Я знаю, что будет вчера

   Роман " Я знаю, что будет вчера" написан в соавторстве с Д.А. Соколенко.
Пользуясь случаем, выражаю благодарность своему мужу - Александру и соавтору - Дарье. Спасибо вам за поддержку и понимание, без вас роман не появился бы на свет.


                Глава 1


     «Вы устали от будничной суеты, повседневной гонки и бесцветного однообразия? Вам нужен отличный отдых, полный релакс и мегаприятные эмоции? Тогда Вам — к нам. На нашем счету уже несколько десятков тысяч счастливых клиентов, испытавших нереальное удовольствие от путешествий по проспектам своей памяти. С нами Вы сможете снова пережить счастливые часы, волнительные минуты, а может даже будоражащие недели и месяцы! Хватит мечтать — пора отдыхать! Это просто, безопасно, выгодно и удобно! Вы ещё сомневаетесь? Бронируйте туры на сайте компании Memory Avenue , а также по телефону +1 200 200 200 9900.»
     Андре уже слышал эту рекламу, и теперь она снова застала его по дороге на работу. И именно в этот раз его посетила мысль, которая плотно обосновалась в голове: «Интересное предложение, стоит обязательно попробовать».
     Компания Memory Avenue была основана в 2029 году в городе Бостон, штат Массачусетс, США и зарекомендовала себя на рынке туристических услуг, как надёжная компания с прочной репутацией. Подтверждением этого служило чистое судебное прошлое и настоящее. Компания занималась организацией альтернативного отдыха — путешествиями по проспекту воспоминаний. Основатели компании, учёный Ксинг Лю Янг и предприниматель Нэш Эллиот, в начале бизнес-пути выдержали массу разнообразной критики, откровенных насмешек и обвинений в неактуальности. Но, несмотря на скептические настроения общественности, новая идея начала быстро набирать обороты, и процветание не заставило себя долго ждать. Это было связано с тем, что компания умудрялась удовлетворять путешествиями множество моральных потребностей совершенно разных людей. Одни клиенты жаждали экспериментов в своей жизни и пускались в бездну прошлого из интереса, живя порой в острой нехватке перченых ощущений. Другие клиенты предавались ностальгии по давно прошедшим счастливым дням, хватая каждую секунду путешествия, вспоминая знакомые звуки, запахи, эмоции, общение, голоса близких людей, все мельчайшие детали, подробности и атмосферу нужного отрезка времени. Люди искали потаённые уголки души, где чувствовали себя комфортно, жаждали передышки, отдыха от суеты, кто-то бежал от гнетущего одиночества, а некоторые и вовсе от подведённой черты, осознания финала жизненного пути. Часто обращались одни и те же клиенты, с каждым днём прибавлялись и новички. Конечно же, подкупали эти тысячи довольных альтернативным отдыхом клиентов. Нашлись и ярые противники таких путешествий, речи которых обвиняли клиентов компании в инфантильности, малодушии, трусости перед будущим, болезненной зависимости от прошлого. Называли такого рода отдых, «пустой тратой времени», призывая, не предаваться сомнительной неге, а заниматься более важными делами, нацеленными на результат, и отдыхать в режиме настоящего времени консервативным методом — поездками в соседние города, страны и т.д. В общем и целом, отношение к компании было неоднозначное, чем подстрекало к ней ярый интерес.
    Мелькали станции, и одна неустанно сменяла другую. Двери поезда открывались и закрывались, а многочисленные спешащие люди выходили на своих остановках, другие заходили в поезд под магический гул подземки. Андре никак не мог сосредоточиться на своём ежедневном занятии — ненавязчивом наблюдении за пассажирами метрополитена. С одной стороны, наблюдать за незнакомыми людьми толкало любопытство, ведь люди подобны книгам — яркие и блёклые, захватывающие и предсказуемые, просвещающие и бесполезные… Андре использовал эти наблюдения как упражнения для развития воображения, пристращая свою фантазию к импровизации, а память натаскивал на фиксирование деталей. Это ему было необходимо для написания книги. Андре Винкерт работал специалистом по закупкам в фармацевтической компании, и в свои двадцать шесть он уже чётко понимал, что хоть и написание книги является всего лишь увлечением, но приносит гораздо больше моральной отдачи и удовлетворения от процесса, чем работа в офисе. А хорошая книга — это ещё и способ зацепиться за вечность. Андре ловил себя на мысли, что если завтра умрёт, то кардинально ничего не изменится — на работе тут же найдётся замена, родственники и друзья долго плакать не будут. Потоки жизни продолжат стремительное течение, не останавливаясь ни на секунду, но уже без него. А через пятьдесят или сто лет — полное забвение, даже имя никто вслух не произнесёт.
     Реклама всё же отвлекла, переключила внимание на себя и сосредоточила на желании воспользоваться услугами компании Memory Avenue. Андре стал прикидывать в голове предстоящие траты. Цены на данные услуги были вполне демократичными, если совершаешь путешествие в свои воспоминания на несколько часов. Путешествия дорого обходились, если длились недели или месяцы. Были клиенты, которые попадали в плотное кольцо зависимости и пользовались услугами снова и снова.
     В прошлый вторник сломалась машина Андре, и поломка обернулась непредвиденными тратами на ремонт. Это временное обстоятельство, также сулило добираться на метро с двумя пересадками, а затем идти до работы двадцать минут пешком. Но в данной ситуации нашёлся и плюс — в сумасшедший темп жизни временно вернулись пешие прогулки, которые парень обожал.
    «Надо заранее на работе забронировать себе тур, что-нибудь из сентябрьских чисел, — думал увлеченно Андре, — денежных затруднений в следующем месяце, надеюсь, не будет».
    Он вышел из подземки и пошёл по Бойлстон стрит, проникая снова в незнакомый людской поток. Августовский туман обволакивающе обнимал утренний город. Календарная середина месяца напоминала о наступлении осени, которая уже неуловимо витала в воздухе.
    Планирование предстоящего путешествия ободряло и поднимало настроение, которое, как правило, в будни отсутствовало уже с самого утра. Фирма, в которой работал Андре, занималась производством фармацевтической продукции. Круг обязанностей специалиста по закупкам был довольно тривиальным: поиск новых контрагентов и проверка их на черный список, согласование договоров, создание заказов на закупку по внутренней системе, ежегодный мониторинг и блокировка неактивных поставщиков. Функции, которые он ежедневно и исправно выполнял, на своём рабочем месте, ему нравились. Но сама по себе работа в офисе удручала и заставляла чувствовать себя в цепях, сковавших не только тело, но и всё естество. Занятость демонстрировала отсутствие жизни и лишь намёк на свободу. Другого пути заработка на существование не было, первая книга была только в работе, но она не гарантировала стопроцентное попадание во время и в списки мировых бестселлеров. Безликие будни переливались в ничем не запоминающиеся недели, месяцы, годы. Редкие поездки и путешествия освещали весь этот однотонный тоннель. Дарси подкрашивала обыденность лишь фрагментарно, встречи с ней можно сравнить с яркой феерией, но с терпким послевкусием, так как Андре выделена роль безответно любящего, преданного друга.
    Андре замедлил шаги, когда уже шёл по Тремонт стрит, ему нравилось ходить именно по этой улице, прогуливаясь мимо парка Бостон Коммон. До здания, в котором он работал, оставалось идти минут пять. На этом временная свобода заканчивалась, и предстояла очередная порция, состоящая из восьми трудовых часов, ланч был не в счёт. Подойдя вплотную к парадному входу семиэтажного полупрозрачного с серым отливом офисного здания, Андре начинало казаться, что он сливается с ним воедино в некий безобразный, бесполый и такой же серый предмет. При этом не только мысли стремительно мрачнеют, но и кожа, и даже кровь становятся оттенка здания. Исключения составляли только выходные, которые прерывали однообразные будни или отпуск. Сегодняшний день, с его будоражащими мыслями о возможном путешествии, тоже обещал быть исключением.
    Андре миновал охранника, проверившего на входе пропуск, парадную мраморную лестницу, разделявшую здание на два крыла, и уже вплотную приблизился к стальному лифту, который вознесёт на нужный шестой этаж, когда услышал:
    — Здравствуй, Джош.
    Эта реплика, произнесённая приятным, окутывающим голосом, заставила обернуться.
    — Я не Джош, — резко ответил Андре, обернувшись, добавил: — меня зовут Андре Винкерт, ты же прекрасно знаешь.
    — Да, я знаю, как тебя зовут, — заигрывая, улыбнулась в ответ Энн.
    Энн работала вместе с Андре. Хорошенькая кареглазая блондинка, не думающая залезать в брюки или джинсы — только в платья, блузки и юбки. Каждый раз видя Андре, она неслучайно окликала парня Джошем — нужно было любыми средствами привлечь к себе его внимание, а яркое оперение не срабатывало. Андре действительно внешне похож на голливудского актёра — молодого Джоша Харнетта. Высокий шатен с правильными, искусно очерченными чертами лица, густыми тёмными бровями, из-под которых устремлены глубоко посаженные тёмно-карие глаза явно с философской подоплёкой. Андре и Энн зашли в лифт, но поехать вдвоём, к глубокому разочарованию девушки, не удалось — возле лифта неожиданно материализовались ещё четверо желающих поработать. Разговор так и не завязался, впрочем, Андре не почувствовал какого-то ущерба, а безмолвно проследовал к своему рабочему месту.
    «Если я приглашу Энн встретиться и попить со мной кофе, то она обязательно придёт на встречу, но не ко мне, а к Джошу Харнетту. И ей будет абсолютно наплевать, от чего загорается и чем болеет моя душа, она будет с умилением вглядываться в мою смазливую физиономию, — поймал себя на мысли Андре, а затем задал себе риторический вопрос, — и почему люди постоянно ищут себе объект фанатизма?»
    Энн так же вскоре очутилась на своём рабочем месте ещё более подзадоренная безразличием к себе. Девушка села в кресло, раздражённо впечатывая набойки чёрных каблуков классических туфель в ковролин серо-голубого цвета. Работа на её пространстве, отгороженном стёклами с обеих сторон, закипела.
    Рабочие места располагались в два ряда, отделённые друг от друга прозрачными перегородками, и ассоциировались у Андре с контактным зоопарком. На серо-белых стенах висели основные принципы компании, но они давно замылили глаза, и их уже перестали замечать. По памяти ни один из сотрудников не воспроизвёл бы дословно висящих лозунгов. Энн сидела в одном ряду с Андре, но их отделяли друг от друга четыре коллеги. Выбирая из зол, работать в этой компании было можно, камеры не раздражали, да и коллеги вполне адекватные и дружелюбные.
    Не успел ещё Андре как следует постучать пальчиками по клавиатуре, выполняя рабочие обязанности, как перед ним во весь рост возник Люк.
    — Привет, очень занят?
    — Привет, да, как всегда, двухсот процентная загруженность, но для тебя полторы минуты найду. Выкладывай.
    — В двенадцать, в нашем кафе.
    — Идёт.
    Люк Хендерсон — весёлый, харизматичный, красноречивый лидер не только по природе, но и в работе, полноценный руководитель подразделения, в общем, друг Андре ещё с беззаботных студенческих времён и по совместительству его начальник. У Люка вовсе не примечательная, можно даже сказать, незаметная внешность: небольшой рост, стандартное телосложение, светло-русые коротко стриженые волосы, как будто он только что демобилизовался из армейских войск, светлые брови, которые незаметно растворяются над маленькими серыми глазками с куцыми светлыми ресницами, прямой нос и тонкие губы. В молчаливом состоянии его никто и не замечал. Но стоило ему начать говорить, как он ошеломлял своим обаянием, искромётным чувством юмора, не переходящим на личности, а граничащим с остроумием. Под внешне простенькой оболочкой скрывался экстравагантный оратор с безукоризненно подвешенным языком, с лёгкостью пленявший внимание и умы окружающих. В отличии от меланхоличного Андре, которому не досталось от природы честолюбия, амбициозный и самолюбивый Хендерсон двигался вверх по карьерной лестнице семимильными шагами. Про таких, как Люк, говорят: «Он берёт от жизни всё и ещё чуть-чуть». Да и с такими амбициями просто стыдно быть бедным.
    Люк Хендерсон думал только о себе. А в отношениях с прекрасным полом он ещё путал великое чувство любви и типичный инстинкт размножения. Хотя оба запускают в организме одни и те же химические реакции и чувства. Разница между ними в том, что любовь остаётся и склонна эволюционировать в нечто большее, а инстинкт, как только удовлетворён в полной мере, исчезает, не оставив и следа. Хендерсон не размышлял на эту тему, а легко и не задумываясь о последствиях, причинял людям боль. Не исключением была и Дарси Стюарт. Обоюдная вспышка страсти переросла в пламенные, искромётные отношения, сравнимые с чувственным испанским танцем — фламенко, в котором Дарси была его дуэнде . Однако служебный роман, как и жгучий танец, неповторимый в своём роде, оказался столь же недолгим. Пресытившись, Люк взялся за старое — однократные тихие измены, о которых вскоре узнала Дарси. Отношения были разорваны. К удивлению Андре, Люк даже непродолжительное время переживал, предпринимал попытки вернуть обманутую половину — цветы, сюрпризы, подарки, многочисленные извинения. В конце концов, Дарси уволилась из фармацевтической компании, поставив жирную бесповоротную точку. Люк нанёс ей сокрушительный удар, очень болезненный, это предательство оставило безобразные рубцы на её сердце. Пару месяцев «всех тяжких» частично способствовали заживлению любовных ран.
    Перебаливая и пытаясь убежать от печали, Дарси начала встречаться с Андре. Отношения продлились совсем недолго. В отличие от Люка он не предавал, не обижал, но в какой-то момент она сказала:
    — Нам лучше остаться друзьями, я не могу воспринимать тебя всерьёз. Если Люк Хендерсон — подлец и мерзавец, то ты слишком хороший, какой-то резкий неестественный контраст.
    Однако все эти обстоятельства и эгоцентрированность Люка не мешали крепкой дружбе с Андре. С назначением на пост руководителя группы Хендерсон несколько изменился — стал более закрытым для окружающих. Ему было достаточно для доверительного общения одного верного, проверенного временем друга. Ведь с Андре Люк не чувствовал, что дружба — это своего рода потенциальная утечка сокровенной информации. И, само собой, куда меньше доверял многочисленным мимолётным подругам, с которыми проводил время, но не торопился делать доступным пароль для расшифровки своего внутреннего мира. Люк чувствовал всё же, что чего-то ему не хватает в жизни, но пока не понимал чего именно, и был в поиске ответа на этот вопрос, а также истинного себя.
    Андре, погрузившись в работу, совершенно забыл забронировать себе намеченный тур на одну из суббот сентября. Время стремительно пролетело, наступил долгожданный перерыв на ланч. Коллеги стали отделяться от своих рабочих мест и без промедления выдвигаться из офиса. Люк, занимавший небольшой, но отдельный кабинет, выплыл из него и энергичными шагами направился сразу в бистро на Бэйкон стрит. Он не поджидал медлительного Андре на лестнице или у парадного входа офиса, так как вообще не любил долго ждать.
   «Пока Андре дотечёт до бистро, я уже успею заказать ланч на двоих, и начать есть», — продумал Люк.
    Не всегда удавалось пообедать вместе. И всё же когда парни встречались, то сидели в маленьком бистро, поглощали вкусную еду и воодушевлённо разговаривали, как в прежние студенческие годы. Андре только подходил к бистро, когда Люк уже заказал сэндвичи с индейкой, две порции зелёного салата и два капучино. Бистро занимало первый этаж трёхэтажного старенького здания из красного потёртого кирпича. Пластиковые окна обрамлены чёрными рамами, которые составляли беспроигрышную стилистическую комбинацию, где черный цвет гармонично играл с красным. Дверь также была обрамлена в чёрное. Внутри царил стиль лофт, напоминая о красных кирпичных стенах, а тёмно-графитовые деревянные столики с такого же цвета стульями расположились в два аккуратных ряда. На входе стояли две тёмно-серые каменные цветочницы в форме трапеции. Из каждой дружелюбно торчало по пушистому, заботливо выстриженному зелёному деревцу. Нужный эстетический эффект был достигнут — в кафе хотелось зайти и поесть. Андре вошёл внутрь. В обеденное время здесь было много посетителей, а также прилично и недорого кормили. Люк занял первый столик от входа, по правую руку, слева находилась барная стойка для выдачи холодных напитков и кассовый узел. Холодильная кондитерская витрина демонстрировала аппетитные десерты. Кухня бистро выплёскивала разнообразную гамму ароматов, усиливающих чувство голода и аппетита.
    — Ты, как всегда, долго возишься на работёнке, присаживайся скорей, я всё уже заказал, — быстро проговорил Люк, довольный, блаженно сверкая.
У Андре было немного времени, чтобы логически предположить варианты произошедшего до того, как друг начнёт вываливать радостные события.
«Карьерное продвижение? — пронеслась мыслью первая версия Андре. — Нет, не похоже. А если он опять встречается с Дарси? Это точно не к добру. А как же я? Мои шансы сводятся вообще к нулевой отметке с его триумфальным возвращением».
Андре почувствовал, как у него всё холодеет внутри, и пытался всеми силами подавить в себе накатывающую волну отчаяния.
«Нет, интуиция подсказывает снова не то».
Только заказанные блюда обосновались в полном составе на столе, как стартовал монолог Люка. Андре сделал глоток своего обожаемого напитка и завороженно принялся есть и слушать.
    — В воскресенье я путешествовал в своё прошлое.
Хендерсон сделал паузу, расплываясь в улыбке.
— И это было, — набрав в лёгкие побольше воздуха, Люк на одном дыхании выпалил: — необыкновенно, поразительно, фантастически, ошеломляюще, в общем, крышесносно!
Выдохнул, поджал нижнюю губу и уставился на Андре.
Настроение Винкерта сразу сделало рывок вперёд, и резко положительный эмоциональный фон зашкаливал. Андре из тех редких людей, которые умеют подлинно, без фанерной тени порадоваться за друга. Однако был несколько удивлён и подумал про себя: «Совсем нехарактерный поступок для такого яркого и выдающегося персонажа».
    — Какой же ты скрытный, друг! Ты даже не сказал мне о том, что забронировал тур или, по крайней мере, намереваешься нырнуть в своё прошлое. Планы тихо вынашивал в своём кабинете. Рассказываешь мне обо всём только пару дней спустя. Мне это качество в тебе не нравится, ты многое говоришь уже постфактум.
Сквозь ликование, нужно было слегка поднять себе цену.
    — Не кипятись. Ты же знаешь, как действует эта двухсот процентная загруженность, — чистосердечно оправдывался Люк. — Я знаю, большинство осуждает такой отдых, но это же большинство ведь не писатели, не художники, не скульпторы, да и вообще не гении, просто одно лишь слово — большинство. Я подумал, а что я, собственно, теряю?
    — Какое время ты выбрал для путешествия? — заинтересовано стал сыпать вопросами Андре. — Дай угадаю, студенческое время?
    — Твоя проницательность меня иногда пугает, — покачал головой Люк, — да, верно. Я обменял шесть часов своего космического времени на шесть часов прошлого, устроил микроотпуск. Вернулся в наш студенческий кампус, скинул семь лет. Я предварительно забронировал тур и выбрал 25 мая 2022 года. Помнишь, как мы тогда круто отмечали мой день рождения?
    — Конечно, помню.
    — Я пережил эти счастливые часы заново. Это нечто невероятное, ошеломляющее! Эмоции зашкаливают. Если просто сидеть и вспоминать тот день, то воспоминания кажутся не такими яркими, как само путешествие. Важна каждая деталь: обстановка в комнате, запахи, интонации, ощущения самой атмосферы того времени. Я знал, что память избирательна, но даже не представлял, сколько она может безжалостно вычеркнуть. Ты знаешь, снова захотелось испытать наглухо забытые чувства — раскованность, непосредственность, лёгкость. По горло надоела работа, полная по самые гланды незаменимая занятость, карьерная гонка. Я всё работал и работал, менял кабинеты, должности и продолжаю это делать. Уважение — всего лишь слова, если внутри ты опустошён, не чувствуешь вкус жизни и не живёшь на полную катушку.
Андре безотчётно прочувствовал своей оболочкой незримое, но живое — именно ту недостающую часть жизни, о которой говорил друг. Люк и сам признался, что не хватало лёгкости, беззаботности, может даже несерьёзности. Карьерный пресс сильно на него давил, и он уже не мог выбраться из тисков потребительской ловушки. Но отступать было не в его характере, своих целей он всегда добивался любой ценой.
    Интуиция Винкерта снова не подвела. Андре для себя вывел следующее: доверяй себе, выращивай, холь, лелей свою интуицию, она не подкупна и не подведёт, в отличие от логики, которая легко покупается за аргументы и ошибается. Люк выговорился, его лицо сияло, но он был неисправим:
    — Кстати, за столиком напротив сидит брюнетка, она уже доела свой обед, а тебя пожирает глазами на десерт, — улыбнувшись, игриво сказал Люк.
    — Я заметил.
    — Она вроде ничего, можно один раз пригласить на свидание, а на второе уже не стоит.
    Андре посмотрел прямо Люку в лицо, не отводя взгляд, и сказал:
   — Ты серьёзно?
   — Кстати, как у тебя с Дарси?
   — Ты же сам знаешь.
   — Она тебя тоже крепко зацепила. Безответно влюблённый романтик.
   — Не романтик, лояльный циник.
    За разговорами исчезла еда. Обед незаметно подходил к концу.
   — Пойдём работать, пока кофеин окончательно не покинул организм, — утвердительно произнёс Люк.
    Нужно было возвращаться в офис. Шли так же по Тремонт стрит, проходили разносортные здания и продолжали разговаривать.
   — Меня, кстати, Мишель преследует, помнишь, та из бара, с которой я познакомился на позапрошлой неделе. Похоже, очередная дурочка влюбилась. Детектив — слежка — охота.
   — А чему ты удивляешься? Ты хочешь знать моё мнение?
   — Я даже примерно представляю, что ты мне скажешь. И все-таки?
   — Я тебе скажу. Думаю, девушка страдает, её мучают вопросы и комплексы, которые ты ей подсадил. Точнее, которые она подцепила именно от тебя. Ты же как хамелеон, — меняешь окрас в тон идеала, прикидываешься тем, кем ты на самом деле никогда не будешь, а потом исчезаешь.
   — Ты, конечно, мне говоришь по глазам, но иногда хочется услышать другое, хотя бы для разнообразия.
   — Тогда не спрашивай и не будешь злиться. Ты же знаешь, что иногда в споре рождается не только истина, но и ещё одно неврологическое заболевание.
   — Всё равно не собираюсь с ней на связь выходить, сама со временем отвалится.
Сложно сказать, что связывало Винкерта и Хендерсона — они были совершенно разные люди, но им было легко в общении, Андре не осуждал, а Люку иногда надо было выговориться, как и Андре.
   — Я хочу забронировать себе тур на сентябрь. Одна из суббот идеально подойдёт. Тем более, наш разговор оставил за собой заключительный аргумент в пользу путешествия, — поделился Андре. — Любопытство исследователя всё равно одержало бы верх и сделало своё дело. Но не определился с датой путешествия. У меня дилемма. Хочется ещё раз пережить счастливые детские деньки до развода родителей. Но и опять глотнуть свободы из нашего студенческого времени.
   — Ты кого сейчас пытаешься обмануть? Детство, университет — понятно, но это будет следующим заходом. Дарси Стюарт — фаворит воспоминаний, — улыбнулся ехидно Люк.
   — Не буду спойлерить, оставлю интригу за собой.


                Глава 2


    Бесшумно и незаметно мелькнули среда и четверг. Нагрянула пятница. Андре очень любил пятницу, ведь за ней всегда следуют выходные. К нему вернулась отремонтированная машина, на которой после работы он поехал в супермаркет. Планов на субботу и воскресенье парень не выстроил — выходные обещали быть скучными, но сулили продолжение работы над книгой. Андре забронировал себе тур, выбрав предпоследнюю субботу сентября, решив оттянуть новоиспечённое, и пока неизведанное для себя удовольствие. Путешествие по проспектам своих воспоминаний должно будет составить всего лишь три часа. Люк не стал разъяснять в деталях сам процесс погружения. Не хотел другу портить самое важное — первое впечатление от происходящего, и посчитал, что лишние слова ни к чему. А у Винкерта волнение всё же сквозило по мыслям. Андре, полностью погружённый в свою книгу и предстоящее путешествие даже не заметил, как оказался с покупками у себя дома на Вестерн авеню. У него была двухкомнатная квартира, которая располагалась на втором этаже четырёхэтажного здания из красного кирпича с тёмно-коричневыми окнами. Парень купил её не на собственные средства, и за неё полагалось платить банку ближайшие годы. Винкерт предпочитал минимализм в интерьере, и обстановка дома была сдержанная — ничего лишнего. Выкрашенные в белый цвет стены без картин и элементов декора, тёмно-коричневый пол. В тот же тон подобрана вся мебель, а кухонный гарнитур чёрно-белый. Выдержанный стиль эстетически устраивал хозяина. Андре поужинал и принялся работать над книгой. Вдохновения сегодня не было, повествование шло туго, и поэтому он исправлял орфографические ошибки, мусолил главы туда-сюда, делал вычитку. Начался довольно сильный, но непродолжительный дождь, который ненадолго отвлёк Андре от работы и сосредоточил его внимание на окне. Затем работа над книгой снова вернулась в прежнее русло. Дарси позвонила в одиннадцатом часу вечера.
    — Привет, ты не занят? — спросила подруга шмыгающим голосом.
    — Привет, что случилось?
    — Забери меня отсюда.
    — Где ты?
    — В парке Бостон Коммон.
    — Я сейчас подъеду, — решительно ответил Андре.
    Он оставил работу над книгой, накинул куртку и спустился вниз на улицу. Сел в машину и поехал за Дарси, по дороге задавая себе вопросы: «Что с ней могло случиться? Что она одна вечером забыла в парке?»
    Дорога заняла немного времени и, припарковав машину, Андре отправился ко входу в зелёную зону посреди города. Парк довольно немаленький и поиски длились бы продолжительное время, но Андре сразу увидел Дарси. Она сидела одна на скамейке, промокшая от дождя в остатках макияжа, снова курила и плакала. Винкерт стремительными шагами приблизился и, окинув подругу взглядом, заметил, что у неё в правом уголке губ красный кровоподтёк. Уникальный из ряда вон случай — видеть её в таком состоянии.
    — Бен? Я расквашу ему физиономию.
    Она молчала и совсем не хотела разговаривать и отвечать на вопрос, кто автор ссадины. Единственное, что она из себя с трудом выдавила, было:
    — Не надо, не вмешивайся, с ним кончено. Можно поедем к тебе? Я не хочу к себе домой.
    Она так и не осветила последние события, не сказав, с кем подралась. А именно подралась, — Дарси не терпела побои, всё равно ответила бы со всей силы своих возможностей. Винкерт снял куртку и бережно накинул ей на дрожащие плечи. Они шли молча к машине. Единственное, что заботливо обронил парень:
    — Опять куришь.
    Дарси промолчала. Очередная, тринадцатая по счёту, попытка бросить курить не увенчалась успехом. Поездка домой прошла в мыслях. Каждый думал о чём-то своём. Андре думал о Дарси: «Мне кажется, ей даже нравится страдать и чувствовать опустошение после каждого неудачного романа. Дура. Выбирает тех мужчин, с которыми изначально ничего не сложится. Я люблю её, но мою любовь она не принимает».
    Приехали домой, поднялись по лестнице на нужный этаж. В квартире Андре проводил Дарси в ванную, дав ей чистую рубашку и полотенце.
    — Тебе нужно согреться.
    Дарси скрылась в ванной с надеждой, что вода согреет её, успокоит и заберёт все печали. Парень сел на диван в гостиной, терпеливо ждал и слушал музыку шума воды. Прошло чуть меньше часа, как подруга вышла из ванны и действительно казалась уже не такой трагичной.
    Андре начал узнавать прежнюю Дарси. Ей двадцать восемь, но она сохранила подростковую свежесть, и природа благосклонно держала её на отметке двадцать два. Очаровательное, слегка вытянутое лицо с персиково-медовым оттенком кожи, обозначенными волевыми скулами, пухлыми губами, следовавшими чётко по контуру. Её взгляд обличал ядро души: светло-коричневые чаинки плясали огненно-дьявольский танец по радужке жёлтых, словно кошачьих глаз. Каштановые вьющиеся волосы до плеч, крутые бёдра, большая грудь и греческий профиль довершали фаталистический образ. Она неистово влекла своей терпкой страстностью, никогда не выпрашивая у мужчин любовь. Также притягивала душевной отстранённостью и своего рода эксклюзивностью среди соплеменниц, которые никогда не смотрели на Дарси с жалостью, скорее с латентным восхищением. Дарси всегда хотела больше, чем ей предлагала жизнь — многое брала напористой самостоятельностью. Она жадно выжимала из действительности всё до последней капли, и при этом саркастически куражилась так, как будто завтра для неё не настанет. Не прислушивалась к чужим общественным мнениям, не любила обсуждать и осуждать кого-то, так как это абсолютно не способствовало утолению её интеллектуального голода. А общаясь с людьми, она излучала незримую дистанцию. В этом читалось её внутреннее одиночество, и, казалось, она знает о жизни гораздо больше, чем другие. Однако даже таким неотразимым, как Дарси Стюарт, не чуждо ничего человеческого.
    — Я хочу есть. Накормишь меня? — спросила Дарси, словно доверчивый, чистый ребёнок.
    — Что тебе приготовить? Чего бы ты хотела?
    — Сэндвичи или то, что найдёшь в холодильнике, и чего не жалко для вечернего непрошенного гостя. И кофе. Я без него сейчас не представляю свою дальнейшую жизнь.
    Андре отправился на кухню и в этот момент ассоциативно почувствовал себя, словно язвенник в индийском ресторане. Он исходился слюной по огненно-острому и одновременно запретному, вкушая только глазами. Но, однако, видел, как другие просто и без каких-либо привилегий «поедают» перчённую кухню, получая сиюминутное гастрономическое наслаждение, о котором вскоре, возможно, забудут. Дарси — острая кухня, а Винкерт любил и Дарси, и острую кухню — их обеих, до изжоги. Он заботливо приготовил сэндвичи с ветчиной и листьями салата, безэмоциональная кофемашина сотворила кофе.
    — Поешь и ложись отдыхать.
    Дарси последовала совету друга. Поглотила сэндвичи, выпила кофе и, умиротворённая, растворилась в расстеленной для неё кровати, приготовившись стать дочерью Морфея. Андре старательно накрыл её одеялом, погладил по голове.
    — Поспи. Тебе нужно как следует отдохнуть, восстановить силы. Всё образуется, не думай сейчас ни о чём.
   У каждого человека в жизни должна быть обязательно отдушина. Для Дарси отдушиной был Андре. В перспективе, конечно, снова маячила мифическая дружба между влюблённым парнем и девушкой, позволяющей себя любить. Хотя при этом Дарси не стеснялась черпать вдохновение из источника, наполненного странной дружбой. Отдача от дружеских взаимоотношений для Андре так же существовала — это поддержка от идентично родственной души, что дорогого стоит. И всё же, Дарси не эмоциональный паразит-потребитель — под маской рока она умело прячется лишь от других. Андре в свою очередь искусно прячется за мизантропической стеной, однако, за всем этим лицедейством скрываются тонкие, чуткие, остро чувствующие мир ранимые души. Винкерт вышел в гостиную и пытался работать, но скомканные мысли не способствовали плодотворному процессу. Дарси это чувствовала, она видела друга насквозь.
    — Андре, — окликнула Дарси, — я не хочу спать, почитай мне свою книгу.
    — Ладно. Я прочитаю тебе только кусочек, многое застопорилось пока.
    — Ничего страшного. Это не помешает микропрезентации книги в уютном и тёплом кругу друзей.
    Остроумие иногда помогало Дарси обесточивать собеседника. Андре засмущался, но не отступил.
    — Эпиграф. «Главный урок истории заключается в том, что человечество не обучаемо. Уинстон Черчилль». Я, кстати, ещё не придумал название и не определился, будет у меня псевдоним или нет.
    — Ничего, не отвлекайся, читай.
    — Пролог. Возможность списания жизненной энергии привело к глобальному реформированию в уголовно-исполнительной системе. Произошла замена тюремного срока, который по решению суда должен отбывать заключённый на списание жизненной энергии в равном эквиваленте времени и сумме назначенного штрафа. В дальнейшем это привело к упразднению тюрем по всей стране. У государства высвобождались колоссальные средства, которые были необходимы для содержания комплекса государственных учреждений и органов, исполняющих определенные виды наказаний. Органов управления и иных структурных подразделений, решающих общие задачи, связанные с организацией исполнения и отбывания наказания. Также освобождались и рабочие места, но это оказалось меньшим из зол. Государственная система могла себе позволить дальнейшее переобучение и содействие в трудоустройстве оказавшимся не удел кадрам. Не возникло проблем и с особо опасными преступниками, а также отъявленными рецидивистами, не нужно было их содержать до глубокой старости и смерти, если срок наказания — пожизненный.
    Списание позволяло решить проблему буквально за один день. Не нужно было содержать осуждённых ближайшие 20-50 лет. Была и другая сторона реформы, позволяющая преступникам, совершившим мелкие незначительные преступления или совершившим преступления в юном возрасте, полностью реабилитироваться перед обществом и принести ему пользу. Тут же нашлись противники реформы, выступившие с акциями протеста по всей стране. Оппозиция убеждала, что у осужденного человека должно быть право выбора: отбывать установленный срок наказания в тюрьме или подвергнуться списанию…
    Далее Андре прочитал Дарси первую и вторую главу своей книги. И на этом остановился.
    — Не ожидала от тебя, — выслушав, произнесла Дарси. — Захватывает, и важно, что твоя идея уникальна, я никогда раньше такого не читала, не слышала, и не видела в экранизациях.
    — Я боялся, что тебе не понравится.
    — Ты воспринимаешь мир под творческим углом. Я ничего не могу создать. Могу только повторить по шаблону, но зато умею чудесно критиковать и разносить всё в пух и прах. Продолжай писать. Произведения, как дети, — одни признанные, талантливые, живущие отдельно своей жизнью, а другие непутёвые, без разницы талантливые или нет — они живут у тебя.
    — Меня пугает критика.
    — Чушь. Не слушай никого. Они не видят в своей голове то, что видишь ты.
    — А если меня не поймут? Если до большинства не дойдёт, что я хотел сказать?
    — Ничего страшного. Великие творят, не ориентируясь на толпу и потенциальный рынок. Как там в цитате — человечество необучаемо? Значит, следующие поколения может быть поймут.
    Дарси была осторожна с критикой, не ломала творческие крылья. И сейчас она так же не фальшивила и не проявляла вежливо лживый интерес. Хотя своей прямолинейностью она всегда наживала себе больше недоброжелателей, чем сторонников. Умела сказать правду в лицо и по глазам, вышибая с первого удара, но зато это отрезвляло от напрасных и бестолковых иллюзий. В этом не было проявления снобизма, хотя многим людям, едва знавшим её, так казалось, скорее они хотели видеть Дарси такой. Но в отличие от снобов, из Дарси не нужно было извлекать драгоценные человеческие качества.
    — Знаешь, почему у тебя ступор?
    — Почему?
    — Не бывает творчества без надрыва, смятения, внутренних метаний. Ты, конечно, чувствуешь другую вибрацию энергетической волны, но ты спокоен. Если бы тебя сейчас разрывала на части горечь, то ты бы значительно продвинулся в написании книги.
    — Я тебя услышал. Время позднее, уже пора спать.
    Андре пытался переключить внимание Дарси с книги на сон.
    — Да, ты прав. А кстати, знаешь, что бы я по-настоящему хотела? — не унималась подруга.
    — Боюсь даже спросить.
    — Не спрашивай. Слушай. Мы уезжаем отсюда к океану — в Майами! Ты собираешь свои вещи, я еду к себе на такси и собираю свои. Потом мы мчимся по подлунному городу, расписанному блестящими ночными огоньками, встречаемся в аэропорту Логан. Садимся в самолёт, рейс Бостон — Майами и летим на стальной птице, рассекая облака, но недолго, всего три часа двадцать восемь минут. — Интересно?
    — Очень. Продолжай.
    — Самолёт удачно приземляется.
    — Да ну?
    — Мои суицидальные наклонности сейчас не в счёт, — улыбнулась Дарси и продолжила увлекательный рассказ.
Андре слушал, словно заворожённый.
    — На чём я там остановилась?
    — Самолёт приземлился.
    — Не перебивай, я тебя внимательно слушала.
    — Да, ты не только умеешь слушать, но и слышать — редкое качество.
    — Думаю, стоит выключить фанатизм, — с улыбкой скомандовала Дарси, — мы в Майами, и это день осуществления моей, а может и твоей мечты. Берём такси и врываемся в отель. По дороге, конечно, мы наслаждаемся видом города и с нетерпением ждём встречи с океаном. Мелькают стильные и нестильные люди, дорогие машины, пальмы, шикарные отели, дома, и всё это щедро сдобрено солнцем. Итак, в отеле ланч, мы его быстро уничтожаем, садимся в автобус и едем к океану. Приехали. Скидываем обувь. Да, да, с кедами нужно на некоторое время расстаться. Я знаю, родной, как ты их любишь и скучаешь по ним пять будничных дней. Я тоже без них не могу жить, кеды для нас обоих — это символ свободы, но Майами бич очень просит. И мы идём, идём вдоль океана по кремовому песку, лишённому камней, позабыв обо всём. А сейчас очень важный момент — смена картинок идёт тебе на пользу, и ты начинаешь усиленно творить на берегу океана. Ведь ты не можешь вдохновляться и творить в пыльных стенах, без глотка свободы.
    Дарси умничала и ещё больше куражилась:
    — Ну вот, сбилась с мысли. Смена картинок. Глоток свободы. Да, точно. Свобода — это путешествия. Нет, наоборот. Путешествия — это свобода. Свобода — счастье. А счастье — это смысл жизни. Всё. Спикер окончил выступление, ему пора спать.
    — И всё?
    — А что ещё ты хотел? Обратная увлекательная дорога, зашли в привлекательный бар, я переборщила с белым русским, ты с пивом. Два тела рефлекторно добрались до номера в отеле, секс. О, нет, нет — это я зря это сказала, извини. Действительно, пора спать.
    Услышав последние фразы, Винкерт вдруг понял, что забыл поделиться с Дарси своим планом о путешествии по проспекту своих воспоминаний. Ему как-то и в голову это не пришло. Андре почувствовал, что именно сейчас не совсем подходящий момент для последующих откровений. К тому же усталость брала своё, парень честно собирался идти в гостиную, лечь на диван и уснуть прочным сном. Однако как только окончились ночные дебаты, Стюарт совсем не собирались ложиться спать. Дарси в считаные секунды сначала лишила Андре его личного пространства, затем приблизилась к нему ещё ближе и поцеловала в губы, он инстинктивно продолжил начатое. Ей даже понравилась эта податливость и взаимное стремление друг к другу, без сопротивления. Сопротивляться не было сил, влечение ошпаривало словно кипятком, и кровь стремительно двигалась по телу, ставив рекорды скорости. Хотя Винкерт в глубине души понимал, что ничего хорошего из всего этого точно не выйдет, он не мог устоять. Сегодня Дарси отчаянно забирала себе любовь в любом её страстном выражении. Она знала, что на некоторое время душевные раны будут затянуты, а внутренние печали утолены. Способ был не совсем гуманный, ситуация подразумевала противоречие между убеждениями и поступками. Но в таких случаях Дарси также ловила себя на мысли, что сожаление о несделанном гораздо мучительнее, чем горечь о совершенных ошибках. К тому же дружба, как и любовь, близки между собой — они помогают убежать и скрыться от безразличия. Мгновенно избавившись от рубашки, под которой совершенно ничего не было, Дарси вплотную приблизилась к Андре и придала ему натуральный вид. Она снова увидела его во всей красе — молод и прекрасен. Отлично сложенный парень с красивым лицом, телом и внушительных размеров детородным органом. Дарси руками наступательно трогала его тело, плечи, руки с выступавшими венами и прожилками, что особенно ей нравилось в мужчинах. Затем грудную клетку, живот, провела скользящим движением по его волосам…
    Когда густое напряжение рассеялось сквозь стены квартиры и отрезвило сознание, Дарси ощутила стыд с каким-то странным оттенком безумия, ей захотелось убежать и спрятаться. Она торопилась исчезнуть и побыть наедине с собой, сейчас Стюарт это было нужно больше, чем запоздалый завтрак, ланч и неуклюжие тяготящие диалоги.
    — Мне пора ехать домой, послезавтра тебе возвращаться в свою кабалу, а мне в свою. Не провожай. Не надо.
    Захлопнулась дверь и Дарси снова исчезла, но сейчас это расставание показалось более мучительным, чем прежде. Связь можно было воспринимать, как неверный шаг в сторону иллюзии, даже благоподаяние. Но была и другая сторона — Винкерт жаждал близости, осознавая, что за ней последует болезненное расставание. Это мучительная, зудящая из глубины боль, словно небольшая комиссионная плата за часы эйфории. Посеянные мысли в голове не давали покоя: «Она снова меня бросила. Зализала раны и исчезла. Только вдобавок всё усложнилось — негласный дружеский договор был безоговорочно нарушен. Ей опять захочется чего-то нового. Она ещё сама не знает, чего именно: любить самой или очередного культа Дарси, но чувствую, все последующие пробы будут снова неудачными, опустошающими. Зачем я принимаю её условия? Тряпка, меланхолик, неудачник!»
    Андре явственно понимал, что если будет штурмовать натиском безответных чувств, навязчивых вопросов, то останется без Дарси. Находиться в её жизни было возможно посредством отведённой роли незаменимого друга, которым дорожат и держат на близком расстоянии. Винкерт гнал от себя циничные холодные мысли: «В Бостоне скоро не останется мужчин, нетронутых Дарси и ей просто придется переезжать в другой город. Нет, она не шляется, а ищет себя в многочисленных других, — пытался успокоиться Андре. — Это лишь иллюзия, нельзя найти себя в других, в них можно только себя растратить».
    Андре решил посвятить скомканный остаток субботы и целое воскресенье написанию книги. Наваливалось отчаяние, чувство безысходности и отсутствие выбора. Но одновременно с этими критическими и токсичными чувствами хлестало прозаически фантастическое вдохновение. Процесс создания затянул Андре, и практически безвылазно он творил, создавая новый мир в своей книге. Сейчас для него одиночество было благородной отстранённостью. Под анестезирующим действием вдохновения парень не ощущал, что творчество — тяжёлый, изнуряющий труд. Он канул в книгу, позабыв о душевной боли и усталости. Если в человеке заложена творческая нота, то Вселенная будет пытаться сыграть на ней, вывернуть и вытащить наружу — бесполезно в себе это заглушать. Андре чувствовал, что он не такой, как все, словно родился с картой джокера, которую скрыть не удастся. Он начал понимать, что не нужно этому сопротивляться или бояться этого. Так или иначе отличительное начало будет показываться наружу и выдавать с головой. За выходные дни книга значительно продвинулась. Андре решил обнародовать ту часть книги, в которой уже был уверен. Предстоящая критика будет неотъемлемой частью его творческой работы, поэтому постепенно придётся с ней мириться и пускать в свою жизнь. Зато он высказался в тексте и был честным, пытаясь соединить мысли и текст воедино.

