Сникерс

В былые времена у меня было 15 рублей, у нее 25, но мы честно делили купленный Сникерс напополам. С трудом добытый – последние же у обоих были деньги. Но делили честно, ровно и напополам. Никто и не считался особо, кто, что и сколько там вложил. Просто было интересно пробовать нам эту жизнь на вкус, а что там в желудке… Пусть и часть ровно поделенного напополам кусочка Сникерса. Ей почему-то было важно, чтобы было по-честному и напополам, хотя ее вклад во всё был, несомненно, больше. Даже странно… По сути, это я должен был вставать в позу и делить, требовать какого-то равноправия. Но мне было это совершенно не нужно. Это был всего лишь Сникерс. Пусть и еда, пусть может быть и на целый день. Сегодня даже страшно и в то же время смешно вспоминать подобные времена. А они ведь были, были у нас правда, что о них не говори, золотые. Это сейчас мы оба уже обрусевшие дядя и тетя, по-прежнему в чем-то смешные, но уже не те, совсем не те, что сказать. И Сникерса в нашей жизни больше нет, не найдешь. У нее, я знаю, диета, у меня жена и спортзал, и знаю, лишь одно: за всё, что есть у меня (по крайней мере, у меня) сейчас я могу быть благодарен именно этому Сникерсу, который она честно, со всей широтой своей души делила ровно напополам. Она, казалось, не могла иначе. За это и ценю. И еще долго буду. Ценить, любить и уважать. Ту часть ее, что навсегда останется со мной. Да, лишь в маленьких кусочках (кажется со временем этот батончик действительно стал меньше), которые я ношу в кармане пиджака каждый день и съедаю вместо завтрака по пути на работу (жена удивляется, почему я ничего не ем с утра?). В маленьких кусочках, которые, как обычно, напополам. Вот только больше не ее твердой рукой поделены. Теперь приходится делать это самому и чаще всего украдкой. Конечно, от жены, и от детей. От кого мне еще в этой жизни прятаться? Если только что от работы, но от нее особенно не убежишь, догонит и заставит своё отработать, всё как обычно. И не то чтобы устал. Сникерс оказывается, знаете ли, способен поддерживать бодрое состояние духа долгое время. Иногда слишком долгое, я даже успеваю уставать, но потом снова прихожу в норму. Жена, работа, дети, тёща в этом процессе восстановления к «жизни нормальной» очень даже помогают. Что странно, согласитесь? Внешние атрибуты-факторы, а помогают. И Сникерс тоже – мой внешний атрибут. Даже странно… И по прошествии стольких лет мало что поменялось. Ничего, если быть точным.  А если еще точнее, то совсем ничего. Я думаю, ты со мной бы в этом согласилась. Ведь ты же не можешь иначе, правда, ведь так? Прости, но мне так нравится задавать тебе вопросы. Пусть даже ты не отвечаешь, поскольку не слышишь. Ты меня не слышишь, но это совсем не твоя вина, коль скоро я сам выбрал разговаривать с твоим образом. Подобным образом. Мне, знаешь ли, это в жизни почему-то помогает. Также как и наши маленькие кусочки. Для меня они, почему-то, именно кусочки, а не осколки. И да, счастья, несмотря на всё, счастья. Потому что оно было, и трудно это отрицать, делать вид, что ничего и не было, да. Я мог вполне себе подобное сделать, но не буду. Потому что у меня есть ты, ты живешь во мне, также как и… И снова пиджак оказался в пятнах, не удивительно – шоколад ведь так быстро тает, особенно на солнце. И с тобой сегодня я что-то заговорился. Не проговориться бы… Я, знаешь ли, этого боюсь. Что жена в конце концов узнает, потому что от раза к разу я рискую однажды назвать её твоим именем. Оно живо во мне. Дышит, бьется и живет, как тогда, много лет назад. И сложно нам что-то с эти сделать. Я говорю «нам», потому что верю в это самое «мы», хотя прошло столько лет. Но четко, ровно и напополам. Я теперь всегда следую этому правилу, и жизнь свою так построил и в чем-то делю. Странный я человек, да? Ты иногда подобное говорила, и не упрекала, нет, просто констатировала свой факт – факт, который выявила для себя сама. Мы все этим грешим порой, бывает, что ж... Вот и моя жена говорит, когда в грехах и огрехах начинает упрекать. Особенно в грехах… Огрехов-то за мной не наблюдается, а вот они... И кажется мне порой, что она, несомненно, догадывается. Да, о нас с тобой. Женщины, ты же знаешь, это удивительным образом чувствуют. От них не скроешь, от них не спрячешься, не убежишь. Ведь ты же тоже женщина, моя. Вот и я так видно никогда не убегу и даже не пытаюсь. Наоборот, добровольно продолжаю эту пытку, еще и этот шоколад. Знаешь, у кого-то одна или две пачки в день. У меня же кусочек. Пусть маленький, но всё же тебя. И трудно мне сформулировать это как-то иначе, но согласись… Пожалуйста, согласись. И я не знаю на что. Я даже ничего тебе, как видишь, не предлагаю, но почему-то прошу. И ответа и согласия и какого-то простого, человеческого, наверное, понимания. А как может быть иначе? Без человечности нам никуда сегодня, без нее мы попросту не справимся, это я тебе говорю. И помню, как ты меня любила слушать порой. Открыв рот и глядя на меня во все глаза. Во все свои большие, огромные и казалось, что бездонные глаза. Я помню, может быть только их я помню. Но это, конечно, вру. А может больше утешаю себя? Человеку же тоже нужны утешения, также как и его памяти, которая знает и хранит, на самом деле, много большее, чем мы хотели бы. Но я хочу, и помнить всё. Не зря же нам дана наша память. А значит нужно пользоваться. Или лучше было бы сказать воспользоваться? Да, так будет несколько корректнее по отношению к ней, не споришь? А это правильно, но только стало грустно: твой голос, до этого яркий, почему-то сейчас медленно, но верно угасает, идет на спад, я бы сказал. Что странно, нет? Скажи же мне. Ты может быть устала? Быть постоянно привязанной к старой истории, но что же я говорю, ведь разговоры с тобой не более, чем плод… Нет, не любви и не моей больной фантазии (больным себя, увы, я не считаю). Воображение это вытворяет свои фокусы, играет дурные в чём-то шутки. Дурные от того, что порой бывает плохо. Ох, и чертовски плохо, но не в этом суть. Суть в самой жизни, которая продолжается уже не первый год и без тебя. А какой нынче год? Високосный, хотя я больше спрашивал о числе, но… И это сойдет для информации и ознакомлении, я все равно не сильно люблю счёт. Хотя порой приходится считать и считаться, это ты тоже знаешь? Ты так много знаешь обо мне, вернее, знала. Но с тех пор и я изменился, и прежним уже вряд ли стану. Конечно, здесь начинает говорить твоя идеализированная романтическая натура, что в нас ничего не умирает и частица всё равно останется. Я больше тебе могу сказать: она и осталась, она жива, ей только выход, но он заказан. И устлан, увы, не красной ковровой дорожкой, а чем-то другим. Наверное тем, что я и сам не могу себе до конца объяснить, хотя порой это необходимо. Но разговаривать с собой порой чертовски трудно, знаешь? Ох, и когда уже пройдут все эти «поры-порой»? Ведь сменяет же лето весну, а зима - осень, но видно подобная смена времен года не про нас. Либо у природы всё намного проще. Да, проще, чем кажется, но может быть это только кажется мне? Я, как и прежде, один, в пустой своей комнате (точнее, мы делим ее напополам с женой, и всё-таки) и продолжаю говорить и о тебе, и с тобой. И знаешь, одного кусочка в день мне стало мало.
