О да, судьба ужасна у изгнанника-вампира!
В смазливую девицу, что не спит в ночи, влюблен,
Из закутка кладбищенского, мертвенного мира
Бредет во тьме пугливой тенью осторожно он.
Громадный видя дом и без труда в него проникнув,
Следит за ней, за шторой прячась, усмирив напасть,
Как та наряды меряет и вот, зевнув невинно,
Шепча молитву и задув свечу, ложится спать.
Когда последний шум и суета вокруг стихают,
Неслышно он выходит, озираясь и таясь,
Над тельцем жалким, что любви пылающей не знает,
С почтеньем лекаря главой склоняется тотчас.
Как вдруг, в сей миг блаженнейший: о призрачное счастье!–
Когда казалось бы сама судьба благоволит,–
Ночь озаряется огнем, и, млея в сладострастье,
К нему толпа рассвирепевших мстителей бежит.
Один лишь поцелуй в худую тоненькую шейку
Его бы спас от тяжких и невыносимых мук,
Лишь раз в столетие он просыпается, так редко,
Но много у добра неистребимых верных слуг.
Набросившись, как свора псов, жестоко истязают –
В глумленье каждый палача стократно превзошел –
Смеясь, вовсю бьют палками, и душат и пинают,
И в сердце бедное осиновый вгоняют кол!
Потом к кресту прибив окровавлёнными гвоздями,
На холм высокий тащат, водружают не спеша,
Ликуя пьяными на всю округу голосами,
И ждут, чтоб отлетела невозбранная душа.
Тому, кто свергнут в огненную алчную геенну,
Познав в страданиях незыблемую неба власть,
За муки эти, Боже, ты ль не дашь ему воскреснуть,
Чтоб с именем твоим мы вновь смогли его распять!
1770