               
               
                Глава 3


    Снова нагрянул понедельник, и предвещал не только наступление рабочих будней, но и приближение даты путешествия Винкерта. Дарси не звонила и не отвечала на звонки. Сухо отписалась, что позвонит сама. Андре понимал, что вечно не может быть подле Дарси, словно его пригвоздили. И также понимал, что со временем вырабатывает антитела против её едкого магнетизма. Но пока он плыл по течению, поглощая общение с ней, явственно ощущая, что в его жизни есть родственная душа.
     В это время на другом конце города Стюарт сожалела о легкомысленном поступке — близости с Андре.
     «Не стоило этого делать. Это неправильно. Даже если бы он романтично сделал мне предложение в ресторане, на крыше небоскрёба в Бангкоке, все равно бы сказала — нет. Я люблю его, как друга, даже как брата. Чувствую себя омерзительно, словно его предала. Представляю, каково ему сейчас».
    Дарси хотелось позвонить Андре, поговорить и спросить: «Зачем я тебе нужна со своими тараканами?» Помолчать, и, не дождавшись ответа, добавить: «Травить их негуманно, а не обращать внимания не получится, они все равно будут усложнять нам жизнь.»
    Но она прекрасно знала и сама, что ответит ей Винкерт. Стюарт давно решила для себя, что у неё с Андре нет будущего, как у пары, семья — это утопия. Дарси не может многого ему дать, а его страстная, жгучая, обжигающая любовь к ней со временем пройдёт. А потом с большой вероятностью схема взаимоотношений будет разворачиваться, как у приёмных родителей девушки. Трёхлетнюю малышку Дарси удочерили Сара и Майк Стюарт. Саре на тот момент было уже тридцать девять, за плечами многолетний брак и бездетность. Любовь Майка к жене уже успела иссякнуть, и его многочисленные измены стали нормой жизни для некогда счастливой семьи. Сара начинает ненавидеть свою жизнь, словно у неё отняли безвозвратно драгоценное время, злится и срывается на близких людях. Женщина никак не могла понять: когда успела раствориться молодость, а вместе с ней и друзья, и когда появились посиделки со скучными семейными парами, поглощёнными такими же бытовыми заботами? Одновременно с утратой жизнелюбия погасла и женская привлекательность Сары. Вместо этого многократно увеличилось и зашкаливало чувство недовольства всем и мужем, в том числе. Майк раздражал, чтобы он ни сделал и ни сказал, словно он нарочно очерчивал Саре глубоководные мимические морщины, а так же был безоговорочно виновен в безжалостных возрастных и остальных изменениях, происходящих не только в теле, но и в душе его жены. Со временем семья Стюарт состояла из трёх, совершенно чужих друг другу людей. Хотя Дарси нуждалась в матери, Сара эмоционально не смогла дать это девочке. В школе Дарси успешно постигала основы белой зависти к одноклассницам, которые доверительно общались с матерями. Тянулись долгие годы отчуждённости, быт съел Сару, а обыденность переварила. Приёмная мать заболела и умерла, когда Дарси уже училась в Университете. Майк, недолго думая, женился на одной из своих любовниц — Энджи. Мужчина не мог быть один — не умел.
    «Думать обо всём этом сложном многообразии близких взаимоотношений совершенно не хочется ни сейчас, ни вообще. Остаётся молчать и съёжиться, уйдя в работу с головой. Надо взять отпуск и поехать к морю, вода смоет все бедствия и невзгоды, — загорелось в голове у Дарси. — Поеду одна, Кэти всё равно не сможет, да и может, не захочет».
    Кэти — миловидная подруга Дарси, с которой они на двоих снимают квартиру, и уже не мечтают, а намереваются в ближайшем будущем разъехаться и обзавестись собственным жильём. Дарси иногда не живёт неделями в этой квартире, пропадая, и путая зов сердца с кличем инстинктов.
    Тем временем, Винкерт никак не мог сосредоточиться на работе. Он чувствовал изнутри разъедающее чувство, которое обидно напоминало, что его использовали, употребили. При этом особо не возникало желания выговориться на эту тему Люку. На фоне успеха Люка среди девушек и женщин, в Андре гнездился стыд при одной только мысли рассказать о произошедших событиях. Впрочем, друг был настолько занят, что и при желании поговорить ничего бы не вышло. Не стоит к нему сейчас соваться, — подумал Винкерт.
    Только молодой человек мёртвой хваткой решил взяться за работу, как перед глазами ненавязчиво, но словно напоминая о себе, с улыбкой продефилировала Энн, удаляясь всё дальше от своего рабочего места в сторону дамской комнаты.
    «Может изменить тактику и пригласить Энн на ланч? — неожиданно пробежало у парня в голове. — Идея конечно бредовая, но надо как-то включаться в реальный мир».
    Не проявляя особой гениальности и изобретательности, Винкерт написал сообщение Энн по корпоративной почте. В сообщении — приглашение вместе сходить на ланч, без сантиментов.
    «Обрадуется, наверное, — дождалась!» — ехидно решил Андре.
    Девушка возвращалась на своё рабочее место, снова обволакивая Андре мягким, пушистым взглядом. Ответ Энн, содержащий приличное количество трогательных слов, не пришлось долго ждать. Оставшиеся часы до ланча пронеслись с ветерком. У Винкерта, конечно, было время передумать, но девушка уже решительно двигалась в сторону Андре, преодолевая заветные метры серо-голубого ковролина.
    — Куда пойдём? — решительно спросила девушка, ожидая, что услышит в ответ что-то, содержащее романтическую интригу.
    Вместо этого услышала нечто иное.
    — Твои предложения?
    — Можно в кафе с магическим названием 3.6.9., которое на Гамбург стрит.
    — Можно, — согласился Андре, про себя подумав: «В наше с Люком кафе я бы тебя точно не пригласил».
    До кафе нужно было идти минут семь пешком, а парень уже в лифте начал уставать от щебетания Энн. Вышли на шумную улицу, обдуваемую коварным предосенним ветерком. Перешли через дорогу на соседнюю улицу и продолжали двигаться в сторону «3.6.9.» Энн сверкала в приподнятом настроении и говорила, не умолкая. Парень слушал её, вежливо улыбаясь, и параллельно думал о своём. Мысли о Дарси, а тем более воспоминания о проведённой ночи, Винкерт старался давить ещё в зародыше, но субботние картинки транслировали удовольствие, а неутолённая жажда оставляла неудовлетворённость. Прошли мимо грифельно-серой многоэтажки, Андре было лень считать, сколько там на самом деле этажей. Приблизились к грязно-белому квадратному зданию в семь этажей. Первый этаж пестрил красными тонами кафе. Винкерту сразу бросилось нелюбимое сочетание красного и белого цветов. Парень никак не мог расслабиться, невидимое напряжение не отпускало, он ждал, что Дарси вот-вот позвонит. Но подруга не звонила, Андре пытал себя с Энн.
    Вошли в небольшое немноголюдное кафе. Бежевые стены пестрили картинами с изображениями абстракций. Глядя на вялый персонал, Андре чувствовал с ними некое родство — официанты, видимо, тоже ходили из-под палки на работу. Сели за столик у окна. Неторопливо поднесли меню. Винкерт полистал, остановился на стейке — хотелось побаловать себя отборным, прожаренным куском мяса. Энн заказала крошечную порцию низкокалорийного салата.
    «Ничего удивительного. Опять всё предсказуемо», — думал про себя Андре.
    Парень смотрел на Энн, словно к ней можно только придираться. Он слушал, что ему эмоционально рассказывала Энн, пытался даже слышать, но безапелляционно скучал.
    «Нет, она не Дарси, даже издалека. И говорит не так — слишком много наивного текста. А когда ест, то просто раздражает. Сначала прожуй, потом говори, хотя лучше жуй и молчи, — уже устал думать про себя Андре. — Да тут при желании ничего не получится, не моё — до отвращения. Дружба могла бы получиться, если бы у неё было хотя бы одно, но важное достоинство — Энн должна быть «из соседнего космического корабля». Это точно первое и последнее совместно проведённое время» — мысленно, с прохладой, Андре совершал посыл Энн.
    — Ты постоянно молчишь, что-то не так?
    — Я бываю красноречив, но по настроению. А сегодня спутанные мысли мешают связать несколько слов в обыкновенное предложение.
    Дальше в основном Андре пытался говорить о работе. Всё яснее давая понять, что продолжения после этой короткой встречи точно не будет. Он не хотел обманывать Энн, чтобы поживиться её молодостью и привлекательностью. Также не было смысла искусственно закидывать и маскировать огромную ментальную пропасть, пролегающую между ними. Да и Энн не будоражила, не подогревала кровь, скорее раздражала. Винкерту захотелось как можно скорее очутиться на своём рабочем месте и спрятаться ото всех под грудой рабочих обязанностей. У его работы есть небольшой плюс — она способна временно занять и отвлечь.
    Обратная дорога на работу тянулась по тому же сценарию, что и в кафе. Энн ожидала чего-то другого от встречи и была разочарована, не зная, что делать дальше — переключить внимание на другой, более доступный объект или что-то изменить в стратегии по захвату симпатии Андре. Но пока решила не обращать на равнодушного коллегу никакого внимания.
    Наступивший вечер сулил парню встречу с домашними стенами и инерционное спокойствие. Но вышло совсем наоборот. Очутившись дома, Андре поужинал и рискнул зайти на свою творческую страницу. С замиранием сердца начал читать первые отзывы о своей книге. Пройдя глазами по рецензии и дойдя до последнего предложения, явственно ощутил накрывшую волну негодования, затем выдрал самый убийственно обидный клок и прочитал заново «…автор недостаточно раскрыл проблематику ряда жизненно важных вопросов, над которыми стоит задуматься, поспешно проработал трудности человеческих взаимосвязей, стоящих на повестке дня во все века. Юмор подан в случайных мелочах и на поверхности, и не подчинен всему строю. Несмотря на своеобразную композицию, слог прост и без проблесков исключительной поэтической силы. Отсутствует некая изюминка, которая выделяет данный masterpiece  среди множества подобного рода и жанра. Сюжет вялотекущий, нединамичный, сомнительная хитросплетённость событий и тривиальность фактов сигнализирует о художественной незрелости произведения…».
    — Может, это вашему поколению ничего не дано понять, может, это вы ещё не дозрели? Возможно, поймут только следующие, ваши дети или внуки? — гневно задал вопросы в пустоту Андре. — Я вообще чувствую себя, как сапёр в этом бушующем и стремительно меняющемся мире! Я даже больше скажу: это не я автор незрелой литературы, это мир не готов к моей книге!
    Андре был раздавлен и больше не хотел читать мнения о своей книге, даже хвалебные и положительно заряженные не смягчили бы сейчас удар. Хотя подумал о том, что он никогда за глаза не оставлял нелицеприятные комментарии в сетях незнакомым людям. Если в сети читал что-то, и ему это не нравилось — обходил молчанием, стараясь быстрее забыть. Не был также сторонником желчных, хлёстких дебатов в сети, порой лишённых не то что заслуженной объективной критики, но и здравого смысла в целом.
    «Надо с благодарностью принимать критику только от людей, познавших творческие муки, и которые причастны к литературному миру, — думал подавленный Андре, удаляя фрагмент книги со всех виртуальных площадок. — А необъективная критика больше всего мне напоминает поражение человеческого тела рассеянным склерозом».
    Нервная почва была совсем неплодородна и не подарила желанный отдых. Лишь под утро полусон выплыл откуда-то, опустил ресницы и прикрыл глаза. Винкерт провалился в объятия морфея, а когда проснулся и подглядел за работой часов, то в панике понял, что второй раз в жизни опоздал на работу. В офис пришлось лететь так быстро — с такой скоростью, с какой Андре ещё никогда не добирался до работы.
    — А что ты сегодня такой мятый на работу в начале одиннадцатого прибежал? Поспал бы тогда до ланча, привёл себя в порядок, — с задором отчитал Люк. — Что случилось?
    — Да ничего особенного.
    — Я понял, потом всё расскажешь. Не увлекайся с опозданиями, ты же знаешь — дисциплиной пренебрегать нельзя.
    Несколько минут коллеги проявляли интерес к редкому из ряда вон событию — неряшливому опозданию Андре Винкерта. Но вскоре всё устаканилось, и рабочий процесс торопливо забурлил. Все погрузились в свои обязанности как ни в чём не бывало, многочисленные пальцы вновь стали с разным ритмом отчеканивать степ по кнопкам клавиатур. Как и прежде в помещении стоял гвалт, образованный разнотональными голосами, телефонными переговорами с поставщиками, клиентами и прочими лицами, которые тем или иным образом относились к компании. Андре не прислушивался, но сидел, словно его временно обесточили. Нашёлся неожиданный повод для размышления:
    «Каждый день по будням я хожу на работу, и из-за монотонности самого процесса и ограниченности во времени и пространстве эти дни практически не запоминаются. Если, конечно, не произошло нечто из ряда вон — у кого-то день рождения, кто-то уволился или умер, или новые лица внедрились в коллектив после успешного собеседования. Мне запоминаются активно проведенные выходные, отпуск, интересные события и люди, в общем, всё, что выделяется из ровной бытовой линейки. Сегодня вторник, который сам по себе вряд ли зацепится в памяти красочным пятном, но сегодняшнее опоздание точно запомнится надолго. Между отпусками и от выходных до выходных надо разбавлять свою повседневность какими-нибудь запоминающимися событиями. А как это сделать в условиях занятости, да ещё и среди недели?»
    Пока Андре всерьёз стал прикидывать варианты, его профессиональная загруженность совсем не двигалась к разгрузке.
    «Надо подумать над этим сегодня вечером, дома».
    Неуловимо проскользнуло время, и, отработав, Андре снова очутился в своей квартире. Маленькое открытие, совершенное на работе, было окутано таинственным ореолом, хотелось полностью погрузиться в приятные размышления. Эти мысли принадлежали целиком только Винкерту, и он совсем не хотел ни с кем ими делиться, пусть даже с очень близкими людьми. Что-то необходимо сберечь для себя.
     «Поступок должен быть необычный, совсем непродуманный, само собой безопасный», — перебирал в мыслях Андре.
    Ему в этот момент вспомнился случай в метро, произошедший с ним года три назад. Он ехал на работу в подземке, был ничем не примечательный день, вокруг безликие пассажиры, одни исчезают на остановках — другие появляются. И тут зашёл в вагон метрополитена полный неопрятный мужчина с примерно недельной щетиной и седыми засаленными волосами. Он сел на одно из немногочисленных свободных мест и окинул окружающих каким-то безынициативно потерянным взглядом. А потом он запел гимн Америки великолепно отточенным баритоном. Мужчины и женщины, сидящие с ним рядом стали пересаживаться, остальные отходить, шарахаясь и выражая недовольство. Андре заинтересованно смотрел и слушал незнакомца, в этот момент думая: «Потрясающий подрыв повседневности! Особенно смешно наблюдать за этими удивлёнными и шокированными лицами. Я бы тоже себе хотел такую смелость. Интересно, он бывший певец, музыкант? А почему так паршиво выглядит?»
    Тем временем мужчина окинул окружающих деревянным взглядом. Потом буркнул себе под нос:
    — Выговор той богадельне, в которой вас штампуют.
    И вышел. Больше парень никогда его не встречал. Это небольшое, но выделяющееся событие почему-то надолго застряло в проспекте памяти.
    Потом, оказываясь в местах с большим скоплением людей, Винкерт ловил себя на мысли: «Если я сейчас начну петь или буду выкрикивать лозунги, представляю, какие сконфуженные физиономии будут у окружающих, как они начнут шарахаться от меня — бесценный эпизод, но, конечно же, я этого, наверное, никогда не сделаю.»
     «Итак. Поступок. А если среди недели после работы заехать в супермаркет, накупить там игрушек и сладостей и отвезти в приют. Хотя, да, детей я люблю, а то, что из них вырастает лет через двадцать как-то не очень. Эгоистичный ход. С одной стороны, порадовать детей, но с другой стороны, я же думаю о себе, о своих будущих воспоминаниях этого дня. Да уж, Дарси сказала бы:
    — Решил — делай.»
    «Интересная идея с благотворительностью, не стоит далеко откидывать её от себя. А что, если каждый день добираться до работы разными маршрутами? Вначале будет увлекательно, но потом размоется и не останется ярких пятен в воспоминаниях. Черт, веду с собой мысленный разговор, как ненормальный. А ещё надо продумать конкретную дату из прошлого для своего путешествия».
    Андре пытался занимать голову размышлениями, чтобы как можно дольше не думать о Дарси. Но память предательски начинала вновь и вновь транслировать заветные отрывки воспоминаний о минувшем субботнем утре. Винкерт очень хотел позвонить, поговорить с девушкой, услышать её голос. И если бы она сама сейчас позвонила, то в тот же момент по его телу растеклась медовая эйфория. Но Дарси не звонила, и это означало, что она не хотела или не была готова с ним разговаривать.
    К концу рабочей недели Андре всё же ухватил мысль, что хочет сделать необычного и тем самым внести смуту в свои заурядные отточенные будни. Окончив работу, он вышел из офиса и сел в свою машину. Но вместо того, чтобы поехать домой, поехал в соседний городок под названием Ньюберипорт, который находится в тридцати семи милях от Бостона. На автомобиле это примерно пятьдесят минут пути.
    «Я никогда не был в Ньюберипорте. Заеду, припаркую машину и погуляю пешком по городу, а затем поужинаю в понравившемся ресторанчике и поеду обратно. К десяти, может, к одиннадцати часам уже буду дома. Для моего сегодняшнего уклада жизни — это просто вопиющий, эксцентричный поступок! Совсем на меня не похоже», — разумно, но с язвинкой, размышлял Андре за рулём автомобиля.
    Дорога до Ньюберипорта летела под любимые песни не из лёгкого музыкального жанра, Андре доверительно позволял музыке проникать в себя. Мелькали живописные лиственные композиции, которые молча намекали на то, что осень уже со дня на день будет диктовать свои правила. В этой поездке Андре приложил все усилия и выкинул утяжеляющие мрачные мысли из своей головы. Сегодня он — ликующий путешественник и исследователь. К тому же смена обстановки всегда идёт ему на пользу и оказывает нужный оздоровительный эффект для души. Именно сейчас Андре всецело наслаждался настоящим. А ведь счастье — это поглощать настоящее как любимый десерт, без остатка и с удовольствием. Восторженно радоваться, как в детстве, не оглядываясь на груз обязанностей, тяжелеющий с возрастом. При этом не шкрябать в будущее, словно кот, — в надежде, что откроют; и не рыскать постоянно в прошлом, как в старой кладовке, с целью найти там что-то важное.
    Андре представлял себе, фантазировал, каким может быть Ньюберипорт.
    «Стоило бы заранее забронировать местечко в кафе, но это же спонтанная поездка, поэтому думаю, что свободное место найдётся — голодным точно не останусь».
    Приехав на место, Винкерт оставил машину на платной парковке и отправился бесцельно бродить по городу, вбирая в себя новые впечатления от всего увиденного. Благодаря пешей прогулке он оказался на Вашингтон стрит.
    «Надо же как схожи между собой Бостон и Ньюберипорт», — думал про себя Андре и почувствовал с улыбкой, будто и не уезжал никуда из Бостона.
    Он прошёлся по улицам, усеянным такими же трёхэтажными и четырёхэтажными домами из красного кирпича, здесь так же полно чёрных металлических цветочниц с пурпурно-алыми, лилово-аметистовыми и кораллово-розовыми цветами. И даже тротуар в такой же цветовой гамме — пестрит хаотично играющими разноцветными кирпичиками: красными, тёмно-бежевыми, светло-серыми.
    Винкерт двигался и увлечённо рассматривал всё вокруг, и неожиданно для себя очутился на Мерримак стрит. Ярдах в пятидесяти громоздился причал с прогулочными шлюпками, лодками и белоснежными яхтами. Парень подошёл к воде, осмотрелся и вдруг ощутил ужасный голод, утолить который хочется свежайшими морепродуктами. По правую руку находился небольшой ресторанчик морской кухни с подходящим названием Salmon and Oyster . Он был встроен в кирпичном трёхэтажном здании, на первом этаже которого расположились ещё два мирно соседствующих заведения. И над каждым свой корзинный маркиз — грифельно-серый, изумрудно-зелёный и чёрный в золотом обрамлении. Над рестораном Salmon and Oyster обозначился чёрно-золотой тканевый козырек и черная вывеска с искусно выведенными золотыми буквами. Андре зашёл в ресторанчик и обомлел, словно ощутил дежавю: внутреннее убранство заведения очень схоже с обстановкой бистро, в котором он и Люк иногда проводят время за ланчем. Почти такие же тёмно-графитовые деревянные столики и стулья, расположенные в два аккуратных ряда, единственное, вместо красных кирпичных стен — белые. Небольшой по площади ресторанчик хранил атмосферу уюта и радушия. Везение и тут не покинуло парня — свободные столы словно гостеприимно ждали его. Посетителей было сегодня не так уж и много. Одни увлечённо и шумно делили общение между собой и рассыпались в восторгах и восхищениях от блюд, другие бессловесно утоляли голод, вдумчиво разглядывая стены, увешанные картинами с рыболовной и просто морской тематикой. Андре выбрал себе самый дальний столик от входа с видом на пристань и морские суда и принялся за изучение меню, кричащего о разнообразии блюд, которые в свою очередь молчаливо сулили гастрономические восторги. замедленнойв порыве хищного голода, Винкерт заказал салат из рукколы с грейпфрутом, лосося crudo , спаржу, процветающего зелёного цвета, рулет с омарами, домашний хлеб, шоколадный десерт и, в завершении этой буйной феерии, морозный лимонад из лайма с листиками мяты.
    «Жаль, нельзя сейчас побаловать себя белым вином, которое как нельзя лучше сочетается с блюдами из обитателей морских глубин» — думал Андре, стараясь не спеша поглощать, осторожно смакуя каждый кусочек морской симфонии.
    «Как правило, в будни просто проглатываю пищу для поддержания тела в пригодном для офиса рабочем состоянии: то мысли о работе отвлекают от вкуса, то меланхолия, то ещё что-нибудь. А именно здесь и сейчас не нужно никуда спешить, можно вкушать, наслаждаться и испытывать обширную гамму эмоций, погружаясь в чревоугодный рай».
    Закончив ужинать, парень не торопясь изучил карту Ньюберипорта и пришёл к выводу, что не плохо бы было остаться в этом городе и провести здесь выходные, но финансовая сторона этого вопроса всё решила за него. Андре расплатился за ужин, неспешно окинул прощальным взглядом обстановку ресторанчика, фиксируя каждую деталь в своей памяти, и, словно в замедленной съёмке, покинул его. Он проник на вечернюю улицу. Винкерт прогулялся по Стейт стрит, заботливо освещённой чудесными фонарями и вывесками многочисленных магазинчиков. Уже совсем стемнело, и это означало, что пора возвращаться домой. Андре продолжал вбирать в себя атмосферу нового места, проникался ею, насколько это было возможно, и запоминал, чтобы позже испить с послевкусием из источника памяти. Внутренний, противоречивый и очень нервный комок всё же дал о себе знать. Он испытывал, с одной стороны, экстаз от спонтанного путешествия, новых ярких впечатлений, а с другой стороны, горечь от того, сколько городов он так и не увидит.
    Обратная дорога в Бостон неслась и рассекала дьявольски смуглый поздний вечер. Вместо любимых песен — беззвучная тишина, и только собственные мысли гулко впивались в душу Винкерта, заставляя сердце растерянно съеживаться в груди: «Даже если в понедельник брошу свою работу и всю жизнь, буду путешествовать, я столько всего не увижу, столько всего не узнаю, не попробую! Пронесётся целая жизнь, а мне откроется лишь малая толика от всего мироздания»…



                Глава 4


                А интуиция, увы, не обманула,
                Затмила разум мой твоя фальшь-речь —
                Ей удалось во мне посеять горечь,
                От блеска хищных глаз твоих отвлечь
                А.Г.               
               