 Я словно наркоман подсел на неведанный вид наркотика, хотя он спокойно продается в магазине в свободном доступе. Но разве так бывает? Но для кого-то это вовсе не наркотик, также как и сигареты. Наркотик только для тех, кто знает. И ломает-то как, сильно. Но когда-то и это должно закончиться. Я имею в виду ломку. Ломку по тебе и всему тому, что с тобой связано, связано, конечно, с нами - не стоит мне отодвигать себя с главной роли. Хотя в фокусе по-прежнему как всегда ты. И как ты умудряешься затмевать собой окружающее пространство? Так что становится трудно дышать. Мне не хватает воздуха, и ведь даже не курю и без одной пачки в день, и гребаный спортзал, но… Факт, наверное, так и будет оставаться фактом: моя дорога упорно поворачивается в твою сторону, к тебе. Осталось только лишь по ней идти. Но я не буду делать шаг, мне даже трудно сделать вдох, и знаю, что при таком раскладе ноги все равно не будут меня слушаться. Им не позволит мой разум, мозг, называй, пожалуйста, как хочешь. И всего одна лишь просьба: только называй. Не бойся, ладно? Все равно и не позволю тебе боятся. Как бы может ты этого и не хотела, но слушай… Ты только послушай.. Замри на мгновение, которое прекрасно. И видишь, что ты делаешь во мне, что ты делаешь со мной? Ты будишь. И желания будишь. И потаенные когда-то страхи… И теперь они голосят, в тщетной надежде вырваться однажды на свободу. Но не всегда у них получается, хотя иногда прорывает. Меня сильно иногда прорывает. И боюсь однажды проговориться. Я говорил тебе, ты знала? И видимо, да, если так усиленно киваешь головой и поддакиваешь моим словам, хотя всё это может быть не более, чем плод моего больного воображения – я наконец-то могу назвать его больным. По прошествии стольких лет, знаешь, я могу это сделать. И в последнее время я стал больше говорить? И действует на меня так…Сникерс? Один и целый, в день. Ты бы одобрила, знаю. Ведь если бы в ту пору у нас были деньги, так бы и было, а не одно напополам. Хотя мне нравилось с тобой делиться...
Точнее, как делила ты. Уверенно, без колебаний, четко, ровно, одним взмахом ножа и ударом почти в самое моё сердце. И кто знает, что было бы дальше, если… Вот этого слова ты никогда не любила, правда, не любила, и в чем-то я с тобой согласен, да. Во многом, но не во всем, конечно, могу себе позволить. Без этого я не могу, ты тоже это знаешь. Но если бы тогда у нас бы были... Эх, деньги. Не думаю, конечно, что всё упирается в них или упиралось, ты была не такой. Наоборот, почему-то радостной и с хитрой улыбкой, от которой так учащенно билось моё сердце. Оно по-прежнему бьётся, слышишь? Думаю, даже на расстоянии, что «да». Поэтому… Нет, ничего не буду тебе говорить, больше не буду. Торжественно не клянусь и не обещаю, но… Да, так решил, и это моё право. Право для себя в первую очередь, а еще моя уверенность, гарант, оплот стабильность и хоть какой-то смысл в этой жизни. Должно же у меня что-то и остаться.
