— Чего она опять так орет то так?
— Может речь идет о нежной, но бурной любви, кукла Лена?
— Угу. Версия, надутая ветром на уходящей луне в зарослях шиповника...
...Наша квартира в Новом Уренгое все хороша — теплая, уютная, в ней живет попугай... Но вот соседей мы слышим хорошо. А иногда этого не хотелось бы.
— Истинные представители Малых народов Севера — ставит диагноз кукла Лена, — уже с утра надрюкались в выходные под самую завязку. Это у нас как глоток свежего воздуха, только с острым запахом, блин.
— Шабат, однако... Озоруют.
— Угу, он еще им и сочувствует. Комитет по охране бабочек и цветочков мне тут разводит.
— Евреи всегда плачут с плачущими, рыдают с рыдающими, стонут со стонущими, кукла Лена.
— Угу, рыгают с рыгающими... Ну все с вами как обычно — санитары, смирительная рубашка... Слушай, ну где твои глаза и где твои уши? Или у тебя опять только один непарный орган и работает? Нет, снова он ручища распускает! Да у меня еще и в квартире не прибрано... Призываю тебя прийти в себя немедленно!
...Наш сосед по национальности ненец. Всем хорош, работящий и характер нордический, но выпивает. А его супруга скандальная такая пышная хохлушка (см. картинку над текстом). Вот они по выходным душу то и отводят.
— Угу. Мне тут может представилась редкая возможность скрасить свой досуг размышляя. А тут эти со своими воплями... Я скоро на них направлю любовное письмо участковому — пусть ждут стука в дверь. Думаю, зрелище будет максимально убогим, но красочным. Это будет караул как доходчиво. Ну, чего молчишь, масон?
— Да люблю я тебя, кукла Лена.
— Начинается у него с утра пораньше — просто не верю своему счастью. Этому хоть трава не расти — все ему шабат на дворе да меня полюбить. Лыбится он. Христопродавец! Не лапай меня, я не в настроении. Так что эту тему я пока даже шевелить не буду. Тихо сиди, дай послушать. А то это... проявляет он тут свой сексизм и бестактность, космополит.
Тем временем из-за стены явственно доносится визгливое: «А нечего было звать других сучек крашеных! Которая на поверку оказалась еще и проституткой с многолетним стажем к тому же... Ну ничего, я тебе сейчас объясню, чтобы у тебя прояснилось. Ёршик он унитазный!».
— Наша соседка сказала это сдержанно, но с огорчением, ты не находишь, кукла Лена? У меня, признаться даже возникло такое конспирологическое ощущение, что здесь что-то нечисто. Боюсь, ее оленевод — казанова еще тот, оказывается. Причем дерзновенный безудержно.
Далее, судя по характерным звукам, за стеной разбилось что-то стеклянное.
— Чтобы сделать свое предупреждение доходчивей, она ему в лобежник тарелку запустила, — утверждает искушенная в этих вопросах кукла Лена. Правильно, конечно, я считаю.
Ой, слушай, я же тебе не рассказывала! Прохожу я недавно мимо кабинета нашего гендира — а там вокруг суетились: его помощница, референт, секретарь, спецбуфетчица. Сервиз был то ого-го, музейный.... Это ему его узбечка разгрохала. А сама рыдает, заливается, дурочка малолетняя. Это она так капризничает — а ее все утешают. Сам гендир в темечко целует. Живут же люди. Чистая Сата-Барбара...
А еще мне мама звонила.
— И что рассказывает?
— А что рассказывает? «Погода плохая, сырость, жрать нечего, денег нет, работы нет, вокруг бандитский беспредел — мы в деревне под Рузой. А еще наши мудилы, представляешь, доченька...»
Ее стенания о падении рубля разрывают мне душу. А ты думал — она мне что сказала?
— А я думал, что твоя маме тебе сообщила следующее: «Тут у нас, доченька, в парадном зале Апостольского дворца на фреске работы Рафаэля обнаружили нацарапанную надпись: «Лена и Михаил. Гор. Руза». Ты ей от меня привет передавай, кукла Лена.
— Опять, нехристь, на мою маму наезжаешь? А она тебя хвалила, между прочим. Сказала, что деньги мне на карточку от тебя зашли.
Ладно уж, конечно. Да когда я тебе отказывала то...