    И вновь понедельник циклично подкараулил Андре, знаменуя старт новой рабочей недели. Однако в этот раз первый будничный день бросил весомую тень на внутренние печали Андре, и Винкерт пребывал в приподнятом настроении. По дороге на работу парень погрузился в мысли своего предстоящего путешествия по проспекту воспоминаний, сознательно игнорируя фантазии с участием Дарси. Это был маленький бунт, и как первый сигнальный маячок, только слегка намекающий на начало конца сильной любовной привязанности.
    Также в голове появились ясные творческие мысли, которые уже необходимо было фиксировать, иначе они растают без следа. Не успел окрылённый Андре влететь на своё рабочее место, как Люк преградил ему путь.
    — Доброе утро.
    — Доброе.
    — Как ты?
    — Ничего.
    — В пятницу вечером хочу познакомить тебя кое с кем, — выдержав довольно длительную паузу, с серьёзным лицом и приглушённым тоном проговорил Люк.
    — Даже так? — вопросительно поднял брови Винкерт с игривыми нотами в голосе.
    — Ким особенная.
    — Ясно.
    «За примитивным словосочетанием: «Ким особенная» скрывается то, что напыщенный самодовольный индюк с раздутым эго не может получить желаемое от девушки. И в связи с этим у него сильно помято самолюбие. Всё дело в твоей маме, Люк. Отец вас бросил, когда тебе было всего пять. Неудачные попытки матери вновь построить семью покалечили тебя. И теперь ты пытаешься выдрать у большей части женского населения Бостона недостающую тебе любовь» — эти мысли Андре оставил при себе.
    — Знаешь, есть определённый процент людей, которые не поддаются гипнозу, — подменил свои мысли Андре, высказав нечто иное.
    — Да, а это здесь при чём? К чему это ты клонишь?
    — Новая подруга не поддаётся на твои дьявольские уловки. Этот крепкий орешек, судя по всему, тебя зацепил.
    — Я легко могу соскочить, когда захочу.
    — Ты уже не соскочил.
    — Думай, как хочешь, а предложение на пятницу такое — провести вечер вчетвером.
    — У Ким есть свободолюбивая и интересная подруга?
    — Я её не видел, только слышал о ней. И судя из того, что я услышал — Викки привлекательная, интересная, творческая личность.
    — Ты с нами?
    — С вами.
    — Встретимся в баре Drunk and Desperate  в половине восьмого.
    — Мне нравится твой план. Кстати, я уже начинаю забывать, как ты выглядишь в неформальной обстановке. Хотя эта офисная униформа делает тебя весьма солидным.
    — Не униформа, а дорогой костюм. Кстати, опять на этой неделе не смогу составить тебе компанию за ланчем.
    — Всё в порядке, не бери в голову.
    — Так, мне пора, а то коллеги уже начинают доброжелательно в нас вглядываться и вслушиваться.
    Андре умалчивал о недавних тесных и весьма пикантных взаимоотношениях с Дарси. И поездка в Ньюберипорт тоже осталась непроницаемой тайной, ревниво оставленной при себе и лично для себя. А Люк в свою очередь утаил от Винкерта то, что набирает новую карьерную высоту, и в перспективе для Хендерсона открывается возможность подобраться ещё ближе к должности незаменимой руки заместителя президента компании. Соответственно, не только все грандиозные планы, а так же ближние и дальние шаги к цели тонко закамуфлированы от Винкерта. Люк выходит на новый уровень, его мышление стремительно меняется и подстраивается под сверхновые обстоятельства. Это означает, что без особого промедления у Андре и Люка безжалостно разойдутся интересы в этой точке дружбы. Совместное времяпрепровождение выйдет в тираж, а интуитивное ощущение, словно покалывание на кончиках пальцев, не подведёт Андре — и потеря друга станет действительностью. А потом к невидимой сдавленно-приглушённой боли ещё добавятся компоненты, неразрывно сплетённые между собой: печаль, ностальгия, разочарование, чувство одиночества и меланхолия. Андре со временем поймёт, что крохотная, едва заметная ложь, пусть даже в мелочах — это уже, возможно, не первый сигнал о начале конца даже некогда крепкой дружбы. Ведь эта маленькая, с виду безобидная ложь говорит сразу о двух вещах. Первое — эмоционально в общении Люк теперь забирает больше, чем может отдать. Он предпочитает подсовывать фальшивку, взамен требуя искренних и честных ответов на вопросы. А второе эластично тянется из первого — если Люк позволяет себе всё это по отношению к Андре, значит, он уверен, что он его лучше. Семь радужных красок с полотна дружбы Люка и Андре — честность, искренность, доверие, уважение, взаимопонимание, родство душ и общность интересов — не выдержат испытания временем, потускнеют и выгорят. Но Люк Хендерсон этого пока не осознаёт и не замечает. Он занят карьерой и вдобавок увлечён Ким, которая за короткое время непредвиденным и мистическим образом сместила многочисленный женский контингент из поля зрения Хендерсона.
    А пока миновала офисная неделя, и вплотную подобралась заманчивая пятница. Единственный яркий эпизод в офисе за всё это время — Энн поддалась ухаживаниям Чака, очередного из линейки рьяных карьеристов и вдобавок умеющего завидовать с особым усердием. Андре это никак не задело, он лишь отметил это про себя, и даже, в какой-то степени, ему стало легче.
    Бар Drunk and Desperate находился в сорока минутах ходьбы от дома Винкерта. Он вышел из дома заранее, чтобы не спеша прогуляться и прийти в бар вовремя. Вечер, проведённый в компании друга и двух молодых особ женского пола, обещал быть лёгким и приятным. Андре всю неделю представлял себе, как внешне выглядят Викки и Ким, и какие темы будут затронуты в общении, надеясь на увлекательную дискуссию и хотя бы частично удовлетворить накопившийся интеллектуальный голод. Для Андре большинство людей предсказуемы: желчные, злые, алчные, жестокие, зацикленные только на себе и своих интересах. Ему крайне интересна та меньшая часть людей, в которую входят доброжелательные, творческие, яркие, уникальные, ни на кого не похожие, целостные личности, выделяющиеся из пульса жизни, как нерегулярный ритм в кардиограмме сердца. В обществе же предсказуемых людей он попросту перестаёт быть собой — чувствует себя не в своей тарелке, даже больше можно сказать — не в своей коже. Андре начинает казаться, что с ним происходит уродливая тотальная деформация. Тело неестественно и дискомфортно зажато, непривычно тяжело дышать, думать, говорить, вытягивая из себя темы для общения. При этом время предательски превращает некогда быстротечные минуты в неопределенный отрезок времени, тянущийся, как трёхфутовая расплавленная карамель.
    Андре дошёл до заветного места встречи и настороженно шагнул внутрь. Это не было для него новым местом — уютное пространство с вежливым персоналом, интересной публикой, он заходил сюда не единожды. Андре огляделся, и, не найдя глазами Люка, сел на свободное место у барной стойки, заказал себе бокал добротного пива и принялся ждать. Через минут пятнадцать в бар вошёл Люк с двумя очаровательными молоденькими девушками лет двадцати пяти. Ким сразу бросилась в глаза и приковала к себе внимание — брюнетка с демонически чёрными волосами и пронзительными тёмно-карими глазами. Девушка источала уверенность, некритичную надменность и, казалось, с некой гордостью заключала в себе загадочную Азию. Русоволосая Викки с редкими зелёными глазами на фоне Ким внешне не играла яркими красками, терялась. Винкерт в полной мере оценил выбор Люка. Всё же что-то в Ким его настораживало, но он пока не понимал, что именно.
    — Мой друг и подчинённый — Андре, — гордо презентовал новым знакомым Винкерта Люк. — Ким и Виктория, — продолжал лидировать Хендерсон, не замолкая и приковывая к себе внимание остальных.
    Викки села по левую руку от Андре, Люк и Ким по правую, заказали выпить.
    — Кстати, вы смотрели новый фильм Doomed to lie  ? — не унимался Люк.
    — Неоднозначный, — ответила Ким.
    Андре и Викки молча утвердительно кивнули.
    Викки сразу понравился Андре, и ей хотелось произвести на него максимально приятное впечатление, парень это сразу же почувствовал, но не торопился оказывать заигрывающие знаки внимания.
    — Я думаю, они просто друг друга перебили, а может кто-то из группы вообще хотел уничтожить оракул, и за это их убили аборигены, — деловито высказала своё мнение Ким.
    Винкерт заметил, что Люк постоянно льнёт к Ким, старается приобнять за талию, дотронуться до руки, заигрывающе смотрит в глаза. С одной стороны Ким позволяет эти жесты, но с другой стороны от неё исходит некая недосягаемая дистанция.
    «Люк в растерянности, она явно ему не по зубам» — глядя на происходящее, отметил про себя Андре и обратился к молчаливой Викки:
    — Что думаешь по поводу фильма?
— Я думаю, название говорит само за себя, и люди не готовы к правде. Они обречены лгать, притворяться, строить догадки и верить тому, во что нужно поверить.
    Наверное, иначе нам всем пока не выжить. Мне понравилась глубокая и проникновенная игра актёров, по крайней мере, когда я смотрела этот фильм, у меня не было ощущения, что режиссёр на площадке даёт команду съемочной группе: играем вполсилы, поём вполголоса.
    После этого короткого выступления Викки у Андре загорелись глаза. Ему захотелось на многие темы поговорить с девушкой. Он продолжил спрашивать:
    — Как ты относишься к компании Memory Avenue, пользовалась её услугами?
    — Нет, не пользовалась и не собираюсь этого делать.
    — Почему?
    — Правительство оказывает компании материальную поддержку. И мне кажется всё это не просто так.
    — Да, но ведь уровень преступности значительно снизился, многие преступления сошли на нет. Ведь теперь в голову обвиняемого можно залезть и увидеть, что самом деле происходило, структурировать нужные воспоминания. Не нужны многочисленные свидетельские показания и прочая судебная долгоиграющая волокита.
   — А ты пользовался услугами компании?
   — Нет, но собираюсь это сделать.
    Тут Винкерт задумался: «А что, если действительно под прикрытием нетрадиционного туризма ты подвергаешься исследованиям, на которые, конечно же, не давал согласия». С такого ракурса парень и не рассматривал компанию.
    Время за общением летело незаметно, вновь и вновь заказанный алкоголь поджаривал кровь, и Андре был поглощён общением с Викки, которая смогла его заинтересовать, а Ким кокетливо щебетала с Люком.
    Проницательная Виктория продолжала шокировать Андре, сказав всего лишь одну незамысловатую фразу, бьющую точно на поражение:
    — Ей очень повезло с тобой, — вполголоса сказала Викки, чуть ближе наклонившись к Андре.
    — Ты о ком? — Андре сделал вид, что не понимает, о ком идёт речь.
    — О той, которую ты любишь.
    — А мне повезло?
    — Думаю, да. Ведь глубина любви зависит от красоты души. А ты — уникален.
    Андре не нашёл, что и сказать — ни возразить, ни ответить. Цель была достигнута, Викки приковала целиком и полностью внимание парня. Ему не с кем было поговорить о Дарси, а накопленные эмоции требовали выхода. Викки внушала доверие, ей хотелось выговориться. Но для начала необходимо было полностью убедиться и задать контрольный вопрос:
   — Как ты догадалась?
   — Влюблённые глаза не перепутаешь, особенно, если сама так же влюблена.
   — Дай угадаю: на твоём любовном фронте всё сложнее некуда?
   — Ты прав. Расскажи мне о ней, чем тебе не жалко поделиться, я очень хочу послушать.
    И опять заказанный алкоголь возымел нужное действие на Андре, и парень принялся с жаром рассказывать о Дарси, только нейтральную информацию, никакого грязного белья.
   — Я знаю все её кулинарные пристрастия, алкогольные предпочтения. А любимые цвета — оранжевый и фиолетовый. Она может месяцами не читать, а потом каждый день проглатывать по книге. Она не любит мешковатые свободные вещи, принципиально не носит одежду коричневого цвета и мрачных тонов. Мне особенно нравится, когда она загорелая приезжает после отдыха из Испании или Греции и надевает одежду белого цвета, которая ей очень идёт. Мне нравится её жизнеутверждающий пучок из волос и коллекция кед с разнообразными яркими шнурками. Время от времени она ходит на тренинги, занимается спортом, бросает курить, но надолго её не хватает.
    — Трогательно. Жаль, что нельзя выбирать в кого влюбляться. Я бы обязательно выбрала тебя.
    — Спасибо, я тронут, взаимно. Кстати, а чем ты занимаешься в свободное время?
    — Рисую наброски, портреты, для себя.
    — Творческий человек, — с улыбкой произнёс Андре. — Личность меланхолическая, но созидательная.
    — Я сейчас расскажу тебе то, что никому никогда не рассказывала.
Винкерт приготовился вбирать каждое слово, произнесённое Викки.
    — Я избегаю ходить по мостам, потому что всякий раз возникает соблазн резко сорваться и прыгнуть вниз. Я представляю себе полёт, падение в холодную воду, которая будет рассекать на теле раны, словно скальпель хирурга по живому, причиняя боль.
    — Хорошо. Откровенность за откровенность. Я боюсь не самой смерти, а боли, беспомощности и безумия. Иногда я представляю себе, как в Бостонской больнице мне на голову вываливают неизлечимый диагноз. И тогда, словно репетируя, я начинаю говорить самому себе, вернее поддерживать: ты прожил двадцать шесть лет всего, маловато, конечно, но некоторые живут ещё меньше или вовсе умирают, не родившись.
А ты уже готов встретиться с Создателем и наконец узнаешь ответы на все мучавшие тебя вопросы.
    — Андре, Викки, вижу вы нашли общий язык, — вмешался в сакральный диалог Люк, — есть предложение продолжить вечер в ночном клубе Вescendant of Adam . Тем более есть всё необходимое для создания нужного настроения. Штука новая, но чумовая, с ней нужно вести себя осторожно.
    — Ювелирными порциями, — подхватила Викки.
Ким жеманно улыбнулась и провела рукой по груди Люка, спрятанной под белой рубашкой, осторожно и плавно, словно кошка.
    Сначала Андре подумал, что ему показалось. Затем он встряхнул головой и, практически протрезвев, вышел из ступора. Он силой вытащил Люка на улицу со словами:
    — Надо поговорить, выйдем отсюда.
    — Ты что творишь, полегче.
    — Расскажи мне поподробнее про эти ювелирные порции, и, кстати, как давно ты употребляешь эту дрянь из рук особенной Ким? Ты меня с кем познакомил? А? — Андре обильно сыпал вопросами исключительно на повышенных тонах.
    Параллельно со злостью и беспокойством за своего друга в голове Винкерта осели обидные мысли, повелевающие ему чувствовать себя обманутым:
    «Я был совершенно открыт перед Викки, сказал много лишнего, теперь сожалею, а она, возможно, такая удивительная и интересная только в состоянии изменённого сознания.»
    Парень продолжал наступательную речь, адресованную Люку:
    — Всё это вообще ненормально, где твои мозги? Я беспокоюсь за тебя.
    — Ненормально? Значит, ты считаешь меня ненормальным? Да это ты ведёшь себя как социопат, а я абсолютно нормальный!
    — И что же ты, скрытный наркоман, до сих пор дружишь с социопатом?
    — И действительно, зачем я вообще с тобой время теряю? Ты и за десять лет не сдвинешь свою задницу в сторону повышения и не оставишь своё обрыдлое рабочее место. Так и будешь брызгать слюной и прислуживать Дарси.
    — Послушай, её только трогать не надо, — проговорил Андре и уже начал сжимать правую руку, трансформируя её в кулак.
    — Именно поэтому Дарси никогда не будет с тобой. Она всегда будет держать тебя около себя, как мусорное ведро, в которое нужно сливать всякую дрянь. А в постель мусорное ведро рядом собой не укладывают, — с желчным удовольствием, оттачивая каждое слово до пронзительного острия, проговорил Люк.
   — Ты мне противен, самодовольный индюк, который трусливо чешет своё эго и самоутверждается за счёт других, — парировал Андре.
    Слова Люка попали точно в намеченную цель и Винкерт был повержен, кулак разжался и повис обмякшей безразличной рукой. Даже драться расхотелось.
   — Ищи новую работу, хронический социопат. А хотя нет, сиди на своём месте ближайшие лет десять. Скоро я поменяю кабинет на новый — на последнем этаже, — выпалил, не думая Люк, а потом понял, что сказал лишнее в порыве гнева и ярости.
   — Ну конечно, ты же мне в очередной раз ничего не сказал. Знал и не сказал, вынашивал в себе своё драгоценное повышение, друг. Будешь на подхвате у самого финансового директора.
Андре помолчал и выговорил спокойным минорным тоном на выдохе:
   — Это твой потолок Люк Хендерсон.
   — Обязательно. Передавай от меня страстный привет Дарси, когда в очередной раз будешь ей угождать.
   Конфликт давно перешёл на личности и оскорбления. Глубокий, склизкий осадок останется у обоих, а дружба нет. Каждый остался наедине со своим гневом и разрушительно-бушующими эмоциями. В ссоре самое обидное не сам конфликт, повод или его причина, а истинное мнение, которое ты неожиданно наконец-то о себе узнаёшь.
   Андре дальше не стал слушать Люка, повернулся к нему спиной и уверенно загнул обратно в бар. Он сдержанно, с нотами прохлады в голосе, не утруждая себя лишними объяснениями, попрощался с Викки и Ким, а затем снова вышел на улицу и пошёл в сторону своего дома. Встреча была основательно испорчена, Винкерт растерянно смотрел на ночной город и думал: «Нет, употреблять я точно не готов. Хотя мне бы не помешало обратиться к психоаналитику, но я не буду снимать состояние гипертрофированной подавленности даже слабыми антидепрессантами».
    Винкерт жил с постоянным ощущением, что не вписывается в этот мир, систему, строй. Надо было как-то оправдывать своё существование — и он оправдывал. Обрастал аргументами: выплата банку за собственное приобретённое жильё, работа, равнодушно вежливое общение с коллегами по работе и посторонними, занятость, загруженность на работе. Редкие звонки и встречи с разведёнными родителями — отдельно с матерью и отдельно с отцом. Написание книги, с которой он чистосердечно делится своими мыслями и страхами. Кроме Дарси ему не с кем поговорить по душам, Люк давно уже стал другом только номинально и даже этого не заметил. Андре завидовал Хендерсону и ему подобным, лоснящимся от самоуверенности, конечно, такие всегда и всюду прекрасно вписываются.
Однако все эти люди мчатся по жизни, не останавливаясь, но Андре видит в этом какой-то неравноценный обмен времени на потребительские блага и иллюзии. Человеку свойственно ценить мелкое эпизодичное время, но промахиваясь с масштабом, упускать многое из виду и терять его по-крупному.
    А Винкерт именно сейчас понимает очень многое и не знает, что с этим пониманием делать. Фантазия Андре изредка всё обрисовывает уж слишком в мрачном свете, что иногда он даже не хочет с кровати вставать — не видит смысла. Он только создаёт видимость, что такой, как все.
    «Интересно, а есть ещё люди, которые такими же по содержанию мыслями взрывают себе голову, — подумал Андре, и сам себе ответил, — наверное, есть, ходят и ездят так же по городу с равнодушными отстранёнными взглядами. На людях улыбаются с ветерком наигранного дружелюбия и запахом вежливости, а сами постоянно контролируют подмену своих мыслей на совершенно другие предложения и обороты речи».
    Андре думал обо всё этом и ощущал себя мыслящим среди спящих, чувствующим среди равнодушных, многогранным среди безликих, но не собирался мимикрировать.
    «Половина двенадцатого ночи — это очень поздно, чтобы ей звонить, возможно, она уже спит, а может и не спит».
    Что-то не давало покоя Андре, и он решил взять себя в руки, собраться и позвонить Дарси. Он набирал её номер, ожидая, что она не ответит или гневно отправит его ко всем чертям.
    — Привет, ты не спишь?
    — Нет.
    Картина, увиденная по видеосвязи, демонстрировала, что она сидит у открытого окна в старом растянутом шерстяном свитере, курит, пьёт кофе и спать видимо не собирается.
    — Как ты?
    Андре хотел ответить: «Я потерял друга — рассыпались интересы. Долго к этому шло, но всё развалилось в одночасье. А так всё по-старому».
    Но вместо этого сказал:
    — Всё нормально, что у тебя случилось?
    — Долго рассказывать, на полночи разговоров. Я очень рада, что ты позвонил, сама боялась тебе звонить. Прости меня за молчание, — неуверенно замялась и продолжила: — Прости за всё.
    Она была не просто расстроена, а совсем потеряна. В диалоге сразу нашлись все точки соприкосновения, и души снова касались друг о друга. Разговор, имеющий привычный характер бадминтона, был только для остальных людей.
    — Я слегка пьян, но моей сути это не меняет, могу к тебе заехать, если ты не против.
    — Ты знаешь ответ на этот вопрос. Мне нужно побыть одной. Мы обязательно увидимся и обо всём поговорим, обещаю.
    Андре тут же растаял и забыл все обиды, и даже ссора с Люком показалась ему не такой омерзительной. Винкерт мчался на такси домой, рассекая прекрасный ночной город. Все проблемы как-то сразу же вышли на второй план и превратились в едва заметные эпизоды. Авансцена в жизни Андре была снова всецело заполнена Дарси Стюарт.


                Глава 5


    Дарси сидела у распахнутого окна в полном одиночестве, пила третью чашку свежезаваренного кофе, вбирая древний аромат, докуривала последнюю сигарету из пачки, вглядываясь и одновременно любуясь строгим полнолунием. Пока Кэти не было дома, у Дарси было достаточно времени, чтобы побыть наедине с собой. Стюарт не то чтобы жалела себя, скорее осуждала, выступая одновременно обвиняемым и обвинителем. Внутренний критичный голос цинично и холодно обвинял в содеянном, концентрируя густые тёмные краски стыда. Она пыталась оправдываться, но у неё это не очень получалось. Попытки дать трезвую оценку своим действиям приводили безмолвный суд над собой в тупик. Чтобы окончательно не сойти с ума, и достаточно вымотавшись от самобичевания, Дарси пыталась старательно переключиться, размышляя о недавней деловой поездке в Лоуэлл и вспоминая мимолётный, но очень яркий, сочный сон, который ей приснился в прошедший вторник уже под утро. Ей снился молодой парень, с которым она была не знакома и никогда его прежде не видела. Высокий шатен с шоколадно-карими глазами чем-то был похож на Андре. Мужественный силуэт возник из ниоткуда, подошёл к Стюарт совсем близко, заглянул прямо и настойчиво в глаза, источая уверенность, затем обнял и крепко прижал к себе. Вокруг ничего не было, лишь блики от светло-зефирного фона. От его объятий по телу девушки разливалось пряное тепло, словно разогретый глинтвейн, выпитый в тёплом, уютном месте после холодной улицы, оставившей себе ледяной, пронизывающий ветер. Затем шатен прикоснулся к её губам и начал осторожно целовать, затем всё смелее и захватывающе. Поцелуй оставлял сливочное послевкусие, с которым Дарси проснулась, словно всё происходящее несколько минут назад было наяву. Просыпаться вовсе не хотелось, этот сон затягивал обратно, как воронка, но довольствоваться оставалось лишь утренними грёзами. Потом она вспоминала, как в этот самый день на работу решила доехать на метро, а затем пройтись немного пешком. Дарси погрузилась в людской поток, окруживший её со всех сторон, выбрала нужное ей направление, а среди толпы незнакомых лиц пыталась найти Его. Ей снова хотелось увидеть того шатена из сна и прочувствовать те эмоции, которые она испытала в его объятиях. Конечно же, она понимала, что он просто сон, выдумка, лишь фантазия с эротической составляющей. Но Дарси многое бы отдала, только бы встретить Его снова и сделать сон реальностью …
    Но впереди Дарси ждала не только монотонная офисная рутина. В среду ей предстояло отправиться в деловую поездку в городок Олбани штата Нью-Йорк на два дня с Виктором — сотрудником смежного отдела компании, в которой работала Стюарт. Виктор в очередной раз искал возможность развеяться от пыльных будней по ту сторону от семейного очага. А Дарси в свою очередь постоянно искала чего-то нового, иногда даже сама не знала, что или кого именно она ищет. В какой-то точке их интересы совпали. Случился непродолжительный и средней яркости служебный роман. Виктор привлёк Дарси своей некой фактурностью: ему только слегка за сорок, импозантный, интересный, уверенный в себе, он незримо источал солидность и лоск. Бархатный тембр голоса обволакивал Стюарт и иллюзорно согревал её. Ведь несмотря на то, что у Дарси был приёмный отец, она так и не дополучила от него родительской любви. Девушка давно украдкой, неявно наблюдала за Виктором и уже успела кое-что отметить про себя: «Отлично выглядит для своей возрастной категории, явно не пропускает тренировки, занимается собой. Основательно женат, но наверняка позволяет себе шалости на стороне. В сексе, скорее всего, зажат, не позволяет себе лишнего раскрепощения. Он скрывает, не демонстрирует свою симпатию ко мне, но я чувствую, что ему нравлюсь, замечаю как поблёскивают его серые игривые глаза. Он никогда не решится сделать в мою сторону первый шаг, с ним инициативу придётся брать в свои руки. А предстоящая деловая поездка отличный шанс узнать друг друга лучше, и может даже сблизиться».
   Дарси любила деловые поездки и воспринимала их, как маленькие путешествия. Однако перелёты выматывали Дарси — ей было совершенно скучно в пути, а спать в сидячем положении, вдавленной в кресло, совсем не получалось. Читать тоже не получалось, потому что вместо проникновения в повествование литературного произведения, она без конца посматривала на часы и в иллюминатор, ожидая благополучного приземления. В этот раз было всё абсолютно так же.
    Стюарт никогда прежде не ездила в Олбани и тем более в компании Виктора, с ним они только внимательно изучали друг друга на расстоянии, со стороны, скрытно и неявно. В Олбани Дарси и Виктор летели в разных концах самолёта, хотя это незначительное обстоятельство стало неприятным сюрпризом для обоих пассажиров. Девушка рассчитывала узнать коллегу поближе, и, не тратя времени даром, начать незатейливый разговор в воздушном пути, пользуясь максимально возможной близостью, которую предоставляют соседние кресла в самолёте. И теперь оставалось только ждать удобного случая в самом Олбани. Ей не терпелось заглянуть по ту сторону внутреннего мира этого мужчины, чтобы сорвать с него маску загадочности и понять, чем же он так притягателен для неё и других женщин. Тем временем Виктор тоже расстроился отдалённостью от Дарси, он сидел в своём кресле и про себя в сердцах корил секретаршу, заказавшую такие билеты.
    Дорога до гостиницы пронеслась под деловые разговоры, Виктор и Дарси настолько были увлечены общением друг с другом, что только эпизодично посматривали в окна такси, цепляясь глазами за городской колорит. Олбани показался совсем небольшим по размеру и средним по интересности городком. Несмотря на то, что общение протекало строго по вопросам фирмы, между Дарси и Виктором проносились искры, от которых накалялся воздух, и взаимное влечение только набирало обороты. Девушка умело начала делать первые наметанные стежки в сторону обольщения Виктора и стала выворачивать общение в нужное русло.
    — Никогда не была в Олбани, — восторженно констатировала Дарси.
    — Я уже был здесь дважды, могу сказать, неплохой тихий спокойный городок, правда, посмотреть тут особо нечего.
    — А что тут можно посмотреть после работы? — спрашивала девушка, подталкивая Виктора на роль гида для экскурсии по Олбани.
    — В центре города площадь «Эмпайр-стейт Плаза», это в основном правительственные здания, театр «Яйцо» и музей штата Нью-Йорк.
    — Любопытно, — сказала вдумчиво Дарси, изображая, что её может заинтересовать поход в музей, прогулка мимо правительственных зданий и обозрение театра «Яйцо».
    Девушка ловко раскидывала тонкие любовные сети, окутывая ими Виктора, который всегда опасался женского отказа, неприятно бьющего по самолюбию, а с Дарси совсем не нужно было бояться, и его это только сильнее подзадоривало.
    Гостиница на Медисон-Авеню, в которой они поселились на время поездки, представляла собой красное кирпичное здание, на первом этаже которого располагался ресторан, а второй и третий занимали гостиничные номера. Между Дарси и Виктором протянулось магическое число три, именно три номера отделяли их друг от друга. Весь сегодняшний день был довольно сумбурный — перелёт, организационные момент. Всепоглощающая совместная работа отняла оставшуюся часть дня, однако уже вечером Дарси и Виктор были предоставлены сами себе. Обоюдная симпатия, заряженная сексуальными токами и импульсами, сразу накренила общение в сторону совместного досуга. И, закончив рабочий день в офисе, Виктор предложил Дарси побыть в качестве её персонального гида и устроить ей незабываемую экскурсию по Олбани.
    — Устала? — заботливо спросил Виктор, искренне надеясь, что Дарси не отправится отдыхать в свой номер, ведь тогда он увидит её только завтра.
    — Совсем немножко, но это не помешает нашей прогулке по Олбани.
    — Отлично, мы можем отправиться в центр города, пешком нам идти около десяти минут.
    — Интересно, а сколько тут проживает жителей? Город кажется не таким перенаселённым, как Бостон.
    — Примерно сто тысяч. Вместе с пригородом и соседними городами Олбани образует Столичный округ. Всего в Столичном округе проживает около одного миллиона человек.
     О себе Дарси говорила совсем мало, в основном слушала очень внимательно и закидывала лёгкие искорки к последующим темам, держа благородную дистанцию.
    А Виктор, глядя на заинтересованность Стюарт, не скупился на слова и щедро, на одном дыхании, продолжал:
    — До европейской колонизации в окрестностях города проживали Ирокезы. А в 1609 году путешественник Генри Гудзон открыл остров Манхэттен и поплыл вверх по течению реки, носящей сегодня его имя. В 1664 году англичане взяли контроль над местностью и переименовали город в Олбани в честь Якова II, носящего титул Герцог Олбани. А во времена Великой депрессии город был центром контрабанды алкоголя из Канады в США.
    Дарси улыбалась, изображала удивление, при этом большие глаза были максимально распахнуты, а взгляд и внимание сосредоточены полностью на рассказе Виктора. Она прекрасно знала, как себя вести с таким типом мужчин — надо обязательно слушать, не перебивая или, по крайней мере, создавать крайне заинтересованный образ. Это беспроигрышная комбинация, и такие, как Виктор покупаются на все эти уловки, хотя про себя Стюарт усердно думала: «А что же ещё имеется у тебя в арсенале, чем ты будешь пытаться меня удивить?»
    Прогулка по холодным улицам стала утомлять Дарси. И после обзора правительственных зданий, театра «Яйцо» и обыкновенных непримечательных высоток, которыми так же напичкан и Бостон, Олбани стал казаться ещё скучнее, чем в такси, захотелось в свой маленький уютный номер.
    — Нужно поужинать и как следует выспаться, хочется отдохнуть, — уставшим тихим голосом проговорила Дарси, а про себя подумала: «Скользнуть в объятия Виктора сегодня нельзя — рано, хочу растянуть удовольствие. Да к тому же ещё не выветрилась дорожная усталость, пусть он потомится в одной кастрюле со своими фантазиями, а завтра плод дозреет, и будет пора его срывать».
    Виктор и Дарси вернулись в гостиницу.
    — Поужинаем вместе? Ты не против моей компании?
    — Я устала, мне хочется подняться к себе, ужин закажу в номер.
Виктор несколько опешил, он проводил Дарси до её номера, она, конечно же, не предложила ему войти — это было бы слишком. Девушка позовёт его на следующий день, выдержав паузу, и это будет их первая и последняя совместная встреча. На прощание Виктор поцеловал руку Дарси, это единственное, что она позволила, и на этом коллеги попрощались. Виктор спрятал свои сокровенные желания и, не настаивая войти, развернулся и пошёл к себе в номер, довольно медленно, надеясь, что Стюарт все же передумает.
    Девушка заказала себе ужин, а затем, уставшая, легла спать, выпроводив уходящую среду из своего номера, состоящего преимущественно из бежевых тонов. Следующий рабочий день, именуемый четвергом отчаянно носился с самого утра и до вечера под покровительством решения насущных корпоративных задач в работе, заряженных амбициозным трудоголизмом Дарси и Виктора. Коллеги и не заметили, как подкрался необременительный вечер. После успешного завершения рабочего дня Дарси и Виктор решили отправиться поужинать в ресторан, который находился на первом этаже гостиничного здания на Медисон-Авеню.
    — Отлично поработали, — довольно констатировал Виктор.
    — Да, всё прошло безупречно, можно возвращаться в Бостон.
    — В Бостон мы вылетаем только завтра, предлагаю сегодня больше не думать о работе.
    — Прекрасная идея, — поддержала Стюарт.
    Во время ужина коллеги, не отказывая себе, налегали на алкоголь. Виктор разоткровенничался и начал рассказывать о своей родине — северном российском городке Северодвинске. Дарси с интересом слушала его и ловила себя на мысли, что очень бы хотела там побывать, оценить весь масштаб севера и увидеть его неповторимые красоты своими глазами. Ей было мало увиденных фотографий из сети, ведь они уже давно утратили магию и превратились в кич. К концу ужина Дарси притворилась более пьяной, чем была на самом деле, и доверчиво попросила Виктора проводить её до номера. Мужчина не мог отказать девушке и словно ждал этих пригласительных реплик…
    В Викторе Дарси нравилась его деревянная податливость, но рассказывал он гораздо лучше, чем любил. Девушка входила в исступление, представляя себе, что сейчас в эту самую минуту к ней в номер зайдёт Мейсон и увидит, чем она тут занимается. Это было всего лишь частью игры, однако эта невинная фантазия подзадоривала её ещё сильнее. А Бен был в сотнях миль отсюда и нёс полицейскую службу на своих сильных темнокожих плечах и вряд ли сейчас думал о Дарси. Триумфальный апогей разыгранного спектакля складывался из шёпота, грудных стонов, завершающего финального крика, исторгаемого Дарси, поглотившего на несколько секунд всё пространство её номера.
    Девушка непритязательно начинала тосковать по Бену. В таких, как Виктор, она не влюблялась, только куражилась, оставляя им воспоминания. Девушка подумала, что может быть, стоит оставить воспоминания о Викторе в Олбани и не тащить их с собой в Бостон. Страстное влечение, возникшее неизвестно откуда, также стремительно исчезло в никуда, оставив у Дарси склизкое, неприятное послевкусие. Вдобавок, пятнадцатилетняя разница в возрасте стала гнётом давить на девушку, и она почувствовала себя маленькой девочкой, которой захотелось спрятаться ото всех и никого к себе не подпускать. Ничего примечательного в Викторе не оказалось, а то, что привлекало, развеялось, и оковы магии тут же рухнули и навсегда остались в этом гостиничном номере…
    Девушка смотрела в иллюминатор, Виктор сидел в соседнем кресле и не сводил с неё взгляд, он отмечал про себя каждую деталь, которая, как ему казалось, была очень важна. Он взял в свои руки её ладонь, стал пристально разглядывать и отметил про себя интересное двустороннее сочетание холодных цветов в маникюре у Дарси — большой палец и мизинец были накрашены лаком бирюзового цвета, указательный и безымянный оранжевым, а средний палец темно-зелёным.
    На работе Виктор украдкой замечал, что Дарси избегает в одежде коричневого и других мрачных цветов. В гардеробе Стюарт таились костюмы   нескучных тонов: решительный рубин, а,  мечтательный  голубой, оптимистический мятный и несколько уверенно синих и пурпурных. В этом была вся Дарси Стюарт — она раскрашивала повседневный мир яркими насыщенными цветами.
    — Когда мы снова увидимся?
Девушка посмотрела на него ангельски невинными распахнутыми глазами и ответила:
    — Я позвоню, милый.
    Но она не собиралась этого делать. Дарси ни разу не задумалась о жене Виктора — Наташе, преданно дожидавшейся его дома в Бостоне. Чувство стыда в подобного рода щекотливых ситуациях у девушки прочно отсутствовало. Также Стюарт вовремя прекращала игру с женатыми мужчинами, прекрасно понимая, что ей не нужны были чужие мужья, скандальные разводы и брошенные из-за неё несчастные дети. Единственный раз, когда она промахнулась, так это с Беном Мейсоном, и позволила довести отношения до абсурда. С Беном Дарси угораздило познакомиться в баре Dead drunk , в который она забрела с Андре.
    Бен остался вдовцом — его жена погибла в автокатастрофе. Но он уже несколько лет никак не хотел её отпустить, истощённо мучился, культивируя свою душевную боль. Мейсон был одним из постоянных клиентов Memory Avenue. Упорно возвращался в свои воспоминания того дня, когда жена ещё была жива. Искал зацепки: причину столкновения, и можно ли было этого избежать. Бен сам звонил Дарси, и они встречались, затем утром он молчаливо приказывал ей уходить или уходил сам, и несколько месяцев мог вообще не появляться в её жизни. Девушку задевало, что Бен всегда смотрел на неё трезвыми глазами, без фанатизма, но у Мейсона было одно весьма существенное достоинство — он был её самым лучшим любовником. Только с ним она растворялась в ночи, полностью переставая контролировать своё тело.
    По мере приближения к Бостону Дарси всё интенсивнее думала о Бене. А Виктор вскользь вспомнил о своей жене — Наташе, которая в его глазах во многом проигрывала Стюарт. Наташа переживала не лучшие времена в своей жизни — у неё был реабилитационный период после длительного лечения от серьёзной болезни, и пока она не могла снова приступить к своей работе. Ей только сорок, но она чувствует себя некрасивой старухой, не следит за собой, не красит седину и безвкусно наспех одевается. Короткие волосы, бледность лица, коричневые складки под глазами, болезненная худоба, лишившая привлекательности её ещё не старое тело. Она догадывается о неверности мужа, но не устраивает скандалы с выяснением причин и следствий, просто не подаёт вида, чувствуя боль, тихо его ненавидит. Но при этом не может отпустить, да и он сам не уходит. Всю свою нерастраченную любовь Наташа отдаёт дому, приготовлению пищи, а готовит с таким трепетом, что это больше походит на роман с кухней. Она никогда не переносит свою женскую тоску на еду. Блюда доставляют гастрономическое удовольствие, занимают руки, мысли и время, заставляя его стремительно бежать, а не медленно расползаться. К тому же еда никогда не сделает ей больно.
    Наташа с Виктором были счастливы в молодости, женились по обоюдной любви. А потом эмигрировали из своего родного города Северодвинска, семь лет назад, замаячили перспективы, поманила чужбина. Сейчас у Наташи часто проскакивали мысли вернуться в Россию, но это так сложно, нужно принимать ряд непростых решений. Теперь они с мужем живут, как друзья, Наташа очень боится, что муж бросит её, рисует мрачные картины, как она будет одна тягостно выживать без него. Хотя с другой стороны чувствует, что живёт под одной крышей с равнодушным предателем, видя его изо дня в день. Наташа предала мечты, положив себя на алтарь семьи, она живёт в обнимку со страхом что-либо менять в своей жизни. Но в глубине души всё же признаётся, что чувствует себя в зыбком плену всепоглощающего быта и грезит о свободе, путешествиях, творческой работе, внимании других мужчин, красивых дорогих вещах. Но пока только закрывает глаза на своё осунувшееся непривлекательное тело, измены супруга и дни, сменяющиеся друг другом. Она чувствует себя никчёмной песчинкой в пыльном мешке с мукой.
    Наташа села на краешек дивана в своей маленькой квартире и заплакала, сначала тихо вытирала слёзы, а потом зарыдала громко в одиночестве. Её опять преследуют эти разрушающие изнутри мысли, приказывающие сомневаться в себе и бояться, и не дающие ни единого шанса изменить свою жизнь: «Посмотри на себя, в кого ты превратилась — старая покоцанная кобыла. Да кому ты вообще нужна, родственникам? Или далёким друзьям, которые стали совсем чужими людьми, бегут и борются за существование, про себя или вслух думая, как тебе повезло, что неплохо бы было оказаться на твоём месте. Давай, возвращайся на Родину, тебя там ждут и очень тепло радушно встретят, одарят смутными перспективами на будущее».
    Женщине некому было выговориться и поплакаться. Родственникам она звонит редко и говорит, что всё хорошо. Со знакомыми вежливый диалог на отвлечённые темы, табу на личные темы, политику, религию. Она часто вспоминает счастливые годы в России.
    Необходимо было срочно развеяться, отвлечься, и Наташа поехала в супермаркет, который находится на краю города, а дорога в этом случае всегда помогает. Конечно, женщина прекрасно отдавала себе отчёт, что поездка в дальний супермаркет — это убогая альтернатива путешествиям. Наташа задумала, что она будет сегодня готовить на ужин, муж должен приехать из Олбани к вечеру очень голодный, наверняка истосковавшийся по домашней еде. Ей это придаёт стимул, она тщательно убирается в квартире и начинает готовить. Сегодня в меню блюда, требующие много времени: борщ, котлеты, картофельное пюре, салат оливье, на десерт шоколадно-бисквитный торт с творожно-персиковым кремом. Для начала Наташа включает плиту, ставит сковороду, наливает в неё немного масла, затем чистит и режет лук, чистит морковь и трёт её на тёрке. Кладёт в сковороду овощи и пассирует их, затем чистит свеклу и также натирает на тёрке, добавляет к пассированным овощам, ставит на плиту кастрюлю и варит в ней индейку, солит. Готовит тщательно, не спеша, чистит картошку, шинкует капусту для борща, затем отваривает овощи для салата, чистит и нарезает их, солит, добавляет майонез, филигранно перемешивает получившийся салат. Затем перемалывает мясо в фарш, делает котлеты, а из сваренного картофеля на гарнир пюре. И напоследок торт, выпекает бисквиты, готовит творожно-персиковый крем, щедро промазывая каждый слой. Наташа управилась к половине шестого вечера — до приезда Виктора ещё целых два часа. Она вытаскивает моток ниток, спицы и начинает вязать. Муж не поддерживает это старинно-неполярное занятие, но сейчас он же не видит, а потом она всё надёжно спрячет, но зато она займёт руки и мысли, а это сейчас самое главное.
    На прошлой неделе Наташа опять путешествовала по проспекту своих воспоминаний, она снова и снова возвращалась в студенческие годы, когда ей было всего лишь девятнадцать, и жизнь казалась увлекательным путешествием. Замечательное было время: укрепляющие дух и дружбу марш-броски с палатками по Алтайскому краю с душевными разговорами и песнями под гитару у костра. Поездки на российские рок-фестивали и другие фесты, посиделки в тёплых дружеских компаниях, первая любовь…
    После каждого из путешествий в своё прошлое женщина возвращалась домой в приподнятом настроении, заходила в небольшой кондитерский магазинчик, покупала любимые сладости, чтобы полакомиться ими дома под кружечку горячего шоколада. А глаза Наташи в этот момент снова сияли, как когда-то в далёкой лёгкой, невесомой юности, где впереди море перспектив, и выключен счётчик времени. Хотя, конечно же, через пару дней эйфория сходила, начиналась депрессивная прострация и, чтобы как-то отвлечься от страданий, вызванных изменами мужа и ностальгией по родине, женщина с завидным постоянством возвращалась в компанию Memory Avenue, которая стала неотъемлемой частью её жизни.
    Тем временем Виктор, не догадывающийся ни о чём, вернулся домой из Олбани, и на этот раз Наташа не просто так паниковала. Ещё когда только Виктор уезжал в командировку, на душе у женщины мягкие пушистые котики не просто скребли, а выцарапывали куски и кидали их с треском на землю. И теперь она вглядывалась в мужа, а он отрешенно смотрел на неё и был всецело поглощён мыслями о Дарси. Она, конечно, не спросила его: «У тебя снова кто-то появился?» Хотя ей этого очень хотелось.
    Наташа смотрела, как муж жадно накинулся на домашнюю еду, и думала про себя: «Конечно, здоровый, ухоженный, холёный, почему бы не развлечься на стороне. А стоит тебе заболеть и скукожиться, кто же за тобой будет ухаживать? Кому из своих любовниц ты будешь нужен?»
    Вместо этого Наташа спросила:
    — Как съездил в Олбани, дорогой?
    Своими скованными репликами, пространственным взглядом сквозь жену и поблескивающими лучиками в глазах Виктор предоставил Наташе весьма обширную площадку для всевозможных догадок и призрачных домыслов.


