду вздрогнула: "Покушаться на мою свободу?! Сначала попроси разрешения!.. Хотя… Это же Яша… Покушайся… Тебе можно".
На крыльце показался Игорь Фонарский.
— Извини, Аглая, я пришел не вовремя, — обестембренно проговорил он и двинулся в путь — на свою работу охранника в ЦЭВ, где как раз преподавала вокал Лиза.
Аглая проводила его вздохом облегчения. Она знала, что Игорь Фонарский для Лизы — просто ноль.
— А этот-то чего сразу к двум сестрам клеится? А так даже не скажешь по виду, что он такой порочный типок, — выдал новый комментарий Яков.
Он посмотрел сквозь стеклянную дверь, не идет ли еще кто, но увидел лишь, что Зверков и Пышнохвостов уселись на свои рабочие места, а Лысиков прошествовал в ту сторону, где, как говорила Якову секретарша Лера, находится туалет.
— Спасибо за сирень, я пойду, пожалуй, поработаю… — проговорила Аглая, не отвечая ничего на реплику о Фонарском, как о чем-то, не имеющем никакого значения.
— Там у тебя еще один остался — Боря Амфетамин. Пойдем, я его с собой заберу, а то еще обидит тебя.
Они вошли в помещение.
— У нее вообще-то рабочий день, — насмешливо заметил Лев Зверков, обращаясь к Якову.
— Да-да, простите, — закивал тот и вошел следом за Глашей в ее кабинет.
Боря сидел на том же месте, терпеливо ожидая своего звездного часа.
— Шопин, привет! — поздоровался с ним Яков.
Борис неохотно, ощущая себя в этот момент лузером, отозвался:
— Привет, Пряхин! Чего, все злишься, что ли? Откуда я знал, что с парашютом нельзя было пьяным прыгать?!
— Да проехали! Не терзайся!
— А, ну это хорошо! Ты как здесь? Отыскал наконец нашу Аглаю?
— Выйдем? — Яков угрожающе указал тому глазами на дверь.
— Зачем? Я поговорить пришел...
— Боишься, что ли? "Нашу", — передразнил он Борю. — Она к тебе не имеет никакого отношения.
— Может, лучше ее спросим? Кого она выбирает? Она мне, между прочим, сама первая написала.
В этот момент Аглая готова была провалиться сквозь землю. Она ведь действительно первая написала типу под ником "Амфетамин", когда увидела у него фото с Яшей. Но не объяснять же сейчас все это Якову!
— Это не по-мужски, Шопин! Выйди, если не трус, — словно пропустив все мимо ушей, настаивал Яков.
— Я не трус, могу и выйти! Аглая, я позже зайду, — хорохорясь, проговорил Борис и вышел следом за Яковом.
Тот уже из коридора крикнул Глаше:
— Пока! До вечера!
"До вечера?" — пронеслось у Глаши в голове.
— Я тебе дам "зайду позже"… Смотрю, тебя опять кто-то бил недавно… Под второй глаз поставлю для симметрии… — говорил Яков Борису, когда они удалялись.
Аглая открыла окно настежь и, отыскав вазу, налила в нее воды и поставила букет сирени на стол перед собой.