Я не жалуюсь тебе и снова, боже упаси, но ты же должна прекрасно понимать и представлять ситуацию… Хотя, права в том, что никому, ничего, ты не должна. Даже себе, даже мне, особенно мне. Только горько эту правду признавать, знаешь. Горько, и в горле как будто после этих слов остается осадок. Когда это кончится? Когда из продажи изымут наконец этот чёртов Сникерс? Но в нем ли дело? И я не кричу и не восклицаю, хочу лишь только чтобы ты… Узнала. И в душе странным образом рождаются чудесные строки, которых почему-то не было в моей голове «до», но сейчас они там есть. И благодаря возможно, что тебе. За всё тебе я в жизни благодарен. Наверное, в первую очередь за то, какая она есть. Пусть сумбурная, помятая порой и необъятная, но всё же моя жизнь. «Ты справишься?». И почему-то именно этот вопрос пришел сейчас в мою голову. Кто посылает нам сигналы? Кто посылает нас? Друг к другу я хотел сказать, но всё же… «Да, справимся». И почему-то на свой вопрос я слышу от тебя такой ответ, что даже странно. Почему ты решила наконец, пусть даже в моей голове, употребить слово «мы»? Такое обобщающее и дарящее несомненную надежду, особенно по прошествии стольких лет, особенно, когда уже устал ждать… А я устал? Себе подобный вопрос я могу с лёгкостью задать, себя же я не боюсь? Я боюсь, как ни странно, по-прежнему тебя. Хотя прошло столько лет, но для меня они не проходили, ведь говорил уже, что разговариваю с тобой на протяжении… сколько там прошло времени? Я снова не считаю, не люблю, ты снова права. Снова, снова, снова … Сознание так и эдак крутит это слово в голове, как будто мы в каком-то замкнутом круге, коконе, знаешь? Но нет, это всё мне только кажется, и ты кажешься мне. Такая вот ирония судьбы. Хотя, знаешь, с иллюзиями и выдумкой порой проще разговаривать. Говорить с ними, выходит, что проще. Может, потому что отвечают тебе то, что ты хочешь услышать? Не думаю, нет, это не может быть правдой. А что тогда есть правда? Что есть наша правда, ты ответишь мне? И без сомнения да, но только если сам себе позволю. Услышать, да. Этому процессу тоже нужно позволение. Оттого, собственно, у людей и возникают проблемы и недопонимания. Но такова судьба наша, человеческая. Знаешь, на её счёт удобно и легко записывать. Списать, проще говоря, и снять с себя ответственность. Частичную пусть, но … Так легче, так много легче идти и справляться, на что требуются силы. Они порой бывают здорово нужны. Всем нам людям, что идут по этой жизни, кто-то, правда что, бредёт, уныло плетется. Я в такой когорте быть и не хочу, нет совсем, совсем нет. Почти открещиваюсь, знаешь ли? Ты знаешь, конечно, ты знаешь, куда без этого, без твоего знания и понимания этой жизни. Но нет, я не сержусь и даже не язвлю, мне незачем. А может есть зачем? Я пока с трудом могу разобраться в своей жизни. Знаешь, поднакопилось в ней всякого. И хорошего, и плохого, не знаю, чего больше, я не заглядывал еще так глубоко вовнутрь. Я боюсь, честно тебе признаюсь, тебе могу признаться честно. Перед тобой мне нечего стыдиться и бояться, только лишь тебя, но с этим справиться легче, за годы я хорошо в этом натренировался. А что еще мне оставалось делать? Из сил осталась у меня только память. О тебе, о нас, об этих шоколадных батончиках, безденежье вечном, ох…Оказывается, и всё упомнить сложно. Но это я помню отчего-то хорошо, правда. Но знаю, что ты и без того мне веришь, ценишь и в чем-то даже любишь пусть по прошествии стольких лет, но мы с тобой снова. Мы справимся? Теперь уже я и увереннее могу сказать слово «мы». И снова на это понадобилось время, за которое успела уйти жена, забрав с собой детей, которые уже выросли, собственно, и стали взрослыми. Они сейчас даже могут меня в чем-то понять, хотя я их об этом не прошу. О понимании я имею в виду. На что мне оно? Главное, чтобы я сам понимал, но вот с этим пока не очень. «Прекрати жаловаться, Максим, и прекрати» - но чей это голос? Мой, твой или моей уже бывшей жены? Хотя жена звала «Макс», а дети «папа», но… Быть может, конечно, и голос моей дорогой мамы. Она ведь тоже называла меня «Максим, Максимка», как, собственно, и ты. Только вот ни тебя, ни её рядом нет, а жаль, было бы легче и проще, но куда там! Разве любит жизнь что-то упрощать? Разве такова её задача? Она, наоборот, порой слишком любит и … усложнить, присоединить что-нибудь этакое, присовокупить, как я в шутку сам себе говорю. Не с жизнью же мне, серьёзно, разговаривать? Не говори же «можно и со смертью». Ты порой любила так шутить, сейчас уже, конечно, меньше, сейчас уже многое не то, всё не то. Хотя жизнь наша продолжается, течёт по-прежнему и, слава богу, ровно, слава богу, что еще течет. Ты слышишь? Её шумы и шум? Как бьётся она всё о тот же берег, к которому и не причалят наши корабли... В мечтах один корабль, но только лишь мечты. А что ещё мне, милая, сегодня остаётся? Только лишь мечтать. Надеяться и верить, согревая воспоминаниями весь тот холод, что есть во мне, грозящий от раза к разу отвоевать всё больше позиций и места в сердце – я к этому совсем не готов, знаешь ли. ТЫ знаешь, ты слышишь, ты чувствуешь. Собственно, как и всегда, о чём это я. Конечно, это правда! Для нас, для тебя, для судьбы, для ровного течения, которым должна была струиться наша жизнь, но стала вдруг совершенно и абсолютно. Я не могу сказать лишней, также как и ненужной. Слишком сильные, крепкие слова, чтобы их употреблять, поэтому оставлю. В сторонке и на потом, может быть и до них доберется время. Как добрело оно до нас. Вот так вот, милая, такой у нас с тобою вышел на сегодня диалог. Длиной почти в жизнь, но разве это много? Нет, конечно, совсем нет, а то, что справимся, это без сомнения, без повода. Без повода, я имею в виду, для сомнений. Для них, и правда, не стоит оставлять место. Такой запас совсем ни к чему и лишь тянет сердце, душу тянет, даже за нее берет, но оно нам надо? Конечно, нет. И без сомнений, теперь уже совершенно без них, я только лишь хочу справиться. А ты как? Как же ты? Ты тоже? Ты со мной? Мы наконец-то вместе, заодно. Без поводов для ссор, укоров хмурых и горьких упрёков. Ты же знаешь, что именно это меня не может не радовать, совсем не может…. В смысле это радует. Ох, великие и могучие слова нашего языка. И хорошо бы научиться их правильно понимать без объяснений и не нужных пояснений. Порой действительно ненужных, потому что они всё только умудряются