                Глава 6


                Когда так много позади
                всего, в особенности — горя,
                поддержки чьей-нибудь не жди,
                сядь в поезд, высадись у моря.
                Оно обширнее. Оно и глубже.
                Это превосходство —
                не слишком радостное.
                Но уж если чувствовать сиротство,
                то лучше в тех местах, чей вид
                волнует, нежели язвит.
                Иосиф Александрович Бродский


     Сон Андре прервал назойливый, наглый телефонный звонок. Винкерт нащупал трубку на тумбочке, и, не открывая глаз, ответил — послышался сдавленный голос Дарси:
    — Ты давно был в отпуске?
    Он почувствовал панику в её голосе, и это подействовало на него, как ледяной душ — глаза сразу открылись, а мозг усиленно заработал.
    — Что случилось? — обеспокоено спросил Винкерт.
    — Уедем куда-нибудь отсюда? Хотя бы на пару дней. Хочется очень далеко, — Дарси была явно не в себе.
    Такое поведение ей было абсолютно несвойственно. Всегда спокойная и холодная, тут же она демонстрировала отчаяние и внутреннее душевное смятение. Ясно только одно — говорить о произошедшем она не собирается.
    — Поедем. Выбирай направление.
    — Я хочу слетать в Россию — в маленький северный городок Магадан. На самолёте это очень длительный перелёт, но поверь мне, оно того стоит. Там очень красиво. Нужно только оформить туристические визы, но это займёт всего пару дней.
    Дарси отключилась так же неожиданно, как и позвонила.
    Всю следующую неделю Андре балансировал между работой, оформлением туристической визы, панихидой по дружбе с Люком и обоюдным игнорированием с его и своей стороны.
    Времени на подготовку поездки было не так много, поэтому Андре сразу перешел к активным действиям. Он быстро решил все рабочие вопросы, заказал билеты на самолет, нашел для них аутентичный домик у моря в одном из посёлков Магаданской области, забронировал машину и собрал большую сумку с вещами. К чему готовиться он не знал, но может оно и к лучшему.
    «Поездка пойдёт нам на пользу, — думал парень, чувствуя, что новые яркие впечатления подкинут свежие идеи для книги. — Хм, самолет летит очень долго, за это время можно что-то узнать о тех местах».
    За подготовкой неделя пролетела молниеносно, и вот уже Винкерт встречал Дарси в аэропорту. Она выглядела крайне взволнованной, что-то в ней изменилось, но что именно, он пока не мог определить. Её багаж так же состоял из большой сумки с вещами, и создавалось острое впечатление, что она бежит, рискуя жизнью, от какого-то безумного преследования.
    Всё время, что они провели в полёте, Дарси молчала, отвечала на вопросы уклончиво и односложно, смотрела в окно и делала вид, что спала. Андре только и оставалось, что изучать информацию о том месте, куда они летели. Вместе с тем его интуитивно не покидало давящее чувство беспокойства и грядущей беды.
    С самолета Стюарт и Винкерта встретила прокатная компания, в которой Андре забронировал машину для комфортного путешествия. До места их жилья на время отпуска путь был не близкий, к тому же парню хотелось насладиться сказочными пейзажами по дороге. Они быстро оформили все необходимые бумаги и получили во владение небольшой внедорожник, в который в одно мгновение закинули свои вещи и, после обеда, поглощённого в первом понравившемся кафе, отправились в путь.
    Дорога действительно была крайне живописной, но усталость после около тридцатичасового перелёта с учётом трёх пересадок давала о себе знать. Дарси периодически сменяла Андре за рулем, но солнце стремительно садилось, и ехать становилось всё тяжелее. Уже совсем стемнело, однако пункта назначения они так и не достигли. Состояние дорог и постоянные остановки существенно увеличили время прибытия на место предполагаемой стоянки. Усталость накатывала на Андре, глаза начинали слипаться. Когда он понял, что не в состоянии ехать, их окружила деревенька: покосившиеся дома, старые ржавые остовы машин. Винкерт осознавал опасность от остановки здесь, ведь контингент людей, проживающих в такой нищете, говорил о том, что существует риск отсюда никогда больше не выбраться. Информация из СМИ и вечно подогреваемое чувство опасности за годы жизни в мегаполисе заставляло видеть угрозу за каждым углом. Андре старался как можно медленнее и аккуратнее ехать по дороге. Справа и слева явно было место вырубки леса, а теперь вместе с поваленными деревьями лежали горы мусора. Из-за бревен поглядывали желтые светящиеся глаза.
    «Может коты, может крысы или ещё какие-нибудь звери, нашедшие здесь пропитание», — настороженно думал про себя парень.
    Наконец, Андре увидел «карман» возле трассы — в нём стояли две фуры. В одной из них водители уже спали, из второй ещё был виден свет. Винкерт заглушил мотор и вышел оглядеться. Что это за место, и может ли он здесь поставить палатку? Попытка осмотра не дала ответа на этот вопрос. Было слишком темно и возможности оценить обстановку не было никакой. Видны были очертания леса в трехстах ярдах от дороги. Наличие других путешественников делало это место более безопасным хотя бы с психологической точки зрения, но лучше всё же переночевать в машине. Дарси уже давно спала, разложив свое кресло и накрывшись пледом. Девушка выглядела сильно уставшей, и Андре не хотел тревожить её деликатный сон. Он достал плед, разложил сидение и тоже уснул неспокойным сном.
    Едва в окно начал проникать утренний свет, Андре открыл глаза, его тело затекло в неудобном положении, а утренний холод пробрался внутрь машины и способствовал быстрому пробуждению после тяжелой ночи. Очень хотелось горячего кофе и есть. Вчера они совершенно забыли об ужине. Усталость от долгой дороги и мысли о безопасности отгоняли все остальные мысли. Андре вышел из машины, чтобы наконец-то оглядеться, где же они всё-таки провели эту ночь. И среди деревьев увидел металлические ограды, венки и кресты.
    «Кладбище», — первая мысль, которая пронзила Андре.
    С одной стороны — нелепо, а с другой стороны, вчерашнее беспокойство и это совпадение выглядели неопрятно конфузно. Стюарт проснулась и тоже удивленно оглядела окрестности их места стоянки.
    Первым делом Дарси и Андре остановились на ближайшей заправке, купили кофе, умылись и привели себя в порядок. Они с интересом оглядывали всё и всех, кто попадался им на пути. Иногда им казалось, что они очутились на другой планете или в каком-то ином измерении. Русские выглядели точно так же, как и они — телесные оболочки, состоящие из рук, ног, лиц, но однако люди существенно отличались от американцев: вежливые, приветливые, открытые, крайне отзывчивые, что не могло не вызывать искреннюю симпатию.
    На этот раз за руль села Дарси, Андре с видимым наслаждением листал песни на проигрывателе.
    — Я всегда составляю плейлист в дорогу, в нем песни, которые я слышал всего один раз.
    — Ты готов рискнуть и вместо любимой музыки слушать малознакомые композиции?
    — Это не просто музыка. Любимое всегда уже связано с определёнными событиями, людьми, а эта музыка еще свободна от любых ассоциаций. Воспоминания — удивительная вещь, в них тебя может перенести запах, музыка, тактильные ощущения. Я могу путешествовать в свое прошлое благодаря всему этому. Правда, чаще всего это случается непреднамеренно. В следующий раз, когда я захочу вспомнить это путешествие, то просто включу песню из этого плейлиста и мгновенно перенесусь в эти ощущения.
    Казалось, что Дарси начинает постепенно приходить в норму, по крайней мере, она выглядела уже значительно лучше. Их путь лежал через мили желтеющих лесов. Эти леса были самыми удивительными, какие они когда-либо видели. Толстый слой песка, сверху плотный ковер из мха, огромные сосны, ели и милые карликовые берёзки, которые так же, как и все остальные могучие деревья тянулись к скупому, высокомерному северному солнцу. Очень хотелось прогуляться по этому лесу, но они и так значительно задерживались, и их уже давно поджидали.
    Винкерт арендовал одинокий домик находившийся на острове, который, согласно брошуре, был построен ещё во времена первого освоения севера. Так же приятным преимуществом было то, что Больше на этом острове никто постоянно не жил. Хозяином постройки был житель из ближайшего посёлка — Алексей. Домовладелец уверил, что вся имеющаяся мебель и обстановка в домике осталась неизменной ещё с тех далёких времен. Летом добраться сюда можно на моторной лодке, а зимой на снегоходе — идеальное, эпическое место, чтобы дописать книгу. Кроме того, хозяин дома рассказал Андре о старом заброшенном маяке на этом острове. Это место называлось Скала Дьявола. За что она получила такое название, уже точно никто не помнил. То ли из-за того, что там разбилось много лодок, то ли из-за того, что там видели древние рисунки, на которых был изображен дьявол. Все это неустанно манило Андре и Дарси, им хотелось увидеть это удивительное место своими собственными глазами, и как можно быстрее.
    Дорога до острова заняла около часа. Пролетел он совершенно незаметно за созерцанием природы и рассказами Алексея. Наконец-то лодка пришвартовалась к песчаному берегу, остров зарос густым смешанным лесом, преимущественно сосновых пород. Стояла чудесная солнечная, но ветряная погода. Путники разобрали свои вещи и потащили их вслед за проводником.
    — Рекомендую быть здесь очень аккуратными, тут водятся ядовитые змеи. Гадюка прошлый раз гналась за мной добрых полкилометра, по-вашему, это примерно треть мили. И лучше надевать резиновые сапоги по колено. Самое главное забыл спросить. Вы вообще жили когда-нибудь в подобных условиях? Сумеете справиться с печью? До ближайшей цивилизации час на лодке плыть. Там же и магазины, и люди.
    — Было бы очень хорошо, если бы вы к нам приезжали иногда проверить, всё ли в порядке. Возможно, что-то объяснить, показать.
    — Ладно, договорились. Я могу и продукты вам под заказ привозить. Тут, правда, связь не везде есть.
    Андре взял Дарси за руку, и они шли очень осторожно, гуськом, думая о внезапном нападении змеи. Под их ногами расстилался зеленый ковер из мягкого мха, в котором приятно утопали ноги. На этом лесном ковре виднелись красные ягодки, словно капли крови, разбрызганные по земле.
    — Брусника, голубика, клюква, вороника — все съедобно, а вон там грибы найдете. Только будьте внимательны. Много ядовитых ягод и грибов. В доме вы найдете книгу про них. Отравление может привести к летальному исходу. В доме также найдете удочки, а в сарае стоит ещё одна лодка на экстренный случай. Дрова заготовлены в поленнице. Возле дома баня. Дорога на маяк идет по берегу моря, потом уходит в лес, она одна, так что точно не спутаете.
    На небольшой полянке посреди леса внезапно появился бревенчатый домик — сруб. Он был словно из старой русской народной сказки. Деревянный, с маленькими оконцами и резными наличниками, будто окутанный кружевами. Домик стоял на небольших сваях из камня, обточенного морем, и точно из такого же камня был сложен дымоход. Крыша немного поросла мхом и покрылась слоем из сухих листьев. Возле домика была построена беседка, явно совсем недавно — дерево было совсем свежим, не потемневшим. Возле беседки сложено кострище из такого же камня, что и дымоход. Свет, пробивавшийся из-под крон деревьев, падал прямыми лучами, и делал эту картину какой-то нереалистичной, словно сквозь дымку сна. Казалось, сделаешь всего лишь один единственный шаг, и всё исчезнет, как призрачный мираж.
    — Баня за домом, а лодочный сарай вы видели на берегу, — неожиданно развеял мираж Алексей.
    Его голос неестественно прорезал гармонию звуков леса. Андре и Дарси дружно стряхнули с себя магию оцепенения и двинулись в дом. В доме все было удивительно чисто и светло, сразу возникало ощущение, что ты не в гостях, а дома. Словно, где бы ты ни был раньше, но именно сейчас ты вернулся домой. Чистый деревянный пол покрывали цветные плетеные ковровые дорожки, которые яркие солнечные лучи ласково обогрели теплом, а гладкая деревянная поверхность вызывала острое желание её касаться. Мебель была преимущественно из дерева и имела для путешественников весьма непривычной вид — всё какое-то угловатое. В самом центре домика стояла огромная выбеленная печь. Алексей рассказал, как ей пользоваться, чем вызвал искреннее недоумение у молодых людей.
    «И всё же зачем пользоваться столь опасным приспособлением?» — задумались путники.
     Хотя теперь им казалось, что здесь абсолютно всё таит какую-то скрытую, коварную, усыпляющую бдительность угрозу, несмотря на первое впечатление абсолютной безмятежности. Предназначения половины приспособлений в этом доме всё ещё составляли для них глубокую, почти магическую тайну, хоть им и объяснили, что и для чего зачем нужно. Наконец-то, все вещи были перенесены в дом. Алексей попрощался и отчалил, пообещав непременно проведать их завтра.
    Они уселись на угловатые деревянные стулья друг напротив друга и выдохнули. Происходящее с ними сейчас превосходило все их даже самые дерзкие ожидания. Не верилось, что все это сейчас составляет реальность, а не вовсе какой-нибудь заблудший сон или обманчивые химерические иллюзии.
    — Как ты? — спросил Андре Дарси, положив ей на плечо свою раскалённую руку.
    Она натянуто улыбнулась,
    — Ничего, ты знаешь, какие-то неуловимо-странные ощущения.
    — Какие у нас планы на сегодня? Попробовать не умереть с голода? Кажется, последний раз мы нормально ели вчера днем в придорожном кафе. Не представляю, как можно готовить в этой штуке, — рассмеялся Андре, указывая на печь, — я видел, как разжигают костры в фильмах, и по ту сторону большого экрана это занятие казалось гораздо проще. Пойду попробую добыть огонь.
    Но как оказалось, добыть огонь не такая уж простая задача, даже если ты обладаешь всем необходимым материалом и теоретической основой, нескромно позаимствованной после многочисленных просмотров кинофильмов. Костер разгорелся лишь через пару не впустую потраченных часов и с помощью приложенных усердно-титанических усилий. Далее было приключение с использованием решеток для мангала и шампуров. Результатом трудов стали несколько обугленных кусков мяса, многострадальные овощи, сгоревшие в костре из-за предательской решетки, и в довершении всего — гордость за то, что хоть что-то получилось. Дарси за это время успела нарезать салат, приготовить холодные закуски и накрыть на улице стол.
    — Знаешь, на вкус не так уж и плохо, особенно если срезать обгоревшие угольки с кусков, — пошутила Дарси, отправляя в рот кусочек честно добытого приготовленного мяса.
    — Ничего, завтра хоть буду знать, что спросить и выпытать у Алексея.
    — Ты когда-нибудь думала, насколько всё это трудно и сложно? Мы сейчас на своей шкуре можем ощутить примерно то, как жили люди лет сто назад. Хотя я понимаю и отдаю себе отчёт в том, что если бы мы могли перемещаться во времени и оказались именно здесь на сотню лет раньше, то, скорее всего, мы бы погибли.
    — Ты же смог разжечь костер, и даже кое-что съедобное на нём приготовить, может, ты просто нас недооцениваешь?
    — Нет, это, конечно, безоговорочная победа над собой. Посмотри, даже дождя не было, дрова сухие, условия идеальные, а я так бездарно долго мучился. А если бы пошёл сильный, проливной, долгоиграющий дождь, что бы мы тогда с тобой делали? Я читал, что в этих местах — это довольно частое явление. Кстати, находясь здесь, вспомнил про супермаркеты и задумался о том, как еда попадает на полки магазинов, пока мы спим или работаем. А ты хоть раз задумывалась над этим? Знаешь, сейчас будто пелена с глаз спадает. Мир открывается совсем с другой стороны, показывая одну из его удивительных граней. То, что помогало выживать в городе здесь не нужно, и может даже вовсе не пригодится. Здесь нужно вновь стать собой, снять всё наносное, словно оторвать с кожи неудобный, тесный, офисный костюм, и только тогда мы сможем сделать нечто большее.
    Дарси была молчалива, задумчива и как-то даже необычно тиха на протяжении всего путешествия. Что-то её терзало и мучало, а печальные глаза выдавали с головой и сигнализировали о том, что с ней произошло что-то очень серьёзное. Воображение Андре рисовало картины одну хуже другой: «О чём она молчит?». Он ощущал, будто меч навис над его беззащитным телом и вот-вот сорвется на голову.
    Торопить было нельзя, и он не мог решить, что же в этом случае лучше: мучиться неизвестностью, придумывать страшные варианты развития событий или всё же узнать наконец-то страшную правду?
    «Быть может, это их последнее совместное путешествие, и она захочет поставить точку в этих странных, почти дружеских отношениях, навсегда вычеркнет его из своего будущего. А может быть, она выходит замуж? Тогда определенно конец всем призрачным надеждам, и кто-то другой всецело и бесцеремонно будет обладать его мечтой. Нет, только не болезнь. А если это что-то непоправимо серьёзное?» — все эти мысли вызывали у Андре одинаковый уровень боли и подразумевали жизнь без Дарси…
    Винкерт усиленно отгонял мысли об этом. Размышления приносили физическую боль в груди. Однако смена обстановки всё же помогала мысленно переключиться. Он начинал думать о причине молчания Стюарт лишь в свободные минуты, а их было не так уж и много.
    «Она обязательно скажет, — он знал это. — Скажет, когда будет готова».
    — Не хочешь прогуляться к маяку? Я знаю, сегодняшний день кажется бесконечным из-за бессонной ночи и огромного количества событий, но до вечера времени осталось не так уж и много.
    — Мне не терпится его увидеть, — неожиданно сказала Дарси, вставая из-за стола.
    Они быстро убрали остатки обеда и отправились к морю по тропинке. Лес был наполнен пением птиц и чудесным запахом смолы, разогретой на солнце. Было так чудесно — никуда не нужно было спешить, они останавливались, чтобы сорвать ягоду и ощутить на языке её кисловатый вкус, разглядеть птиц на деревьях, поймать тёплые лучи солнца, послушать хруст веток под ногами. Наконец, лес расступился перед ними, и они увидели пустынный песчаный берег моря. Они подошли к самой кромке воды и побрели вдоль неё. По дороге, прямо на берегу, они увидели удивительное сооружение. Прямоугольный деревянный каркас из молоденьких деревьев, похожий на скелет дома без стен, а прямо по центру сооружения кострище, возле него ветки берёзы, связанные верёвками. Ещё один вопрос в копилку вопросов для Алексея.
   Ноги отчаянно вязли в песке, но Андре пробирался прямиком в новеньких трекинговых ботинках, а волны накатывали на берег с такой силой, что стоит немного зазеваться, и ты уже промок — ветер бесцеремонно и нагло швырял соленые брызги прямо в лицо. Они всё же дошли до каменной гряды, которая закрыла путь по берегу и направляла путников снова в лес. Дорога продолжала петлять по самому верху теперь уже скалистого берега. Скалы были покрыты лишайниками, соснами и елями. Иногда тропинка выводила к прекрасному, но опасному обрыву на огромной высоте, иногда вновь тонула в лесу среди зелени и мягкого мха.
    Тропа вывела их к каменной площадке, начинающей зарастать маленькими соснами, а впереди возвышалась белая башня маяка. Он выглядел таким пустым и холодным, взирал своими полыми глазницами на Андре и Дарси. Они заглянули внутрь, никаких привычных граффити и надписей внутри не было. Будто ещё минуту назад здесь были люди. Каменные ступени винтовой лестницы вели вверх, а на самих ступенях лежал слой пыли, сухие листья деревьев, перья птиц. Не спеша, они поднялись наверх и выглянули в пустующие проемы окон. Внизу шумело грозное море и разбивалось о скалы, перехлестывая через невысокие сосенки. А впереди — бескрайний водный простор и не видно ему ни конца ни края. Разительный контраст с природой создавали холодные стены маяка, когда-то беспечно оставленного людьми. В заброшенных строениях всегда возникало такое удивительное ощущение, когда мысленно пытаешься восстановить сцены из прошлой жизни здания, здесь же были люди. Вот и луч света, прорезая мрак ночи, помогает судну преодолеть смертельно опасные скалы. Андре рисовал себе смотрителя маяка суровым северным мужчиной, как из рекламы рыбных консервов — в шерстяной вязаной шапке, с седой бородой и вмерзшими в неё льдинками; мудрыми и бесконечно уставшими глазами.
    — Как думаешь, хорошо или плохо, что люди оставили это место? — спросила Дарси, проводя пальцем по пыльному столу.
   — Я думаю хорошо. Точнее сейчас мне здесь хорошо, не уверен, что наличие людей сделало бы это место лучше. Чувствую себя здесь, с одной стороны, очень спокойно и умиротворенно, а с другой стороны ощущение, что опасность таится за каждым углом. Удивительный диссонанс.
Маяк навевал желание сидеть и рисовать себе картины прошлого, придумывать возможные варианты будущего, размышлять о том, что видели эти стены, и какие они хранят непостижимые тайны. Это как чистый лист для воображения.
   — Мне кажется, здесь можно написать целую книгу.
   — Помнишь, нам говорили о наскальных рисунках, может, спустимся и поищем их?
    Дарси явно избегала говорить о своих чувствах, будто тщательно прятала их от Андре и от себя тоже.
    Покинув маяк, они отправились исследовать камни у самой кромки воды. Остров располагался таким образом, что именно в этом месте дул самый сильный ветер. Волны с огромной силой разбивались о камни, заливая большую часть неподвижного, твёрдого плато как в ненастье, так и в хорошую погоду. Осторожно перебираясь с камня на камень, они долго осматривали валуны — это оказалось не самым лёгким делом. Было ощущение, что рисунки прятались от них и величественное море, с помощью своих бурлящих потоков, жадно и ревностно помогает им укрываться от расточительно-любопытных глаз. Увлеченные поисками и танцем среди скользких камней они не замечали, как солнце быстро утопает в небосводе, и вот на горизонте уже появилась полоса огненного заката.
   — Нашла, — неожиданно послышался торжествующий возглас Стюарт.
    У её ног развернулось целое сражение на скалах. Едва заметный рисунок, выбитый неизвестным инструментом, являл собой сцену охоты на оленей. Рисунки были схематичными, угловатыми, но весьма понятными. Охотники с оружием в руках взяли оленей в кольцо, такая охота еще называлась загонной. Чуть поодаль были изображения животных и птиц, но самым большим было изображение рогатого дьявола с трезубцем в руках. Наверное, в честь этого рисунка и была названа скала. Лучи заходящего солнца играли на влажных камнях, привлекая внимание занятых путешественников, напоминая им об опасностях возвращения в темноте. И вскоре они судорожно заспешили домой, размышляя об этом маяке и загадочных, удивительных рисунках. Каждая эпоха привносила что-то своё, точнее что-то своё привносили люди. Люди приходили и уходили из этих мест, но каждый раз оставляли свой след. Возможно, в этом и есть весь смысл — оставить свой след. Чтобы потомки так же приходили, смотрели, вдохновлялись, и у них рождалось что-то своё — новое. Эти мысли внушали веру и надежду в будущее. Что-то рождается, что-то погибает, а колесо Сансары неустанно вращается. После таких мыслей всегда немного трудно сосредоточиться и как-то неловко думать о насущных вещах. Особенно таких, как приготовление пищи, но даже ужин при нужном настрое может превратиться в прекрасное действо. Например, если сварить глинтвейн, собрать немного холодных закусок с собой и пойти на берег моря. На берегу Андре разжёг костер, ведь вечером начинало невероятно быстро холодать. По-настоящему уютно у костра становится, когда под ним собирается приличное количество раскаленных угольков, и время за разговорами у огня летит очень быстро.
    — Здесь всё так удивительно, начинаешь мыслить совсем иначе, — сказал Андре. Когда с едой было покончено, в их кружечках появился горячий и ароматный глинтвейн.
    — Ты знаешь, я будто до этого и не жил совсем, а вот сейчас проснулся. Посмотри, сколько звёзд над головой, я никогда не думал, что их может быть так много. Млечный путь, и я вижу его своими глазами, а это море… В темноте кажется, что небо сливается с ним в единое целое, и мы сидим на самом краю Земли. Можно легко представить, как до нас на те же звезды смотрели наши родители и их родители, а потом их увидят наши дети. Что они увидят? Останется в живых хоть что-то из того, что мы видели сегодня или нет…
    — Андре, я сделала аборт, — Дарси сказала это глядя куда-то в пустоту, но на самом деле усиленно смотрела в себя.
    На некоторое время повисла звенящая тишина.
    Андре ощутил острую физическую боль. Та струна, что натягивалась всё это время у него внутри, оборвалась. Он даже не хотел произносить вслух и осквернять пространство словами аборт, нежелательная беременность. Ведь аборт — это чья-то маленькая смерть. А Винкерта передергивало даже, когда он по ту сторону экрана видел смерти людей в новостях или кинолентах. В голове Андре сразу же отматывал время назад, на определённое количество лет, и представлял себе погибших, когда они были ещё маленьким детьми, бегавшими босиком по дому или летом по траве. Крохотные люди, появление которых с нетерпением ждали их родители и многочисленные родственники…
    — Ты знаешь, я тебе не говорила, может это не совсем важно. В тот день я поняла, что врачи — это люди с другой планеты, они видят каждый день такое, что обычный человек может представить себе лишь в самом жутком кошмаре. Мой врач был совсем молодой, на вид ненамного старше меня. А я смотрела на него с таким восхищением и испытывала искреннее уважение к медицинским работникам.
   — Кто отец?
   — Я не знаю. Это не имеет определяющего значения. Кто бы ни был отцом, я поступила бы точно так же. Я не хочу этого — видела много раз, что такое материнство. Я с детства наблюдала эту горечь и угрызения в глазах Сары и таких же женщин как она, и как оказалось, не столь важно — твой собственный это ребенок или приемный. Ты можешь испытывать те же чувства, вот только обратно уже ничего не вернешь. Хочется вернуть себя стройную, красивую, свободную, но твоя жизнь уже больше тебе не принадлежит. Ты превращаешься в приложение по обслуживанию потребностей ребенка и мужа. Зачем? Нет, я не предназначена быть матерью и женой, хотя может быть, когда-нибудь буду думать иначе. Что я могу дать своим детям? У меня предчувствие, что я и до тридцати пяти не дотяну.
    Дарси выбивалась из массы населения мегаполиса словно подозрительно зашкаливающий скачок в удовлетворительно нормальной кардиограмме сердца. Потрясающий голос, абсолютный слух, чувство ритма, но она не задействовала свои таланты, прожигала жизнь с многочисленными мужчинами, путешествовала и успевала даже строить карьеру. Девушка излишне культивировала свободу от семьи и одаривала её ложными надеждами, даже иногда прикрываясь ей как щитом, она хотела жить только для себя. Стюарт боялась, что на смену яркой жизни, наполненной целой гаммой разнообразных впечатлений, придёт бесконечный «день сурка» и безликая рутина.
    — Запертая в четырех стенах, я должна посвятить всю себя заботе о ребёнке и муже, который не может мне гарантировать, что хотя бы не целую, но половину жизни будет со мной жить в любви и верности. Нет никаких гарантий не остаться одной с детьми, а это очень сильно усложнит мне жизнь, несмотря на то, что я люблю детей, ничего личного. Потерять себя и ничего не получить взамен. Ответь мне, кстати, на такой вопрос, на сколько месяцев или лет рассчитана твоя любовь ко мне?
   — Я не знаю, и не могу ответить тебе на этот странный вопрос.
   — Никто не знает. В этом мире всё слишком стремительно меняется, выжить и адаптироваться ко всему новому легче, если ты никем и ничем не обременён.
   — Ты не боишься умереть в одиночестве? — Андре был шокирован цинизмом Дарси, но и возразить ей ничего не мог.
   — Как давно ты видел своих родителей? Почему финансово им не помогаешь?
    Молчит.
    — Вот видишь, нет никаких гарантий, что дети будут помогать в старости. И ты не сгинешь в хосписе, в который они заботливо тебя определят, чтобы не мешал им полноценно жить своей жизнью. Больше всего в детях меня умиляют их маленькие, и с виду совсем безобидные ручки с крохотными пальчиками, которые делают шкодливые дела. Это, пожалуй, всё, что я хочу вспоминать о детях.
    — Но другие люди как-то же строят семьи.
    — Вот именно — другие. Человек должен, прежде всего, себе, а не другим.
    — Так если ты все сделала правильно, что сейчас с тобой происходит? Я же вижу, как ты мучаешься, всю дорогу видел. Молчишь постоянно.
    — Это просто гормональный сбой, в конце концов, ничего не проходит бесследно. Я немного набрала в весе, буквально за несколько дней, и меня преследуют панические атаки. Хочется то плакать, то бросаться на людей с кулаками. Наверное, мне стоит уволиться после отпуска и немного прийти в себя. Очень тяжело держать себя в руках сейчас. Я перебила дома всю посуду. Знаешь, самое ужасное, что только сейчас я осознала, что хочу семью, но не такую. Все эти целлофановые признания и обещания, которыми меня часто осыпают, на самом деле не стоят ничего. Мужчины меня хотят, добиваются расположения, забрасывают подарками, вниманием и ложными надеждами, потребляют, а затем исчезают со своими липовыми чувствами, которых никогда и не было, а так, были животные инстинкты. Потом они ищут новые объекты потребления.
    Андре задумался. Девушка больше ни с кем не откровенничала, но ей было необходимо тёплое обволакивающее общение. Она нуждалась в поддержке, потому что с детства не слышала ласковых слов, придающих маленькому существу уверенности. Дарси постоянно хотела открывать для себя новые горизонты отношений, что-то искать, Андре никогда не спрашивал, что она ищет для себя во всех этих отношениях. У Стюарт под маской игривости и заносчивости гнездилась внутренняя неуверенность в себе, но которая в свою очередь не мешала ей жить здесь и сейчас, получая сиюминутное удовольствие от жизни. Но всегда ли это было удовольствие? Почему-то сейчас Винкерт себе отчетливо представлял, как Дарси, после конца очередных непродолжительных отношений плачет в ванной. Не рассчитывая на судьбу долгожителя, загорается страстью, желая получить физическое удовольствие, выполняет ряд абсолютно механических движений и не чувствует удовлетворения. Отсюда и вечная гонка, новые мужчины. Она не может никого полюбить, лишь намеренно разрушает себя. Будто кричит: «Мне не больно, смотрите, как я могу.»
    А на самом деле очень больно, но остановить это нельзя.
    — Наверное, ты осуждаешь меня.
    Андре снова молчал.
    Дарси продолжала:
    — Ты знаешь, со мной училась в университете Надин. Миловидная, высокая блондинка с пышными аппетитными формами и небесно-бирюзовыми глазами. Она свела с ума мужскую половину учебного заведения, даже пасынок известного политика оказывал ей знаки внимания.
    — И что в итоге? Чем кончилась эта история? — с нетерпением спросил Андре.
    — Из всего этого фан-клуба она долго выбирала себе мужа. Не знаю, что он ей наобещал, наверное, любить вечно. Но теперь я знаю, она живёт в доме своих родителей с младшей сестрой, воспитывают детей без отцов. У Надин двое мальчишек, у сестры дочка. Я случайно столкнулась с ней и едва узнала её — это уже была не та Надин, которую я когда-то знала. Располневшая, замученная, уставшая женщина. Ей всего двадцать восемь, но она выглядит на порядок старше своих лет. Я не увидела счастья в её потухших глазах. Думаю, если спросить у Надин, такого ли будущего она хотела для себя, вряд ли она ответит утвердительно.
    — Я не осуждаю тебя и никогда не стал бы этого делать. Это твоя жизнь, и ты ей распоряжаешься так, как считаешь нужным. Я всегда буду рядом с тобой. Я не могу без тебя. — Андре взял Дарси за руку. — Я не сделаю тебе больно, ты же знаешь.
    — Один ты меня любишь, почему-то или зачем-то, явно не за что-то, — Дарси со вздохом облегчения уткнулась в плечо Андре, — сложнее всего было сказать тебе, я боялась, что ты отвернешься от меня. Мне больше не с кем было поделиться. Спасибо.
    Винкерт был её костром, к которому она прилетала греться и зализывать сердечные раны. Без него она уже не представляла своей жизни, он был ей, как брат, единственный по-настоящему близкий человек. Винкерт и Стюарт были энергетически тождественными экземплярами.
    Догорал костер, и холод поднял их на ноги, заставив вернуться домой. Они легли, не раздеваясь, на одну кровать. Измученная Дарси, наконец, почувствовала облегчение и впервые за долгое время ей хотелось спать. Она положила голову на плечо Андре, и они уснули, крепко держась за руки.
Дальнейшие дни их путешествия текли очень быстро. За довольно непродолжительное время они очень сдружились с Алексеем, который приезжал каждый день и проводил с ними много времени. Он показывал и рассказывал им о поселковой жизни в глуши, учил их удить рыбу, вместе они ходили за грибами, вечерами сидели у костра. Так же Алексей рассказал им о том таинственном деревянном сооружении на берегу моря. Оказалось, что это походная баня. С помощью Алексея, Андре и Дарси даже рискнули её затопить. Внутри деревянной конструкции разжигалась печь, сложенная из камней. После того как все камни раскалились, огонь в печи потушили и полностью очистили от углей, накрыли конструкцию тентом. Песчаный пол под тентом был предварительно устелен лапником и сбоку от входа они положили обструганную деревянную доску, которая заменила им лавку. Алексей опустил в котелок с горячей водой березовые веники, которыми они потом друг друга парили до полного изнеможения. Баня вызвала особенный восторг Винкерта и Стюарт. Они ложились на лавку, и Алексей устраивал сеанс парения. Каменная печь будто дышала жаром, Алексей поливал её водой и разгонял жар над собой веником, потом начинал похлопывать им по телу — это было похоже на магический, сакральный обряд. Андре лежал на лавке, и раскаленный влажный воздух прогревал всё тело до самых костей, расслаблял напряженные мышцы. Воздух был так горяч, что парень с трудом втягивал его через нос, боясь обжечь легкие, и вообще не понимал, как он ещё не потерял сознание. После того, как Алексей заканчивал сеанс парения они бежали и прыгали прямо в ледяные объятья моря. О, что это были за невероятные ощущения, будто рождение заново. Во всём теле была удивительная легкость и невесомость, обычным смертным людям казалось, что они парят над землей. После нескольких заходов они пили горячий ароматный чай на травах и делились впечатлениями. А что за еду готовил Алексей в печи! Она будто приобретала совсем другой вкус. Они никогда не ели ничего вкуснее, лучшие ресторанные блюда по сравнению с этой едой были безвкусными фальшивками. Домовладелец привозил свинину, кур, кроликов, выращенных в посёлке, и помогал готовить мясо со специями, учил, как томить в горшочках или жарить на гриле. Андре и Дарси попробовали традиционную русскую кухню во всём её богатом многообразии. Иногда жена Алексея — Татьяна, передавала для них блины с разнообразными начинками и борщ, который они разогревали в печи. В свой последний день отпуска молодые люди втроем отправились вечером на берег моря, разожгли там костер, разлили по дружным кружкам горячий глинтвейн, и Алексей достал гитару. Он пел своим благодарным слушателям песни, которые проникали в душу и самое сердце. И хотя они не понимали русских слов, но покорно поддавались эйфории, вызванной музыкой, пытались подпевать. А потом тихонько слушали завораживающие мелодии, и при этом смотрели на бесконечные звезды над их головами. Это был вечер абсолютного счастья, покоя и безмятежности. Ведь самое главное — это уловить гармонию момента, Андре и Дарси это прекрасно удалось.

               
                Глава 7

               
                Страх одиночества — это,
                прежде всего,страх перед
                беспомощностью.          
                Мы приходим в этот мир
                беспомощными одиночками.
                А потом исполняем
                бессильное соло в пучине
                вечности.
                А. Г.

    Всю следующую неделю после поездки в Россию Андре жил и работал в тандеме с воспоминаниями о непокорном, суровом и прекрасном севере.
    О том, что матери больше нет, Винкерт узнал в конце этой недели. Сердечный приступ оборвал жизнь не молодеющей с годами женщины, не дав ей дожить пару месяцев до своего шестидесятилетия. Мэри Фло…
    После смерти матери Андре стал понимать, что давно уже не злится на родителей из-за развода. Также он больше не сможет уделять матери внимание, время, купая её в своей безграничной любви. Осознание потери заторможено во времени. Парень оказался духовно близорук, носился с Дарси, совсем позабыв о существовании мамы. Винкерт патологически упустил время, полностью растворившись в любви к Стюарт. Андре плотно прижмет и наденет на себя маску, предназначенную для окружающих — «всё в порядке», привыкая существовать в автопилотном режиме.
    Андре приехал в квартиру, где жила его мать — там было всё по-прежнему, ровно так же, как и три месяца назад, когда Винкерт последний раз, мельком, на несколько сотен секунд, заезжал к ней. Небольшая светлая уютная квартирка находилась на Третьей Восточной улице. С тяжёлым грузом на сердце парень вошёл в молчаливое пространство, вдыхая воздух как можно глубже в себя, мечтая, что это хоть как-то ослабит душевную боль, невидимо раздирающую изнутри. Винкерт стал бесцельно ходить по квартире матери, а потом остановился, нащупал глазами в пространстве незримую точку и обратился в никуда, представляя себе свою мать, Мэри Фло:
    — Мама. Я думал, что вымотан своими мыслями и постоянными страхами, а теперь тебя больше нет, и я полностью обнулён. Что мне делать с этой болью? Мне кажется, в моей жизни существует только боль, которая в сотни тысяч раз сильнее меня, и с ней невозможно справиться. Моя тень выглядит жизнеспособней меня.
    Андре присел на краешек кровати, где спала когда-то Мэри Фло, и задержал взгляд на тумбочке, стоявшей совсем близко — на расстоянии вытянутой руки. Парень вглядывался в фотографии, которые неуверенно-старомодно стояли так, как будто технологические инновации вот-вот их должны были смести. На фотографиях он увидел себя в обнимку со своей матерью. Для окружающих Мэри Фло была высоко -  интеллектуально развитой, ухоженной, стильной женщиной преклонного возраста. Она преподавала на факультете иностранной литературы в Бостонском университете.
    Андре машинально отодвинул первый ящик тумбочки, и его внимание сразу же поглотила книга в твёрдом переплёте цвета крем-брюле — дневник Мэри Фло. Винкерт взял его, подержал некоторое время в руках, долго детально рассматривая, и бережно поглаживая обложку. Парень сомневался — имеет ли он моральное право читать дневник своей матери? Он отчаянно искал аргументы «за» — матери больше нет, а это последняя живая частица, которая от неё осталась.
    «Отнесу домой и там прочту», — думал про себя Андре.
    Он хотел отнести дневник домой, чтобы в одиночестве прочитать, но не выдержал так мучительно долго и открыл его. Винкерт начал перелистывать плотные тёмно-бежевые страницы, исписанные синей ручкой едва разборчивым, практически медицинским почерком. Дневник Мери Фло больше походил на сборник писем, адресованных в никуда. В следующие пару секунд его глаза выхватили из повествования следующее:

    ***
   
    Сегодня я скинула с себя двадцать один год и несколько часов играла со своим снова пятилетним сыном. О, какой это был замечательный октябрьский вечер! Мой прелестный мальчик, как же сильно я люблю тебя! Я часто торопила время, чтобы сын быстрее пошёл, заговорил, отправился в школу, университет, мне всё казалось, что вот-вот будет проще. А мой мальчик так быстро вырос и уехал от меня, оставив мне горькое ощущение выдранного изнутри сердца. Андре, я так скучаю по тебе, мы так редко бываем вместе!

    Андре, оказывается, так мало знал о матери, они редко виделись. Он сидел, читал и понимал, что её смерть — это уже необратимость. Ему больше никогда не увидеть свою маму. И парень не сможет сказать ей, как ценит всё то, что мать для него сделала. А Мэри Фло в конце жизни даже не с кем было поговорить, и поэтому она вела дневник. Винкерт читал выборочно, но сердце так сильно сжималось, что трудно было дышать, слёзы подступали, а веки предательски разбухали, но он продолжал выхватывать из повествования жалящие сердце отрывки.

    ***

    Я родилась в далёком 1971 году и всё ещё отчётливо помню живое общение между людьми, которые не мусолят в руках ненавистные телефоны, очевидно, не слушая, и не слыша, что им говорит собеседник. Так куда же провалилось нормальное общение, желание встретиться и обо всём поговорить? Я не хочу и не буду заискивать перед искусственным настоящим. Всё материальное изъедено разговорами и задушено сравнениями, а духовное безжалостно и несправедливо предано забвению. Я чувствую себя так, как, наверное, чувствовал себя один из самых последних хиппи. Когда кайф от жизни улетучился, и всё покатилось на спад. Ряды налысо поредели, и людей с общими интересами становилось всё меньше и меньше, пока от них практически ничего не осталось. Немногие последние хиппи вернулись к обычной жизни, и уже больше никогда не стали прежними. А ты просто остался один. И это глубже и шире обычного одиночества.

    ***

    Сожалею, что уже ничего нельзя изменить, я так мало уделяла времени своему Андре. Половину своей жизни я гонялась за вниманием мужчин, и для меня любовь стояла во главе всего, а всю вторую половину зарабатывала деньги, для единственного сына оставалась мизерная часть времени. Мои родители так давно умерли, а я до сих пор скучаю по ним, а с Андре мы совсем мало видимся, он так редко звонит.

    ***

    Воспринимаю возрастные изменения, как личностное оскорбление, почему я должна с ними мириться? Это всё инородно для меня, ощущаю, что как будто живу не в своем теле — в душе всё не так, чувствую себя вдвое моложе. Но зеркало и документы, удостоверяющие личность, твердят совсем о другом. Время беспощадно перемололо меня и превратило в женщину почтенного возраста. Я рассматриваю свои руки, дряблую кожу, въедливые морщины и вспоминаю, как была когда-то хороша и свежа, игрива, собирала вокруг себя внимание и симпатии предприимчивых поклонников. Толпа заядлых ухажеров, образующих мини фан-клуб имени Мэри Фло, сменилась болезнями, аптеками, больницами с докторами, любезно и деликатно оказывающими услуги. Красота изъедена уродливыми морщинами, а ненавистную седину всё время надо маскировать под фальшивый цвет волос. Мои глаза больше не сверкают, они выцвели, нет даже крохотного намёка на блеск.
    О, как уродлива старость! Кроме возраста у меня ничего не осталось, я не интересна сыну, он живёт своей жизнью, чувствую, что и детей Андре мне не суждено увидеть. Мне делают унизительные короткометражные скидки на возраст. На моей коже давно налип незримый второй слой, состоящий из жалости и пренебрежения к старости, замаскированный почтением. Когда-то я могла больше дать своему мальчику — больше с ним разговаривать, больше проводить с ним времени, прислушиваться к нему и следить за его интересами.

