Наконец в помещении закрылась дверь и погас свет. Наступила тишина, но она продержалась недолго. Буквально через несколько мгновений её нарушил звук лёгких пошаркиваний: казалось, будто невидимый скрипач протирал струны своей скрипки перед тем, как убрать её в футляр. Но ни скрипача, ни его инструмента здесь не было – это обитатели картонного дома-коробки усердно тёрлись боками о бархатистую фетровую обшивку своих лож, счищая с себя остатки мела и поудобнее устраиваясь на ночь. Больше всех в этом обычно усердствовал Розовый, не отставал от него и Белый. Идеальный глянец, наверное, был тем единственным, чем гордились большинство из них и чем они красовались друг перед другом на рассвете следующего дня: форма у всех была одинаковая, а что касается цвета, то изменить его они были не в силах.
Шарканье постепенно затихло, и в комнате вновь воцарился покой. И вот тут, как это нередко бывает в таких случаях, тишину прервал чей-то голос.
– Что бы вы там ни говорили, я – главная фигура на столе. Вокруг меня все интриги разворачиваются! Потому как стоимость моя самая высокая, и от моей судьбы зависит исход всей партии.
Ну конечно же, это опять был Чёрный. Он ещё не успел остыть после недавнего спора и не все аргументы были предъявлены. Его пыл, похоже, подогревал и раззадоривал льющийся в последнее время изо всех «утюгов» слоган «Black lives matter».
– Да без меня тебе и шагу тут не ступить, – парировал Белый, его извечный оппонент. Ну конечно же, традиционная перепалка разгорелась именно между ними ещё во время игры и, затихнув на время укладки их в коробку, грозила разгореться теперь с новой силой.
– А то, что ты дольше всех остаёшься на поле, – добавил он, – так это потому, что аромат твой для местных утроб уж больно специфичен. Вот они и выплёвывают тебя постоянно.
Спор опять начинал переходить на личности спорящих.
– Об аромате я бы на твоём месте лучше помалкивал, – огрызнулся Чёрный. – От твоего вкуса утробы нашего стола и вовсе несварение могут заработать. Недаром твоё попадание туда карается штрафом.
– В этом ты заблуждаешься, приятель. Вынимают меня из них обратно потому, что иначе жизнь ваша тут просто замрёт. Так и будете уныло стоять на своих точках до скончания веков!
– То-то тебя всё время гоняют по столу, как вшивого по бане. Да и вообще, нормального игрока «битком» не назовут!
Похоже, и Чёрный тоже утрачивал хладнокровие и начинал выискивать наиболее уязвимые места у своего антипода, стараясь побольнее задеть его самолюбие.
Прозвищем «биток» Белый с недавних пор особо гордился. Причиной тому послужило преодоление биткоином, которого тоже звали «битком», планки почти в двадцать тысяч «зелёных». Правда, головокружительный взлёт его котировок продлился недолго, но приятный осадок, оставленный этим событием в глубине души Белого, всё же остался. И он продолжал украдкой следить за биржевыми сводками, упорно рассчитывая на повторный успех.
– Да уймитесь же вы в конце концов, дайте отдохнуть перед выходными, когда у нас самая пахота. Оба хороши, красавцы вы наши! – шикнул на них кто-то из красных.
Чёрный осёкся на полуслове. Какая неслыханная наглость! Голоса у всех были одинаковыми – пойди разберись, кто бросил эту дерзкую фразу. Впрочем, это был проверенный приём, которым с успехом пользовались многие красные время от времени, умело прячась за спины соседей. Понимая бесплодность своих усилий, Чёрный, тем не менее, продолжал пристально вглядываться в ровную шеренгу красных, всем своим видом демонстрируя решимость найти наглеца. Найти и осадить. Такое спускать нельзя!
Прозвучавший упрёк действительно был событием неординарным. Красные, несмотря на свой яркий цвет, были по натуре терпеливыми и неприхотливыми. На поле им обычно доставалось больше остальных, причём, согласно правилам, они первыми попадали под раздачу от Белого. Стоимость каждого из них оценивалась ниже некуда – всего в одно очко, и роль они играли весьма второстепенную. Да и жизнь у них была всего лишь одна на всю партию. Но таковых здесь было большинство, и в этом была их сила. Но чтобы вот так беспардонно возвышать свой голос на высшую знать? Неужели и до них докатились тревожные слухи, которые вот уже неделю будоражили умы остальных цветных и они утратили осмотрительность?
Белого тоже задело это высказывание. Обычно весьма щепетильный в вопросах субординации, сейчас он оставил эту фразу без внимания. Прежде следовало ответить на более дерзкий и возмутительный выпад Чёрного, покусившегося на его благородное звание.
