Запиликал скайп. Всплыл, как подводная лодка в спокойных водах планшета, Борис. Его грушевидное лицо чуть-чуть кривило, а нос казался больше натурального. Поздоровался он довольно учтиво.
— Я тут у вас с переходного балкона звоню, — он немного поежился.
— С нашего? Зачем это? — удивилась Глаша, отправляя в рот маленькие дольки мандарина.
Ей очень хотелось спросить: "Наина избила, и ты просишь заступы?" — но она удержалась от дерзости.
А Борис выглядел неважно: почему-то в желтой майке, испачканной чем-то мокрым, и как будто даже без трусов, вокруг его большого живота была обвязана какая-то грязная белая тряпка.
— Видишь, я без штанов на хрен! — взвыл он с какой-то звериной тоской. — Дверь открой, я тут на балконе, как бомж. На меня ваша соседка Фроська сейчас орала, сказала, что пошла вызывать ментов.
— Зачем ты пришел без штанов? А я не могу тебя впустить. Меня нет дома.
Глаша тут же вспомнила о пакостном свойстве Бориса — он умел в считанные секунды сделать воздух вокруг себя сероводородом...
— У Наинки настроение плохое — она меня выгнала. Прямо в одних трусах. Пришлось свой пиджак вот обвязать, как памперс. Еще, блин, трусы порвались. Пусть твоя мать меня спасет. Позвони ей скорей. Выручай, а? — рвались слова прямо из души Бориса.
— Просто попроси у Наины прощения! — твердо сказала Аглая. — Ты, поди, извини, конечно, за мой диалект, — вони напустил? Кто это долго терпеть будет? Я бы давно такого выгнала! Иди, покайся!
Борис как-то побледнел и обмер.
— Да я уж извинялся, а она только молчит в ответ, — слабенько уговаривал он.
Аглая как раз в этот момент заслушалась серебристыми криками стрижей, которые, против обыкновения, прилетели раньше на целую неделю, уже в конце апреля. Стрижи селились в щелях балконов и весь летний сезон не давали скучать жителям высотки. Их веселое пение, напоминающее звуки: "Стрииииии! Виииириииии!" — каждый год воскрешало Аглаю после зимней хандры.
— Гла-а-а-аш! — завыл Боря.
— Позвони ей еще раз! — повторила Аглая, ей было не до Бориса. — Она, может быть, на балконе. Сейчас же иди!
Боря посерел. Он был в ужасном состоянии духа. "А вдруг менты его калекой сделают?" — пронеслось у нее в голове шумным стрижом.
— Мам, ты слышишь, там Боря-пердун в беде, давай пустим его к нам на время, а то Фроська его сейчас сдаст в полицию. Спрячем, а? — обратилась она к Римме Григорьевне.
— Ладно, впусти, — вздохнув, согласилась мама.
Аглая успела в последний момент, она вышла на балкон и махнула Борису, чтобы он следовал за ней. Только они закрыли за собой дверь в квартиру, на этаже распахнулся грузовой лифт, и оттуда вышли трое бравых полицейских. Тщетно поискав правонарушителя без штанов, они стали звонить в дверь Фроси. Аглая слушала, прильнув к глазку. Раздался сиплый Фросин голос, она расписывала, как сексуальный маньяк только что стоял у них на переходном балконе.
— Убежал, наверное. На улицу убежал! Идите ловите, а то изнасилует кого-нибудь! Он уже штаны снял! — распалялась соседка.
Задав Фросе еще несколько вопросов, полицейские двинулись к квартире Мурдяевых, позвонили. Аглая оглянулась к Борису, Лизе и маме и поднесла палец к губам. Борис молитвенно сложил руки, словно бы говоря: "Не сдавайте меня! Не сдавайте!"
Ничего не дождавшись, полиция звонила и к Наине, и к Сене, и к Пенькову, но этаж словно вымер. Стражи порядка, еще потоптавшись и не найдя сексуального маньяка, убрались восвояси.
— Звони домой, пусть тебе штаны привезут! — велела Аглая Борису. — От Наинки ты все равно ничего не добьешься. У тебя дома кто есть?
— Мама, — всхлипнул Боря, вытаскивая из кармана пиджака, которым был обмотан его зад, телефон.
Он сидел на диване на кухне у Мурдяевых, и на него было больно смотреть. Всклокоченные надо лбом волосы, похоже, кто-то пытался выдрать. А под глазом расцветал выразительный синяк.
"Наинка бьет наверняка!" — подумала Глаша, вспоминая, как та мутузила у них на этаже князя Шершнева.
— Привезет скоро, — виновато отчитался Борис. — Вы уж потерпите меня здесь немножко, пожалуйста, не выставляйте...
— Да уж сидите, — махнула рукой Римма Григорьевна. — Придумали же к Наине прийти... Нашли, за кем ухаживать...
— Да, это была моя ошибка! — покаянно опустил голову Борис. — И не единственная. Я должен повиниться перед тобой, Глаша.
— В чем? — удивилась Аглая, уже совсем позабыв свое с ним общение.
— За мной косяк… Я наврал тебе, что Яшка Пряхин умер. Он не умер. Жив-здоров. Он искал тебя...
— Искал?! — воскликнули хором Глаша и Лиза.