    ***

    Молодость и зрелость хороши тем, что у них есть время для шага в будущее. А у стариков есть только время для шага в вечность. Старость и болезнь ближе всего к Богу — детство, молодость и зрелость жизни ещё предстоит учить и наказывать.

Последнее, что смог прочитать Андре в дневнике матери:

    ***

    Он не дарит бессмертия людям,
И можно понять Бога.
Души погрязли в войнах,
И увязли в своих пороках.
Если ты меня слышишь, Создатель,
Вознеси поскорее к себе,
Не нашла я ни смысла, ни веры
На твоей чужеродной земле.

    Андре перестал читать — больше не мог, закрыл и положил дневник на место. Он заплакал, как маленький мальчик, а грудная клетка превратилась в одиночную камеру со стенами, движущимися к центру. Намерение очевидное — раздавить трепыхающееся сердце, доставляя ему мощную неимоверную боль. Парень больше не мог находиться в помещении, ему казалось, что стены давят на него, становилось очень трудно дышать, а отчаяние окутывало с ног до головы. Смерть близких людей часто оставляет внутри чувство вины и недосказанности. Всегда кажется, что можно было сделать гораздо больше для близкого человека — больше времени уделять, больше проявлять, не стесняясь, искренние чувства заботы и любви, и возможно, тогда всё было бы по-другому. Так же смерть — это односторонний неравный обмен близкого человека на пустоту. И после пережитого горя невозможно выработать иммунитет, научиться реагировать по-другому, если подобное повторится ещё раз. Андре написал Дарси послание, коротко сообщив о случившемся, и договорился с ней о встрече, позвонить и выговорить вслух он просто не смог.
    Винкерт вышел из дома матери и отправился к назначенному месту встречи с Дарси. Надо идти, если у тебя депрессия, не хочется жить — надо идти, выйти из дома и в тандеме с прогулкой выветривать все разрушительные мысли из своей головы. Депрессия — опасное состояние, находясь в котором можно принять опрометчивые решения и осмелиться на непоправимые поступки — разум затемнен, подкрашен тёмно-густыми вязкими красками, хотя внешне уже ничего не происходит, и хаос только внутри.
    Стюарт подошла к Андре, когда он стоял у пристани, около самой кромки Бостона Харбора.
    — Соболезную. Я больше не знаю слов, которые говорят в таких случаях, и о чём вообще в такие минуты разговаривают.
    — Просто побудь со мной. Совсем неважно, о чём мы будем говорить. Можешь ничего не говорить — помолчим, если захочешь.
    Андре и Дарси отправились гулять по вечернему Бостону, сверкающему, как рождественская ель.
    Винкерт заговорил первым, он не стал говорить о смерти матери и своих чувствах, но молчать он тоже не хотел:
    — Я не знаю, как назвать свою книгу. Я обозвал бы её «Метания творческого полуфабриката». Но это название не подходит — оно длинное, абстрактное и отражает скорее моё внутреннее состояние, чем содержание или посыл книги.
    — У меня есть идея. Назови свою книгу «Микстура от псевдодемократии». Я бы очень хотела написать книгу и назвать её «Оболочки или любовь с доставкой на дом», но вряд ли из этой идеи выйдет что-то серьёзное.
    Дарси продолжала грузить Андре по полной программе, насколько это было возможно, и обороты не собиралась сбавлять. Стюарт закидывала друга разнообразными темами, тем самым не дав Винкерту думать о смерти матери и проникать в горечь утраты самого близкого и родного человека.
    — Скажи мне, как ты думаешь, в чём различие между творческими личностями и совершенно обыкновенными людьми?
    — Творческие задумываются над вечными вопросами, постоянно ищут смысл жизни?
    — Люди с помощью творчества могут выразить мысли, чувства и проблемы тысяч, даже миллионов людей.
    — Интересный угол зрения. Никогда не задумывался об этом. Я чувствую себя творческим полуфабрикатом среди обывателей, но у меня нет особых творческих талантов. Если только хорошая память на детали, наблюдательность, да пара интересных идей.
    Андре думал о том, что большое счастье, когда ты сразу определяешь свою творческую подкатегорию и начинаешь творить и общаться с себе подобными людьми на одном языке — и тебя понимают. Хуже, когда ты ещё находишься в постоянном поиске себя, а тебя плотным кольцом окружают критикующие снобы, постоянно требующие доказательств таланта.
    — Мне кажется, что ты боишься встретить иное воплощение идеи своей книги и почувствовать себя неоригинальным. Но нельзя знать, кому ещё в голову взбредёт такая же идея, а может кто-то уже на пути её воплощения. А вдруг она уже воплощена в книгах, которые ты ещё не читал?
    Слова Дарси натолкнули Андре на мысли:
    «Я боялся себе в этом признаться. Она, как всегда, права. В точку, в глаз, в бровь, в пах — и по самому больному. Удивительное проявление дара эмпата.
    Винкерт переключился со своих мыслей:
    — Мне стало гораздо легче, когда пришла идея для написания романа. Пишу, правда, не так, как нужно.
    — А как ты пишешь? Первая, вторая глава и всё по порядку?
    — Нет, фрагментами, а потом собираю их как пазлы. При этом каждый кусочек оттачиваю и вставляю в литературное полотно. Без творчества дальнейшая жизнь кажется серой, однообразной, начинается депрессия. Я пишу, вкладывая всю душу, как будто это моя последняя книга, и в ней всё, что я хочу сказать человечеству.
    — Мир постоянно жаждет новых идей, имён.
    Творческие люди — это инопланетяне, которые въедаются в этот мир, обострёнными органами чувств, пытаясь его понять и пропустить через себя, а затем надёжно запечатать уникальную энергию в своих творениях.
    — Что ты хочешь этим сказать?
    — В творческих начинаниях, люди — это, прежде всего, созидатели, разрушители и пограничники. Тебе повезло, ты — созидатель, творец, а я пограничник. Такие, как я ждут, пока такие, как вы поднимите свои ленивые задницы и воплотите свои идеи в жизнь. Мы постоянно ждём новые книги, фильмы, новые коллекции одежды. Мы ждём, чтобы осуждать, обсуждать, а потом бесследно забывать.
    Андре подождал, пока Дарси закончит мысль, в очередной раз с ней согласился и вспомнил, что совершенно забыл ей рассказать о том, что забронировал путешествие в компании Memory Avenue.
    — Ты знаешь, я совсем забыл тебе рассказать о том, что всё-таки решился на путешествие в своё детское прошлое. Ещё раз увижу мать, проведу с ней время хотя бы так…
    Внезапная смерть матери от сердечного приступа проложила Андре путь прогулки по проспекту в сторону детских воспоминаний.
    — А я не хочу путешествовать в своё прошлое. Я сирота, жила в приюте, пока меня не удочерили опекуны Майк и Сара. Потом приёмная мать умерла, и её сменила Энджи, а я училась в университете. Жизнь с опекунами не была ни детским, ни подростковым раем. Кстати, а если в моей жизни было насилие? А память заблокировала воспоминания, что тогда? К тому же это ещё не всё. Когда я вижу, как родные люди враждуют между собой, не разговаривают годами, делят наследство, упиваются алчностью, злобой, захлёбываются желчью, то я не могу ответить себе на простой вопрос, хорошо это или плохо, что у меня нет кровных родственников?
    — А ты не хотела бы найти своих настоящих родителей, узнать больше, почему они так с тобой поступили, и какими вообще были?
    — Нет, не хочу. Я хочу закрыть эту тему. Я живу только настоящим, стараюсь делать из этой жизни калейдоскоп. То, что на самом деле происходит, и есть реальность, и это единственно верная версия событий. Всё остальное — иллюзии, которые питают и обнадеживают мозг, не стоит им предаваться.
    — Пойдём домой, уже поздно, я чувствую, что валюсь с ног.
    Андре устал и предложил Дарси пойти к нему домой. Они шли в сторону его дома и продолжали разговаривать. Стюарт и Винкерт проговорили практически всю ночь, а потом легли спать в обнимку, как брат и сестра. Дарси нежно проводила рукой по волосам Андре, словно его гладила мама, они молчали, а потом заснули, окунувшись в новый день.
    Душевное перенапряжение практически сразу дало о себе знать, и через пару дней Андре заболел. У него поднялась высокая температура, он не мог подняться с постели. Парень в полной мере почувствовал себя совсем жалким и беспомощным. Он принял в себя лекарства и позвонил отцу — Барри Винкерту.
    Барри — состарившийся актёр, который уже перешагнул шестидесятилетний рубеж и до сих пор работает в театре Wang Theater  на Тремонт стрит. Когда-то он был очень красив, а его кумиром был несравненный Рудольфо Валентино. Шло время, Барри не молодел, старел и его театральный репертуар. Двадцатипятилетние амбициозные актёры сместили ветшающего седоволосого Барри Винкерта с главных ярких ролей в театре. Он и сам не заметил, как состарился и перестал играть отважных героев, любовников или героев-любовников. Про себя Барри думал, что лучше бы ушёл в зените славы. Он всё ещё играл на театральных подмостках и даже гастролировал. Но первых ролей ему уже не предлагали. Мужчина доигрывал замученных бытом родственниками, кредитами, болезнями и ещё непонятно чем: поседевших стариков, слуг, старых рабов, консьержей. Ему всегда доставались крошечные маловыразительные эпизодические роли, а когда-то он блистал. Сейчас же Барри был никому не интересный, престарелый актёр малогабаритных театральных эпизодов, к тому же изрядно подточенный хроническими болезнями. Барри Винкерт стал преданным клиентом компании Memory Avenue, и возвращался в дни триумфа и оваций, творческих вечеров, пылких признаний от поклонниц. Прошлое — опасное явление. Если его не отпускать, оно замещает настоящее и делает человека глубоко несчастным. Это словно застрять между мирами — на самом деле находиться и не в прошлом, но и не в настоящем. Люди, застрявшие в прошлом, словно пытаются ехать назад на велосипеде, падают, растворяясь в болотной трясине своих фантазий о минувшем. Постоянно движущийся мир бесконечно требует всё новые и новые идеи. А Барри совсем забыл, что именно былое умение управлять конфликтом награждало его этими свежими идеями и новыми решениями. Но сейчас из Винкерта старшего вышел весь кураж, он угасал, а отчаяние сводило его с ума, ему даже не с кем было поговорить. Ещё Барри боялся остаться без работы и поэтому научился быть тихим, бесконфликтным, ведь что он будет делать, если останется без работы. Не будет даже мелких ролей, а он совершенно никому не нужен…
    Отец незамедлительно приехал к Андре домой. Он заботливо присел у постели и разговаривал с сыном.
    — Мамы больше нет. Держись, сынок.
    Андре сейчас нужна не только поддержка близкого человека, он набирался смелости и задал отцу прямые вопросы в лоб, ответы на которые всегда хотел услышать.
    — Ты любил маму?
    — Конечно, когда-то мы были очень влюблены друг в друга, планировали наше совместное будущее, очень хотели детей. Потом появился ты, и мир для нас заиграл другими красками, безграничная любовь к тебе перекрывала заботы, которые доставляют маленькие дети.
    — И что же случилось между вами?
    — За семь лет совместной жизни наши чувства друг к другу иссякли, как пересохшее озеро. Мы отдалялись друг от друга с каждым днём всё сильнее, и вскоре этот брак больше был похож на соседство. Мы обоюдно приняли решение развестись. Я был весь в работе, карьера стремительно шла вверх. На меня сыпались роли и предложения для участия в прибыльных проектах, как из рога изобилия.
    — В детстве я всегда думал, что ты вот-вот женишься, заведёшь детей и совсем престанешь со мной проводить время. И даже радовался, что ты так и не женился и не завёл ещё детей. Сейчас я понимаю, что это был чистой воды детский эгоизм.
    — Ты знаешь, сейчас я оглядываюсь на свою жизнь и понимаю, что ты — самое главное, что у меня есть в жизни и умирать не страшно, — с грустной улыбкой произнёс Барри.
    — С ума сошёл? Умирать он собрался.
    — Да что мы всё обо мне разговариваем. Ты ничего про себя не рассказываешь. Как у тебя дела? А девушка у тебя есть?
    — Была.
    — Ничего страшного, будут ещё. А на работе как дела? — Барри задавал дежурные вопросы. Он искренне интересовался жизнью сына, но они так редко и поверхностно общались.
    — На работе всё в порядке. Работа мне нравится, хорошо платят, в ближайшие пять лет, может быть, расплачусь за жильё, — соврал отцу Андре.
    Он не стал рассказывать ему про книгу, которую пишет, про Дарси — не поворачивался язык.
    — Это очень хорошо, я очень рад за тебя, сынок.
    Разговор застопорился. Возникла молчаливая пауза.
Солгав отцу, Андре подумал вот о чём:
    «Какой смысл расспрашивать отца и копаться, словно навозный жук, в прошлом. Отец может лукавить и много чего не договаривать».
    У Винкерта появилось чувство выполненного долга — с отцом встретился, всё в порядке, и парень начал скучать.
   — Тебе на жизнь хватает? Пополнить твой счёт?
   — Ну что ты, не нужно.
    Про себя Барри всё же подумал: «Было бы совсем не плохо, но у меня нет необходимости клянчить деньги у сына. Я ещё не беспомощный жалкий старик, сам зарабатываю и могу о себе позаботиться».
    Барри очень хотелось о многом рассказать Андре, и чтобы он увлечённо его слушал, но в глазах сына без лишних слов прекрасно читал: «Отец, пожалуй, хватит на сегодня, мне надоело тебя слушать, скука смертная».
Парень подумал, что необходимо всё же заполнять пробелы в общении с отцом, а
    Барри осознавал, что многое упустил. Должным образом не уделял сыну достаточно времени и внимания, когда Андре был маленьким мальчиком, подростком, а сейчас навязчиво требовать или напрашиваться на частые встречи с сыном и лезть к нему в душу просто нелепо. Смерть Мэри Фло всё же не сблизила отца и сына, но позволила сократить дистанцию на пути сближения, однако цена этого обстоятельства оказалась непомерно высока.


                Глава 8


    Приближалось запланированное путешествие Андре, а дни, подступавшие к долгожданной субботе, нанизались, словно бусины на нитку. Смерть матери доставляла парню многогранную боль, которую он пытался заглушить и как-то продолжать жить дальше. Его сердце было раздроблено на части, и, очевидно, даже если раны затянутся, Андре уже никогда не будет прежним. Это словно склеивать разбитую чашку, можно соединить между собой осколки, но чашка никогда не станет, какой была изначально. Ещё и дневник матери, который прочитал Винкерт, никак не давал покоя. Андре уже стократно пожалел, что беспардонно прочёл его. Хотя, если бы не этот дневник, в котором он прочитал о путешествии матери в 2009 год, Винкерт наверняка бы снял бронь с тура и отказался от путешествия по проспекту своих воспоминаний. Конечно, он не мог увидеть глазами матери тот самый день из прошлого, но Винкерт снова мог побыть с ней. Однако Андре изрядно волновался, но в то же время предвкушал предстоящее событие.
    В это субботнее утро он приготовил себе завтрак и съел его практически через силу, аппетита совсем не было, а перед путешествием нужно было поесть. Дома Винкерту находиться было уже просто невыносимо. Он собрался, вышел из дома раньше положенного времени и отправился в компанию Memory Avenue. Путь до назначенного места пронёсся за семнадцать минут на машине под наилюбимейшие треки из плейлиста.
    Компания Memory Avenue представляла собой четырёхэтажное здание тёплого, согревающего светло-персикового цвета, с типичным крытым входом. Третий и четвёртый этажи были оснащены и оборудованы всем необходимым и предназначались для длительных туров. Андре зашёл внутрь. Ресепшен был по правую руку. Слева стояли кожаные диванчики выдержанного и гармоничного бежевого цвета. Стены в спокойных, без экспрессии, светло-фиолетовых и светло-жёлтых тонах — интересное сочетание цветов в интерьере создавало некое ощущение уюта. На стенах висели многочисленные сертификаты, что не могло не внушать доверие, картин не было. Винкерт увидел лишь одного желающего попутешествовать — мужчина средних лет, без каких либо явно отличительных признаков от других людей — ничего запоминающегося.
    «Оцениваю иногда людей как потенциальных персонажей. Может содержательный и впечатляющий внутренний мир? Впрочем, я пришёл сюда не за исследованием человеческой натуры», — размышлял про себя Андре.
    Винкерт пошёл к информационной стойке, представился, и ему выдали анкету, которую он заполнил, сидя на кожаном диванчике. Затем подписал ряд необходимых формальных бумаг, оплатил тур, и после всего этого молоденькая сотрудница проводила Андре в самый дальний кабинет, который так же находился на первом этаже. В этом кабинете проводилось высокоточное экспресс-обследование всего организма, занимающее порядка пятнадцати минут. По результатам обследования Винкерт был здоров, но от дорогостоящего диагностического оборудования не ускользнули повышенный уровень раздражительности и невроз. Однако это не являлось противопоказанием, физически и психически парень совершенно здоров. Компания исключала всевозможные риски и непредвиденные ситуации, поставляемые человеческим фактором. Для путешествий по проспекту воспоминаний существовали определённые противопоказания: психические расстройства, предынфарктное и предынсультное состояние, тяжёлые формы некоторых заболеваний, состояние принудительно изменённого сознания, несовершеннолетний возраст. Также обязательной была проверка клиента на наличие заблокированных воспоминаний, чтобы психологически не травмировать его. У каждого человека есть внутренние страхи или фобии, они складываются в пакет страхов — это ещё одна отдельная папка в подсознании. Компания предоставляла клиентам дополнительные услуги по перемещению папки со страхами и ненужных воспоминаний в заблокированную папку.
    Компания также предоставляла возможность коллективно путешествовать, с единственным ограничением — не более шести человек одновременно. Именно этой услугой часто пользовались клиенты, ограниченные во времени, досуге и средствах на дорогостоящую поездку. Семейные пары и компании друзей снова могли вернуться в нужный отрезок прошлого.
    «Надо обязательно спросить доктора об ошибках, наверняка, они есть. Нет идеальной системы, созданной человеком», — продумывал про себя вопрос Андре.
    За Винкертом пришла медсестра и предложила пройти ему в другой кабинет. Он смотрел на угольно-чёрные кончики её волос, бережно и ревниво хранящих тайну Востока, большие тёмно-карие глаза, естественные пухлые губы и беззвучно-риторически задавал себе вопрос: «Что такая яркая, огненная брюнетка делает в Бостоне? Ей бы в Лос-Анжелес, в Голливуде сниматься. Такое лицо и фактура могли бы украсить современные киноленты».
    Андре шёл за девушкой, как привязанный. Она проводила его в кабинет на том же этаже, но уже в противоположном конце коридора. И сказав, что доктор пригласит, растворилась на просторах компании Memory Avenue. Девушка ушла, Андре в одиночестве засомневался: «А точно мне всё это нужно? Может быть, прямо сейчас покинуть компанию, ничего никому не объясняя, или сказать, что передумал. И чёрт с ними с этими деньгами, которые я уже оплатил за тур».
   Через пару минут из заветного кабинета вышел доктор — светловолосый высокий мужчина в стильных очках без оправы, в целом приятной наружности, поздоровался и пригласил Винкерта войти.
    Андре ожидало светлое, уютное помещение, щедро залитое солнечным светом, с выкрашенными стенами жёлтого цвета и фиолетовым ковролином. Справа от входа расположился кофейного цвета диван и рабочее место доктора: стул и стол с компьютером, слева от входа проектор для вывода воспоминаний. В комнате ничего лишнего.
    У доктора на столе лежала личная карточка Андре, результаты экспресс-обследования и заполненная им анкета.
 — Присаживайтесь, — светловолосый мужчина указал на диванчик. — Меня зовут доктор Салливан, я курирую ваше путешествие.
Салливан посмотрел результаты обследования, анкету, изучил выбранный маршрут воспоминаний.
    Андре заметно нервничал, и доктор, глядя на него, сказал:
    — Не беспокойтесь. С физической, интеллектуальной и психологической стороны процедура совершенно безопасна. Итак, вы хотите точное повторение тридцатого октября 2009 года. Длительность три часа.
    — Да, всё верно.
    — Объясню вам подготовительный процесс. Мы подключимся с помощью шлема виртуальной реальности и компьютера к вашему подсознанию и выведем вот на этот проектор на стене все ваши имеющиеся воспоминания, — доктор указал на белый экран в нескольких футах от Андре. — Разархивируем структурированные воспоминания, записанные подсознанием и сложенные по хронологии. Папки расположены по годам, в каждой годовой папке двенадцать папок с месяцами и так далее до секунды. Мы откроем доступ к вашим данным, вы сможете листать и смотреть воспоминания, как фотографии, выбрав точное время отправления. В соседней комнате сотрудник будет также отслеживать процедуру от начала до самого конца, это обеспечит дополнительную безопасность. Вы дистанционно движением руки выбираете нужный год, заходите в папку «2009 год», открываете, в ней будет двенадцать папок по месяцам. Затем выбираете из двенадцати нужный месяц — октябрь. В папке октябрь соответственно тридцать одна папка — дни месяца. Выбираете тридцатую папку, что будет соответствовать тридцатому октября две тысячи девятого года. Если захотите, можете полистать свои воспоминания в одиночестве и нажать на кнопку вызова, когда будете готовы. Также мы проверим, есть ли у вас заблокированные воспоминания. Дело в том, что мозг человека обладает механизмом, который блокирует неприятные воспоминания. Кстати, этот механизм был обнаружен исследователями Стэндфордского университета и университета Орегона. Процесс блокировки воспоминаний ограничивается не только травмами, но и включается всякий раз, когда человек расстроен воспоминаниями любого характера, неважно приятными или нет. Активный процесс забывания является основным механизмом, который мы используем, чтобы исключить любое неприятное нам воспоминание из памяти. Если у вас есть заблокированные воспоминания, то они будут вынесены в отдельную папку, мы их сможем воспроизвести только с разрешения психиатра и в присутствии психолога, чтобы ни в коем случае вас психологически не травмировать.
    Пока доктор всё это рассказывал, Андре думал про себя: «Такие обширные возможности компании определенно развязывают федералам руки. Наверняка можно блокировать память и оставлять человека только наедине со своими самыми жуткими страхами и кошмарами. Получается, что даже не нужно прибегать к физическому насилию. Можно легко себе представить незаконные методы дознания обвиняемых».
    На мгновение Салливан сделал паузу, а потом спросил у Андре:
    — У вас есть ко мне вопросы, мистер Винкерт?
    — А какой процент погрешности среди проведённых процедур погружения в прошлое? — спросил Андре и даже как-то жеманно замялся.
    Винкерт с одной стороны хотел знать ответ на интересующий, важный для него вопрос, но другой стороны Андре почему-то чувствовал себя неловко.
    — Процент погрешности равен нулю. У нас высокоточное дорогостоящее оборудование, кадровый состав нашей компании составляет слаженная команда профессионалов, ряды которых включают в себя опытных и квалифицированных медицинских сотрудников, — младший обслуживающий персонал, ответственные технические работники, доктора, имеющие учёные степени в области психиатрии.
    Однако доктор лукавил. Процент погрешности был достаточно низкий, но никак не на нулевой отметке. Все неприятные эксцессы оперативно заминались. Компания Memory Avenue обеспечивала себе прочную, надёжную репутацию многочисленными, в том числе дорогостоящими методами, избегая судебные разбирательства любой ценой. Полюбовно договориться с недовольными клиентами руководству компании всегда удавалось.
    — У вас остались ко мне вопросы?
    — Да. У меня есть ещё один вопрос. Что именно испытывают клиенты, которые отправились в своё прошлое? Те же самые чувства или они ощущают иные чувства из-за памяти о настоящем?
    — Когда клиент отправляется в свои воспоминания, то он испытывает только те эмоции, мысли и ощущения, которые соответствуют выбранному промежутку времени. Находясь в путешествии, вы полностью переживаете момент в своём прошлом без возможности что-либо изменить или переосмыслить. Только после того, как вы выходите из состояния погружения, можно проанализировать всё то, что увидели, услышали, почувствовали, о чём думали, как будто освежить в памяти вчерашние воспоминания. Это можно сравнить с просмотром фильма в формате 13-D , только вы не имеете возможности самовольно двигаться.
    Итак, если у вас больше нет вопросов, то я расскажу о самой процедуре. Может быть, я повторюсь, но таков регламент подготовки клиентов к путешествию. Мы погружаем вас в состояние, граничащее с глубоким сном, и затем вы снова три часа совершаете тур по проспекту своих воспоминаний. Все зрительные, слуховые, осязательные, обонятельные, вкусовые и даже интуитивные чувства будут соответствовать моменту погружения. Вы как бы заново проживаете три часа из своего прошлого, ничего не меняя, абсолютно точное повторение нужного отрезка времени. Вы испытаете те же эмоции, что испытывали 30 октября 2009 года. Также, если вам необходимо, после тура вы можете проконсультироваться с нашими специалистами. Вы готовы?
    — Да, я готов.
    — Хорошо, можно приступать.
    Доктор пригласил сотрудника. Андре ожидал увидеть ту самую симпатичную молоденькую медсестру, которая привела его в этот кабинет, но зашёл молодой человек в синем халате.
    — Доктор Коннорс, — представился приглашённый специалист.
    На Андре надели практически невесомый головной убор, состоящий из полупрозрачных тоненьких проводков, подключённых к компьютеру, и затем вывели все воспоминания на проектор. Андре предпочёл остаться в одиночестве и тут же приступил к изучению своих воспоминаний. Парень очень сильно разнервничался, его руки слегка дрожали, он с волнением открыл папку 2009 год. Затем на несколько мгновений замер и дальше открыл папку тридцать, соответствующую тридцатому октября. Пролистал снимки всего дня. Адреналин и разгорячённая возбуждённо-взволнованная кровь подогревали всё тело от головы до пяток. Андре больше не мог ждать. Он нажал кнопку вызова и к нему вернулись специалисты.
    — Вы готовы к погружению?
    — Да.
    Коннорс нанёс Андре специальную пасту, по запаху напоминающую тальк, на биологически активные точки. Доктор Салливан в компьютере устанавливал параметры: пребывание с шести до девяти часов. После этой несложной процедуры веки Андре стали тяжелеть, и он уже совершенно не мог сопротивляться сну. Через несколько минут Винкерт оказался на выбранном маршруте из своих воспоминаний. Погружение…
    30 октября 2009 года. Вечер пятницы. Квартира. Окна всех комнат Винкертов демонстрировали следующую картину — Бостон затягивало вечерней дымкой. Андре снова пятилетний маленький мальчик, он играл на полу в своей уютной и заботливо обставленной детской комнате. Маленький поезд мчался по рельсам игрушечной железной дороги, Андре очень внимательно наблюдал за ним, а тем временем его мать Мэри Фло готовила ужин на кухне, из которой доносились соблазнительные кулинарные ароматы. Его отец Барри был на гастролях, и это означало, что в доме сейчас царили спокойствие и гармония. В последнее время отношения супругов Винкерт не ладились, между ними часто возникали ссоры, вспыхивали скандалы, а фон дома слагали угнетающие недомолвки. Сегодня было всё по-другому.
    Мэри Фло закончила с приготовлением ужина и не спеша стала выставлять на стол куриные крылышки, наггетсы, две порции риса с овощами, салат со шпинатом и индейкой.
    — Андре, сынок, садись за стол, пора ужинать.
    — Сейчас, мам.
    Андре нехотя оторвался от своего поезда, пошёл на кухню и сел за стол. Он сразу накинулся на свои любимые куриные наггетсы, сочные и в то же время с хрустящей корочкой. Переворошил в своей тарелке рис с овощами, закинув в себя пару ложечек. К салату он даже не притронулся.
    — А когда папа приедет?
    — На следующей неделе, сынок. Я знаю, что ты по нему сильно скучаешь, но ты же знаешь, у него работа.
    — Знаю. Мам, а после ужина ты со мной поиграешь? — Андре вертелся, он ужасно торопился к своей оставленной без присмотра железной дороге и поезду. — Я хочу мороженое.
    Мэри Фло больше не смогла уговорить сына съесть хотя бы ещё один кусочек наггетса или пару ложек риса с овощами. Зато Андре был готов в любую минуту навалиться на десерт, но Мэри Фло не уступала. Пообещала поиграть с сыном, если он хорошенько поест. Обе стороны сумели договориться. После ужина Мэри Фло с Андре вместе отправились в детскую и принялись выстраивать автопарк на разноцветном коврике возле кровати, а затем из конструктора собирали сооружения для транспорта.
    — Посмотри, какой я тебе ангар построила!
    — Здорово! А что такое ангар?
    — Ангар — это специальное большое помещение для стоянки и ремонта самолётов и вертолётов.
    — Мам, давай я построю автосервис, а вот эти машинки будут в него заезжать.
    — Договорились.
    Иногда Мэри Фло отвлекалась от игрушек и тоскливым взглядом окидывала комнату своего маленького сына: на стенах пестрили цветные обои с разнообразными машинками, слева от двери стояла кровать Андре, застеленная сине-зелёным детским пледом.
    — Мамочка, ты такая грустная, тебя кто-то обидел? – спросил Андре с искренним беспокойством.
    — Что ты, сынок, никто меня не обидел, я просто задумалась, - ответила Мэри Фло, опуская глаза.
    — А о чём ты задумалась?
    — Как тебе сказать, - замявшись, продолжала Мери Фло, - я подумала о двух цветах – синем и зелёном, - женщина провела рукой по мягкому и опрятному пледу своего сына.
    Андре не поверил своей матери.
    — Почему же из-за синего и зелёного ты такая печальная?
    — Тебе показалось, Андре. Я просто подумала о том, что синий и зелёный – два холодных и  независимых цвета, но они всё же прекрасно сочетаются между собой.
    Андре задумчиво посмотрел на маму. Он больше не захотел задавать вопросы, про мысли или цвета, ведь абсолютно все взрослые говорят множество непонятных вещей и при этом грустят. А его мама с папой и без того разучились радоваться, вместо этого сначала ругаются, а потом не разговаривают и молча скучают…
    — Мама, возьми носорога Стенли с кровати, он будет играть с нами, – решительно произнёс Андре.
    — Мэри Фло отвлеклась от своих мыслей и незамедлительно включилась в игру сына. Она взяла в руки мягкого носорога Стенли, который сидел на диване и слыл любимчиком сына. Носорог был очень симпатичный: тельце и голова оранжевого цвета, лапы чёрные, золотистые перчатки сапожки и рог, который тоже был с золотинкой. И самое главное – у Стенли были большие честные глаза, которые просто не смогут обмануть.
    — Я придумал, Стенли будет охранять мои машины и ангар.
    — Хорошо, улыбнулась мама. Помолчав несколько секунд, и добавила, ¬– у меня, кажется, появилась забавная идея, в которой будет участвовать Стенли, – с энтузиазмом произнесла Мэри Фло, ласково посмотрела на сына и улыбнулась.
    — Какая игра? – с горящими восторженными глазами пролепетал Андре. Ему не терпелось начать играть, тем более мама всегда умела придумать что-нибудь очень интересное.
    — Я придумала игру, в которой Стенли будет работать, как я, папа и другие взрослые работают, для этого мне кое-что понадобится.
    Завороженный Андре сидел молча, с волнением и трепетом ждал, что же будет происходить дальше.
    Мэри Фло усадила Стенли на низенький детский стульчик за детский пластмассовый столик и положила перед носорогом чистый белоснежный лист бумаги, карандашики и фломастеры.
    — Стенли очень долго искал работу, и наконец-то, её нашёл. Теперь он работает в офисе рекламной компании художником, ему нужно будет рисовать занимательные плакаты.
    Однако носорог продолжал неподвижно сидеть с безынициативным взглядом.
    — Стенли, наверное, ничего не нарисует, он же игрушечный и мало, что умеет, – сообразил Андре.
    — У него, скорее всего, нет вдохновения, – рассуждала мама, – если ему показать, то наверняка он обязательно научится.
    Андре пересадил носорога на столик, сам сел вместо него и принялся с усердием рисовать зеленого лягушонка. Через некоторое время рисунок был закончен, а Стенли и не собирался приступать к своим деловым обязанностям.
    — Хм, наш сотрудник совсем заскучал в офисе. Ему совсем не правится эта работа. Носорогу нужно поискать новое занятие, которое его заинтересует, – серьёзно сказала Мэри Фло.
    — Он будет у меня футболист! – восторженно воодушевился Андре.
    Мальчик вдохновенно принялся возводить футбольные ворота из кубиков, которые появились в считанные минуты.
    Когда футбольные ворота были полностью готовы, Мэри Фло взяла в руки Стенли и небольшой мячик. Отсчитав от ворот, ровно пять взрослых шагов, женщина принялась по очереди с Андре помогать носорогу, забивать заветные голы. Однако в очередной раз у Стенли мало, что выходило. Мяч в ворота попадал редко, носорог под руководством мамы  в основном или промахивался, или мячом начисто сносил стенки ворот.
   Через некоторое время мама констатировала, – «что не у всех сразу может всё получаться. Стенли, конечно, очень старается, но спорт – дело серьёзное, тут нужны ежедневные тренировки. Завтра он обязательно продолжит учиться забивать голы». 
    Мэри Фло подошла к вечернему окну, посмотрела на Андре и сказала:
    — Кажется, нам нужен садовник, наши три белые фиалки могут завянуть, их несколько дней никто не поливал, а им ужасно хочется пить.
    — Мама, Стенли тебе может пригодиться, такая работа ему точно должна понравиться, – отзывчиво произнёс мальчик. 
    Мэри Фло взяла в свои руки игрушечного носорога и пошла снова к окну. Правая лапка Стенли при помощи мамы усердно сжимала ручку салатовой лейки, а носорог кропотливо и очень старательно поливал комнатные растения. Когда все фиалки были политы, мама сказала, – «что наконец-то Стенли повезло, его поиски увенчались успехом: носорог нашёл любимую работу, которую выполняет с радостью, так же он будет ещё приглядывать с подоконника за всей комнатой. А в свободное от работы время Стенли может сидеть на подоконнике и долго смотреть в окошко, наблюдать за прохожими, небом, солнышком или дождиком».
    Фантазия подсказала Андре, что, похоже, носорог действительно счастлив и улыбается. Мальчик решил оставить его сегодня на подоконнике до утра, чтобы его друг любимчик вдоволь мог налюбоваться луной и ночным небом со звёздами.За игрой время незаметно проскользнуло к сонной отметке. Мэри Фло окинула взглядом стоящий справа соломенный гардероб, комод, книжную полку, на которой стоявшие часы не утаили от женщины истекающего вечернего времени.
    — Андре, время уже двадцать минут девятого. Сынок, надо готовиться ко сну.
    — Я не хочу спать, я хочу играть, — капризничал Андре.
    — Иди скорее чисти зубки и переодевайся в пижаму, а я соберу игрушки и почитаю тебе сказки.
    Андре лениво чистил зубы, озираясь, вдруг мама зайдёт и увидит, как он это нехотя делает. Мэри Фло собрала все игрушки на место, вытащила из шкафа пижаму.
Мальчишка скользнул в свою постель. Мэри Фло включила матовый светильник, висящий над его кроватью, укрыла сына одеялом, взяла с полки большую книгу, присела на краешек и принялась читать ему сказки про «Большого Джона Освободителя», «Находчивость янки», «Матушку Кэт», «Дэви Крокета». Каждый раз, когда сказка заканчивалась, Андре просил почитать ещё одну сказку — последнюю, а потом ещё одну и ещё одну.
    Мэри Фло устала и всё же закрыла книгу.
    — Мама, полежи со мной, — попросил Андре.
    Она заботливо погладила его по голове, легла рядом с ним и обняла. Андре прижался своей маленькой спинкой к маме, словно пытался впечататься: «Держи меня крепче, держи, никому не отдавай, мама»…
    Путешествие окончилось, Андре ещё не успел открыть глаза, но уже ощутил резкую боль в груди.
    «Мамочка моя. Ничего нельзя вернуть», — пронеслось в голове у Винкерта. О боже, как же память несправедливо многое стирает, слаженно скидывая всё в нужную папку! Сколько же всего я забыл и только благодаря этому путешествию вспомнил.
    Андре открыл глаза:
    — Вы в порядке, сэр? Как вы себя чувствуете?
    — Всё в порядке.
    Доктор Салливан проверил психомоторные реакции Андре. Винкерт физически чувствовал себя нормально и не хотел показаться беспомощным в глазах посторонних людей. Глубокие внутренние переживания были сугубо личным делом, и парень хотел скорее покинуть компанию.
    В эти сильные, эмоционально будоражащие минуты Андре нуждался в матери. Хотел снова увидеть её, поговорить с ней, провести вдвоём как можно больше времени, но, конечно же, это было невозможно. После путешествия он чувствовал себя так, как будто потерял свою мать дважды. Родные, милые сердцу мелочи из далёкого прошлого больше не могли обогреть и утешить Андре, теперь они истязали его, разъедая его измождённую и надломленную душу. Возможно, если бы мать была жива, то возвращение из тура по проспекту воспоминаний не было бы таким горьким и болезненным. Андре пытался переключиться и думал о том, что незаметно можно попасть в зависимость от своего прошлого. Винкерт был уверен, что у компании Memory Avenue есть свои постоянные клиенты.
    «А стоит ли спрашивать у своего отца про эту компанию? Возможно, он тоже пользовался не раз услугами этой компании? Может, конечно, и нет, но спрашивать у него об этом я пока не готов».
    Андре написал Дарси, предложил встретиться, хотел поделиться с ней впечатлениями о своём путешествии в пятилетний возраст. Но Дарси была занята и коротко отписалась, что собирается сегодня на свидание. Винкерт не стал настаивать на встрече, хотя прекрасно понимал, что именно сейчас она могла бы поддержать его спасительными словами. Слово — это звук в воздухе, не каждый ещё может подобрать правильную комбинацию, составляющую слова для утешения. Стюарт могла, у неё это хорошо получалось. Однако друг никогда не разделит с тобой то, что терзает тебя изнутри, душевная или физическая боль так и останутся только тебе.
    Андре ещё не решил, что будет делать: прогуляется по Бостону, зайдёт в бар или отправится домой. Однако не успев выйти из здания компании, Винкерта настиг телефонный звонок от старого приятеля — Патрика, который приехал в Бостон из пригорода. Винкерт очень редко виделся с ним. Тем временем Патрик приехал к своему отцу — Стивену. Стивен несколько лет назад попал в чудовищную автомобильную аварию, остался жив, но восстановиться так и не сумел. Его жизнь в одночасье перевернулась и уже больше никогда не обещала быть снова прежней. Утративший возможность передвигаться, работать и жить полноценной жизнью, Стивен впал в тяжелейшую депрессию, но мужчина не хотел умирать и жить именно так он не хотел. Стивен выбрал билет в один конец и погрузился в своё прошлое, чтобы проживать снова столько событий, сколько бы ему позволило его сердце.
    Патрик приехал навестить не только отца, находящегося без сознания и окутанного множеством аппаратов, но и самому тайком от своей жены Хелен осуществить запланированный маршрут по проспекту юношеских воспоминаний. В это воскресенье он сбросит с себя семнадцать суетливо прожитых лет и отправится на встречу к своей первой школьной любви. Тогда, в пятнадцать, тридцатилетний рубеж казался осенью жизни, столько всего нужно было успеть пережить и попробовать.
    Теперь Патрику слегка за тридцать, он женат на Хелен, их связывают паритетно партнёрские отношения. Внешне они очень похожи на брата с сестрой: русые волосы, карие глаза, оттенки которых у обоих из той же цветовой палитры. Примечательной и неотъемлемой деталью в общем образе Патрика служила гарнитура, которую он носил постоянно ещё с подростковых времён. Сейчас Андре казалось, что эта гарнитура с рождения была встроена его приятелю. Когда Патрику было десять лет, его родители часто ссорились, а потом развелись, он тяжело принял всё это на свой счёт. Ему всегда была нужна любовь матери, ведь он так нуждался в ней. И Патрик создал стабильный союз, включающий в себя заботу и поддержку, а маму сменила обстоятельная жена. Хелен прекрасно умеет наращивать капитал из заработанных средств, планировать предстоящие крупные приобретения. В свою очередь добиваться всего жене Патрика помогал комплекс лидерства — ей постоянно нужно быть лучшей среди своего окружения, а затем, сладостно хвастаясь, демонстрировать успехи, живя напоказ. Она достигала цели, неукоснительно следуя дальновидному плану и всё это ради слов похвалы, которых она не слышала в детстве. Патрик был нужен Хелен как надёжный партнёр и прочный тыл.
    Андре пригласил Патрика к себе домой в качестве вечернего гостя. Интуитивно предчувствуя, что этот осенний вечер дома будет уютным и хоть как-то поможет развеяться.
    Патрик приехал к семи часам. В самом начале вечера общение слагали общие фразы, и диалог носил скорее прохладно-вежливый характер. Но по мере того, с каким пристрастием Патрик налегал на виски, ситуация существенно начала меняться. Приятель Андре приступил к откровенному разговору и, по всей видимости, не собирался останавливаться:
    — Ты не представляешь, как меня достал этот план. Я чувствую, что мы с Хелен живём как роботы, и точно таких же среди нас очень-очень много. В 2034 году мы планируем рождение ребёнка. В 2037 году — покупку ещё одной квартиры и новой машины. Среди наших друзей и знакомых, которые продолжают платить десятилетиями кредиты, мы, безусловно, успешные лидеры. Иногда я задумываюсь, а может, просто так окружение себе выбираем — приятелей, среди которых мы точно гораздо успешнее.
Андре не мог Патрику предложить вполне очевидный выход из ситуации: не нравится так жить — не живи, что-то кардинально решай, в конце концов — разводись. В любом случае, внутренне Винкерт одобрял стремление Патрика действиями изменить к лучшему семейную ситуацию с Хелен. По крайней мере, если ничего не делать, то вероятность что-либо изменить равна нулю. Если что-то предпринять и попытаться изменить, то вероятность получить желаемое сразу увеличивается на пятьдесят процентов. Но парень воздержался от выражения своих мыслей и эмоций, чтобы потом не быть крайним. Андре выбрал позицию беспристрастного слушателя.
    Патрика, несомненно, подкупала такая сосредоточенность с оценивающим, проницательным взглядом — его так внимательно никто не слушал, и он с упоением продолжал:
    — Ты знаешь, я уговариваю Хелен вместе вернуться года на четыре назад в одну и ту же дату вместе. Наши отношения в определённой точке запутались, но я очень хочу сохранить их, чтобы она сама поняла, что нескончаемый быт и план придавил нас. Исключил из отношений романтику и эффект неожиданности. Думаю, всё окончательно начало портиться, когда Хелен начала излишне наваливаться на чопорное планирование.
    Патрик, выпив больше, чем следовало, всегда говорил Андре много лишнего и последующие пару месяцев очень об этом сожалел. В этот раз он выговорился за все эти многочисленные месяцы подавления эмоций и мыслей в себе. Другой на месте Андре остановил бы Патрика ещё на четвёртой минуте разговора, со словами: «Послушай, это твои проблемы, пожалуйста, не вываливай их на меня. Возможно, тебе стоит обратиться к психоаналитику. Давай сменим тему разговора».
    Но Андре слушал Патрика внимательно, сосредоточено, не прерывая. Именно сейчас, чувствуя то, что должно на самом деле происходить между людьми в момент искреннего общения — это касание душ…