– Я тебя сегодня пятнадцать раз загнал в угол! – после короткой паузы бросил он своему обидчику. – И даже в середину не стал. Тебе от меня всё равно не скрыться, разве что на полке. Хотя там для тебя тоже места не предусмотрено.
– А ты мне дятла всё время напоминаешь. Долбишь в одно место без устали. Только голова от тебя болеть начинает, а тебе же всё нипочём. Дятел он и есть дятел. А главное, смысла в этом нет никакого: сколько ни старайся, меня всё равно на привычную точку выставят.
– А знаешь, почему ты чёрного, а не иного, более благородного цвета, например, фиолетового? Потому, что завидуешь мне по-чёрному.
– Да пошёл ты со своей завистью. Просто я пачкаться не люблю о таких, как ты, хотя иногда и приходится, и то лишь по воле богов. А на чёрном это почти не заметно. И, потом, стоит мне лишь немного надуть щёки, как все твои усилия пойдут насмарку.
– Щёки? Ха-ха, насмешил! У тебя они вообще никогда не сдуваются!
В этот момент их неожиданно прервал Коричневый.
– Боюсь я, что ваш спор совершенно беспредметен и даже неуместен. По сравнению с тем, что всех нас ожидает, то, о чем вы спорите – сущая ерунда, не стоящая и мелового праха под нашими ногами. А то, что это должно произойти, и, по моим оценкам, уже в самое ближайшее время, в этом нет сомнений.
В комнате вновь повисла тишина. Коричневый затронул больную тему, о которой старались лишний раз не упоминать.
Угрюмый и замкнутый, особенно в последнее время, Коричневый редко удостаивался публичных высказываний. Многие, тем не менее, знали, что он презирал красных, на дух не переносил многих цветных и общался с ними только в случае крайней необходимости. Снисходительно он относился к одному лишь Розовому, стараясь при случае как бы невзначай прижаться к нему то одним, то другим боком, а к Белому даже испытывал определённую симпатию, называя его блондином. Иногда их можно было уличить в каких-то странных шашнях.
Чёрный слышал однажды, как тот уговаривал приятеля изменить правила игры: быстро убрать красных (в этом правила сохранялись неизменными), а затем расправиться с Жёлтым и Голубым, к которым он испытывает особую неприязнь. Затем, между делом, разобраться с балаболом Зелёным, чья демагогия его тоже уже достала, а его, Чёрного, прижав к короткому борту, в дальнейшем просто игнорировать – уж больно много он, дескать, о себе мнит. В случае подозрений со стороны богов разок его всё же загнать в утробу, а затем – снова к борту. А с Розовым на троих поделить Зельму на сферы влияния («Зельмой» они называли зелёную материю, покрывавшую поверхность стола, по которому они раскатывались). На что Белый, немного смутившись, пробормотал что-то неопределённое, в том духе, что на всё воля небес и божий промысл.
Впрочем, в последние дни Коричневый радикально изменил своё поведение, что немало удивило остальных. Некоторые связывали эту перемену с влиянием одной из передач, которая как-то вечером привлекла его внимание. Её вела плоская панель с экраном, висящая в углу их комнаты. Днём оттуда обычно лилась музыка и раздавался приглушённый рёв трибун, и перед уходом её выключали. Обычно равнодушным к подобного рода зрелищам, в тот раз он увлёкся ею. В передаче рассказывалось о жизни и взглядах на смысл своего существования каких-то монахов из Тибета, облачённых в коричневые робы – кашаи. С тех пор он совсем ушёл в себя.
Здесь мы на минутку оторвёмся от этого эмоционального диалога немного окунёмся в его предысторию.
Как ты уже, наверное, догадался, мой дорогой читатель, речь идёт о снукере, о самом что ни на есть обыкновенном английском бильярде. Располагался он на втором этаже небольшого загородного особняка. Его владелец, страстный бильярдист, нередко приглашал к себе партнёров по бизнесу, а порой и профессиональных игроков. Играли здесь далеко не на интерес. И, поскольку гости его были люди солидные и далеко не бедные, то и суммы фигурировали немалые. За игрой следил назначенный по обоюдному согласию маркёр, он же был и судьёй.
Как это обычно принято в мире бильярда, особенно русского, многие профессиональные игроки имели свои прозвища. Получали они его в силу той или иной особенности стиля игры или манеры поведения. Хозяин стола в среде игроков славился своей аккуратностью и утончённостью в обращении с шарами. Кий, если абстрагироваться от размеров, в его руках порой походил на хирургический скальпель – настолько тонко и изящно «вырезал» он им свои удары. Поэтому неудивительно, что к нему прилипла кличка «Хирург».