портить. Меня, тебя, нас, наши отношения и самооценку. Вот это, по крайней мере, честно. А честность – лучшая политика. Во всем, что касается отношения, так я, по крайней мере, думаю. И думать не стоит меньше, вот в таких случаях определенно и не стоит, я это уяснил с лёгкостью. Ну не то чтобы с лёгкостью. Всё-таки по прошествии стольких лет. И правда, столько лет прошло... И снова я всё о года и о числах. Обо всём. И вновь многое собрал в кучу. Но, надеюсь, ты разберешься, не можешь не разобраться, потому что несмотря ни на что ты меня понимаешь. «Ни на что», поясню, это я имею в виду расстояния, годы, разлуку и что-то. что мы оба недопоняли в свое время. Мы оба знаем, что это есть в нас: «недопонятость», недопонимание, оттого и не устроенность. И кажется, что вечная. Всё это когда-нибудь прекратится? Закончится? Или мы так и будем продолжать тянуть? Словно лямку или бедного кота за хвост, которого, знаешь, как бывает, любящие хозяева тянут, держат в своей стороне и не желают отпускать, хотя хвост у него один, и кот-то им не нужен… Но боятся. И мы всё никак не можем отпустить, страшно. Страшно и смешно. А вдруг рикошет? Сомнения. Да, к черту их! Я давно тебе сказал, что послал к черту! Идите вы, сомнения вместе со страхом туда, и да, подальше. Как бы лучше вам объяснить дорогу? Рассказать ее поподробнее, чтобы не заблудились да так и остались там. И чтобы больше не возвращались. Вы не нужны здесь, это не ваша дорога, и не ваша зона ответственности, успокойтесь, наконец, и живите счастливо. Всем нам нужно жить счастливо, либо верить, что это возможно, зная, что это необходимо. И всё будет. Однажды всё непременно будет. Знаю, и знаю, что справимся. Ох, и это слово «справляться» - мы снова переходим к словам. Хорошо, что не к числам, к ним не стоит хорошо? Говорил же, помнишь, как не люблю считать, мороки больше, угрызений и воспоминаний ненужных опять же. А это бередит. Ох, как это бередит. Слишком сильно порой, и не то, чтобы не могу терпеть боль, но знаешь же, как трудно бывает выносить что-то инородное в организме, то, что находится внутри, ты не видишь это, и чувствуешь, но. Прости, прости, пожалуйста, я не хотел. Я бередить не хотел... Раны твои, дорогая, твои. Наши общие, хотя мои, кажется (я не уверен), давно зажили, зарубцевались, оставшись этими самыми зарубками – и да больше всё равно нет сил, согласен. Я правда полностью и безоговорочно с тобой согласен, соглашусь. Сколько еще раз мне подобное повторить? Пока не усвоится? И кто из нас должен наконец усвоить? В чем? Карма ли это или предназначение? Знаешь, с тех наших с тобой пор я начал верить в судьбу, и в предназначение, это нужно. Хотя люди некоторые смеются. Зря, что я могу им еще сказать. Смеются, скорее, по незнанию или из страха. Мы все на самом деле напуганы этой жизнью и необходимостью. Да, быть, существовать в ней, расти и развиваться, творить, любить. Да просто ЖИТЬ. Я произносил это слов не раз, перед тобой и перед собой тоже. Но такова правда, а как правду можно иначе произнести? Никак. По крайней мере, другого способа мне неведомо, о нем я не знаю, и не уверен, что хочу знать. Мне достаточно пока того, что имею. Но только лишь недостаточно, как видишь тебя. Если говорю с тобой и не по дням уже, а по часам, минутам, я не могу без этих разговоров, знаешь. Моя потребность, моя необходимость. Все эти разговоры - какие-то суть и смысл моей жизни. Но я и не борюсь. Нет, ты расслышала правильно, и я не совершил ошибки в буквах – зачем мне ее было совершать? Ошибок и без того в нашей жизни достаточно, зачем же множить? И знаю, что тебе нравится такой вот деловой мой и рассудительный тон, хотя ты права, не всегда был таким, и только лишь на старости лет… Окреп, что называется, возмужал и возвеличился в чем-то, но позволь пояснить, что это больше касается победой над страхами и сомнениями. Я же никогда не был самовлюбленным эгоистом, ты помнишь? Конечно. Ты помнишь, мне даже не стоило. И уточнил только лишь на случай. Заметь, просто, чтобы было. Вернее, была она, ясность. Большего и не надо, большего и не требуется, больше уже просто некуда. И нет сил, хочешь сказать? Усталость да, могу признаться тебе, что устал. Мне почему-то всегда было легко признаваться тебе в каких-то мелких грехах и даже крупных. Хотя, перебираю в памяти: крупных за мной не водилось. Если только редко, но о них обо всех ты знаешь. Ты, конечно, должна знать.
Ведь ты следишь за мной, в чем-то пристально, в чем-то не очень, но следишь. Я делаю вид, что не замечаю. А как же? Я тоже порой бываю не без гордости, не всё же тебе? Но это я больше задаюсь, знаешь? Показываю свою значимость. Быть может, чтобы ценила больше? Да ты вроде и так ценишь. Пусть не рядом, но присутствие твоё в мыслях, чувствах, даже в чем-то физическое, я ощущаю. Не могу не ощущать. Слишком сильна и глубока наша с тобой связь. За неё трудно осудить, да и кому это нужно, кто на это решится? Мы оба свободны - и от всего, даже оправдываться уже не перед кем. Да и за жизнь мы научились этого не делать. Оно и правильно, ни к чему. Также как сомнения, страхи, ну их все. Помнишь? Свои я давно задвинул вглубь. И знаешь, порой веду себя, как мальчишка. Тебе могу сказать, знаю же, что не осудишь. И мне от этого чертовски хорошо! И в этом могу признаться: и в том, что хорошо, и самое важное, что чертовски. Не потому, что приятно помянуть черта (или чёрта?), нет, просто приятно. Иметь возможность говорить, не боясь, что думаешь. И не думать опять же о каре господней. Знаешь, перед смертью многие порой этим грешат. Странные люди: боясь нагрешить порой грешат. Откуда в них что берется? Неуверенность да, чувствую, а ее порождают всё те же, что были успешно посланы нам, а нами после посланы – сомнения. Те ещё посланцы, и засланцы тоже, те ещё. В этом могу тебе признаться, но об этом ты знаешь и без меня, чего же признаваться? И только лишь в датах. Числах, которые, как ни скрывай и не утаивай, все равно помню. Сегодня как раз такое число, памятное. Для тебя в первую очередь, ну и для меня разумеется. Что я могу на него сказать? С днём рождения лишь только, с днём твоего рождения!
Этого, наверное, будет более, чем достаточно. Потому что по прошествии стольких лет, ты вряд ли ожидаешь услышать мой голос в телефонной трубке. Но я всё же позвоню, по старинке наберу твой номер и вновь услышу мелодичное: «Алло». «Я помню до мурашек нежный голос».
