Весь двор захватила высокая трава. Как только ступили мы в неё, потревожили её покой, в небо взмыло облако зелёных комаров, бесполезных насекомых, наспех созданных природой лишь для того, чтобы хоть как-то оживить скудные травяные дебри, крошечные для людей, неимоверно огромные для мошкары. Зазвенели, закружились над нами нелепые и неуклюжие комарики, умчались, рассеялись в сумеречном пространстве. Я посмотрел вверх: темнело безоблачное небо, яркие глаза звёзд уже мерцали на бескрайнем куполе. Ужаснулся, вздрогнул я, увидев эту безграничную гладь. Не видел никогда я такого страшного и тяжёлого неба, такого огромного и неустойчивого, близкого и затягивающего. Мне показалось, что вот-вот оно дрогнет, пошатнётся и с ужасающим грохотом рухнет, раздавит нас, вомнёт в эту страшную землю, где мы и останемся навсегда... С трудом отвёл я взгляд от непостижимой высоты, взял мать за руку, уткнулся лицом в шершавую белую рубашку. До сих пор не отпустила её колючая дрожь, до сих пор трепетало стройное тело. Один отец успокоился: эти громоздкие небеса почему-то вдохнули в него уверенность: полуулыбнулся он, утопая взором в космических глубинах, будто нашёл в них поддержку, ограждающую его от зловещей атмосферы. Никогда никто не узнает, что могло привлечь его в этом нестойком массиве...
Низенький порожек осыпался под ногами - один чёрт знает, сколько лет разбивают его беспощадные дожди. Грохнул замок - с противным писклявым скрипом отпёрлась подогнившая деревянная дверь: из прохода повеяло подвальной сыростью и легко узнаваемым запахом старости. Замигала, зажглась, замерцала тусклым светом на болтающемся проводе одинокая лампочка, обрисовала скудный интерьер тесной деревенской кухни: ржавую духовку, ободранный, совсем нагой деревянный стол и старинный пузатый шкаф с двумя пыльными зеркалами. Голубая краска гроздями свисала со стен. Копошились на белом потолке пауки. Из тёмного проёма, ведущего в другие комнаты, дышал зловещий мрак. Не на шутку испугался я, когда отец перешагнул порог, пересёк границу между слабой надеждой - дрожащим светом и неизвестностью - пустотой, живой непроглядной тьмой. Я почувствовал, как ещё сильнее задрожал стан моей матери, как сильнее прижала она меня к себе. Застыло в момент ужаса время, замерло всё вокруг, остановилось, пока рыскал отец в поисках заветного переключателя. И вот, наконец, белый, уже уверенный и сильный свет залил коридор, который вёл в три другие комнаты. Тоже обжитые тьмой...
Расположились мы в достаточно обширной спальне. От всех углов веяло холодом, старыми тряпками пахла широкая кровать. Ушёл отец, оставил нас на некоторое время. Тревожило меня, что не горел в других комнатах заветный свет, чудилось, что вот-вот что-то неизведанное и страшное покинет своё логово, придёт к нам, испуганным и беззащитным, лязгая зубами и горя красными дисками глаз. Но вернулся очень скоро отец, держа в руке большую сумку - вещи - главный спутник каждого путешественника. Расстелили постель мы, разложили на подоконнике скудную трапезу: задымился из открытого термоса чай, запахли свежим хлебом булочки. Сели плечом к плечу. Смотрел, вглядывался я во тьму, пока доедали мы скромный наш ужин, не мог я успокоиться, несмотря на то, что укрыл нас дом, спрятал за железным замком: всё равно тяготило Место, всё чувствовалось оно в каждой частичке организма, в каждом уголке, как ядовитый газ...
В полночь погасили мы свет, легли, крепко прижались к друг другу под хруст пружин старого матраса. Укрылись шерстяным одеялом, пахнущим древностью и пылью, поёрзали от зыбкого холода, рыскающего по углам комнаты. Затёрся я между родителями, уткнулся носом в подушку, спрятался с головой под крыло своего мохнатого защитника, чтобы хоть как-то убежать, укрыться от тьмы, от ужасного места. Укутал меня сон, унёс в волшебное странствие.