Хирург и в самом деле был довольно искусным игроком. Следует сказать, что с набором разноцветных костяных шаров у него сложились какие-то свои, доверительные отношения. И вот почему. Будучи любителем истории, знатоком событий времён французской революции и наполеоновских войн, он часто за игрой отождествлял себя с этаким маршалом Нейем, «le Brave des Braves», этим «храбрейшим из храбрых». Сам он, как и многие из любимцев императора, этого корсиканского выскочки, тоже был выходцем из глубинки, и добился успехов в жизни исключительно за счёт природного ума, локтей и упорства.
Перед тем как выстроить свою армию в «ordre-de-batail» для очередного сражения, он тщательно протирал каждого из её участников и ставил на свою законную точку, в исходную позицию. Закончив эту процедуру, он слегка отдалялся от стола, откуда любовался красным пирамидальным плутонгом пехоты, этим пушечным мясом, а точнее, пушечными ядрами, залогом будущей победы, ровной шеренгой болкерных шаров, его доблестных и бесстрашных офицеров, а затем вновь подходил к сукну и бережно подправлял голубого с чёрным, наиболее ценных участников предстоящей битвы, главных его стратегов, способных в решающий момент перевернуть ход событий и принести ему победу.
Розовый, примкнувший к красным, тоже удостаивался его лёгкого касания; впрочем, к нему Хирург был сравнительно равнодушен, несмотря на его немалую цену. Отношения с этим шаром у него складывались далеко не всегда, и, как ни странно, повинным в этом он считал цвет шара. С розовым Хирург всегда связывал жеманство и капризность – именно сочетание подобных качеств он нередко отмечал в обыденной жизни у любителей этого романтического тона. Поэтому он старался лишний раз не задевать этот шар и делать это только в случае крайней необходимости.
Ну а особое же расположение он испытывал к коричневому шару. В последнее время тот не подводил его: даже в самых затруднительных ситуациях коричневый странным образом сам находил лузу, как если бы намеренно стремился покинуть компанию своих собратьев и уединиться на полке. И даже если у хозяина стола был лучший выбор, он каждый раз предпочитал забить именно этот шар.
После привычной процедуры Хирург обращался к своей армии с мысленной просьбой-приказом, призывающим всех к беззаветному послушанию своему верховному главнокомандующему.
Со временем Хирург привык полагать, что заведенный ритуал является залогом его побед, а те редкие поражения, которые изредка имели место, всего лишь следствие незначительных отступлений или пренебрежения им. Схема работала, казалось бы, безупречно, и всё шло своим чередом. Но с какого-то момента он стал замечать, что вопреки всей строгости соблюдения принятых правил шары почему-то начинают слушаться его всё хуже и хуже. Это насторожило его. Поначалу он списывал это на зрение – он чувствовал, что ставшее уже привычным общение с электронными гаджетами (и какое же мерзкое словцо, не зря оно тому виной!) начинало пагубно сказываться на его остроте. Но даже очки в тонкой металлической оправе, по форме напоминающие пенсне и удачно дополняющие его внешность до образа профессора медицины, не помогали. Точность ударов оставляла желать лучшего. И он не догадывался – да и как такое могло прийти в голову – что истинная подоплека происходящего крылась далеко не в ухудшающемся зрении. Во всём были повинны не кто-нибудь, а именно сами шары!
Дело в том, что с каждой мысленной молитвой он, словно Пигмалион, всё больше и больше одухотворял эти высеченные из слоновой кости, как и приснопамятная Галатея, столь милые его сердцу творения. И потому в них пробуждались сознание, и в нём невольно начинали проявляться природное упрямство и твердолобость его обладателей – что же вы хотите, они же были сделаны из бивней, почти что тех же самых рогов, которым и свойственно это упрямство! Вот тогда-то и проявились первые признаки непослушания. Но особенно заметным это стало после того, как он завёл привычку оставлять в бильярдной включенным на ночь телевизор. Так, на всякий случай, в качестве демонстрации нежеланным гостям наличие в доме хозяев. Ибо, по некоторым слухам, в посёлке завелись домушники.
И какая тут связь, спросите вы. А суть её крылась в том, что ещё до знакомства с привычками Хирурга разговаривать с шарами этот снукер существовал по своим собственным законам, с одной стороны, простым и незамысловатым, подчиняющимся принципу «ударился – отскочил», а с другой, в силу сравнительной малости шаров, в чём-то уже тяготеющим к законам микромира. И каждый, кто хоть немного знаком с ними, знает, что в этом мире нередко присутствуют явления загадочные и труднообъяснимые, не укладывающиеся в традиционные представления о привычном мире, где всё происходит чинно и неспешно, а материя, его наполняющая, с виду ужасно косная и ко всему ленная. И поэтому снукерным шарам, наблюдающим эту косность, ничуть не удивительно, что люди называют эту материю вместе с заполняемой им пространством «вселенной».