 Надеюсь, ты не сильно удивишься, услышав вдруг меня. Хотя я бы, наверное, удивился. Знаешь, я до сих пор порой вздрагиваю при каждом звуке звонка. Для меня он словно удар в гонг, но понимаю, что так стучит всего лишь сердце, которое вот так вот остро и на всё реагирует. И знаешь, кажется, что ему порой действительно больно. Как будто что-то бьет, подтачивает его изнутри, и снова бьёт, бьёт, бьёт.  И кажется, что где-то в организме появился дятел. С ним, кстати, совсем не просто договориться. С дятлом я имею в виду. Он настолько упрям, настолько точно знает своё дело, что иногда опускаются руки. Но, правда, ненадолго. Я говорил тебе всегда, что их не стоит опускать. И проскальзывают у меня снова стихотворные рифмы, ох… Быть может я в душе всегда был поэт, только вот душу, что бьёт, ох, бьёт. Привык я к этой привычке. Да, ты права – терпеть боль. И не могу сказать, что это единственное, что осталось, всё-таки есть в моей жизни, чем гордиться, чего еще желать. Хотя про желания – это я, конечно, уже погорячился. Горячительным я становлюсь что-то в последнее время. Быть может у меня жар или попросту бред? Наверное, врач говорит, что в моем возрасте это вполне возможно.  И снова, выходит, дело во времени и в возрасте. Так удобно на него что-то списать? Если не все. И память, и болячки, и отсутствие сил, и дурное настроение – и правда, как часто с возрастом оно становится дурнее? И мне даже страшно. Хотя меня это вроде и не касается, но касается других – тех, кто живет рядом, они же составляют мое окружение? А вдруг и ты стала такой? Звонить мне или уже не звонить? Наверное, поздно, ты спишь. Наверняка намаялась целый день принимать поздравления. Да, вижу, чувствую, что и правда, намаялась, но это ничего, всё с легкостью можно исправить. Ты только лишь отдохни. Ты больше и как следует отдыхай…
 Ох, и больше не могу, стихи так и рвутся наружу. Видимо, еще прежде меня спешат тебя поздравить. Смешные, и правда смешные, драгоценные моему сердцу мои стихи. «А чьи же они еще, родная?».
Я все-таки набрал номер, и сказал тебе это – первое, что пришло в голову. Ну как? Ты совсем не ожидала? Ты услышала! Переживаю от того, что выпалил то, что было на языке и сердце. На одном духу, сейчас же выдыхаю, уфф, и слава богу, единственное, что могу пока сказать. Ведь мысли путаются, а некоторые пускаются в пляс в попытках завести в голове безумный хоровод. Видимо, для того чтобы спутать, чтобы я не смог разобрать твои ответы. Но я их все равно услышу однажды, когда-нибудь, да, обязательно. Я могу тебе это обещать…
Лишь только бы Господь отмерил немного времени. Думаю, оно важно (пусть и только моё время) для нас двоих. Ты тоже так думаешь? Неужели снова двое, по прошествии стольких лет молчания, внутреннего, глубинного одиночества и такой пустоты, что хотелось порой кричать, но я говорил уже, что сдерживал любой крик. В первую очередь, чтобы не тревожить тебя. Я знаю, что ты порой бываешь чересчур пуглива, поэтому и не хотел и сейчас всё также, не хочу. Поэтому держусь, сдерживаю порыв, чтобы снова не набрать номер, не позвонить, а вдруг услышу? Но что я, собственно, могу услышать? Только твой голос. Такой же ласковый и нежный. Тот голос, что привлёк меня когда-то. Хорошо, не только он, а еще твоя молодость, харизма и обаяние безграничное – ты так умела удивлять. И до сих пор умеешь удивлять, потому что перезвонила мне. Почти сразу и что-то переспросила. Да, место нашей будущей встречи! И ты уверена, ох, да мы справимся, двигались бы только наши ноги и шевелилась бы голова наша ясная, разумеется. Ведь её порой больше всего и не хватает. Но это ничего, не так страшно, родная. Ведь мы же с тобой, справимся. Мы оба шепчем это одно слово: «Справимся». А, значит, так оно и будет. Будет у нас с тобой обязательно. Я могу тебе это обещать и в чем-то даже гарантировать. Только бы время не пришло внезапно, ведь с ним будет справиться сложнее. С ним мы не сможем, но не чувствую приближение его, времени. Нет, оно еще совсем не скоро. Оно где-то далеко, пока в пути. Такая вот история начинается у нас с тобой. Чему я, честно говоря, безумно, слушай, рад. А ты? Не мог не спросить. Ведь мне, как и раньше, как и всегда, важно знать твоё мнение, знать, что ты – рядом. Пусть до этого была и на расстоянии, сейчас рядом. Я к этому тебя клоню, к положительному в общем-то ответу, но не принуждая, боже меня упаси. Боже упаси, пожалуйста, нас всех. Я об одном тебя прошу…
 И шанс на встречу? Да, уже несомненно дан, ведь чувствую, знаю, вижу. Тогда справимся. Вдвоем и потихоньку мы справимся. Можно даже и не потихоньку, что мы, немощные что ли совсем? Нет, и силы в нас ого-го сколько! Свою я, кстати, проверял. Что сказать? Лишь только что проверка пройдена успешна, впрочем, как всегда. А чего мне было от себя еще сегодня ожидать? И мерю я пока такими категориями: сегодня, сейчас, здесь, понимаю же, что другого не остается больше – время же уже в пути, помню. Осталось только тихонько, молча ждать. Потихоньку. Живя при этом, конечно. Без жизни, пусть порой суровой, сейчас никуда. И правильно куда мы? Без неё, судьбы и кармы. О карме нашей мы ведь тоже успели поговорить, верно? Еще в самом начале, когда только встретились и сели за небольшой столик кафе, там в углу. Уголки всегда были нашими самыми излюбленными, потаенными местами. Мы там прятались. Быть может от той же судьбы и кармы, которые, конечно, всё равно настигли бы нас – им не важно, где ты можешь прятаться. Но им, по-моему, и самим было любопытно наблюдать. За игрой нашей тогда. Как мы пытались скрыться ото всех, укрыться. А в кафе мы почему тогда ходили, помнишь? По старой памяти, наверное? За чашкой кофе, иногда, но не всегда. Шиковали и брали каждый себе своё, не деля напополам и ровно. Но для всё того же маленького кусочка шоколада, который доставался нам одни напополам. Мы смаковали каждый нам данный в жизни кусочек…
 Мне нравилось тогда, что он был разделен, серьёзно. Это значило, что мы в чём-то связаны, пусть в малом, но всё же связаны. А вот это было праздником, искушением своего рода, потому что хотелось продлить эту связь, поглотиться полностью и без остатка друг другом. Не быть половинками, не быть одним напополам. Просто целым, просто даже кусать, надкусывать этот пресловутый, сидящий уже давно в моих печёнках батончик (и не желающий оттуда упрямо выходить), не деля. И какая была бы разница, что не напополам! Это же не так важно, что просто вместе, одни на целом свете держим этот батончик, зажав переплетенных наших с тобой руках – ты помнишь? - и просто живем, кайфуем. Мы просто должны были жить. Вместе, конечно. Не тратя годы глупо и даже без попыток. Сейчас это уже хорошо понимаю, а тогда… Тогда был еще юнцом. Со своими мыслями и идеалами какими-то в голове – и чего там только не варилось, и как ты всё это терпела? Но, видимо, однажды не вытерпела, раз терпение твоё лопнуло, и … Получилось у нас то, что получилось, точнее, ровным счетом ничего, ты знаешь...