                Глава 9


    Андре не любил ездить на производство. Обычно это означало, что нужно будет отправиться в дорогу очень ранним утром. Да и к тому же его ждут малоприятные пробки, а день будет максимально загружен, но и это ещё не всё. Обратная дорога домой обязательно будет бесконечно долгой и вялотекущей. Этот раз был не исключением, хотя и неудовольствие от предстоящей поездки сменило полное безразличие к чему-либо. Будни под гнетом потери стали просто моментом времени, который надо пережить, и не важно, кем или чем он будет заполнен.
    Винкерта отправили обучать нового сотрудника, который только вчера пополнил стройные ряды их компании. Производство находилось за городом — это был довольно внушительный завод, на котором производили твердые лекарственные формы препаратов. Хотя Андре всегда любил пройтись непосредственно по производственным помещениям и понаблюдать за процессом производства, поскольку само действо происходило в очень чистых помещениях и здесь можно было увидеть физические плоды своих трудов, а не то, как они приходят и уходят по электронным отчётам. Люди же здесь, одетые в специальные костюмы, должны были даже двигаться по-особому, чтобы не создавать дополнительный риск загрязнения помещения. Работа фармацевтов, так же как и работа врачей, была удивительно точной и осторожной. Руководство бдительно следило за репутацией компании и прилагало все усилия, чтобы обезопасить людей от несчастных случаев, которые на таком производстве были не редкостью. Сейчас же, желание попасть на завод не терзало Андре, он поставил машину на стоянку и прошествовал по гравийной дорожке — прямиком в управление. Новым сотрудником оказалась девушка лет двадцати пяти с каре, выкрашенным в броский апельсиновый цвет. Винкерт устало вздохнул, представился и начал свои объяснения. Временами парень замечал, что Элис вместо того, чтобы внимательно его слушать, скользит по нему оценивающими взглядами. Его взгляд зацепился за совсем новое кольцо у неё на безымянном пальце левой руки, что говорило о недавнем замужестве.
    «Хотя почему бы и нет?» — подумал про себя Андре.
    Со смерти матери он испытывал жажду человеческого тепла и нежности, будто хотел крепче уцепиться за радости жизни и острее почувствовать, что он всё ещё жив. Однако тут же он ощутил укол совести. Только недавно его мама умерла, а он думает о том, как затащить в постель первую попавшуюся девицу.
    Элис поймала взгляд Винкерта и заговорчески улыбнулась:
    — Может быть, покажешь мне тут местечко, где можно вкусно пообедать.
    Всё в ней было вызывающим, даже манера говорить. Одежда Элис вроде бы была скромная, но вместе с тем приглашающая заглянуть под неё. Скорее даже вещи преданно служили девушке и являлись орудием ближнего боя в борьбе за мужское внимание.
    У Андре на какое-то время голос совести пропал в шуме похотливых мыслей. Между ним и Элис состоялся невербальный диалог, и всё было решено. В обед парень повёз её в кафе, а после в дешёвый гостиничный номер, где оплата была почасовой, а на входе у девушек спрашивали паспорта.
   Элис была такой ещё до замужества — она раздавала свои номера телефонов без зазрения совести даже незнакомым мужчинам, встречаясь с ними потом в подобных отелях. Среди всей массы женского населения Бостона она совершенно ничем не выделялась — ни красотой, ни умом, но ей очень хотелось чувствовать себя востребованной и желанной. И в угоду этому она упростила свою жизнь, подменив ценности, прогибая логику под собственные нужды, и от этого воспринимала себя вполне счастливой. Ощущение счастья для Элис было прямо пропорционально количеству новых мужчин, желавших воспользоваться её кратковременным обществом на текущей неделе. Кокетка с удовольствием принимала предложения о встречах не только от старых знакомых, но и от новоиспечённых заинтересованных мужчин. Обязательным условием всегда был номер в отеле и иногда небольшая развлекательная программа в виде кино или кафе. Несмотря на обширный опыт подобных встреч, в любовных утехах девушка так же была абсолютно обыкновенной и безликой. Каждого из своих любовников Элис уверяла в том, что он единственный, однако заранее предупреждала о своей чрезмерной занятости.
    Андре по нарастающей разочаровывался в Элис. Её одежда и поведение, обещающие вулкан страстей, оказались грошовой фикцией. Девушка умела будить в мужчинах животные инстинкты, удовлетворить которые она не могла. Они приходили вновь и вновь, пока не осознавали, что оказались в глупой ловушке.
    Обратно домой Винкерт ехал с неуловимым, иллюзорным ощущением чего-то приятного — новая знакомая не обещала ничего нового, но он знал, что может при необходимости вновь с ней встретиться. Парень не заметил, как стрелка на спидометре пересекла отметку в сто тридцать, а ему всё продолжало казаться, что машины медленно ползут вокруг него. При очередном обгоне его машину неожиданно занесло и развернуло прямо на встречную полосу. Время замедлилось, он слышал удары своего сердца, мозг холодно диктовал рукам действия — тело беспрекословно выполняло. Винкерту удалось вернуть себе управление машиной и съехать на обочину встречной полосы. Буквально через одну десятую долю секунды, скрипя всеми тормозами и разнося по округе пронзительный звук клаксона, больше напоминавший гудок приближающегося поезда, рядом пронёсся грузовик. Ещё чуть-чуть и, скорее всего, он бы погиб. Андре отдышался, немного пришел в себя. К нему подбежал, по-видимому, водитель того самого грузовика, в итоге остановившегося ярдах в шестидесяти от машины Винкерта. После очень короткого, но содержательного разговора, заключавшегося в осведомлении всё ли у Андре в порядке, и получения утвердительного ответа, что всё нормально и в помощи он не нуждается, водитель, сославшись на сроки доставки, выдвинулся в сторону своего грузовика.
    Андре попробовал завести машину, но она издавала только жалобные, печальные всхлипывания. Он вызвал эвакуатор, который доставил машину в ремонт. Домой парень добрался лишь к первому часу ночи. Некоторое время Винкерт сосредоточено раздумывал о том, стоит ли писать Элис? Андре не привык к подобным отношениям и не знал, как себя вести в подобных случаях. Вроде бы нужно было написать что-то про прекрасно проведенное вместе время. Или о том, как ему было хорошо с ней, и что он мечтает увидеть её снова. Винкерт ровным счетом не чувствовал ничего из вышеперечисленного, а лгать он совсем не хотел.
    «Собственно, такой вид отношений можно было и не расценивать как отношения, а значит можно не звонить и не отмечаться», — размышлял Андре, проваливаясь в сон.
    Он лежал на деревянной палубе яхты, а сверху на него обрушивались холодные воды моря. Вокруг смыкалась непроглядная тьма, небо резали сверкающие разряды молний. Море поглощало его, топило в этой безвылазной тьме, вселяя ощущение безысходности. Надежды не было. Не было ничего, только тьма и вода. Яхту раскачивало на волнах так, что держаться на ногах было совершенно невозможно, холод сковывал и обездвиживал всё тело. Он лежал и просто ждал конца, когда очередная волна утащит его на дно. Неожиданно тьму прорезал неизвестно откуда взявшийся яркий сияющий луч. Тепло, исходящее из этого желтоватого света, напомнило Андре горящий ночник в его детской комнате. Свет обещал безопасность, также он заставил вспомнить о матери, её колыбельных и безграничной любви, настойчиво призывал взять себя в руки и бороться. Любопытство, пытливый ум и воля к жизни взяли верх над отчаянием. Передвигаясь ползком, Винкерт смог привязать свою ногу канатом к яхте, аккуратно встать и посмотреть на горизонт. Где-то вдали он увидел тот самый маяк, который им с Дарси встретился в северном путешествии. Глаза плотно вцепились в свет, рассекающий подлунную тьму, и из окон маяка он видел женский силуэт. Она зажгла этот маяк для него и ждала его на берегу, дарила свет, надежду, силы, указывала путь. Нужно только не сдаваться. Теперь он знал наверняка, что должен не подвести её, должен найти в себе силы для борьбы. Он начал двигаться к штурвалу, но тут мощная волна неожиданно бросилась на него и, ударив о борт, утащила его в пучину. Андре не мог сдаться, не сейчас — когда появилась хоть какая-то надежда. Он выплыл на поверхность, глотнул воздуха, который почти разорвал раскаленные от кислородного голодания лёгкие и увидел перед собой огромную стену воды.
    Винкерт проснулся весь в поту, жадно ловя ртом воздух, которого ему так не хватало во сне под водой, сердце бешено колотилось, он весь дрожал. Разъяренно осмотрел на свои руки — сон был так реалистичен, что он не мог понять, где правда, а где вымысел. Его не покидало ощущение того, что в этом сне было что-то безвозвратно утеряно. Он тяжело выдохнул:
    — Сначала машина, потом этот сон!
    Ему казалось, будто он плавно погружается в липкое нечто. Андре надеялся, что утренняя поездка в метро поможет ему развеять неприятные ощущения. А свежий воздух вытряхнет оставшиеся неприятные мысли. Помимо ощущения тяжести на душе, его мысли часто прерывались воспоминаниями о детстве, матери, сожалениями о том, чего уже нельзя вернуть и тоской по ушедшим временам. Возможно, ещё и поэтому процесс написания книги затягивался.
    Винкерт занял место в углу полупустого вагона и погрузился в свои размышления. Они вновь пьяно блуждали между героями его книги, сонной реальностью и воспоминаниями о вчерашних событиях. В вагоне была обычная будничная текучка. Андре настолько ушёл в свой внутренний мир, что даже не заметил, как стоящий рядом с ним парень, неожиданно, начал оседать. Винкерт инстинктивно сделал полшага в бок. Молодой человек свалился на пол вагона. Люди вокруг начали с недоумением переглядываться. Андре и ещё несколько мужчин подхватили упавшего и положили его на мгновенно освобождённые сидения. Кто-то подал бутылку с водой, кто-то уже установил связь с машинистом и передавал сведения о происшествии. Упавший синел на глазах, изо рта пошла белыми хлопьями пена, глаза закатились так, что стали видны лишь белки, а его тело корчилось в невероятных конвульсиях. В вагоне началась ужасная паника. Люди кричали, беспомощно забившись в противоположный конец вагона, несколько человек упало в обморок. Секунды тянулись сумасшедше медленно. Андре, как зачарованный, не мог отвести глаз от происходящего и пошевелиться. На какое-то мгновение мученик затих, всем показалось, что он умер, но тот неожиданно вскочил на ноги с лавки и целенаправленно пошёл вперед. Глаза всё ещё были полуоткрыты — без зрачков, а рот, покрытый пеной, искривлён безумной ухмылкой. Из горла вырывались хрипы и холодящий душу хохот. Ужас людей перешёл все допустимые границы, кто-то дернул стоп-кран, поезд начал экстренное торможение, и пассажиры попадали на пол. Напугавший всех человек в последний раз противоестественно изогнулся и затих навсегда. Люди продолжали кричать, забившись под сидения.
    Потребовалось около получаса, чтобы локализовать возникшую ситуацию. Вагон достали из тоннеля, движение поездов было возобновлено. Подоспевшие спецслужбы, забрали иззелена-синий труп и доставили всех пострадавших в больницу. Андре отказался от госпитализации, но того времени, которое он провел в вагоне бок о бок с трупом и леденящим душу ужасом, было достаточно, чтобы окончательно пошатнуть его силы — в ушах всё ещё стоял звон от воплей людей. Он кое-как добрёл до рабочего места, но работать не смог. Парень смотрел по сторонам, но ничего не видел, будто всё ещё находился в том вагоне. Кажется, теперь у него развилась ужаснейшая клаустрофобия. Винкерт никак не мог выкинуть из головы произошедшее — это было как ночной кошмар, от которого нельзя проснуться: люди, забившиеся в углы вагона, повисшая потом мертвая тишина, минуты наедине с неподвижным телом в закрытом пространстве и ощущение полной беспомощности. Только к обеду Андре немного отошел от пережитого ужаса, но есть он категорически не мог. Одна лишь мысль о еде отзывалась тошнотой. Он открыл новости, стремясь узнать о том, что же всё-таки произошло там — в том вагоне. Не могли же такое просто замять привычными «техническими причинами». К удивлению Винкерта, интернет пестрил заголовками о неизвестном вирусе: «Смертельная поездка», «Вирус в метро», «Мы все в опасности», «Чума XXII века». Все статьи рассказывали о каком-то новом виде вируса и описывали то, что он видел сегодня в подземке своими глазами. Правда, все публикации отличались по описаниям. В одних новостях — жертвой оказалась женщина, в других — подросток. Были и другие вариации — поражённые вирусом люди, ползущие по метро, и убивающие всех попавшихся им на пути пассажиров. Тем не менее Андре не смутила такая подтасовка фактов, и он вновь впал в панику: «Вирус… Значит, возможно, он заражен, и кто знает, как болезнь передается. Ещё вчера эта малознакомая девушка… А может, она тоже была чем-то больна?» Винкерт попытался найти у себя симптомы неизвестной болезни, и уже через пять минут был уверен, что он умирает: «Срочно ехать к врачу, надо сдать анализы на всё, узнать, может ещё не поздно начать лечение».
    Винкерт сообщил коллегам, что плохо себя чувствует, и ему срочно нужно ехать в больницу. Он вызвал такси, так как не чувствовал в себе достаточных моральных сил сегодня снова ехать в метро. По дороге в больницу Андре позвонил отцу, а потом Дарси, чтобы убедиться, что они в полном порядке, и сообщить, что сегодняшняя массовая истерия в очередной раз подстрекается СМИ. Чтобы не сеять панику в рядах, наполненных близкими людьми, Винкерт разговаривал на тему последних событий весьма деликатно. Отец, так же как и Дарси, отрешенно воспринял очередной новостной шлак, однако Андре всё-таки предпочёл оставить недосказанность, утаив некоторые подробности о событии, произошедшем сегодня в подземке прямо у него на глазах. Парня раздирали на части довольно крепкие сомнения, что такие интенсивные телодвижения, вызывающие стремительную гибель, мог вызвать какой-то неизвестный вирус.
    Больница продемонстрировала ему текущую картину дня и наградила его цепенеющим, вводящим в ступор шоком. Ещё никогда он не видел таких очередей к врачам. Люди сторонились друг друга, все надели на себя специальные маски, пациенты полностью заняли коридоры и холлы. Пока Андре сидел в очереди, он прошёл все девять кругов ада. Мысленно составил завещание, спланировал свои похороны, осознанно попрощался со всеми и завершил все свои дела. В какой-то момент ему стало всё равно, он словно встал перед лицом грядущей смерти. А множество проблем оказались столь несущественными и ничтожными, что он перестал их воспринимать всерьёз. Единственное, о чём можно было сожалеть, так это о невыпущенной книге. К тому же он редко позволял себе быть счастливым, быть самим собой, мало путешествовал и мало любил. В кабинет он вошел совершенно спокойным и готовым к любому положению дел, но анализы показали, что парень абсолютно здоров. Врачи уверяли людей, что всё в порядке — карантин никто не объявлял, об инфекции никому ничего известно. Винкерт вышел из больницы в полной растерянности. Он решительно не понимал, что происходит. Андре забрал машину из ремонта и увидел сообщение от Элис. Она прислала ему несколько своих фотографий, слишком откровенных для трансляции в сеть, сопровождавшихся вопросом: не хочет ли он прямо сейчас развлечься? Андре никогда не участвовал в подобных вещах — фотографии могли попасть кому угодно, да и всё это казалось каким-то ущербным. Но, с другой стороны, ему хотелось хоть как-то расслабиться и ни о чем не думать. В ту же минуту он решительно набрал её номер.
    — Привет, увидимся сегодня?
    — Привет, ты же знаешь, я очень занятая девушка. Мне не так просто сразу найти время. В своих сообщениях я имела в виду вирт — ты мне фото, а я тебе.
    — Я не люблю подобные вещи, давай лучше встретимся, — Андре почувствовал, что здесь беспроигрышным вариантом будет предложение встретиться в каком-нибудь пафосном месте: — Я подумал, что у тебя найдется пару часов на ужин в Le Royal .
    — Возможно, я что-нибудь придумаю, — тон голоса Элис моментально изменился.
    — Я выезжаю за тобой.
    Жители мегаполиса считали Le Royal не самым лучшим заведением. Еда была откровенно невкусная, музыка слишком громкая, обстановка слишком пафосная. Для Элис же — всё это было очередным показателем её исключительности и значимости. Так блёклые люди всегда стремятся быть яркими хотя бы снаружи, их привлекает лишь внешний блеск и броская обертка. Конечно же, она не могла упустить такой шанс — пустить пыль в глаза своим знакомым.
    В ресторане Элис тут же схватила меню и принялась хищно скользить взглядом по страницам. Она выбрала свежие устрицы с шампанским, стейк под соусом Дор-блю с гарниром из картофеля и краба, красное вино и профитроли на десерт.
    Разговор не клеился, скучные фразы о погоде будто повисали на несколько секунд над ними в воздухе. Слова казались неуместными и огромно-неуклюжими. Музыка звучала слишком громко, словно была призвана хоть как-то заглушить всю неловкость их встречи. Когда наконец-то принесли еду, над столом стояла неподвижная тишина, прерываемая лишь позвякиванием столовых приборов и спасительной музыкой. Андре всё больше осознавал пропасть между ним и его новой знакомой — ему было откровенно скучно. Элис могла или сплетничать, или заговорческим шепотом озвучивать ценники на все вещи, в которых были одеты посетители данного заведения. Винкерту начало казаться, что в её глаза встроен сканер для считывания и раскодировки штрих-кодов. Парень безуспешно наощупь подыскивал нейтральные темы вроде кино, но она смотрела исключительно мелодрамы для домохозяек или ситкомы, а книги не читала со времён школы. Он счастливо выдохнул, когда с едой было покончено, и они оказались в номере ближайшего отеля. Однако и здесь Элис постоянно начала отвлекаться на телефон, Андре чувствовал себя более чем нелепо.
    — Ты не могла бы отложить телефон?
    — Нет, мне могут позвонить в любую минуту, я не могу не ответить, ты же понимаешь.
    В эту секунду зазвонил телефон.
    — Да, дорогой. Я скоро буду дома, хожу по магазинам с Мэнди. Да, я обязательно передам ей привет от тебя.
    Элис уставилась в пустоту и безнаказанно сотрясла воздух, произнеся:
    — Мэнди, тебе привет от Гарри. Дорогой, Мэнди тоже передаёт тебе привет. — Диалог продолжался, а Андре представлял себе Гарри, вещающего что-то своей жене, и чувствовал себя вынужденным зрителем бездарного театрального спектакля.
    — Почему не включаю видеозвонок? Ты же знаешь, милый, не до тебя, девочки сплетничают. И я тебя люблю.
    Окончив разговор, Элис невозмутимо проговорила:
    — Гарри, наверное, обладает шестым чувством — вечно вызванивает меня, когда это совсем не вовремя. — И выдавила из себя нечто напоминающее улыбку.
    Нелепая, скверная ситуация окатила Андре с ног до головы вязким, сковывающим омерзением. Эта ложь, в которую он ввязался, была невыносимой. Он смотрел на Элис и испытывал максимальную степень отвращения. Даже проститутки казались ему сейчас более достойными уважения. Ему захотелось немедленно выскочить из этого номера и мыться у себя дома на протяжении нескольких часов, а потом стереть себе память, уничтожив любые следы причастия к этому. Он встал с кровати и начал одеваться.
    — Андре, ты куда?
    Элис приняла это за ревность и самодовольно ухмыльнулась.
    — Извини, как-то желание пропало.
    — Отвези меня домой.
    Девушка уже встала и направилась в душ.
    — Собирайся, я отвезу.
    Наличие атавизмов — совести и воспитания — не позволили ему бросить Элис в номере, хотя каждая секунда, проведённая с ней, была на вкус истошно горька и отвратительна.
    На обратном пути они оба молчали. Андре сделал радио на порядок громче, а Элис снова была всецело поглощена телефоном.
    — Прекрасно поужинали, может, повторим? Я надеюсь, что в следующий раз ты не будешь таким собственником, и всё закончится приятнее, — путая кокетство с вульгарностью, сказала на прощание Элис и захлопнула дверь.
    «А я очень надеюсь, что никогда тебя больше не увижу, и каким-то образом забуду всё это», — думал Андре, отъезжая от места остановки.
    Винкерт намертво запечатал в заброшенном чулане памяти всё, что напоминало об Элис, и саму Элис, чтобы больше никогда оттуда не доставать.



                Глава 10

   
    «Что происходит?!»
    Раскалённое красное солнце стоит в зените настолько близко к земле, что занимает добрую треть небосвода, висит над головой и жарит всё вокруг, как индейку на гриле. Даже сквозь солнцезащитные очки слепит глаза, приходится щуриться.
    «Без паники, молодой парень двадцати шести лет, активный, из породы «гончих», в меру начитанный различных приключенческих книг оказался непонятно где! Это же мечта, которую всегда хотел испытать и теперь совершенно не готов?»
    Окружающий мир сквозь сощуренные щёлки глаз выглядит красно-оранжевым, местами ярко жёлтым, мутным, окутанным пустынным маревом, но это не пустыня. Осмотревшись насколько возможно, становится понятно — вокруг раскинулась саванна. Однако её покрывает трава вся высушенная и приготовившаяся вспыхнуть от любой искорки. Невдалеке справа стоит невысокий чёрный лес, вдоль которого идёт пыльная дорога. Дорога — это люди, люди — это вода, тень. Как-то же здесь выживают. Солнце жжёт кожу — нужно быстрее двинуться в сторону дороги. Не хочется подгореть, я же не бекон на гигантской сковородке.
    «И вообще, где это я?! Как сюда попал? Откуда взялся этот красный монстр, «пожирающий» всё вокруг, и ни какой тени, ни моего родного города, я должен быть в Бостоне, а это где я?! Не паниковать. Чёрт, одни вопросы.»
    Тем временем раскалённый воздух вливается как лава и так же выливается из лёгких, дышать становится тяжело. Ступая по иссушенной солнцем траве, которая хрустит под ногами как солома, думается: «Здесь всегда так? Даже капельки пота не успевают добежать до глаз — испаряются раньше.»
    Цветы рассыпаются на мелкие составные части по мере того, как до них дотягиваются шагающие джинсы. Что-то тревожное висит в воздухе. Остановившись в придорожной пыли, неспокойные мысли усиливаются: «Пока шёл, был шум ломающейся травы. Но тут ни звуков, ни порхающих бабочек, ни стрёкота насекомых, снующих туда-сюда. Может они спрятались от жары?»
    Но возле леса тоже тихо и пустынно, ни ветра, ни пения птиц в лесной тени. Хотя тени-то толком нет, стоят корявые сухие деревья с иссохшими листьями на чёрной земле — тишина. Мысли замелькали в тяжелеющей голове: «Наверное, я стал героем, как в книгах, где люди попадают в другие миры. Но где же фанфары, помощники, какие-нибудь через много колен родственники, которые помогут? Сказочные говорящие животные или нуждающиеся в помощи несчастные путники, после спасения которых — всё, ты герой, способный уничтожить всё вселенское зло, ну или хотя бы его большую часть».
    Паника заползает в голову и леденит душу, ворочается там и неизбежно накатывается, как трёхфутовая волна на море — вроде бы не опасно, но и бороться с ней весьма трудно.
    Дорога находится на пригорке и с неё видно речку, точнее извилистый густой тёмный кустарник с возвышающимися деревцами, туда и ныряет этот пыльный тракт. Где-то в той стороне за лесом виднеется дым, уходящий столбиком в небо. Очень захотелось, чтобы там были люди, а не пожар, что неудивительно в таких условиях. Люди помогут, наверное, сейчас хочется в это верить. Наличие вьющегося кустарника в низине вселяет надежду, что там спряталась речушка или хотя бы ручеёк, пусть даже с тёплой и грязной, но водой. Дойдя до нескольких брёвен, ровно подогнанных друг к другу и образующих тем самым переправу на другой берег, стало понятно, что напиться тут не получится — ввиду отсутствия воды, и, судя по глубоким трещинам в глине, давно уже нет ни капельки. После моста, пройдя с милю вдоль русла некогда бывшего речкой, на ровном открытом участке образовалось поселение домов на двадцать, и весь народ почему-то находится в центре возле большого костра.
    Почему весь? Да, больше нигде не видно ни души.
    «Они ещё и костры жгут в такую жару! Совсем озверели» — подумалось мне.
    На незнакомца, даже скорее чужака, сильно отличавшегося от них одеждой — джинсы, кеды, футболка да очки солнцезащитные против их мешковатой, с однотонными вышивками, одежды, никто не обращает внимания. Все то ли пьяны, то ли в трансе. Староста или шаман, короче, самый главный тут, а это именно он, потому что больше всех подходит под это определение: седой, но крепкий старик с огромным посохом, в одежде, на которой очень много цветастых вышивок, насколько это можно было разглядеть. Только он, увидев прохожего меня, обратил внимание и подошёл. Заговорив сильным голосом, становится ясно, что ничего не понятно. Язык мне неизвестен. Вразумительного разговора не получается. Постояв в тишине несколько минут, приходит в нагретую голову:
    «Язык жестов же никто не отменял.»
    Староста извлёк откуда-то соломенную шляпу и предложил её мне. Я с радостью принял такой подарок, стало немного легче. Солнце не так теперь печёт голову.
    Спустя какое-то время кое-что стало проясняться. Жестами и рисунками староста объяснил, что они мирные земледельцы, но местное божество, изображённое в виде медузы, смешанной с пауком, страшно прогневалось на них, и их миру остаётся совсем недолго. Он изображает в пыли взрывающееся солнце и горящую планету, и всё это сегодня.
    СЕГОДНЯ.
    Вот тебе и конец! Попал, называется, и сразу на самый настоящий конец света. Конечно же, я в божество не поверил. Хотя уже начинаю сомневаться в его отсутствии, как-то же меня сюда занесло. Но вот то, что звезда может превратиться в красного гиганта и при мощнейшем термоядерном взрыве стать сверхновой, помнил ещё из давно забытой научной телепередачи. Но почему-то от полученных когда-то знаний легче сейчас не становилось.
    Как мне удалось попасть на самый конец превращения звезды, который длится миллионы лет? Как этой не столь развитой цивилизации, по крайней мере, внешне неразвитой, стало известно с точностью до дня о действительном конце света? Какая сила защищала эту планету от бушующего солнца так долго? Думать не особо хотелось.
    Староста тыкает в другое божество, похожее на тарелку с нимбом — оно защищало их народ, когда солнце ещё было размером с футбольный мяч долгое время. И потом солнце начало расти, а эта тарелка с нимбом вдруг исчезла.
    «Сколько же тысяч лет вашей цивилизации?»
    Расспросить во всех подробностях не представлялось возможным, но кое-что стало понятно. Очень давно были у них большие города, однако когда солнце начало расти, много людей погибло, а оставшиеся ушли из городов в небольшие деревеньки. Всё это он объяснял жестами и рисовал в пыли и даже отличался неплохим художественным мастерством. Их мир катился к закату, и они это знали. Также стало ясно из, так сказать, разговора, что все вокруг опились чего-то одурманивающего, чтобы встречать конец было не так страшно. Все, кроме старосты, который решил сохранять ясный ум, насколько это возможно, до конца. Мне тоже предложили, но я отказался, конец решил я встретить с плавящимся в жаре, но довольно ясным взором вместе со старостой…
    Горизонт вспыхнул, играя жёлтыми и оранжево-красными языками пламени до самого солнца. Время, казалось, остановилось и потекло очень медленно. Ужасная и, одновременно, прекрасная картина, которая даже не снилась голливудским мастерам по спецэффектам.
    Всё исчезло…
    «Это был сон? Нет, сны не бывают такие реальные, это воспоминания, но это не мои воспоминания, да и у кого могут быть такие воспоминания? И мысли, мысли не мои, но я их слышал, как будто я сам там был, в этой непонятной майке и тело было моё и не моё одновременно. Я же чувствовал, как жжёт кожу.»
    Темно, как на дне колодца ночью, без луны. Да ещё и после такого яркого солнечного шоу.
    «Стоп. Секунду назад я должен был зажариться на неизвестной планете вместе с её обитателями. Остановитесь, опять сон? Но сознание проваливается…»
    Холодно. Обожжённые на солнце и незащищённые футболкой руки, теперь начинают мёрзнуть. Сняв очки, стою пару минут, чтобы глаза привыкли к темноте, заодно и мысли попытаюсь собрать в кучу. Ущипнув себя, ощущаю боль:
    «Значит, это не сон?»
    От резкой смены жары на ночную прохладу начинает знобить. Глаза потихоньку привыкают, послышался плеск воды. Тихое шуршание немного успокоило панические мысли. Тут заросли, всё тёмное, неба не видно. Вроде лес лиственный, с присущими ему ночными приглушёнными звуками и запахами прелой листвы. Наощупь, пробираюсь сквозь кустарник к шуму воды, наконец-то можно было напиться вволю. Передо мной бежит ручей. Но становится жутковато:
    «А вдруг в этом мире не вода, а кислота какая-нибудь течёт? — принюхиваюсь, — нет, запах как запах.»
    Макаю палец — ничего, мокро и холодно. Пробую лизнуть — вода как вода, вкусная, лесная чистая вода, весело бегущая по камешкам.
    «Может, это дом? Земля?!» — промелькнула радостная мысль.
    Где-то ухнула сова. Напившись вволю, нащупал плоский камешек, острых не было: «Но этот плоский и размером с ладонь пригодится» — подумал я.
   И камень отправился в карман джинсов. За ручьём, ярдах в двадцати, виднелся просвет. Хрустя мелкими ветками под ногами, выбираюсь на полянку, залитую лунным светом. Посмотрев уже с опаской в небо:
    — Нет, не Земля.
    В созвездиях я особо не разбираюсь, но у нас точно одна луна, а тут их — две. Более маленькая — синеватая находится на четверть впереди большой и зеленоватой сестры, как будто старшая сестра ведёт за руку младшую.
    Присев на какое-то поваленное деревце, снимаю левый кед, который промок насквозь — ручей оказался шире, чем я мог с ходу перепрыгнуть. Отжимаю носок, возвращаю на место, неизвестно, чего мне теперь ждать. А ждать пришлось недолго — на поляну в свете лун вышла волчица с выводком волчат. И тут стало страшно, не страшновато, а страшно. Лучше сидеть и не шевелиться и даже не смотреть туда. Быть заподозренным в создании опасности для маленьких волчат не хочется. При малейшей угрозе мать за своих детёнышей разорвёт в клочья. Так и просидел, не шевелясь, минут десять. Когда семейство хищников скрылось из виду, надо было подумать о своей безопасности, насколько это представлялось возможным.
    С другой стороны поляны возвышается разлапистый дуб. Точнее это высокое, тёмное пятно, но очень похожее именно на дуб в темноте. На нём я собираюсь провести остаток ночи, возможно, это безопаснее.
    «Хм, опыт бойскаута сейчас был бы не лишним.»
    Трава мягко шуршит под ногами, роса мочит джинсы, слышно, как кузнечики стрекочут. Если бы не обстоятельства в виде мокрых ног, непонятного местоположения и гуляющей в ночи волчицы с маленькими волчатами, то получилась бы прекрасная ночная прогулка. Свет лун заливает поляну мягким зеленоватым с синевой светом, поют цикады, ночные птицы то там, то тут переговариваются в лесу.
    — Вот в таком состоянии он пребывает уже месяц.
    Перед Андре сидел Люк в больничном одеянии. Он смотрел как будто сквозь всех и не видел ничего, что в данный момент перед ним происходило.
    Доктор продолжил:
    — Нам доставили его на машине скорой помощи. Он кричал, что падает… Хорошо, документы были при нём. Мужчина, который вызвал службу спасения, рассказал, что его вытолкали прямо на проезжую часть из чёрной машины без опознавательных знаков. Люку Хендерсону было проведено необходимое клиническое исследование на наличие в организме наркотических веществ и других психотропных препаратов. Однако в отобранных пробах биологического материала отсутствовали, хотя не буду вас утомлять перечислением в сущности химических соединений, скажу только то, что предварительные диагнозы – наркомания или острое токсическое отравление не подтвердились. Однако длительное нарушение психических свойств организма дало основание врачебному консилиуму поставить предварительный диагноз – шизофрения.
    Люк Хендерсон перестал различать реальность и сновидения. Достаточно редко, но у  него случаются проблески, и тогда он рассказывает о своих видениях.
    — Послушайте, — произнёс доктор, а медсестра нажала на кнопку. Из белых динамиков, стоящих на столе, донёсся тихий придавленный голос Люка:
    «Шаг, ещё шаг по мокрой траве. Откуда этот голос, это мой голос?
    Что-то зашуршало в траве, останавливаюсь. Далеко внизу массивная зелёная масса медленно зашевелилась или показалось, что она зашевелилась. Изумрудно зелёный лес, без пробелов полян, рек, холмов, никаких возвышенностей или низин, ровный как подстриженный газон и одноцветный, но это точно лес. Сзади уходит ввысь скала, а я на выступе, футов пять шириной и столько же от стены, ни травинки, ни камешка. Ветра тоже нет, что радует, тепло, местное светило прячется где-то за скалой. Очень надеюсь, что тут не водится каких-нибудь гигантских птиц или рептилий, человек тут как приманка на крючке. Высоты с детства не боюсь, даже наоборот где-то в груди подмывает прыгнуть и ощутить свободный полёт, но мозг протестует: без парашюта этого делать не стоит, да и площадки для приземления не видно.
    Ногой, потопав по краю, убедился, что он достаточно прочный и можно присесть, свесив ноги. До леса, который где-то внизу, очень далеко, ничего разглядеть нельзя. Теперь спокойно можно осмотреться, бежать некуда. Надо мной лазурное небо с фиолетовым оттенком и, уходящий во все стороны до горизонта, лес. За спиной гладкая стена без единой щербинки или зазубрины. Свесившись, заглядываю под выступ, такая же гладкая скала. Высота — аж голова закружилась! Всё какое-то ненатурально идеальное, ровное — рай для перфекционистов. Лес неестественный, словно картинка. Решил бросить что-нибудь с моей смотровой площадки. Пригодился камень, захваченный в ручье, заодно и телефон нашёлся.
    У меня есть телефон! А я в темноте лес прочёсывал.
    С размаху бросаю камень вперёд. Тут я ожидал всего, чего угодно — что он отскочит от стены, на которой всё это нарисовано или врежется в какое-нибудь силовое поле, но ничего такого не произошло. Камень, как ему и положено, полетел по дуге вниз и скрылся из виду.
    Потом я искал кнопку, трещину, что-нибудь на стене, из которой торчал мой выступ, и, ничего не найдя, сел в печали на край. Захотелось заорать, что есть мочи, встал и заорал:
    — А почему не сразу на верхушку горы?!»
    В этом месте монотонный голос Люка, на записи, сорвался на крик, как будто в действительности он стоял на краю и кричал, а потом он продолжил, тихо и с опаской:
    « В ответ из леса кто-то зарычал, да так мощно, показалось, что скала задрожала. И уже совсем не осталось сожаления, что я оказался тут, а не там внизу, где бродит обладатель этого жуткого рёва. Я отполз к самой стене и затаился. Было тихо, и эта тишина только разогревала страх. Ещё начинало темнеть. Скукожившись, я лежал у самой скалы, пытаясь не потерять нагретого места. С наступлением темноты моя смотровая площадка-убежище остывала. Над головой только звёзды, мириады звёзд, но наслаждаться этой красотой не хотелось, а хотелось есть и пить. От пережитого за этот день или полдня организм почувствовал жуткую усталость, начинало клонить в сон. Достав телефон, решил проверить, он выжил. Связи не было, а время показывало двенадцатый час ночи, зарядки половина. Отключив все ненужные функции для экономии энергии, убрал телефон, положил шляпу под голову, задремал — сил больше не было».
    Голос друга на плёнке звучал как-то не так, стёрлась непробиваемая самоуверенность — это был напуганный, загнанный в угол человек, но никак не Люк.
    — Вы ни о чём подобном раньше не слышали от него? — спросил доктор.
    — Нет, — односложно ответил Андре.
    Параллельно со всем происходящим Винкерта чередой одолевали мрачные мысли, трубящие о безжалостной прозе жизни: «Всего один месяц! Стоит заболеть или попасть в трудную жизненную ситуацию, аварию, сойти с ума, как тебя сразу же выкидывают на свалку ненужных вещей и воспоминаний. Ведь на работе Люка уже заменили другим так же быстро, как будто поменяли винтик в детском конструкторе. На его место назначили отъявленного карьериста Чака, скользкого как слизень, который, угождая, готов вылезти из брюк перед руководством. Конечно, Чак был до экстаза счастлив назначению и сразу же вспорхнул над теперь уже рядовыми коллегами. А о Люке забыли. Списали со всех счетов, будто и не было никогда Люка Хендерсона».
    — Холодно, но терпимо, дышать тяжело, лечу. Какое-то свечение вокруг меня, как будто нахожусь в сфере, а вне сферы — космос. Жгучий, холодный космос. Захватывает дух, ощущение как от езды с высоченной горы на велосипеде без тормозов — летишь вниз, вцепившись в руль, грудь сжимается и всё внутри прилипает к позвоночнику. Я словно главный герой из фильма про астероид, летящий к Земле. Звёзды проносятся мимо, планеты какие-то, полёт сквозь вселенную на невероятной скорости»…
    — Люк, Люк!!!
    Взгляд друга прояснился.
    — Андре?! Где я? Где мы, что происходит?
    — Мы в больнице.
    — Андре, как я рад тебя видеть!
    Люк был возбуждён, хотя с виду не казался и не создавал впечатление психически больного человека. Не так ухожен, конечно.
    Прояснение было недолгим.
    — Мост! Узкий каменный мост через пропасть, которой и дна не видно, существа на нём отчасти похожи на людей. Они готовятся к нападению, уровень развития — каменный век. Пришли союзники, нет, оказались предателями, их впустили, а они начали всех убивать. Побег, я вместе с одной из нападавших и тремя выжившими из племени. Хватаем серые дельтапланы из тряпок, спасаемся. Приземляемся в лесу рядом с железной дорогой, которая никак не вяжется с жителями на мосту. В лесу большие медлительные зелёные, похожие на йети, существа, их много.
    Сон?!
    Андре, Андре, где ты? Падаю, я падаю, облака, ледяной воздух сковывает дыхание...
    — Люк, успокойся, Люк!
    — Опять этот назойливый голос, какой-то странно знакомый, но такой далёкий.
    Люк начал кричать повышать голос, дёргаться, перешёл на крик…
    Двое крепких медицинских сотрудников увели его в свою палату.
    Андре больше ничего не оставалось, как покинуть это место, расположенное в другом городе. До психиатрической больницы час езды на машине, это обстоятельство немного осложняет частые посещения.
    Доктор сказал, что кроме матери, Люка никто больше не навещает в больнице.
    «А кому его навещать? — подумал Андре, — все его многочисленные подружки, включая Ким, ни разу о нём даже не вспомнили. Понятно, почему только мать его навещает, ведь отец его бросил, по крайней мере, Люк о нём ничего не рассказывал».
    Покидая больницу, на Андре всё больше накатывалась печаль. Осень и начинавшийся мелкий дождь из тяжёлых туч только усиливали чувство тревоги. Андре задумался: «А если он никогда не будет прежним? Что нас будет связывать, когда уже нет общих интересов, дружба или воспоминания о дружбе?»
    Казалось, что дорога домой тянулась дольше, чем должна была на самом деле. Мелькали дома, колёса тихо шуршали по мокрому асфальту, затормаживая время… Андре не торопился, проникновенно чувствуя, что это окончательная точка дружбы с Люком. А надоедливые осадки сейчас только усиливали эмоциональное перенапряжение: «Люк, к сожалению, течение жизни безжалостно переломило тебя, как щепку, и отшвырнуло на берег отчуждения».
    Андре не стал рассказывать доктору, что Люк упоминал о каком-то наркотике под названием deed speed , который друг намеривался попробововать в каком-то ночном клубе, и о том, что - Хендерсон был однажды клиентом фирмы Memory Avenue.
    «А может эта двухсот процентная загруженность на работе тебя доканала – Люк Хендерсон?» – внезапно осенило Андре, но тут же эта мысль рассеялась как моросящий за окном автомобиля дождь.
    В дороге Винкерт пытался связать воедино все предшествующие события, но не получалось – в логической цепочке явно отсутствовали звенья, но вывод напрашивался сам собой: – а знал ли я тебя на самом деле Хендерсон? 
    Тут дорогу перебежала чёрная кошка.
    — Тебя ещё не хватало, — выругался вслух парень.
    Андре остановился на обочине, и после того, как машина, ехавшая сзади, проехала вперёд, он неспешно тронулся в сторону дома.