В их маленьком мире всё происходит гораздо быстрее, неуловимее, а, главное, непредсказуемее. Взять хотя бы те же самые квантовые эффекты, благодаря которым траектория движения электрона – это вовсе не чёткая линяя в пространстве, а их огромная совокупность, этакое размытое множество, и по каждой из этих траектории частица движется одновременно и равновероятно. И именно об этом говорилось однажды в телепередаче, повествующей о квантовых эффектах в микромире. На экране эти самые электроны выглядели маленькими светлыми шариками. На эту их схожесть с со своими собратьями и обратил внимание Коричневый, и он же первым сумел извлечь из этого определённую выгоду. Траектория его движения стала менее предсказуемой, и он легко протискивался между близко стоящими шарами, не задевая их.
– Как тебе это удаётся? – поражались красные.
– Всё дело в спИне, – пояснял он. – И в сосредоточенности. Нужно уметь абстрагироваться от телесной оболочки и легко расставаться с лишними привязками.
Эти мудрёные слова мало что говорили большинству, но сама по себе идея родства с микромиром потрясла всех обитателей коробки, поразив их своими перспективами. У всех, даже у простоватых и недалёких красных, захватило дух от того, какие возможности открылись перед ними, овладей они хоть отчасти подобным умением – двигаться хитрыми и неуловимыми для внешнего наблюдателя маршрутами! Для чего – вы спросите? Для того, чтобы продержаться как можно дольше на «Зельме», избежав при этом болезненных столкновений с собратом, и раньше срока не оказаться в одной из её утроб, а затем и вовсе в опостылевшей всем коробке. Ибо каждая партия представлялась им маленькой жизнью с её коллизиями, интригами и путешествиями, пусть хотя бы и только в пределах небольшого пространства, ограниченного четырьмя бортами.
C каждой новой партией-жизнью шары приобретали эти новые качества, слепо следуя рекомендациям Коричневого. И в совокупности с уже имеемыми навыками это делало шары крайне непокладистыми в прямом и переносном смысле, поскольку «кладкой» у игроков называется умением забивать их в утробы-лузы.
А что за навыки – спросите вы?
Ну взять хотя бы повадки красных. Самым безопасным местом у них считался центр пирамиды, и во время расстановки на столе за него шла неустанная борьба, сопровождающаяся скрытыми пинками и бранью. Поскольку вне стола они редко враждовали межу собой, глядя на эту возню, цветные называли поверхность стола ещё и полем брани. И в этом они были солидарны с Хирургом, сами не ведая того.
Наиболее заметные на зелёном фоне, красные всегда были под особым прицелом у небесного творца. Им шары считали то высшее существо, которое время от времени склонялось над столом, чтобы в соответствии с непостижимым для них замыслом подправить наблюдаемую картину. Она его каждый раз чем-то не устраивала, и казалось, что он хотел вернуть им первоначальное, строгое и гармоничное их построение, но добивался при этом только большего хаоса.
Красным всегда доставалось первыми, причём от главного распорядителя на столе – от их белого собрата. Тот страшно гордился своим особым положением, ибо являлся единственным, кто был знаком с самим Кием – с длинным деревянным жезлом, увенчанным наконечником из бычьей кожи. Этим жезлом правила рука творца, и потому Белый мнил себя истинным знатоком божьего промысла и проводником его воли на этой грешной Зельме, как он любил выражаться. Всё это не могло не вызывать неприкрытую зависть у Чёрного. Впрочем, остальные тоже не оставались равнодушными к его заносчивости, и лишь Коричневый, который к Белому питал определённую слабость, относился к этому снисходительно.
Кстати, шарами они с какого-то времени себя уже называли довольно редко. Это случилось после того, как один из небесных творцов то ли по незнанию (впрочем, как высшие существа могут чего-либо не знать?), то ли в шутку назвал умение забивать шары в лузы выражением «шарить по карманам». И хотя лузы на английском – действительно карманы (pockets), этот намёк на сходство честно проживаемых ими жизней с устоями воровского мира никому не пришёлся по душе. И с лёгкой руки Белого они нарекли себя гораздо романтичнее – «Перекати-поле». Этим сочетанием однажды Марк Иор, традиционно облачённый в белые перчатки подручный небесного творца, в приватной беседе с хозяином охарактеризовал его будущего соперника. В ответ на это Демиург (Белый утверждал, что называть его неблагозвучным именем «Хирург» неприлично и даже зазорно) рассмеялся и сказал, что оно больше подходило бы шарам. Белому это название тогда пришлось по душе, и он предложил его своим товарищам. Предложение одобрили, хотя в приватных беседах многие продолжали обращаться друг к другу исключительно по цвету.