И я бы так хотел прочитать тебе свои стихи. Я давно хотел это сделать, если бы ты позволила, но я о подобном не заикался. Хотя разбудила ты во мне, ох, разбудила снова. Да нет, во мне было это всегда, я просто научился видеть. И писать научился. Стихи, конечно, конечно же тебе. А стихи, оказывается, та еще история. Всё невыстраданное, невыплаканное в конце концов тоже находит свой выходи наружу. И у кого как. Я обходился всегда малой кровью – нашими стихами. И даже, стоит заметить, добился в этом определенных успехов, ты о них знаешь? Я знал, знал, что ты наблюдательная или только лишь наблюдающая за мной? Но для меня, поверь, это более, чем достаточно, ты знаешь. Ты всегда слишком хорошо меня знала, понимала, чувствовала. О чем тогда я здесь говорю? И нет, слава богу, не распинаюсь. Совсем нет. Просто говорю, снова с тобой и уже по привычке. Привычки, ведь знаешь, кхе, дело наживное, трудно от них порой избавиться. Но я и не пытаюсь. Это же не одна пачка в день верно? Или две? Сколько же я курил тогда, в этот самый день, и нет, не вспомню. Сейчас уже не вспомню. А вот, что с тобой нужно поговорить, в чём-то посоветоваться – это пожалуйста, это, конечно, всеми руками за! Хотя сейчас я могу просто взять и позвонить, не спрашивая. Но не буду, не стоит тебя тревожит и на ночь глядя. Особенно после нашего разговора. Ты должно быть устала? Мне почему-то любопытно, знаешь. Как ты и как твои дела? А что ты делаешь сейчас? Вот в эту самую минуту, вот в этот самый миг? Думаешь ли обо мне? А если да, то что же? Прости за все эти вопросы (на которые может и сам знаю ответы), который горой готовы ссыпаться на тебя. Не получается же у меня по-другому. Слишком долго были в разлуке, слишком долго не слышал твой настоящий голос.
А сейчас услышал и пробудил он во мне что-то такое, чему сложно подобрать правильные объяснения и слова. Хотя их так важно слышать. Вот сейчас важно, как никогда, я это знаю, об этом мне говорили и не раз. И я стараюсь, вслушиваюсь как могу своим старческим, истертым жизнью ухом и всё же продолжаю слышать. А что еще мне остаётся?
Остаётся только голос твой. Да, всё там же в тиши, я слышу, слышу! И почему так радуюсь? Потому что несмотря на то, что могу, просто набрав номер, услышать его, я храню его всегда в своем сердце, в любой момент могу начать с ним говорить. Пусть даже и о нашем Сникерсе, помнишь?
Конечно, ты помнишь, иначе бы я не задавал подобного тебе вопроса. Быть может глупого, но что может быть уже глупого в нашем с тобой почтенном возрасте? И думаю, что ничего, и бояться, в общем, нечего. Но это в общем, а частности всё продолжают меня удивлять. Не страшно. К частностям я тоже привык, с ними я тоже готов, кажется, свыкнуться, лишь дайте время, силы и желание. И я прошу повод. Да, повод еще раз набрать твой номер и договориться о новой встрече. Я знаю, она возможна. Я знаю, что она необходима. Нам обоим в первую очередь, а до второй этой самой очереди мне дела нет, и правда нет. Но ничего, ничего. Я чувствую, что повод еще без сомнения найдется, а нам только дай! Нет, по локоть, господи, кусать не будем... И почему Господь? Я слышу…тебя? Ты говоришь мне что-то о времени, но я уже не слышу. Не разбираю слов, потому что знаю о том, что когда-то должно было произойти, настать, так сказать. Мы все равно не смогли бы от этого скрыться. И почему же у меня теперь везде «мы»? Пора и за себя отвечать. Точнее, не отвечать, а наконец призваться. Того, что, собственно, хотел сам господь мой, Бог…

*Нужное время
- Пора и за себя ответ держать, человек, ты в этом прав. - Неужели, Господи? Настало моё время? - Как видишь человек, как видишь. -До кой поры терпеть? - Так говорю же, настало время – призвал тебя к себе на небеса. – Спасибо, что на Небо. - Ты не хотел? – И спрашиваешь тоже. – Не спрашиваю, но можешь предложить и свой вариант. – Остаться бы… - Прекрасно знаешь, что на все свой срок: тебе об этом было сказано не раз. И дал тебе Господь своё святое время. Ты прожил жизнь и встретил в верный час и смерть. – Но, господи, скажи, а как она? - А что она? – Осталась там же на земле… - И без тебя, ты прав. Но сколько провела она подобных лет в мучениях? Ты спрашивал об этом в нужный час себя? И вижу, что не спрашивал, совсем не интересовался. А стоило же, спросить же у себя, что там у неё и как. И как её дела проходят. Но ты не спрашивал. – И спрашивал. - Тогда же почему тебе не отвечали? Ты разговаривал, и сам с собой. Считаешь это диалог? И это может быть засчитано за правду. Ты ей в лицо слова не говорил. И только лишь сейчас… Когда настало время. – Да. Господи, я понимаю, нечего сказать. - Я думал, будешь ты о шоколаде, кусочках счастья вашего. О них же ты всю жизнь… Ты с ними прожил жизнь. А мог легко быть со своей любимой. – Но у меня жена, когда-то