— А что, не появлялся, значит? Я ему твой скайп продиктовал. Он просил номер телефона, но у меня не было. Я ему о тебе тоже по пьяни чего-то плохого наговорил. Каких-то гадостей.
— Каких? — разозлилась Глаша. ("Какой ужас! Яша поговорил обо мне уже с половиной города! Так вот почему он меня так плохо встретил! Страшно представить, чего намолол ему этот дебил со своей смердящей фантазией!")
— Я не помню, что я ему наболтал. Я был пьяный. Но скайп твой я ему дал. Он, наверное, разочаровался в тебе после моего рассказа и поэтому не позвонил. Прости меня! Умоляю, прости!
— Так, давай, собирайся и иди отсюда прямо в своем памперсе! — толкнув Бориса в плечо-глыбу, взвилась Аглая, чуть не плача. — Что ты ему обо мне наплел? Что я как Наина? Или что мы с тобой в одном зоопарке работаем?
— Умоляю! — Борис свалился на колени и ударился лбом об пол. — Я все исправлю! Хочешь, прямо сейчас мы с тобой ему вместе позвоним, и я ему скажу, что ты хорошая, что ты меня спасла? Я позвоню?
— Ты с ума, что ли, сошел?! — отнимая у Бориса телефон, в котором он уже судорожно начал искать номер Якова, выпалила Аглая. — Да после такого звонка он меня за версту начнет обходить!
Она представила картину. Яков сидит дома и пьет чай. Вдруг — звонок. И две рожи глядят на него с экрана: Борина с синяком и Глашина. Сладкая парочка! "Яша! Она хорошая! Ты видишь? Я тут без штанов сижу у нее, и она меня не выгоняет! И я вообще часто к ней без штанов захожу!.. Спасаюсь от полиции! Очень уж она хорошая!" — говорит Борис. И тут у Яши на душе делается светло и радостно: "Ну, теперь-то у меня глаза открылись! Действительно, куда же пойти мужчине без штанов? Теперь-то я понял, что она действительно очень хорошая! Зря я в ней сомневался!"
***
В это время в коридоре послышались шаги Наины. То ли остыл ее гнев, то ли она, по привычке, отправилась к мусоропроводу с блюдцем мусора, но, вероятно, от сердца у нее немного отлегло. Остановившись около переходного балкона, она позвала сиплым, каким-то обугленным голосом:
— Опарыш! Опарыш!
Борис, все еще стоявший на полу на коленях, метнул на Аглаю затравленный взгляд. В нем прочитывалась неловкость от того, что его любовница Наина относится к нему без всякого уважения и называет такими словами. Глаша вдруг как-то неожиданно для себя посочувствовала Боре, абсолютно униженному и оплеванному.
— Встань с пола-то, — вздохнула она. — Сядь на диван… Ищет тебя твоя…
— Ты где, Борь? — вновь послышался Наинин теноральный дискант. Потом она забористо нецензурно выругалась и вернулась в свою квартиру, громко хлопнув дверью.
Через десять минут приехала Борина мама, Лариса Борисовна. Она принесла брюки и тысячу извинений за то, что они с сыном причинили семье Мурдяевых неудобства. Борис молниеносно впрыгнул в брюки и наконец почувствовал себя тем самым Мужчиной, Высшим существом, Подарком судьбы, кем он так привык себя ощущать уже два-три десятка лет.
— Не позорь мать! Я уже устала тебе штаны носить по разным адресам! — сквозь зубы выговаривала ему Лариса Борисовна, не особо заботясь о том, что ее слышат посторонние.
— Ма-ам! Ну хватит! — зашептал на нее сын, а затем, развернувшись к своим спасительницам, трогательно поблагодарил их за кров, пообещал никогда так больше не позориться и попрощался.
***
В эту ночь Наине предстояло испить свою чашу горечи. Совершенно случайно поздно возвращавшийся с работы Гена Пеньков застрял в лифте — внезапно в дом перестали подавать электричество. Гена просидел в лифте без света целый час. Весь этот час он, страдающий клаустрофобией и никтофобией, истошно, по-женски голосил так, что у всех жильцов дома стыла в жилах кровь. А Наина почему-то решила, что шум связан с ее пропавшим Борисом. "Наверное, он сбросился с балкона! — думала она, кутаясь в одеяло и затыкая уши подушкой. — Но это он сам, я не виновата. Я бы вернула ему его штаны, они мне не нужны…" Почему вопли Пенькова Наина связала со своими трагическими фантазиями, остается загадкой.
Почти всю ночь не спала и Аглая. Сначала не давал спать Пеньков, потом — мысли. И мысли все по кругу, по кругу, об одном Якове Пряхине. Вспоминала, как он бойко разговаривал на английском с Джоном Ли Сянем, потом видела его на ветру в тонком свитерке с серьезным лицом. Вспоминала, как он не позволил ей ехать с сингапурцем и сам отвез ее на работу… Как ввел в транс всех ее коллег и вогнал в полное отчаяние Веню и Леву. И как он сказал "до завтра". Потом этот Боря Амфетамин с его откровением о том, что Яша ее искал. "Зачем он меня искал? Зачем?" — в полусне думала Аглая. Засыпала, бродила по каким-то улицам и бормотала: "Зачем он меня искал? Зачем?" Потом появлялось лицо Якова с безумно притягательным взглядом. И после всего этого ночного винегрета Аглая проснулась разбитая и лихорадочная.