С появлением над столом силуэта одного из небесных творцов красные тут же затихали. Они суеверно придерживались одной из поговорок Белого, гласящей, что язык до Кия доведёт. Обычно они старались держаться в кучке, тесно прижимаясь друг к дружке. Потому как знали – стоит кому-то оторваться от соседа, как он тут же будет беспощадно загнан в лузу. Это считалось позорной участью (да провалиться мне сквозь Зельму! – клялись они, уверяя приятелей в своей искренности), ибо оттуда облачённая в белую перчатку рука святого Марка (довольно странная по взгляду многих приставка, всё же принятая с подачи того же Белого, этого любителя вникать в заумные разговоры творцов и подражать им), под презрительные взгляды собратьев отправляла незадачливого отщепенца в чистилище. Им называлась полка, где их тщательно очищенному от мела собрату предстояло томиться в изгнании до скончания веков. Презрительными взгляды были потому, что тот не проявил достаточную вёрткость.
Участь быть забитыми в лузу рано или поздно ожидала все шары, в том числе и цветных, с той лишь разницей, что те были наделены не одной, а несколькими жизнями. Но продержаться же дольше других на игровом поле, уворачиваясь до последнего от попадания в прожорливые лузы, считалось признаком особой доблести.
Последним поле брани покидал Чёрный. По этой причине он считал себя не менее значимым, чем Белый, если даже не превосходил его в чём-то. Тем более, что жизни Чёрного в последнее время уделяли особое внимание.
У шаров имелись и другие, более традиционные способы выживания. Кто-то старался прижаться к борту, откуда шансов угодить в алчную пасть лузы было гораздо меньше; кто-то цеплялся за своего цветного собрата: близость с ним гарантировала хотя бы временную передышку, пока на столе оставался лучший выбор. Ну, а особо продвинутые норовили вечером надышаться испарениями из забытого рядом с их коробкой стакана с остатками нектара – ну а что ещё пристало пить этим высшим существам, почти что богам? Пах он, правда, далеко не божественно, но тут на помощь приходила меловая пыль, их вечный спутник и главный враг глянца. Хоть какая-то польза от неё – ею можно было занюхать едкую затяжку. И тогда жизнь начинала казаться не такой унылой и однообразно-зелёной, как давно уже наскучившее им бельгийское сукно марки «Iwan Simonis», предмет гордости хозяина стола. Но это был лишь дополнительный бонус. Главный же заключался в том, что распухшая наутро голова с гораздо большим трудом протискивалась в створ лузы.
И вот теперь на всё это стала накладываться квантовая магия.
Проявлялась она, как многие уже ощутили по себе, с увеличением спина; теперь они уже знали, что это за зверь: скорость вращения вокруг собственной оси. Удар, придающий Белому вращение, творцы называли «винтом». Часть винта от Белого при соударении передавалась и его собрату, и теперь каждый, видя нацеленный на него поверх битка Кий, молил бога именно об таком ударе. «Раскрученный» в прямом и переносном смысле шар приобретал новые качества, и, как мы уже знаем, мог творить чудеса. Поэтому услышанная ими как-то поговорка «хочешь жить – умей вертеться» быстро стала их лозунгом и правилом жизни, потому как это умение приносило им не только изящество в движениях, но и долголетие.
Важно было не только сохранить полученный спин как можно дольше, но и оставлять его незаметным для творца, чтобы тот не почуял неладного. Отметки мела на теле шаров этому не способствовали, поэтому вечерний туалет был не только данью красоте.
Что ж, теперь наш читатель более подробно посвящен в подноготную этого маленького мирка. Поэтому вернёмся к прерванному на время диалогу.
– У меня есть сведения, – многозначительно обратился Коричневый к соплеменникам, – что завтра, наконец-то, наступает эра светлых годов, о которой здесь давно ходили слухи. И если кто-то ждал её с нетерпением, то меня это всегда настораживало. Ибо, всё новое не всегда к лучшему.
Он взглянул на Белого, словно ища поддержки. Тот натужно кивнул: он тоже не совсем понимал, к чему клонит его наблюдательный приятель, но относился к нему с уважением.
– То, что это произойдёт именно в субботу, я понял из разговора наших богов. Так, во всяком случае, наш Демиург поручил сделать святому Марку Иору. Старые светила, которые он назвал не то «нахальными», не то, прости господи, «на-кальными» (никогда бы не подумал, что они на кале работают – наверняка по настоянию этих зелёных, не зря я их всегда недолюбливал), будут менять на какие-то «кало-генные», что, на мой взгляд, ничуть не лучше, или на «свето-идиодные», что тоже не легче. Беда, в общем. Но и не это самое страшное. Главное – не дождаться нам эры светлых годов, потому как вслед за сменой светил собираются с этого света сжить и нас, убрав в подсобку, а нашу многострадальную Зельму заселить новыми обитателями.