были дети. - Ты прав, что были – вот тебе ответ. Всё ключевое заключено в твоём в этом «были», «жили» и «любили». А настоящее когда? Скажу, что нет. Его. И твоего. Настоящего то есть. – А как же так? – А так, легко. Ты видишь - смерть. - Ты думаешь, я знаю? - Иначе отчего ты здесь? - И то твоя, господь, святая правда. Но справимся же мы? - Возможно, не буду я подобного и отрицать. И отнимать, и забирать же у тебя надежду. - Ох, справлюсь, осталось только подождать. – И снова «жизнь» отложена до будущих времен. Не кажется тебе… Хотя кого обманываю, конечно, нет, не кажется. За все же годы не уяснил ты жизни суть. Ты справишься, но только если… - Попытаюсь. - Попытки… был твой шанс. Но ты же… Я ласково скажу, что «проиграл». Хотя ты знаешь, на закате, склоне лет ты выкинул вполне себе удачную и нужную для жизни штуку. Ты позвонил. И пусть и без надежды на успех, но всё-таки сказал. Горжусь тобой, но только мог… Кота за лямку не тянуть. И сделать этот шаг намного раньше. – Ох, Господи, и как же… - И хочешь лишь узнать, как вспять и время повернуть? Твоя святая правда и в скорости узнаешь. Да только вот уж бесполезной она будет. – Но все-таки, а вдруг? – Ты голосишь, как прежде, с оптимизмом. Я рад. И значит, что ещё вполне жива в тебе надежда – творчества начало. И может быть придумаешь ты что-то? Я бы посмотрел… Мне интересно да, что там будет у тебя и как. Каким же образом фантазия для тебя и повернется. – Ты думаешь, Господь? И хочешь мне сказать, что будет дан и шанс? – Возможно, если справишься. – Конечно, только дай! Но что же я могу тут сделать? И главное конечно как? – Подсказка: можешь проявляться с лёгкостью и у нее во снах, нашептывая те слова, что не сказал, являясь дураком, при встрече. Жалеешь же сейчас, наверное, я угадал? Конечно, вижу это по твоим движениям и нервно-хаотичному тереблению волос. Поникли у тебя усы... – И господи, как много я не сделал… - Не спорю, но в чем же тут моя вина? - Никто и не винит, Господь, ну что ты! Я благодарен в жизни был за всё, всегда на небеса я воссылал! - И знаю, что молитвы. Я получал. Как получаю тысяч просьб в день. И большинство из них, да все, всё связано с любовью. Святой, такой непогрешимой. Не согрешить, и правда… Вот с ней грешить, конечно, грех. Быть может потому ты так несчастен? Был, конечно. Огонь души и с легкостью в твоей груди погас. Кто жизни человеку дал, тот может с легкостью её забрать. Но нет на краткий миг и оставляет – всё до момента, когда наступит истинное время. И я то-то я … - Заговорился? – Задумался. – И значит было, Господи, о чем. - Подумать можно и всегда, найдется  только повод. О судьбе мира, например, о том, где наконец твой дом. Но это я уже о человеке… Ты помнишь? – Что? – Частенько ласково меня ты упрекал? - Совсем не помню, Господи. Когда подобное бывало? -Ты не пугайся так, всего лишь проверял. Мне было интересно видеть души твоей волнение. Ведь значит ты переживал? Не безразлична значит, человек, тебе всё, что творится на нашем общем теперь небе. А значит справишься. Ты только... Погоди. И знаю, о чем спросишь. Ответом будет «нет». Пожалуйста, лишь со спокойствием души прими. – Я научился, Господи, уже все стойко принимать. И это вряд ли может послужить для меня ударом. – Но кто же знает? Люди же… все разные. Меня, надеюсь, хорошо ты понимаешь? - Конечно. – И это хорошо. А отчего я спрашиваю? Мне интересно всё-таки узнать. Ты зла на нас и ни за что не держишь? – Но, Господи, за что? - Тебе видней. Поэтом и важно мне от тебя услышать. – Конечно, нет, но спрашиваешь ты, а значит. – Ты догадлив вырос, человек. Да, можно поводов найти и на судьбу сердиться. Много. Всё верно. – Я не знаю… Я никогда не думал о таком. - А может стоило бы всё-таки подумать? – Но не гневил я, господи. - Ты успокойся, мы оставили или оставим. Как-то на потом. Сейчас пока давай продолжим говорить. – Но вроде не о чём. – И н`е о чем, ты хочешь мне сказать? Быть может прав, всё сказано. Хмм, и правда, нечего сказать. - Тогда давай в тиши Эдема помолчим. Хотя я не привык. – Тебе же подавай и тишину земную? В молчании с которой провёл ты столько лет. И как? Наверное, устал? Хотя, наверное, нет, иначе бы не предлагал мне помолчать, а просто бы продолжил говорить . - И трудно это, Господи. – Что? Продолжать? Но продолжай, чего же ты. Не получается. Хмм, конечно, так и знал: ты слишком долго пробыл на земле. - Я долгожитель, знаю. – Нда, подзадержался, правда, на земле. И надо было забирать чуточку, но раньше. Проблем бы не было. – И не было звонка. – Ну что ж, и в этом кроется святая правда. И всё-таки ты смог, заговорил. И очень интересно. – Продолжай. – А что продолжить, собственно? Все основное сказано меж нами и уже не раз. – А может? – Давай-ка как-нибудь отложим? Я там, ты здесь. Удачи в освоении Эдема!