                Глава 11


    После того, как Дарси уволилась с работы, она никак не могла найти себя. Все её новые начинания почти мгновенно ей наскучивали и теряли смысл. Стюарт чувствовала себя каким-то пришельцем, нигде ей не было места, везде было некомфортно. Внутреннее пламя, которое всегда её двигало вперед, сейчас едва теплилось, а его место заняла необъятная апатия. Утром она просыпалась с ощущением бессмысленности существования, а к вечеру на неё начинала накатывать ещё и злость от очередного бесполезно прожитого дня. В один из таких вечеров она вышла в супермаркет за ужином. Несмотря на то, что она сидела дома, готовить ей совсем не хотелось, и она пристрастилась к готовой еде из кулинарии. Дарси обшаривала сонным, безразличным взглядом полки магазина: йогурты, хлопья, салаты…
    Вдруг её взгляд уперся в знакомый силуэт.
    — Вот так встреча, куда ты пропала? — пара тёмно-карих глаз хищно впивались в самую глубокую отметку души Стюарт.
    — Я очень занята, Бен, — Дарси почувствовала, как внутри всё сжимается в маленький беспомощный комок.
    — В таком случае, думаю, что сейчас отличная возможность провести вечер вместе. Ты же скучала по мне, я это знаю.
    Дарси чувствовала себя, как под гипнозом, словно кролик, попавший под влияние удава: голос её воли затих и стал почти неслышен. Она послушно побрела за Мейсоном. Девушка никогда не могла самой себе объяснить причину своего внутреннего подчинения Бену. Она чувствовала себя с ним, словно школьница, и ей это не нравилось, но разорвать порочный круг она никак не могла. Бен всегда был максимально настойчив — чётко знал, чего он хотел и всегда это получал. Сложные, выматывающие отношения никак не могли закончиться.
    Придя в квартиру Стюарт, Бен первым делом достал из пакета бутылку виски и плеснул немного в низкие стаканы, по-хозяйски достал лёд из холодильника и бросил по три кубика в каждый. Движения мужчины словно были пропитаны силой и властью, не терпевшей никаких возражений. Служба в полиции делала природную властность Бена ещё острее, поощряла её, а ощущение правоты и закона на своей стороне сделали мужчину жёстким и бескомпромиссным. Внешность точно отражала внутреннее ощущение Мэйсона: смуглая кожа, жёсткие коротко стриженые чёрные волосы, широкий нос, пухлые губы и глубоко посаженные карие глаза, исторгающие пронзительный взгляд. Великолепная физическая форма дополняла картину шаблонного полицейского. Даже гражданская одежда не могла скрыть в нём копа. Бен окинул небрежным взглядом беспорядок в квартире.
    — Что-то ты совсем дом запустила, да и сама вроде немного поправилась, — проговорил пренебрежительно Бен, а от его интонации явно сквозило недовольство от увиденного. — Одиночество не идёт тебе на пользу. Кэти съехала, а ты совсем не тянешь быт одна.
    В целом квартира выглядела не так уж и плохо. На столе стоял пустой бокал, рядом с которым громоздился ворох бумаг, безмолвно повествующий о многочисленных медицинских обследованиях Дарси. На кресле лежала чистая одежда — ничего чрезвычайно ужасного.
    — Зачем же ты пришёл, если я тебя больше не привлекаю, — насмешливо откликнулась Дарси.
    Её как следует задело замечание Бена.
    — Я бы хотел поподробнее рассмотреть твои изменения, — напористо сказал
Мейсон, бросив хищные слова Дарси в лицо.
    Одним глотком мужчина осушил свой запотевший стакан, а потом он прижал девушку к стене своим телом. Дарси ощущала прожорливую пульсацию мышц в теле любовника и вдыхала в себя пьянящий запах его кожи, приметила маленькую каплю влаги от стакана на его губе. От совокупности всех этих ощущений Стюарт накрыло сумасшедшей алчной страстью, она поцеловала Бена, потом стала кусать, царапать, хваталась за его одежду с неистовым желанием её разорвать. Голова Дарси кружилась, она была пьяна этим безумным и всепоглощающим чувством. Закрыв глаза, они подчинялись только голосу животного инстинкта.
    Изнеможённая Дарси уснула прямо на ковре, среди сброшенной наспех одежды, но вскоре её разбудил разъярённый крик Бена Мейсона.
    — Что это такое? Отвечай! — он махал перед глазами Стюарт какой-то бумагой. Девушка сквозь сонную пелену разглядела на бумаге свои инициалы и синие печати — это было заключение врача из больницы.
    — Зачем ты рылся в моих бумагах?
    — Отвечай на вопрос! — он встряхнул Дарси за плечи, и она ощутила внутреннюю панику.
    — Я сделала аборт, — одеваясь, спокойно ответила девушка.
    На несколько минут пространство не содрогалось от криков, комната была укутана зловещей тишиной. Бен обстоятельно анализировал и сопоставлял между собой увиденное своими глазами и сказанное Стюарт. Мейсон задумчиво прошелся до окна, налил себе ещё виски в бокал, и в какой-то момент его лицо исказило выражение, словно от острой боли. В следующий момент Дарси едва успела увернуться от полетевшего в неё стакана. Жалобно звякнув, он разбился о стену, оставив лишь брызги от виски.
    — Это мог быть мой ребёнок! Ты не имела права его убивать! Ты убийца, твоё место на скамье подсудимых. Ты ничем не лучше остальных преступников, отравляющих Бостон.
    — Это не тебе решать. Мужчины приходят и уходят, а дети остаются с матерями. Тебе главное сохранить жизнь, но какой она будет, ты и думать не хочешь. Я тебе ничего не должна, это моё тело, моя жизнь и мне решать, что с ней делать, — Стюарт рьяно разозлилась в ответ на агрессию Бена.
    — Глупая сука, ты мне отвратительна! Тебе есть дело только до своей фигуры, шмоток и карьеры. Ты гонишься за любым привлекательным для тебя самцом и не хочешь отвечать за последствия.
    — Я ответила за последствия своим здоровьем, а могла и жизнью, если бы что-то пошло не так. С чего я должна была рожать тебе ребёнка? Кто ты мне? Даже твоя жена не родила тебе, такому безупречному мужу, а самое главное — доблестному полицейскому, — глумливо произнесла Дарси и посмотрела на Мейсона с ненавистью.
    — Не смей говорить о моей жене. Она была прекрасным человеком и не позволила бы себе такого чудовищного поступка. Ты не стоишь ни единого её волоска.
    Упоминание о жене окончательно вывело Бена Мэйсона из себя. Оглушённый дикой безнаказанной яростью, он подскочил к сидящей на полу девушке и ударил её по лицу. Обстановка в комнате заметно накалилась, а выпитый алкоголь затуманил разум и выпустил взаимные претензии, как джина из бутылки.
    — Так вот чему вас учат в академии — бить женщин! Я всегда подозревала, что полицейским всё сходит с рук, — презрительно заметила Дарси, пытаясь остановить кровь из носа.
    Вид крови действовал на Бена, как сигнал к нападению для голодного хищника. Честь мундира и жены была запятнана какой-то восковой куклой для временных любовных утех. Мейсон чувствовал, как его колотит от кипящей злости, которая требовала немедленного выхода наружу. Удары один за другим рассыпались по лицу и телу Дарси. Она вновь оказалась придавлена телом Бена, но на этот раз к полу. Зажав её тело между ног, мужчина наносил быстрые короткие удары левой и правой рукой поочередно. Девушка пыталась прикрыть голову руками, но это не спасало её от ударов чудовищной силы. Бен не чувствовал, как бешено колотится его сердце в груди, и как горят кулаки, сминающие в крошки хрупкие кости девушки. Он остановился только тогда, когда тело Дарси превратилось в бесформенное кровавое месиво. Стюарт была мертва. Мейсон ничуть не смутился, он встал и ещё раз ударил бездыханное тело девушки ногой, вкладывая в финальный удар всю свою ненависть. Он хладнокровно ликвидировал все следы своего пребывания в квартире Стюарт. А затем он поднял тело девушки на руки и злобно рыкнув, выкинул его в окно под оглушительный треск разбившегося стекла. Пока под окном собиралась толпа, Мейсон профессионально растворился в вечерних потёмках. Бен убегал с места преступления, унося с собой самоуверенность в том, что Дарси Стюарт будет причислена к самоубийцам. А дело о «самоубийстве» будет вскоре закрыто, и Мейсону всё сойдёт с рук, даже не запятнав его имени.
    Андре не помнил точно, кто именно сообщил ему о смерти Дарси. Он навсегда запомнил лишь этот холодный безразличный голос в трубке, автоматически выражающий соболезнования. Винкерт ни секунды не сомневался в том, что это действительно произошло, потому как в глубине души, на самом её дне, он всегда предчувствовал такой исход событий. В ту же секунду вместо сердца образовалась кровоточащая рана, и каждый удар сердечной мышцы отдавался физической болью: «Самоубийство. Это так на неё не похоже. Она должна была бороться и жить. А как же я? Как мне теперь жить?»
    Андре не выяснял причины смерти Дарси и не искал виноватых, теперь уже было всё равно. Парень очень смутно и размазано запомнил события того времени. Похороны Винкерт тоже помнил сквозь пелену, он принял сильные успокоительные, осознавая, что видеть её мертвой ему было не под силу. Эта потеря была слишком тяжелой ношей для Андре Винкерта. Абсолютно всё перестало быть важным. Винкерт обратился за помощью к психотерапевту, так как без посторонней помощи он больше не мог справляться со своим горем. Доктор выписал Андре антидепрессанты, и на время лечения парень перестал ходить на работу.
    У Винкерта ещё долго перед глазами стояло прощание с Дарси. Последние минуты наедине с ней, точнее с тем, что от неё осталось. Холодное тело, навсегда утратившее её душу, осталось, словно пустая глыба холодного мрамора. Значит то, что он так любил, было чем-то совершенно неосязаемым, как дуновение ветра или свет огня. Но вместе с тем, он никогда больше не услышит её голос, не сможет дотронуться до неё, заглянуть в глаза, поговорить или помолчать с ней вдвоём.
    Отчаяние, которое поглотило Андре, не имело себе равных. Он был словно совершенно один в огромном городе, а рядом с ним нет ни одной близкой души, которая могла бы поддержать и утешить его в эти душераздирающие дни. Он потерял практически всех. Однако благодаря таблеткам Винкерт сохранял визуальное спокойствие и хладнокровие, а его жгучая, мучительная внутренняя боль была закинута на задворки сознания. Андре чувствовал себя пустой безжизненной оболочкой. Он не мог жить, постоянно принимая таблетки, но и без них жизнь казалась совершенно невыносимой. После похорон Дарси Стюарт парень неделю провел в кровати, уставившись в потолок. Еда и сон, которые раньше казались необходимыми для жизни, отошли на последний план. Андре всё глубже и глубже погружался в себя, а его сознание играло с ним и безжалостно мучало. Утром он чувствовал себя более или менее сносно, но вечером и ночью Винкерта преследовали бесконечные кошмары наяву. Он метался как загнанное животное в клетке, это заставляло его одеваться и выходить на улицу в бесплодных попытках найти Дарси. Стюарт мерещилась ему, даже когда он видел на ком-то из незнакомок похожее пальто. Винкерт заглядывал в лица девушек и в отчаянии пытался разглядеть любимые черты, а ему казалось, что он бежит за ветром. Андре возвращался под утро совершенно обессиленный и морально вымотанный, падал на кровать и ненадолго забывался сном. Его начали преследовать мысли о самоубийстве, поскольку пребывание в реальности казалось хуже смерти. Текущая жизнь напоминала бесконечную пытку, в которой не осталось больше ничего, кроме безысходной боли и немого отчаянья. Андре обзавёлся чётким, практически осязаемым ощущением, что смерть стала бы для него спасительным избавлением. Винкерт ухватившись всеми оставшимися силами за эти разрушительные мысли, стал мечтать о ней, жаждал её, как желают любимую женщину. Однако ангел смерти благосклонно не спешил приходить к нему на опрометчивый зов.



                Глава 12


               
                Умение жить — искусство, и овладеть им
                с первых аккордов мало кому удаётся.
                А. Г.


    До Хэллоуина оставалось всего несколько дней, а Андре уже успел наполовину поседеть. Винкерт ещё больше стал похож на Ричарда Гира: моложавое лицо плюс седина  равно неопределённый возраст. Жизнь неожиданным образом приблизила парня к отметке, когда начинаешь не только приобретать, но и терять.
    После смерти матери и Дарси, потери единственного друга, который сошёл с ума, Андре впал в безвылазную, опасную и весьма долгоиграющую депрессию. Однако Винкерт больше ни к кому не хотел обращаться за помощью. Ходить на какие-либо отвлекающие тренинги парень тоже не желал. Считал, что в этот непростой период жизни учиться, искусственно создавать свою значимость в глазах остальных людей — бесполезное занятие. Тем более окружающим по большому счёту абсолютно всё равно, что у тебя внутри и какой ты на самом деле.
    Андре погружался в свой внутренний мир, скованный мрачными мыслями. Из всей палитры мультицветового спектра воображение пользовалось только тёмными красками, и собственное будущее и жизнь в целом казались бессмысленными. Помутнённый разум снял предохранитель с инстинкта самосохранения и прямолинейно начал указывать на очевидный и, казалось бы, единственно верный выход.
    Винкерт снова сидел на работе, выполнял монотонную работу и постоянно думал, вынашивая в себе недобрые мысли. Он представлял себе, как поднимается на последний этаж офисного здания, выбирается на крышу и, стоя у самого края, окидывает прощальным взглядом Бостон. Затем раскидывает руки и спиной вниз летит на самое дно ада. Или лицом вперёд совершает короткий, прерывистый односторонний полёт, за секунды затягивая в себя, как в воронку, панораму города — последнее, что он увидит и сможет в себя впитать.
    Всякий раз спускаясь в метро, Андре мечтал поглотить и усвоить новейший вирус, взявший Бостон в кольцо ужаса и паники. Он представлял себе, как едет в вагоне метро и начинает синеть, глаза закатываются, изо рта идёт хлопьями белая пена, он падает и его тело выворачивает в невероятных конвульсиях. Пассажиры в ужасе начинают кричать, и в вагоне начинается стихийная паника и непостижимый хаос.
    Винкерт продолжал фантазировать на эту тему и представлял себе, как разговаривает с Энн, а девушка по-прежнему строит ему глазки, и в какой-то момент у него начинается проявление вируса: «Вот это будет настоящее атмосферное зрелище, жаль, конечно, что я не смогу в полной мере насладиться этой чудесной трагикомедией».
    Андре продолжал интенсивно думать, примеряя на себя накладку смерти: «Хм, нужно снова записаться на приём к психотерапевту. Сразу после приёма прийти домой и выпить чего-нибудь покрепче, в последний раз угостив себя волшебными драже, дозировка будет соответствовать шкале расстройства»…
    Парень не замечал, как сменяя друг друга, проходят одинаковые дни. Суицидальные мысли по-прежнему не давали Винкерту покоя, но что-то всё же его тормозило, останавливало от беспечного, кривого шага в вечность. Он продолжал ежедневно ходить на работу, а в выходные писать свою книгу. Парадоксально, но чем мрачнее были события в жизни Андре, тем интенсивнее и плодотворнее продвигалось его творчество. Винкерту часто вспоминались слова Дарси, что не бывает творчества без надрыва, смятения и внутренних метаний. Парень уходил в книгу, убегая от боли и отчаяния. Творческое вдохновение ненадолго действовало, как обезболивающее средство и, отвлекаясь, можно было на какое-то время не чувствовать боль.
    Однажды Андре раздобыл ключи и в один из будничных ноябрьских вечеров после работы вышел на крышу своего дома. Он окидывал взглядом нарядно-сверкающий вечерний Бостон. Винкерт подошёл совсем близко, почти к самому краю, мысленно примеряя на себя прыжок, и представляя, как он мог бы совершить свободное падение: «Прыгая отсюда, можно и уцелеть… Всё же, наверное, неэстетичная смерть, замешанная на голом эгоизме».
    В этот момент Андре подумал о матери и о Дарси. Парень поймал себя на мысли, что после их смерти он словно осиротел. Его жизнь долгое время маскировалось под рутину и, выждав, нанесла невыносимые болезненные удары, после которых нужно было как-то жить дальше. На крыше Винкерт задавался ещё одним терзающим его вопросом: «Люк, что же на самом деле с тобой произошло?»
    Однако в этот период жизни Андре многое перестало интересовать, в том числе иссякло любопытство к личностям со сложными, поломанными судьбами, выбивающимися из общего ряда. Парень понял, что те люди, которые задают вопросы, непременно получают на них ответы, независимо от того, понравится им это или нет. А он и так забрасывает жизнь и себя, в том числе, огромным количеством вопросов.
    В свой выходной день Винкерт снова вышел на крышу. Он долго рассматривал намеревающееся вечереть небо и вдруг заметил загадочный силуэт в футах трёхстах от себя. По крыше похожего трёхэтажного дома неспешно прогуливалась девушка, может женщина. Она подходила к краю, какое-то время вглядывалась вниз, а потом отходила, и снова и снова бродила по периметру неспешным шагом. Очевидно, её тело сжималось — она вся тряслась, то ли от страха, то ли от холода. Андре разглядел только, что у неё длинное терракотовое платье, поверх которого надета парка цвета хаки, внушительно-мощные тёмные ботики до щиколотки и она совершенно лысая. Но что это — девушка или женщина — однозначно, точно не переодетый мужчина.
    «Может у неё свой стиль и такая причёска дополняет образ, а может, она после длительного лечения?» — Винкерт отвлекся от своих разрушительных мыслей и продолжил фантазировать: «А что, если она тут занимается тем же самым, чем и я? Может, помахать ей рукой — подать знак? Можно вычислить её точный адрес, зайти к ней, поговорить», — думал в порыве Андре.
    Парень молчаливо закидывал себя вопросами: «А может, она даже моего возраста или моложе меня? А что, если ей поставили неутешительный диагноз, и она с ума сходит от боли и отчаяния?»
    Он представлял себе, как эта девушка ходит ежедневно по улицам Бостона среди тысяч незнакомых равнодушных людей, и ощущает, что внутри неё заложен «опасный взрывной механизм», и она не знает, сколько ещё она протянет.
    Андре тут же подумал про себя: «Если бы пришлось оказаться на её месте и посмотреть своему самому грозному страху в лицо, то про диагноз я бы точно не сказал ни единой душе. И лечиться даже бы не стал, поехал бы на машине к океану или морю, поплыл бы далеко, далеко к горизонту… И пусть все винят несчастный случай… Подумаешь, умру, ничего глобального ведь не произойдёт, по распоряжению каких-то неведомых сил душа вновь через какое-то время переродится, и мне выдадут новое потребительское тело»…
    Андре смотрел на незнакомку, не отрываясь, затаив дыхание, душно выдохнул:
    «Ведь я совершенно здоров и хотел бы расстаться с жизнью по собственной инициативе. Моё появление в её жизни будет точно нелепым, что я ей скажу? Не нужно этого делать? На этом горизонте высвечивается только три варианта. Первый — если она больна, я точно не смогу ей ничем помочь, а демонстрацией своего здоровья буду только злить и раздражать. Второй — может, она просто гуляет по крыше и у неё такая причёска и стиль. И третий — если она собирается расстаться с жизнью и не решается, — тогда каждый делает выбор сам. В любом случае, моё появление и общение с ней ни к чему.
    Андре решил оставаться безучастным к судьбе незнакомки и больше не вглядываться в пропасть, он перестал выходить на крышу. Винкерт начал возвращаться в привычный ритм жизни, и через несколько недель неимоверными усилиями воли дописал свою книгу, подобрав для героев разные национальные фамилии: Малкович, Оркан, Вуд, Като, Абеляр, Булль и Арад, чтобы совсем было непонятно в какой стране происходят события. В свою очередь, эта семёрка решит судьбы миллионов своих соотечественников.
    Заключительные главы книги Андре Винкерта повествовали о том, что все принимаемые правительством реформы, направленные в сторону обнищания простых людей, — повышение налогов, в очередной раз увеличения пенсионного возраста, массовое обнуление природных ископаемых и запасов, заморозка строительств объектов государственного значения и прочее, — имели свой глубокий сакральный смысл. Многие общественные деятели, как и население, не видевшие логических связей в политических ходах, подозревали представителей власти в массовом помешательстве и, возможно, в других психических расстройствах. По иронии, пятеро из этой политической семёрки проходили анонимный курс лечения от алко- и наркозависимости.
    Однако логика во всех этих реформаторских действиях была железной. На самом деле высокоточное астрономическое оборудование, которым владело только это небольшое государство, диагностировало приближение гигантского астероида к северной части своей страны. По полученным сводкам, через два года, шесть месяцев и восемнадцать дней инопланетное тело должно было смести не только всю нордическую часть государства, но задеть страны, граничащие с северными рубежами. Правительство мужественно приняло решение не только не оповещать о предстоящей угрозе соседние страны, но и сограждан. Все научно-исследовательские данные по этому животрепещущему вопросу были засекречены, а лишние свидетели ликвидированы. Только президент и его ближайшее окружение были осведомлены о предстоящей катастрофе.
    В течение двух с половиной лет происходило обнуление страны, вывоз капитала, покупка представителями политической элиты недвижимости в других концах планеты, переселение их родственников и близких людей в безопасные страны. Правительственные избранники тщательно подготовились к назначенной дате бедствия и покинули свою страну под предлогом политической конференции.
    Стихийное бедствие сотрёт с лица Земли почти две трети страны, оставив после себя миллионы погибших и раненых людей. Потом Малкович, Оркан, Вуд, Като, Абеляр, Булль и Арад будут принимать соболезнования и помощь от глав государств, разделяя сочувствие выживших людей страны и оценивая последние новости, находясь в другой части планеты. Министр обороны — Като, единственный, кто прослезился от увиденных кадров новостей. Про себя он мрачно подумал: «Бедные, бедные люди». И в этот момент стал прижимать как можно крепче свою молоденькую жену и крохотного сына.
    Последние страницы книги призывали к тому, что нужно научиться трезво оценивать, осознавать и видеть сквозь искусственное, лживое напыление всё то, что происходит вокруг. Слушая убедительные речи политиков, не стоит забывать время от времени подставлять в контекст правдивую частицу «не». И тогда можно узнать истинный ход вещей. Людям ежедневно убедительно вещали с трибун о благополучии, стабильности, увеличении благосостояния, об успешной борьбе с коррупцией, бедностью и всё же…
    Парень подумал о том, что нужно дать законченной рукописи остыть хотя бы пару недель. Однако решил, что не будет дожидаться столько времени и отправил свой роман «Микстура от псевдо демократии» известному литературному агенту — Уоррену Митчеллу, предполагая, что первые известия от него, а тем более из издательских домов, будут не раньше, чем через полгода.
    А пока снова сломалась машина Андре, заставив его вновь добираться на работу по длинным тоннелям Бостонского сабвея. Но парень посчитал, что это и к лучшему, с тем уровнем рассеянности и невнимательности, которые сопровождали его в дороге, легко можно было попасть в очередную аварию. Тем временем, реклама Memory Avenue снова настигла Андре в метро.
    Боль выжигала Винкерта изнутри, и он чувствовал, что в его душе неумолимо происходит чудовищная деформация, которую вызывают: потеря близких, дефицит общения с родственными по духу людьми, собственноручное насилие над собой и интеллектуальный голод в запущенной форме. В этот момент отличным уходом от всего было снова стать на пару часов клиентом компании. Андре зашёл на сайт компании — ближайшее свободное время было в это воскресенье. Винкерт незамедлительно забронировал шестичасовую прогулку по проспекту своих августовских воспоминаний.
    Последовательность действий для осуществления очередного тура в прошлое была Винкерту хорошо знакома. В воскресенье он приехал в компанию Memory Avenue и подготовительная часть перед путешествием в прошлое снова повторилась. Парень подошёл к информационной стойке, представился, и ему выдали анкету, которую он заполнил, сидя на кожаном диванчике. Затем подписал ряд необходимых формальных бумаг, оплатил тур и прошёл экспресс-обследование всего организма, которое снова выявило повышенный уровень раздражительности и невроз.
    За Винкертом пришла та же самая медсестра, что и в первый раз, когда он посещал компанию, и проводила его в кабинет доктора Салливана. Но на этот раз Андре смотрел сквозь девушку, совсем не замечая её внешних данных.
    Меньше, чем через минуту из кабинета вышел доктор Салливан, поздоровался, улыбнулся и пригласил Винкерта войти.
    — Присаживайтесь, мы всегда рады своим клиентам, а особенно постоянным, — с тёплой, согревающей нотой в голосе произнёс доктор, указывая на диванчик.
    Салливан посмотрел результаты обследования, анкету, изучил выбранный маршрут воспоминаний.
    — Итак, вы хотите точное повторение пятнадцатого августа 2030 года. Длительность шесть часов.
    — Да. О процедуре можете не рассказывать, — сказал Андре и выдавил из себя шероховатую улыбку.
    — Как будет угодно. Если у вас больше нет ко мне вопросов, можем приступать. Вы готовы?
    — Да.
    Доктор Салливан пригласил Коннорса.
    — Доктор Коннорс, — прохладно представился приглашённый специалист, словно видел Андре впервые в своей жизни.
    Салливан и Коннорс вывели все воспоминания Винкерта на проектор. Андре открыл паку, соответствующую пятнадцатому августа 2030 года, он не захотел листать снимки всего дня.
    — Можем приступать к погружению?
    — Да.
    Коннорс нанёс Андре пасту на биологически активные точки, а доктор Салливан в компьютере установил параметры: пребывание с одиннадцати часов вечера до четырёх часов утра. Через несколько минут Винкерт погрузился в свои воспоминания — в тот самый августовский вечер, когда он забирал Дарси из парка Бостон Коммон. Неплохой был период времени в жизни Андре: никакого траура и мрачных мыслей с примесью горечи потерь. В этот самый вечер Дарси была снова беззащитна и всецело принадлежала только ему…
    Андре испытал уже во второй раз точное повторение нужного отрезка времени:
    — Телефонный звонок раздался как всегда внезапно:
    — Привет, ты не занят?
    По тону чувствовалось, что Дарси сейчас заплачет, она шмыгала носом и явно готова была разрыдаться.
    — Привет, что случилось?
    — Забери меня отсюда.
    — Где ты?
    — В Бостон Коммон.
    — Сейчас подъеду – без лишних вопросов и чётко произнёс Андре.
    После сжатого разговора телефон издавал очередную порцию протяжных гудков.
    Работа над книгой моментально отодвинулась на второй план, без чрезмерных промедлений тёмно-коричневая кожаная куртка накинулась прямиком на домашнюю майку, форсируя из молчаливой квартиры. Андре чуть не забыл ключи от машины. Наспех обутые ботинки так и остались нечищеными, спустившись на улицу, Винкерт сел в машину и выехал в сторону парка. По дороге он задавал себе слишком много вопросов в единицу времени. Избыточные вопросы, мимолётные мысли сетью опутывали разум и отвлекали в пути.
    «Что с ней могло случиться? Какого чёрта она в парке вечером одна делает?» В последнее время она постоянно попадает в неприятности, – обеспокоенно и одновременно раздражённо думал про себя Винкерт.
    Дорога заняла немного времени, вечерний  город, как ни странно был довольно пуст. Винкерт цеплялся взглядом за сумеречные очертания Бостона, и невольно воскрешал в своей душе тот непродолжительный период времени, когда они с  Дарси были вместе. Перед глазами бегущей строкой, словно змейкой, спешила цепь пережитых событий. Среди совместных ланчей, постельных сцен, прогулок, посещений театра, кинотеатров, отчётливо всплывала и нагло вытесняла другие – картинка зимнего катка Бостон Коммон. Ноги трепетно ощущали скольжение, тело невесомость, а грубые мужские ладони вспомнили прикосновение к нежным ладоням Дарси. Винкерт сделал глубокий вдох, и за несколько драгоценных секунд явственно прочувствовал нужный отрезок прошлого, в котором он был счастлив, как в восторженном детстве. Здесь Стюарт улыбалась и выполняла дорожку в белых коньках, зашнурованных разными шнурками: левый розовым, а правый фиолетовым. Память так же транслировала картинку, в которой  девушка упала, и тогда он протягивал ей руку и помогал подняться. «Всё в порядке, не сильно ушиблась?» Дарси не ответила, но так заливисто и заразительно засмеялась, что Андре тоже стал смеяться.   
    Парень припарковал машину и направился ко входу в парк. За счёт широких коралловых брюк, ванильной водолазки под горло и ультра лёгкого чёрно-белого пальто Дарси выглядела, как яркое пятно в пустом зелёном парке. Она курила зажатую между двумя пальцами сигарету, а тонкий серебряный браслет, обнимавший запястье, дёргался туда-сюда. Прекрасные глаза девушки избегали дотошного взгляда Андре, Дарси скованно блуждала по парку разорённым взглядом. 
    У Винкерта сразу же возникла вероятная версия событий, в которой виновником выступал один из любовников Стюарт – Бен Мейсон. Парень отчётливо представал себе, потасовку между Мейсоном и Дарси, и как Бен награждает девушку увесистой пощёчиной. 
    — Бен? Я расквашу ему физиономию.
    Ярость охватила Винкерта и сжала в плотное кольцо. Дарси молчала и явно не хотела разговаривать, а тем более отвечать на вопрос, кто автор её ссадины.
    — Не надо, не вмешивайся, с ним кончено. Можно, мы сейчас поедем к тебе? Я не хочу к себе домой.
    Устраивать допрос с пристрастием было не в духе Андре. Он всё же предпочитал паритетное общение между собеседниками. «Если Дарси захочет рассказать, то обязательно поведает о том, что же с ней произошло», – наивно полагал парень.
    Однако, Стюарт так никогда и не осветила эти события, самонадеянно оставив Винкерта с его догадками.
    Дарси дрожала от физического и душевного холода, виновато смотрела на Андре. В её глазах он безмолвно читал призыв о помощи. Парень не мог отказать любимой, однако его сжимала и душила беспомощная горечь от того, что их короткая история любви закончилась и имеет продолжение именно в таком сыром и болезненном виде.
    Винкерт снял с себя куртку и заботливо накинул её на милые плечи. Тягучее, липкое молчание опутывало Андре и Дарси, стянув их в единую амфорную петлю.
    Единственное, что смог вытащить из себя Андре:
    — Опять куришь.
    Но диалог так и не смог сложиться, по причине молчания собеседницы. Отсутствие слов угнетали Андре – спасительная музыка в машине одновременно создавала фон и была третьим сопровождающим до самого дома. 
    «Ей определённо нравится страдать и чувствовать опустошение после каждого неудачного романа. Дура. Выбирает тех мужчин, с которыми изначально ничего не сложится. Я люблю её, но мою любовь она не принимает».
    Уже окончательно стемнело, когда Андре припарковал машину возле своего дома.
    Поднимаясь по лестнице, Винкерт думал о том, что «Дарси нужно будет отправить в ванну, чтобы та привела себя в порядок. А после накормить и отправить отдыхать».
    С помощью ключа открылась дверь в квартиру, завлекающую войти внутрь благодаря своему спокойствию и умиротворению. Парень разулся и освободил ноги от ботинок, Дарси изящно расстегнула молнии на чёрных ботильонах, плавно сняла их и бережно поставила в прихожей. Винкерт придал подвешенное состояние своей куртке и пальто Стюарт.
    Девушка прямиком скользнула в ванную, тёплая мирная вода нужна была ей сейчас даже больше, чем разговоры по душам, и разбор невзгод на причины и следствия. Винкерт незамедлительно раздобыл для неё белое полотенце и чистую рубашку холодного, отстранённого голубого цвета.
    — Тебе нужно согреться.
    В ванной зашумела вода, Андре сел на диван в гостиной и принялся ждать, когда вода изгонит из тела и души девушки перенапряжение. «Надеюсь, она не наделает в ванной глупостей. Страдания страданиями, но нужно себя брать в руки». Думал, опасаясь Андре. Прошло чуть меньше часа, Винкерт уже собирался постучать в дверь ванны, но Стюарт вышла самостоятельно и предстала перед ним босиком в его рубашке, блистающая под искусственным освещением. Рубашка была велика Дарси, однако не посмела скрыть и преуменьшить притягательный бюст.
    Винкерт старался откровенно не таращиться на девушку, однако если он и мог спрятать взгляд, то похотливые мысли не давали ему покоя. Андре повернул голову в сторону, глаза метались, однако левая бровь была при этом приподнята, что свидетельствовало о рьяной работе мысли.
    Парень уже смело представил себе эротическое произведение, состоящее из двух обнажённых тел, не включающее в себя вступительную часть.
    — Я хочу есть. Накормишь меня?
    Внезапный вопрос распилил пространство квартиры на составные части. Винкерту необходимо было вернуться из воображаемого мира и свернуть фантасмагорию. Переход к реальности занял несколько мучительных секунд:
    — Что тебе приготовить? Чего бы ты хотела?
    — Сэндвичи или то, что найдёшь в холодильнике и не жалко для вечернего непрошеного гостя. И кофе. Я без него сейчас не представляю себе свою дальнейшую жизнь.
    Винкерт шёл на кухню, в комплекте с мыслями о том, что находится совершенно в глупом, даже дурацком положении  – в ситуации трагико-комедийного жанра. Невидимая самокритичная часть Андре, появившаяся неизвестно откуда стала незримо нашёптывать, что он выглядит и ведёт себя, как полный идиот, а эмоции показательно выдают его с головой. Парень решил отвлечься на приготовление позднего ужина, он прекрасно усвоил, что сосредоточение на новом виде деятельности помогает быстро переключиться и заодно выключить непрошенного и нежеланного внутреннего критика. Он открыл холодильник, активно смерил взглядом полки сверху донизу, а затем снизу доверху, выпотрошил из них листья салата, ветчину и сливки для кофе. Сам Андре был не голоден, у него совершенно отсутствовал аппетит. Когда несложные сэндвичи и кофе были готовы, Винкерт отнёс их в комнату, чтобы накормить Дарси.   
    Девушка аккуратно и доверчиво взяла одной рукой сэндвич, а другой рукой крепко схватила  красную кружку, в которой колыхался кофе и издавал привораживающий аромат, почувствовав который лишь однажды, уже невозможно ни с чем перепутать. Стюарт ела на ходу, осторожно запивала вполне съедобный сэндвич кофе, прогуливаясь по комнате. Винкерт посмотрел в окно и попытался отвлечься мыслью, что «всё же, отвратительная привычка – спешить, когда ешь. Иногда я чувствую, что спешка так глубоко проникла в меня, что начисто изменила мой генно-хромосомный набор. Хм, мне нужно всё же постараться не торопиться хотя бы во время еды».
    — Безумно вкусно, только теперь пару недель придётся сгонять лишние калории, - иронично подметила Стюарт, и её лицо испортила ехидная улыбка. 
    — Не бери в голову. Ложись отдыхать, – устало вымолвил Винкерт.
    Стюарт присела на диван, допивала свой кофе и о чём-то думала, беседа тем временем не клеилась. Андре оправился в спальню, старательно приготовил кровать к отдыху – организовал постель в шоколадно-мятных тонах, приглашающих погрузиться в атмосферу отдыха и беспечности.
    Дарси поставила пустую кружку на столик, грациозно потянулась, несколько раз провела по распущенным волосам, имитируя расчёсывание, и затем не спеша отправилась в спальню. Девушка удобно расположилась на уютном и безопасном ложе. Винкерт по-отцовски накрыл её тёмно-коричневым одеялом и погладил по голове.
    — Тебе нужно отдохнуть и набраться сил, я не буду тебе мешать, – с нежностью произнёс Андре, посмотрел поглаживающим взглядом на Стюарт и поспешил выйти из комнаты. Он оказался в гостиной, намереваясь поработать над книгой, но сейчас мысли парня шли вразрез с литературным чувствам. Винкерт скитался по комнате, ища своему времени хоть какое-нибудь применение. Метания Винкерта прекратила цепкая реплика Дарси: 
    — Андре, мне совсем не хочется спать, почитай мне, пожалуйста, твою книгу.
    Винкерт остановился в центре комнаты в нерешительности. С одной стороны он хотел услышать мнение девушки о своих творческих начинаниях, а с другой – ему, почему-то заранее было стыдно за своё ещё не родившееся произведение. Парень решил не отступать, взял в руки свой телефон, вошёл к Дарси, неуверенно присел на краешек кровати, долго подыскивая удобную позу. Сердечный ритм Андре остервенело, участился, несколько смущая чтеца. Винкерт взял себя в руки и принялся читать с телефона.
    — Эпиграф. «Главный урок истории заключается в том, что человечество не обучаемо. Уинстон Черчилль».
    Затем он остановился и словно отчитываясь, сказал, что ещё не придумал название, и с псевдонимом нет ясности. Дарси это не смутило, и парень, войдя во вкус, прочитал ей всё, что у него было написано – пролог и две главы книги. Андре окончил читать и приготовился к самому худшему – получить убойную дозу критики, которая, возможно, навсегда положит конец его литературным попыткам.
    Однако Стюарт была более чем снисходительна, ей понравилось услышанное.
    — Продолжай писать, – уверенно заключила Дарси с серьёзным лицом, изображающим работу интеллекта. При этом её скулы были подтянуты к слегка вытянутым губам, а левая бровь приподнята.
    Глядя на сосредоточенное и заинтересованное лицо Стюарт, Винкерт подумал о том, что «если бы в этот самый момент Дарси одела стильные очки без оправы, то, несомненно, была похожа на закостенелого сноба или в лучшем случае на одного из преподавателей Бостонского университета».
    Книжная дискуссия развеяла все творческие страхи Андре. Он словно нашёл опору, поддержку и будущее вдохновение для работы над романом в словах Дарси. Однако стоит отметить, что парня здорово утомил весь этот сумбурный, непредсказуемый вечер и обсуждение творчества в частности. Винкерт предложил ложиться спать, девушка согласилась, хотя заряд, полученный от кофеина, отодвинул на время её усталость. Дарси не хотела, чтобы эта ночь заканчивалась, ей было так хорошо и спокойно на душе, в очередной новый перегруженный задачами день она ещё успеет ступить.
    К тому же Стюарт в этот момент поняла, как она безоговорочно соскучилась по ласковому и безмятежному побережью, солнцу и океану, на девушку накатилась очередная волна красноречия, ей было крайне важно быть услышанной. 
    — Андре, ты знаешь, чего бы я хотела именно сейчас? – заговорщически спросила Дарси, поблёскивая лукавыми глазами.
    — Боюсь даже спросить, – ответил Андре, устремляя абстрактный взгляд сначала в верхний правый угол комнаты, а затем на Стюарт. 
    — Теперь твоя очередь слушать, – зазвенела Дарси, а Винкерт даже немного встрепенулся.
    — Если бы в эту самую минуту можно было смять и выкинуть все условности, то… – Дарси сделала интригующую паузу и посмотрела вопросительно на Андре.
    — То, что? – подхватил заинтересованно Винкерт, играя бровями в полуулыбке. 
    — Конечно же, мы бы убрались отсюда дней на десять, а может быть и больше – к океану! Сели бы в самолёт и улетели рейсом Бостон-Майями, где сказочные отели, неисчерпаемый океан и доброжелательный пляж, жаждущий, чтобы по нему пробежались пару десятков раз босыми ногами без кед и прочей обуви! – произнесла с восторгом Дарси, голову откинула немного назад, а руками зарылась в свои густые волосы. Рубашка повторяла движения Стюарт, расправляя и несколько приподнимая взволнованный бюст.
    — Путешествие и свобода, – лаконично констатировал Винкерт и сразу загрустил.
    — Да, точно. Свобода — это путешествия. Нет, наоборот. Путешествия — это свобода. Свобода — счастье. А счастье — это смысл жизни. Всё. Спикер окончил выступление, ему пора отдыхать, – отчеканила Стюарт весьма довольная собой и своим маленьким моно выступлением.
    — И всё?
    — А что ещё ты хотел? Обратная увлекательная дорога, зашли в привлекательный бар, я переборщила с белым русским, ты с пивом. Два тела рефлекторно добрались до номера в отеле. – Дарси оборвала свой рассказ на полуслове и въедливо посмотрела на Андре, которого уже начинала окутывать сонная истома, однако у Стюарт было вовсе иное настроение. Дарси встала с кровати и подошла к сидящему мирно Андре очень близко, она беспрепятственно оставила его без личного пространства. Затем приблизилась ещё ближе и поцеловала в губы. Парень был ошарашен, как будто получил порцию электрического тока, граничившей по уровню со смертельной. Сердце озверело, забарабанило внутри. Зрачки расширились, словно в кровь попали запрещенные препараты. Кровеносная система буйно и жизнерадостно раздразнила все сосуды, вены и капилляры. Винкерт не мог не включиться в эту игру, животный инстинкт захлестнул парня и он стал жадно целовать новоиспечённую любовницу. Андре гнал все здравые мысли, которые честно пытались всеми энергетическими силами его остановить и уберечь от дальнейшего сожаления и разочарования. Однако сегодня, именно сейчас состоялась триумфальная победа плоти над разумом. Сопротивляться такой мощной и рьяной страсти у Винкерта не хватило силы духа, а для такой непредвиденной ситуации самообладания оказалось в недостаточном количестве.
    Дарси на некоторое время отстранилась от Андре, но не для того, чтобы капитулировать. Она не отрываясь, смотрела ему прямо в глаза, и вслепую демонстративно расстёгивала рубашку, которую решительно бросила на пол. Парень не отставал и так же торопился предстать, в чём мать родила. Два воспалённых и словно обезумевших тела стали снова упрямо стремиться друг к другу. Андре использовал приемлемую силу, для того, чтобы Дарси пикантно оказалась в горизонтальном положении на кровати. Сплетение тел сопровождалось нежными касаниями и мягкими поцелуями. Винкерт почувствовал, что Дарси хочется быть слабой, зависимой, и она послушно поддаётся его импульсам. В какой-то момент близости, он поймал себя на мысли, что пытается выполнять безупречно многочисленные скользящие движения. Однако старания Андре возымели своё действие. Дарси удалось полностью выключить своё сознание, а её тело полностью перестало её слушаться. Стоны, наэлектризовывавшие пространство комнаты в какой-то момент практически стихли, у девушки закатились глаза, а тело продолжало бесконтрольно извиваться под неистовым напором Андре. Винкерт был на пике блаженства, жадно поглощая и впитывая в себя минуты, в которые девушка дотянулась и провела руками по космическому холсту. А парень всецело осознавал то, что именно сейчас он абсолютно счастлив, и если бы можно было выбирать, когда умереть, то он бы выбрал настоящий момент…
    Некоторое время Андре и Дарси безмолвно и практически неподвижно лежали, осознавая всё произошедшее. Однако Винкерт неуёмно снова стремился к Стюарт. Он нежно гладил её по волосам и целовал пока, она нежилась в упоительной эйфории. Всё когда-то заканчивается, и тёплый душ помог Дарси смыть все похотливые следы. Андре пытался её целовать, но она отстранялась, словно между ними и не было ничего. Вскоре девушка легла на кровать в спальне и заснула, а Винкерт ещё какое время не мог сомкнуть глаз. Он лежал рядом с Дарси, смотрел на неё, слушал ритмичную музыку дождя за окном и задавался вопросом: «как же теперь будут разворачиваться дальнейшие отношения с его любимой».   
    Путешествие окончилось. Винкерт открыл глаза, продолжая мысленно хвататься и трепать остаточные впечатления после пребывания в прошлом. Но вокруг него только смыкались холодные, тщательно выкрашенные стены и чужие лица, принадлежащие вежливому персоналу компании.
    Андре как можно скорее отправился из компании Memory Avenue домой, по дороге явственно осознавая, что время, проведённое в воспоминаниях, приносит лишь иллюзию счастья на некоторый непродолжительный срок. А затем душа обнажается до оголённых нервов, заставляя загнанное сердце вырываться из грудной клетки и вновь переживать страшную потерю. Парень снова мог побыть рядом с любимой, но не имел возможности изменить произошедшее. Прошлое умирает ровно в тот момент, когда становится прошлым, а мертвых не стоит тревожить. Ассоциативно путешествие напоминало контакт с голограммой, фальшивкой, оно будто било ножом в едва затянувшуюся рану, погружало на самое дно, давило бессилием и отчаянием. Винкерт внутренне чувствовал себя не просто обокраденным, а совершенно нищим. Андре понял, что он не станет не только постоянным клиентом, но и заложником своего прошлого. Винкерт решительно дал себе обещание, что будет путешествовать только в режиме реального времени.