Все разинули рты. Коричневый продолжил.
– Про новые шары я уже как-то вам говорил. Я помню, как вы тогда напряглись слегка, но быстро расслабились. Мол, эка невидаль – новые шары! Мало ли, для чего они богам нужны. На то они и боги, чтобы у них всего было в избытке. Но истину говорю вам – близится наш час. Потому что не далее, как сегодня, из разговоров богов я вновь получил подтверждения своим опасениям. Ибо, в отличие от вас, балаболов, я умею не только прислушиваться к разговорам богов, но еще и наблюдать за ними и делать выводы. А видел я, как на днях наш творец снова достал из ларца новую коробку, открыл её и о чём-то задумался. Ну, думаю, пришла наша пора! Но он закрыл её, и у меня от души слегка отлегло, но ненадолго.
Он сделал паузу.
– Кстати, прозвище «баллаболлы» вам куда больше подходит, чем та, что навязал Белый. Потому что, какая разница, что очки, что баллы, а болл, или ball – это тот же шар. А погалдеть вы сами не свои. Так вот, про новую коробку я многое передумал и вот к чему пришёл.
Он снова сделал заминку.
– Вот все мы тут из кожи вон лезем, чтобы выжить в этой давке, в этой чёртовой колотильне. Мастерство оттачиваем. Меня до поры до времени даже тешило наблюдать за тем, как вы спасаете свои шкуры в борьбе за место под лампой. Да и сам я, что скрывать, участвовал во всём этом, хотя без особой охоты. А потом завязал. Суета одна, а конечный результат известен: все там будем. – Он кивнул на полку. – Так лучше сразу наверх, и оттуда спокойно наблюдать за происходящим и размышлять, что к чему.
– Мыслитель, – фыркнул Жёлтый.
– Вы знаете, как я отношусь к вам, – продолжил Коричневый, внешне никак не реагируя на едкую реплику. – До поры-до времени многие из вас меня раздражали, кого-то я попросту недолюбливал за позёрство и самолюбование, – он покосился на автора последнего высказывания. – Но с некоторых пор я стал более терпимым к вам, и не стал бы вмешиваться в ваш спор, если бы не упомянутое выше обстоятельство. Потому, как речь идёт об угрозе нашего общего выживания, и здесь нам надо забыть прежние распри и объединиться. И все, выработанные за многие века, навыки прилипания к бортам и застревания в лузах направить в иное русло. Я даже обещаю на время побороть врождённую брезгливость к Голубому, и неприязнь к тебе, Жёлтому, если ты, несмотря на твоё вечное безделье по субботам, потрудишься завтра на общее благо.
– А толку-то что от этого? – переспросил Чёрный. – Ну объединимся мы и провалимся дружно сквозь Зельму, к чему нас склоняют боги всеми силами. И что с того?
– Дело не в том, чтобы провалиться при первой же возможности, а сделать это с умом и в нужный момент. Ты думаешь, к чему все эти перемены?
Чёрный пожал плечами, хотя со стороны это было совершенно незаметно.
– А вот к чему.
Коричневый сделал театральную паузу. Если бы у шаров были руки, он непременно упёрся бы ими в бока для пущей убедительности. Но он лишь вздохнул поглубже и многозначительно насупил брови. Чем-чем, а мимикой, различимой лишь самим, шары всё же обладали.
– Наш отец небесный слегка одряхлел – оказывается, бывает такое и с небожителями. И в том, что он перерастал одерживать победы в битвах богов, теперь винит весь старый свет и нас с вами. Я как-то слышал, как он жаловался тому, который в перчатках, что мы совсем перестали слушаться его жезла и утратили нюх – интересно, где это он у нас пятачки разглядел. Лишь бы свалить на других! Который раз убеждаюсь: хоть они и боги, но ничто человеческое им не чуждо. Свой жезл он поменял неделю назад. Замена света – следующий шаг на пути больших перемен. Мы – следующие в этой очереди. И если мы правильно не воспользуемся моментом, новый свет мы увидим в первый и в последний раз. Впрочем, такая возможность нам может уже и не представиться. Но уж коли с этим посчастливится, нам следует сделать вот что…
Утром Хирург привычно расставил шары на сукне. Нужно было размять руку: сегодня предстояла ответственная встреча. На кону была круглая сумма. Заезжий гастролёр, судя по отзывам знатоков, игрок незаурядный, хотя и человек непростой, как говорят, «с закидонами». Но в случае проигрыша платит исправно, что редкость по нынешним временам. Поэтому можно не прибегать к услугам профессионального рефери (зачем лишние издержки) и обойтись одним лишь посредником с каждой стороны. А деньги ему сейчас были крайне необходимы: после рейдерского захвата его основного актива расплачиваться по кредитам было нечем, и в случае просрочки очередного платежа всему имуществу компании грозил арест. Так что клиент был как нельзя кстати. Молва утверждала, что нрава он был крутого и обмана не терпел, да и кличка его «Мутный» говорила о многом. Обычно так называли игроков, прячущих свою игру до нужного момента. Это говорило и о характере человека. Надо было быть с ним поосторожнее.