Прервали связь. И странно, что это был сам Господь наш бог? Хотя чего же тут странного? Если я здесь на небе, в его вотчине так сказать. И даже принял сам, не ожидал. И вроде как поговорили. Мы поговорили, да? Конечно, диалог и слова всё ещё звенят в моих ушах и почему-то продолжает гулко биться сердце. Устал. Словно бежал за таким призрачным недостижимым идеалом… Как там бежал, на земле. И гонка продолжается, а думал отдохну, но, видно, не судьба мне. Либо такова моя судьба? Стихи не отпускают днём и ночью и что же это? Как найти в итоге жизни суть? А суть проста, она в словах. А может в чувствах? Вот чувств я вовсе и сейчас… Нет, хочу сказать, что не боюсь, мы справимся. Лишь только… Позволь же милая к тебе в твой сон тихонько заглянуть. И не потревожу, и нет, не буду спорить. Когда я спорил-то с тобой?! Обидно даже, что не помнишь только о хорошем. Оно же было в нас, у нас. Давай же вспоминай, ты вспомнишь. Я верую. В тебя, как и в себя. И говорю, что справимся. Сказал так сам Господь – я у него тихонечко сегодня узнавал. По правде же сказать, выведывал. Мне знаешь ли и было интересно. И правда справимся, но, хорошо, а как? На этот же вопрос глаза закрыли и уши пропустили сказанное слово. Не время, видимо, и сложно отрицать. И правда, что же я могу сказать, так что же? А сделать что? Ведь плата по делам? И главное, чтобы не настигла вскорости расплата, точнее никогда – и все грехи свои я смою сам. Всё верно, мне тоже это подтвердили. И справишься сказали, тебе же вроде это говорил? Тогда могу быть полностью спокоен. Вот только смочь бы и всю речь договорить. Сполна же так сказать и выдать. Ты слушаешь меня, как прежде, слышишь? Тогда еще раз подтвержу, что полностью спокоен. И в общем жду тебя. И что же ты? Совсем еще не скоро? Я не желаю зла, и смерти милая, тебе и не желаю. Мне одиноко просто, снова без тебя. Хотя привык, когда земной жизнью жил. Сейчас же вот на небе. Всё также, дорогая, жду тебя. Всю жизнь и всё святое время. Не важно же земля и небеса, условия же не важны. Ведь главное, что в сердце. Оно же почему-то бьется, кажется, что за двоих…  А может это глупые фантазии? Ведь умерло же всё и некого винить. Я больше говорю о теле смертном, не о душе. Душа не умирает, она возносится на небо. В котором ей до боли больно хорошо… Летать. И петь, покуда хватит общих сил. Они же безграничны эти силы, а значит, мы продолжаем жить. Любить, и петь, летать, творить на небе практически, что захотим. А как же! И приглашаю лишь тебя присоединиться. Да не о смерти я, о вечной и безгрешной жизни! И снова скажешь мне своё «хитрец», не буду этого и отрицать. Хитрец, каких ты никогда, во весь свой век не сыщешь. Зову тебя, но все-таки желаю свой век и до конца испить. Живи и здравствуй, надейся и, конечно же, влюбляйся. Я не ревную – такова же жизнь? А ты ее лишь любишь, я-то знаю. Меня любила таковой сложилась жизнь. Теперь я здесь, ты там и…
У каждого своя теперь и тоже жизнь. А может до сих пор и любишь? И правда, почему (должно быть по привычке) во времени прошедшем говорю? Любовь не умирает, любовь еще возможна. Меж двух людей, пускай один на небесах. Но это же не страшно? Так бывает. И ты права, сама мне только что сейчас сказал. Я слышал от тебя и прозвучало музыкой «любовь», сказала: «Я люблю тебя» - в чём-чём, в словах я до сих пор не ошибаюсь. Тем более, что рядом был, во сне тебя святую укрывал. Да, ты те слова во сне сказала, и имя вслух мое произнесла. Порадовалось сердце, душа и будто бы на крыльях по груди летала. Ты значит, помнишь, а значит не потерян я.  Ведь тот, кто любит не отпусти никогда. Тебя я тоже от себя не отпускаю. Надеюсь и люблю, и свидимся опять. Ведь главное найти и подходящий жизни Случай. Я снова здесь, ты так же там... Привет тебе, с моих небес. А ты же на земле спокойно ночи пожелай. Я вскорости приду. Пожалуйста, и только лишь не забывай – моё ты имя произнеси и наподобие молитвы. На зов мне легче будет до тебя дойти. Ты только лишь, пожалуйста, пожалуйста, и ничего не забывай.
 И ни себя, ни нас. Ты береги себя, пожалуйста, ты обещаешь? Я верю, что ответишь честно и страшусь, любимая, ответа. Да, ты, главное что, береги себя, коль я не смог и в нужный час попал на своё место в небо. Ну ничего, готов тебя всю жизнь здесь ждать. Ведь ты придешь. Конечно же и несомненно. Когда настанет жизни срок, когда закончится твоё святое бремя. Ещё немножко мне осталось подождать. Мне знаешь ли украдкой, но об этом нашептали. Им не давал, я думаю, мой беспокойный вид (уж больно что земной). Не как у ангелов степенный и беспечный. А весь зажатый, стиснутый, больной. Поэтому решили мне облегчить. Этой новостью и муки. Но, думаю, тебе об этом и не стоит знать. Живи и радуйся, а время попросту в свой час настанет. Тебе и правда нужный час не стоит знать, достаточно того, что знаю. Я. Подобного нам хватит, и я с душою легкой умолкаю. Я наконец-то принимаю безмятежный вид. Какой и подобает здесь на небе, вдали от суеты земных забот. И жду тебя, по-прежнему и верю, мы свидимся, когда настанет срок. Пока же проводи своё на грешной нашей тверди. Я жду тебя, всё также у твоих я ног…
 И словно пёс цепной, которого и не пускают. К чему мне безмятежный вид, коли в груди пожар. Я СПРАВЛЮСЬ…может быть. Уже не знаю... И сколько мне еще прикажешь ждать? Я ждал её и без того всю жизнь на нашей голубой планете. Теперь же голубые Небеса! И, может быть, святые, Господи, и хватит? Прошу облегчить мне небесный срок! Я словно в заключении, в одиночном карцере, до коли будет продолжаться? Когда наступит срок? Всё также маюсь я безгрешный здесь на небе. А ты по-прежнему одна и на земле. И хорошо, что ты, моя родная, и одна. Нет-нет, и одиночества тебе я вовсе не желаю. Я просто жду тебя, по-прежнему, всегда. Я говорил уже, хочу лишь только чтоб не забывала. Для этого слагаю я стихи. Что вкладываю в сны твои тихонько, пока меня не слышишь. Но и не можешь – я только ангел, лишенный бремени шагов. И дух я, невесомый, легкокрылый. Укрою, только лишь позволь с тобой побыть - еще хотя бы до рассвета. Пока же только близится... Но ты уже спокойно, ровно дышишь. И видишь сны, надеюсь. Да, обо мне и может быть о небесах. Тебя там жду, и верю, это тоже слышишь. Я научился всё же через сны с тобою говорить. Ведь сны что - слава богу, нам еще осталось.  И связи не теряем – хвала во всем святым и вечным небесам! Хотя, ты знаешь, я бы тоже справился. И я бы говорил с тобой, как раньше. Быть может и без голоса, но через сердце, разум, связь. Но телефон, скажи же, всё-таки не самая плохая штука.
И только понимаешь ценность бытия, когда его и вдруг теряешь. Ты здесь, я там. Ты твердь земная, я - уже и небеса. Но знаю, что когда-то будет ровен счет. И ждать, я знаю, совсем недолго нам ещё осталось. Я подожду, и буду терпелив. Ты только не теряйся больше, не выпадай из жизни. Останься же со мной.
Твой легкокрылый Серафим, в миру когда-то был Максим.