                Глава 13


    После тура в августовский вечер Андре приснился довольно странный сон: в глаза бил ослепительно яркий свет, слух улавливал увесистый звон стальных явно хирургических инструментов, этот звук невозможно с чем-то спутать. Белые коридорные стены, мелькающие нефритово-зелёные халаты, шум аппаратов, из которых доносятся различной тональности и частоты пикающие звуки, провал в пустоту. Он видел своё тело, тело Андре лежало в Центральной Бостонской больнице, в коридоре на каталке, без признаков жизни, накрытое полностью лёгкой белоснежной простынкой. Душа сначала не спеша села, свесила ноги, немного поболтав ими в воздухе, опустилась, левитируя, на пол, и невесомая часть сущности Андре двинулась к медицинскому посту. Мимо мелькали не замечающие ничего странного люди, но на посту душа не остановилась, прошла сквозь стены и взлетела, устремляясь ввысь к небу и облакам. Вскоре полёт был окончен, и перед взором Андре встали увесистые золотые ворота, распахнувшиеся в ту же секунду. За воротами простирался, как ни странно, дивный зелёный, благоухающий сад. Андре, без промедления, вошёл. Сделал всего несколько шагов по траве, как вдруг не понятно откуда, выскочили два огромных каменных человека, играющих на солнце такими же огромными каменными мышцами, и вышвырнули его под грохот навзрыд скрипящих металлическим ржавым скрипом закрывающихся ворот. Винкерт стремительно полетел обратно сквозь облака, птиц, дома, стены, людей и с гулким свистом влетел в своё остывающее тело. Удар, ещё удар, кровь проворно, как ни в чём не бывало, начала разгоняться и усиленно циркулировать. Грудная клетка поднялась и опустилась, вдох, выдох. Тело ожило, село, простыня неуклюже свалилась на пол, вокруг него забегал многочисленный медицинский персонал. Парень снова увидел яркий, ослепляющий свет, бьющий со всех сторон и заставляющий прикрыться от него рукой…
    Андре проснулся, подскочил и начал бешено дышать, жадно глотая комнатный воздух. Несколько минут он чувствовал себя выдернутым из какой-то иной реальности. В голове отчётливо транслировались отрезвляющие мысли: «Очнись, мудак! Миллионы людей готовы прямо сейчас поменяться с тобой местами, жизнями». Он представил себе всю эту многочисленную толпу и это огромное количество живой энергии. Андре со всей силы ударил себя ладонью по лицу.
    Наступила жгучая боль, холодное прозрение и появилось сокрушительное желание жить.
    — Нужно жить, даже если кажется, что нет ни единого аргумента продолжать это делать.
    Винкерт не учитывал эти самые аргументы, которые у него были: здоровье, молодость, наличие полного бытового комфорта, деньги, время…
    Сейчас, именно в эту минуту, Андре всё понял, и план суицида был окончательно свёрнут:
    — Да, я потерял близких, дорогих мне людей, но я по-прежнему их люблю, и моя смерть им не поможет. Надо жить дальше!
    Приснившийся кошмарный сон расставил все мысли по нужным местам. Андре привёл себя в порядок и собрался на работу. Новый день, однако, обещал быть похожим на множество таких же будней и не обнадёживал курьёзной кульминацией и авангардным завершением. Растерянность свинцовыми объятиями задавила интуицию, и Винкерт ровным счётом ничего особенного сегодня не предчувствовал.
    Телефонный звонок с неизвестного номера разрезал офисное пространство и вытолкнул Андре из рабочего процесса. Винкерт от испуга вздрогнул: «И кто это может звонить? Только бы с отцом было всё в порядке. А что, если с ним что-нибудь случилось, и этот звонок снова вышибет из-под меня реальность? Столько потерь в миниатюрную единицу времени — это слишком жестоко».
    Андре с опаской и настороженностью выдохнул и решился ответить.
    — Добрый день, Андре Винкерт?
    — Да, сэр.
    — Я Мэтью Андерсон — редактор издательства «Чтиво». Наша команда заинтересовалась рукописью, которую презентовал ваш литературный агент. Мы готовы обсудить сотрудничество с вами. Когда и где вам будет удобно встретиться?
    — Сегодня, в четыре часа дня, в кафе 3.6.9. на Гамбург стрит — выпалил на одном дыхании Андре.
    — Отлично, до встречи.
— До встречи.
    Андре от радости чуть не расколол в правой руке свой тощий телефон.
    «Митчелл оказался совсем не промах! — Далее в голове Андре возник логичный вопрос: — Интересно, а почему сам литературный агент мне не позвонил и не написал? В любом случае, это не имеет определяющего значения, мне предложили сотрудничество!»
    Андре подавлял в себе крайнюю степень волнения, замешанную на ликовании. Он старался на работе не привлекать к себе внимание. Винкерт назначил встречу в том самом кафе 3.6.9. на Гамбург стрит, где он почти два с половиной месяца тому назад обедал с Энн. Парень с трудом дождался трёх часов дня, постоянно отвлекаясь от работы на время, которое периодически сверял, панически боясь опоздать. Андре думал, как лучше сделать: выйти из офиса в три часа и медленно, неспешно дойти до места встречи, или выйти в половину четвёртого и дойти уверенным, более быстрым шагом?
    В любом из двух случаев, парень сильно нервничал. Он вышел из офиса в двадцать пять минут четвёртого, пролетел мимо зданий, не замечая их, всё время думая о контракте. Андре начал бояться, а что, если что-то пойдёт не так или он выкинет что-нибудь не то. В этот ответственный момент ему не с кем было посоветоваться, переговорить, заручиться поддержкой. Отцу в этот момент Андре совсем не хотел звонить — внутренняя дистанция невероятно давила на парня. Да и сообщать заранее о радостной новости он боялся, всё скрупулёзно перемалывал в себе. Андре дошёл до кафе, которое по-прежнему пестрило нелюбимым сочетанием грязно-белого и красного цветов. Зашёл внутрь и сел за заказанный на его имя столик. Посетителей в кафе было немного, и среди них явно отсутствовал Мэтью Андерсон.
    «Без пятнадцати четыре, — съёживался Винкерт. — А что, если на встречу никто не придёт? Да не может быть такого. Скорее всего, сотрудник издательства придёт точно и пунктуально ровно к четырём часам дня».
    Андре сидел за столиком и озирался по сторонам. Бежевые стены также пестрили картинами с изображениями абстракций. Только в этот раз столик был не у окна, а персонал не такой обмякший, скорее наоборот динамично-приветливые официанты сновали взад-вперёд.
    Без двух минут четвёртого в кафе зашли двое. Один из них — сотрудник издательства — мужчина лет пятидесяти пяти на вид, небольшого роста, со спокойным, хладнокровным, выдержанным взглядом. Второй — правительственный агент, у которого была одновременно звучная и грозная фамилия Вашингтон. Служитель закона обладал неприметной внешностью, блёклыми, размыто-серыми, практически прозрачными глазами, как у свежепойманной рыбы.
    Администратор кафе проводила мужчин к столику, за которым сидел взволнованный Андре. Пришедшие почтительно поприветствовали Винкерта, представились и присели за столик.
    Андре смутило и ошарашенно озадачило присутствие на деловой встрече агента Вашингтона: «Я ничего противозаконного не сделал, и даже в мыслях не было. Написал книгу, которая лишь кокетливо, едва коснулась политической лысины».
    Минутная молчаливая пауза, застывшая над головами осторожно рассматривающих и неощутимо оценивающих друг друга участников встречи была нарушена Андерсоном.
    — Я представляю издательство «Чтиво», которое заинтересовано в сотрудничестве с вами. Мы хотим купить права на вашу книгу, — Андресон озвучил предполагаемую стоимость книги.
    Это означало, что книга Винкерта, скорее всего, может вызвать широкий общественный резонанс, и правительственные структуры, решив пресечь разночтения ещё в зародыше, хотят избавиться от потенциальных проблем. У Андре было только два пути. Первый — согласиться и принять предложение, получить долгожданную финансовую свободу, а также возможность для осуществления широкого спектра своих самых заветных желаний. Или второй — пойти против системы и продвигать своё творение, не смотря ни на что, и скорее всего в неблагодарные массы. А кому это бесполезное занятие нужно? Чью-то жизнь это не улучшит, а свою собственную только во много раз может ухудшить. Андре ясно понимал, что он точно не борец с мощной системой, и осознавал, что в этой борьбе он скорее будет совершенно один. К тому же, ещё совсем недавно в воздухе витали мрачные мысли, которые подталкивали не дожить до своего ноябрьского двадцатисемилетия. Издательство предлагало внушительный перевод денежных средств на счёт Винкерта, который отныне не будет расстраивать, когда тратишь последние деньги, а совсем даже наоборот. Андре безоговорочно принял предложение. Единственное, располневший банковский счёт будет некоторое время обкрадывать в тактильном удовольствии, но недолго, вскоре можно будет пошелестеть заветными разноцветными купюрами. И даже подкинуть в своей квартире денежный ворох, словно осенние листья.
    Агент смотрел в глаза Андре, не сводя въедливый взгляд, и был предельно внимателен, словно сверял показания. Вашингтон в этот момент безмолвно пользовался одним из помогавших ему методов определения правдивости ответов. Если при ответе на вопрос собеседник опускает глаза в левый нижний угол, то он лжёт, если поднимает вверх — вспоминает, а если смотрит прямо или опускает глаза в правый угол — говорит правду. Вашингтон потрошил ответами Андре:
    — Копии книги? Сколько их?
    — Одна — в телефоне, —  парень не врал и не собирался этого делать.
    — Нужно удалить. Размещение в сети?
    — Удалил со всех площадок.
    — Хорошо, проверим.
    Андерсон выложил перед Винкертом небольшую стопку бумаг для подписи с обеих сторон: договор на передачу авторских прав издательству, расписку, что в течение суток должны быть удалены все имеющиеся копии книги, согласие на запрет публикации, документы о неразглашении коммерческой тайны.
    — Я могу отказаться от предложения? — спокойно спросил Андре, поднимая глаза после изучения всех документов.
    — Не советую, сынок. Тебе делают отличное предложение — расплатишься разом со всеми долгами, и ещё с лихвой останется. Неприятности не нужны ни тебе, ни нам. И не стоит задавать лишних вопросов. Я думаю, мы поняли друг друга? — напористый Вашингтон знал, о чём говорит.
    Винкерт подписал все необходимые бумаги, послушно достал телефон и безвозвратно, на одном дыхании, удалил единственную копию своей книги. После всех этих несложных манипуляций парень получил свой заветный денежный перевод. Деловая встреча была окончена. Попрощавшись с Андерсоном и Вашингтоном, Андре вышел из кафе 3.6.9. весьма состоятельным человеком.
    Книгу Андре всё же надёжно спрятал, но только незримо, в своём сердце. Однако один единственный вопрос какое-то время всё же продолжал его мучить:
    «Не предал ли я себя, когда принял это настойчивое, добровольно-принудительное предложение?»



                Глава 14


    Посадка на рейс Бостон — Майами окончилась. Андре не спеша двигался по борту самолёта в направлении своего пассажирского кресла.
    «Середина салона. Не знаю, правильно ли я сделал, что заказал себе билет не в хвостовой части? — думал про себя Винкерт, мысленно усиливая эмоциональное напряжение и неуловимое чувство беспокойства. — Нужно было всё-таки покупать билет в хвосте самолёта — при крушении авиалайнера шансов выжить было бы больше. Может, сойти с самолёта, пока ещё не поздно?»
    Интуиция, которую в этот момент призывал Андре для принятия важного решения, под напором страха молчала.
    «Всё же Дарси так хотела слетать в Майами. Я сделаю это за нас обоих», — усиленно искал аргументы Андре, чтобы не покидать беспричинно борт авиалайнера.
Винкерт подошёл к своему пассажирскому сидению, в соседнем кресле у окна сидела весьма привлекательная блондинка. Девушка сосредоточенно читала, но отвлеклась на несколько секунд, чтобы поздороваться с Андре и кокетливо улыбнуться.
    — Лорен, — представилась девушка и протянула изящную руку с тоненькими пальчиками.
    — Андре.
    «Стильная, интересная, наверняка обладательница творческой профессии» — мысленно рассуждал Андре.
    Винкерт не ошибся с родом деятельности соседки. Лорен оказалась фотографом и направлялась в Дизайн-дистрикт на выставку. Девушка явно нервничала, пытаясь всеми силами держать себя в руках и не подавать виду, но Винкерт ощутил на себе тревожные волны, незримо передаваемые Лорен.
    — Знаете, я всегда нервничаю в дороге, — завязал разговор Андре, пытаясь сыграть пару аккордов на доверительных нотах.
    — Я тоже, — неожиданно для Винкерта ответила Лорен. — В очередной раз пытаюсь себя успокоить, что всё будет в порядке, но снова волнуюсь. Остальные пассажиры кажутся такими спокойными и умиротворёнными, я уже начинаю испытывать комплекс неполноценности, — последнюю фразу Лорен произнесла полушёпотом.
    — У вас отличное чувство юмора, — с широкой искренней улыбкой произнёс Андре, глядя в глаза Лорен.
    Далее в воздухе повисла вежливая пауза, однако, Лорен уже успела понравиться Винкерту, он почувствовал внутренний подъём, как будто в него снова вдохнули жизнь. Лорен с легкостью располагала к себе и невероятно притягивала Винкерта. Девушка сменила неловкость суетливых движений на чтение, а Андре, уютно устроившись в кресле, закрыл глаза, и, фантазируя, начал раскладывать перед собой сцены по нарастающей с участием Лорен. Представил себе, как расскажет ей, что путешествует и собирается наконец-то прогуляться по пляжам Майами. Потом он обменивается с Лорен контактами, и она непременно захочет составить ему компанию на отдыхе, как только утрясёт все свои дела. Впереди пляж, океан и общение с притягательной Лорен. Винкерт увяз и провалился в сладкую истому.
    Андре резко очнулся от сильного грохота и криков. Его лицо внезапно обожгло беспощадным холодом.
    Самолет со скрежетом срезал себе крылья и выдирал крышу. Непроглядный туман затянул весь обзор. Леденящие душу крики пассажиров сжимали остатки салона авиалайнера. Винкерт тоже захотел заорать во всё горло, но не смог — шок сковал всё его тело. Самолёт продолжает разваливаться, трястись и терпеть конвульсивные схватки. Пилот что-то сообщал, но половину его слов втягивал в себя жуткий гул. Молоденькие стюардессы уже даже не пытались успокаивать пассажиров.
    Андре инстинктивно повернул голову к окну — Лорен безмолвно сидела вся в крови и уже ни на что не реагировала. Она была мертва, видимо, сильно ударилась головой.
    «Вот тебе и вырвался, улетел прочь от серых будней. Сидел бы сейчас и работал в своём офисе, точно был бы в безопасности» — Не успел, Винкерт закончить в голове эту мысль, как самолёт разорвало пополам, стало невыносимо холодно, люди продолжали мучительно вопить, захлёбываясь беспомощностью и ужасом. Прошло ещё несколько томительно-мучительных минут, и в преисподнюю уже начала выстраиваться приличная очередь. Андре и остальные обледеневшие пассажиры, ударяясь, падали на землю. А затем безмолвно ожидали команду спасателей и выпуск экстренных новостей.
    Винкерт проснулся весь промокший насквозь от пота, вскочил, резко включил свет и подбежал к зеркалу. Посмотрел на своё лицо, которое беспрекословно демонстрировало внушительные мешки под замученными глазами. Окинул беглым взглядом беспристрастную седину, затем ощупал себя.
    — Сон, дурацкий сон.
    Андре подошёл к окну и стал пристально в него всматриваться — Бостон только собирался просыпаться.
    — Живой, хотя и выгляжу паршиво. Помятый, но отражение взгляда больше не пугает. До этого казалось, что глаза омертвели, и из них вышла вся жизнь.
    Андре умылся ледяной водой, привёл себя в порядок, начал готовить себе завтрак, обдумывая план действий на сегодня. Он захотел прилететь на крыльях на работу и демонстративно послать всех и всё к чертям. Представлял себе, как всё это действо будет происходить. Разыгрывал в голове сценарии, оттачивая в нём подробные детали. Каждая мелочь сейчас была важна и не могла ускользнуть от его заострённого внимания. В особенности Андре прорисовывал в своём воображении потенциально возможные выражения лиц, реплики, эмоциональные возгласы, ухмылки коллег и руководства. А потом Винкерт остановился, словно впал в ступор, и оборвал все свои миндальные мысли: «А зачем мне вообще сегодня идти в этот офис? Я позвоню и скажу, что с этого самого дня тут больше не работаю, вот и всё. Зачем человеку, ценящему своё время, нужен этот фарс и показательное выступление? Есть более важные дела. Нужно рассчитаться с банком по всем долгам, купить новую машину. Теперь я могу выбирать то, что хочу, и то, что давно хотел, а новенькая машина была бы кстати. Нужно ещё спланировать поездку по штатам — всегда мечтал поколесить по стране. Мне необходимо отвлечься, переключить своё внимание, прийти в себя после ада, длившегося со мной всё это время. А моё сегодняшнее состояние умещается всего лишь в четыре слова — хочется поскорее убраться отсюда. Но никаких самолетов, поеду только на машине».
    Андре было трудно моментально перестроиться и сбросить с себя привычную психологию раба системы. И наконец-то осознать, что теперь его время целиком принадлежит только ему и он вправе распоряжаться им, как захочет. Потеряв близких и отчаянно цепляясь за прошлое, Винкерт долго не мог увидеть, что теперь он стал абсолютно свободен. Лишь постепенно смирившись с ударами судьбы и проникая сквозь пелену скорби, он смог разглядеть силуэты новых возможностей и потенциальных желаний.
    Винкерт в течение нескольких дней расплатился со всеми банковскими долгами, облюбовал статус безработного, намереваясь купить новую машину. В автосалоне он с удовольствием представлял себе, как загрузит в новый автомобиль вещи, составляющие всего один рюкзак, и отправится из Бостона, а за окном будут мелькать бесконечные пейзажи. Он будет останавливаться в придорожных кафе и мотелях, покупать себе кофе, болтать с милыми молоденькими официантками в белых фартуках, знакомиться с новыми людьми. А попутчики будут скрашивать его дорогу и рассказывать о своих путешествиях. От всех этих мыслей его сердце билось быстрее, руки дрожали от нетерпения.
    После покупки машины он с истинным наслаждением открыл карту и путеводитель, разметил самые интересные для себя места, но маршрут составлять не стал. Винкерт не заметил, как за этим интереснейшим занятием пролетел вечер. Тем не менее, Андре уже было не остановить. Парень быстро кинул в рюкзак лишь самое необходимое, вышел из дома в суетливую бостонскую ночь, прыгнул за руль нового авто. Торопливо повернул ключ зажигания и немедленно покинул Бостон по шоссе, ведущему в сторону Вустера. Едва выехав на пустынное шоссе, он открыл окно и, с наслаждением вдыхая свежий ночной воздух, издал победный клич. Впервые за долгое время он ощутил себя счастливым, летящим на самых настоящих крыльях. Солнце начинало медленно подниматься из-за горизонта, освещая первыми лучами дорогу. Это было великолепное зрелище, обещающее Андре новую жизнь. Сейчас он чувствовал себя этим самым светилом, пережившим холодную тёмную ночь. Силы не покидали Андре вплоть до полудня, ему хотелось как можно дальше уехать от Бостона. Он гнал как сумасшедший, почти без остановок. Винкерт остановился в маленьком придорожном мотеле с красной мигающей вывеской, гласящей о свободных номерах.
    После того как Андре стал обладателем ключа от маленькой, довольно чистой (насколько это было возможным в придорожных мотелях) комнаты, он отправился за запоздалым завтраком. Местное кафе напоминало заведение из старых фильмов о путешествиях: красные дерматиновые диванчики, уставшая официантка, подливающая кофе, музыкальный автомат. Винкерт уселся за стойку, заказал себе черничный пирог с мороженым и кофе. Пока Андре ожидал свой заказ, он вернулся к своему старому занятию — ненавязчивому наблюдению за немногочисленными посетителями заведения. На одном из диванчиков сидела молодая семейная пара. Они, видимо, ехали в свой первый совместный отпуск, молодые люди были полностью поглощены друг другом, а в каждом их взгляде читалась любовь. За стойкой уместились несколько водителей грузовиков, скорее всего они были постоянными посетителями этого кафе. Мужчины болтали с официанткой, с аппетитом уплетая жареную яичницу с беконом и картофелем фри. Кто-то из посетителей кинул монетку в автомат, и зазвучала приятная музыка, незримо окутывая пространство. Андре наслаждался каждой секундой, проведённой в этом кафе. Ему показалось, что неведомая сила чудесным образом перенесла его в прошлое. В то самое прошлое, когда люди умели жить здесь и сейчас, разговаривали друг с другом, веселились, были добрыми и открытыми. Винкерт не спеша съел превосходный, ароматный пирог, допил кофе и отправился немного вздремнуть, прежде чем продолжить свой путь.
    Андре проснулся, принял прохладный душ и стал размышлять над тем, куда он дальше поедет. Он обнаружил, что территориально находится недалеко от великолепного озера Онтарио.
    «Было бы чудесно провести пару дней на озере, в тени высоких деревьев» — подумал с удовольствием Андре.
    Парень представил себе, как он сидит на зеленом раскладном стуле, не спеша потягивает холодное пиво и смотрит на спокойную водную гладь. Наверняка возле озера можно будет снять простенький домик и насладиться тишиной, природой и солнцем.
    Винкерту нравилось начало его путешествия — всё шло именно так, как ему и хотелось. Андре начал ощущать, что всё печальное осталось в Бостоне, в другой его жизни… Отдохнувший, он вновь сел за руль и отправился в путь в сторону Рочестера, находящего на берегу нужного водоёма.
    Не доезжая нескольких миль до города, Андре издалека увидел голосующего парня.
    «Подвезу, наверняка, ему со мной по пути».
    Винкерт остановил машину.
    — Подкинь до Рочестера.
    — Садись. Андре, — представился Винкерт.
    — Тим.
    Случайный пассажир запрыгнул в его машину. Тим был обладателем обычной внешности и совсем невыразительных черт лица: русые волосы, серые глаза, прямой нос, тонкие губы. На вид ему можно было бы начислить лет двадцать семь-двадцать восемь. Случайный пассажир оказался совсем немногословным, да и Винкерт особо не настаивал на диалоге.
    А тем временем мерцающая машина Винкерта продолжала утопать в апельсиновом закате, Тим обмякал в кресле автомобиля, начиная синеть. Наркотик бесследно растворялся в обширных просторах кровеносной системы парня, заметая все следы пребывания в его теле. Андре на несколько секунд интуитивно повернул голову в сторону Тима. Винкерт сразу вспомнил случай в метро и оцепенел от ужаса, а его сердце бешено заколотилось в груди, отчеканивая степ…



    Примечания


1 Memory Avenue - проспект воспоминаний, перевод с английского языка.

2 Дуэнде — это демон, который превращает песню в магию, а танец в шаманство. Это душа исполнения фламенко, без которой данное искусство становится невозможным. Федерико Гарсиа Лорка говорил: — «Испанским искусством изначально правит терпкий дуэнде, необузданный и одинокий. И лишь к одному дуэнде не способен — к повторению, дуэнде не повторяется, как облик штормового моря».

3 Masterpiece - шедевр в переводе с английского языка.

4 Salmon and Oyster - Лосось и устрица, перевод с английского языка.

5 Crudo - Сырой, перевод с английского языка.

6 Drunk and Desperate - Пьяный и Отчаянный, перевод с английского языка.

7 «Обречённые на ложь», перевод с английского языка. Фильм «Обречённые на ложь» повествовал о том, что группа учёных отправляется в опасную экспедицию в Гималайские горы на поиски загадочного оракула, знающего ответы на все вопросы этого мира. Действия картины разворачиваются в начале двадцатых годов прошлого столетия. Учёным повезло, в горах они находят проводника из племени Хунзакутов, который соглашается провести их к непостижимому, энигматическому месту. Также проводник предупреждает, что место, куда они направляются, очень опасное и уже погубило множество жизней. Вопреки предостережениям, учёные всё же направляются к мистическому оракулу, который представляет собой разлом в горах, образовавший небольшую пещеру. Внутри пещеры течёт священный ключ с кристально чистой водой. Нужно было войти туда с интересующими вопросами в полном одиночестве и посидеть молча у воды. Через короткое время на путника накатывались чёткие видения, словно ему в голову вложили интересующую его информацию. Отныне окутанные тайной исторические события, которые для обычных смертных были прочно прошиты нитками манящей таинственности, явились учёным в истинном свете. Открытый финал фильма дал зрителю больше вопросов, чем ответов, и повествовал о том, что из экспедиции так никто и не вернулся.
    Данный сюжет является вымыслом автора.

8 Вescendant of Adam - Потомки Адама, перевод с английского языка.

9 Dead drunk - Мертвецки пьяный, перевод с английского языка.

10 13-D - Формат фильма в шлеме виртуальной реальности. При этом вы можете быть у себя дома. Зритель, находясь внутри картины, имеет возможность обзора на 360 градусов и даже может двигаться, испытывает все эффекты заложенные режиссёром, задействовав, все пять органов чувств, такие как запах цветов, осязание от брызг, реалистичное ощущение от падения и прочее, воздействием на определённые участки мозга. Вымысел автора.

11 Le Royal - Королевский, перевод с французского языка.

12 Deed speed - Смертельная скорость, перевод с английского языка.

13 Wang Theater - Театр Ванга, перевод с английского языка.