Хирург придирчиво взглянул на стол – сукно приятно радовало глаз в лучах новых светодиодных ламп. Может, поменять и шары – новая коробка давно уже дожидалась своего часа в сейфе. Вчера он уже чуть не сделал это. Ладно, разомнусь старыми, а там будет видно, решил он. Не зря ведь советуют коней на переправе не менять. Он ухмыльнулся странной уместности внезапно пришедшей на ум пословицы. Красных за их прорезавшуюся с некоторых пор прыть он перестал причислять к пехоте и перевёл в разряд кавалерии.
После нескольких пробных ударов он испытал приятное удовлетворение. Шары проявляли завидную покладистость: они идеально закручивались при исполнении «винтов», исправно цеплялись за сукно, и, следуя правильным траекториям, послушно катились в заданном направлении. Получалось практически всё задуманное, Хирург с удовольствием вошёл во вкус игры, и забытое чувство эйфории вновь овладело им. Пожалуй, ничего больше не стоит трогать – не зря ведь утверждают, что в ходе игры не стоит отказываться от тактики, приносящей удачу. А, стало быть, и менять игроков.
В назначенное время появился соперник в сопровождении своего спутника, расчехлил свой кий, и игра началась.
Поначалу завязалась борьба, удача переходила от одного игрока к другому, и счет в партиях был равным. Наконец, наступила кульминация.
В решающей партии у начавшего игру Хирурга дрогнула рука, и он допустил промашку. Мутный быстро, что называется «с кия», разобрался почти со всеми красными, и от победы его отделяло всего лишь несколько очков. Хирург упал духом. Нет, всё же следовало сменить этих, вновь ставших упрямыми и непокладистыми, старых вояк.
Но тут шары, казалось, перестали слушаться Мутного. Он стал допускать детские, непростительные ошибки даже в элементарных ситуациях, когда шару, казалось бы, уже некуда было деваться. И, напротив, удары Хирурга стали на редкость удачны: шары идеально обходили все препятствия на своём пути и достигали цели. Развязка наступила, когда очередь дошла до коричневого шара. Мутный тщательно выцеливал свой удар, хотя позиция была чрезвычайно удобная, и, казалось, промахнуться было невозможно. Но шар издевательски не пожелал протискиваться в лузу: он словно расплющился и стал вдвое шире. Мутный в недоумении протер глаза – такое с ним случалось впервые.
Следующим ударом Хирург выполнил «снукер», искусно спрятав коричневый шар за розовым. После чего Мутный снова совершил ошибку, теперь уже вынужденную, и счет стал выравниваться. Вслед за этим Хирург повторил свой приём ещё несколько раз, причём безукоризненно, и после каждого из ударов коричневый прятался от битка, прилипая то с обратной стороны черного, то голубого.
После нескольких ошибок Мутный признал своё поражение. Сбитый с толку, он не понимал, как такое могло произойти – он сдать партию на ровном месте, в выигрышной ситуации. Такое с ним случалось впервые. Он отставил свой кий и исподлобья взглянул на соперника.
– Слушай, Хирург, что-то мне не нравится, как твои шары ведут себя. Они у тебя, часом, не заряжены?
– О чём ты, Мутный? Первый раз слышу такое.
– Да брось ты прикидываться, давно уже не девочка. А то не слышал о металлических сердечниках и электромагните под сукном и о прочих чудесах техники?
Хирург округлил глаза. Он, конечно, слышал о подобных фокусах, но виду не подал.
– А вот мы сейчас и проверим тебя на вшивость, если не возражаешь.
Он пристально взглянул на Хирурга. Тот пожал плечами.
– Только сначала бабло предъяви, а потом валяй, устраивай свой шмон. Но края соблюдай, и смотри, не переусердствуй.
Хирург не заметил, как перешел на принятый в определённой среде, давно забытый им жаргон. Он не любил подобных камбеков в подсознании, возвращающих его в атмосферу девяностых. Это так не вязалось с его нынешним представлением о себе. Но сейчас ситуация диктовала свои правила.
Ничем не выдававший себя до сих пор приятель Хирурга словно очнулся при этих словах и слегка закашлял в углу, обозначая своё присутствие. В бильярдной, похоже, начинали сгущаться тучи.
Мутный повернулся к своему спутнику. Тот протянул партнёру дипломат. Щёлкнули замки, и в руках у Мутного появилась котлета – пачка стодолларовых купюр. Он убрал её обратно, а вместо этого извлёк из портфеля компактные электронные весы.
– Ну смотри, если что найду – пеняй на себя. – Он многозначительно похлопал рукой по дипломату.
Похоже, скрывающийся в портфеле арсенал был нешуточным. Но Хирург и бровью не повёл – эта угроза его ничуть не смутила. Его приятель тоже был не лыком шит.
– Изволь. Но учти – если ничего не найдёшь, накинешь десять процентов.
Мутный кивнул.
После взвешивания шаров подозрения Мутного отчасти отпали – все шары имели стандартный вес. Но на этом он не успокоился. Заглянув под стол, он осмотрел его снизу, а затем тщательно пошарил рукой в районе луз – нет ли там скрытой проводки или чего-либо иного, вызывающего подозрение. После этого он достал какой-то хитрый приборчик, напоминающий валидатор, которым обычно пользуются контролёры в общественном транспорте, и тщательно просканировал им всю поверхность стола. Индикаторы прибора подрагивали в зелёной зоне. Тоже мне, кондуктор, усмехнулся про себя Хирург.
Мутный пожал плечами, всё ещё не веря в простое стечение обстоятельств, сыгравших с ним злую шутку. С видимым сожалением он сложил свои «приблуды» в портфель, вытащил оттуда пару «котлет» и бросил их на стол. К ним он добавил несколько купюр из бумажника.
– Можешь не пересчитывать.
Он резко повернулся, хмуро кивнул своему напарнику, и они покинули бильярдную.
Хирург перевёл дух. Да, нелёгкий сегодня выдался денёк! Он взял одну из «котлет», взвесил её на руке, словно проверяя, не «заряжена» ли она, и невольно ухмыльнулся. Надо же, удумал чего! Заряженные!
Он слегка отогнул большим пальцем край тугой пачки зелёных и медленно отпустил его. Шелест упругих купюр приятно радовал слух. Рисунок на банкнотах повторялся. Как и следовало ожидать, обмана здесь не было. Да и шары его сегодня тоже не подвели. Он с теплотой и некоторым извинением взглянул на старую гвардию, прошедшую, с его попустительства, словно новобранцы, столь унизительную для любого ветерана процедуру взвешивания. И тут же укорил себя за те сомнения, которое закрались в его душу в конце последней партии.
– Merci pour le service, – скупо поблагодарил он своё войско.
Остановившись на коричневом, его взгляд выразил наибольшую признательность. Этот шар и так уже давно не подводил своего «маршала», а сегодня и вовсе доказал свою преданность. Лицо «усталого полководца» впервые за сегодняшний день озарила искренняя улыбка. И в этот момент Хирургу вдруг показалось, что коричневый улыбнулся в ему ответ и даже слегка подмигнул. Что за чертовщина!
Он протёр глаза, шагнул к столу и снова взглянул на шар. Коричневый отсвечивал спокойным, ровным оттенок, и то, что могло показаться глазами, было всего лишь отражением новых ламп. А за улыбку вполне можно было принять голубоватую полоску мела, оставленную кием – дело обычное. И померещится же такое! Нет, надо отдохнуть: в последнее время было слишком много тревог, да и спал он сегодня неважно.
Теперь, после победы, следовало сделать небольшую передышку. И там, глядишь, всё и наладится. А шары, пожалуй, менять не стоит. Лучшее – враг хорошего.
Так была решена судьба его ветеранов. Правда, однажды он всё же рискнул заменить старый комплект шаров на новый и тут же разочаровался в этом, проиграв несколько партий кряду, после чего вернулся к прежнему составу игроков. Он уже не сомневался, что это были не какие-то пассивные исполнители его воли, а настоящие, преданные ему партнёры. С ним он одержал ещё немало побед и вскоре окончательно забыл о своём бизнесе: коммерческие турниры приносили не меньший доход. А к улыбкам коричневого, которые стали теперь уже регулярно мерещиться ему, он привык и даже перестал им удивляться. Да и кому из нас со временем не начинает казаться человеческим профилем причудливый узор на обоях в спальне. А некоторые чудаки даже умудряются разглядеть ковшик в величественных очертаниях Большой Медведицы.
А в компании «перекати поле» с той поры наступил мир и согласие. Они по-прежнему проживали свои жизни на родной и привычной Зельме, по ночам Коричневый теперь уже по-дружески, беззлобно троллил Зелёного, а Чёрный по старой традиции, правда, уже не столь агрессивно, силился оспорить своё уникальное положение в команде. Да-да, вы не ослышались, именно в команде – по-иному шары свою общность уже не ощущали. Ибо все они прекрасно осознавали, что выжить в этом сложном мире можно, только объединив свои усилия, и цвет каждого из них абсолютно не имеет значения.