"Единственное, что происходит на самом деле, — это происходящее со мной".
( Хорхе Луис Борхес «Сад расходящихся тропок»)
Шелест осенней листвы за окном — надежда, звук, рождающий тёплые воспоминания. Мокрая ветка бьётся о стекло, норовя его разбить или ударить. Ей холодно под серым дождём: стыло, как и мне.
Я не зажигаю свет — не хочется.
Быстрые шаги на крыльце... В распахнутую дверь вползает уличная сырость, а я смотрю в его прищуренные глаза, любуюсь весёлой, почти мальчишеской улыбкой.
— Привет. Камин бы разожгла — холодрыга.
Что такого в его лице, кряжистой фигуре? Нечто мужественное и свободное, а ещё злое, даже издалека.
Пару недель назад, почувствовав этот взгляд, обернулась. Некрасивый человек, но с лица воду не пить.
— Провожу до дома, хрупкая? Волки нападут, что делать будешь?
Случайные знакомства не моё амплуа. Но тогда в электричке мне стало просто тепло — я и правда замерзла. Здорово замёрзла, и очень давно.
***
Он готовит кое-как, курит повсюду, заваривает чай во всех кружках, а мой кофе наливает в тонкий стакан, проливая по дороге в комнату.
— Постебёмся в чатиках? Какой выберем? Ага, вот тут можно поспорить — народ на взводе. Ха, и матюжком приласкать есть кого. Подвинься, прыгаю.
— Мальчик, тебе сколько от роду?
— Какая бестактная девочка, — кидает вторую подушку под голову, обнимает меня и мы болтаем в инете с кем попало полночи.
Его сообщения грубы, он ввязывается в комменты и троллит всех подряд.
А я просто читаю и даже не краснею.
Он зол. На всё и на всех.
А мне впервые это нравится.
— Ты альфонс?
— Проходимец. Ищу таких дур, как ты, — горящий окурок летит на землю: в осеннюю, жухлую траву, — сбегай потуши, ведь ты всегда всё гасишь за всеми. Гасишь себя, других, ссоры, мятежи, пожары. Не надоело?
— Тебе-то что?
Смотрю на него и не понимаю — не бесит. Страшно только одно: вдруг он свалит и останется дождь, ветер и холод.
— Так-с, хибару подправлять будешь или капиталом небогата?
— Догадливый, так что тебе с меня никакой пользы.
— Не скажи. Мне нравятся женщины о которых долго вытирали ноги.
— Фантазия богатая?
— Себе ври, мне не стоит — у соседей языки длинные.
— Пусть болтают.
— А мне интересно. Это ты нелюбопытная — две недели вместе, а ничего не спрашиваешь. Яблок хочешь?
Вот так постоянно: ляпнет ерунду и уйдёт от основного. И в самом деле, две недели я вместе с тем, о ком ничего не знаю, но мне нормально.
Он приезжает по вечерам, а я весь день болтаюсь по лесу, ухожу к реке, сижу на берегу, слушая воду. Отпуск заканчивается, и потом потянутся монотонные трудовые будни и всё как всегда
— Яблоки откуда?
— От верблюда соседского. Он разговаривать не умеет и имя не сообщил ни своё, ни хозяйское.
— Скажи просто — украл.
— Так тебя ж не угостят, а если угостят ты у нас такая щепетильная, — не возьмёшь.
Яблоки вкусные. На веранде уютно и зло. Как он таскает в себе столько злобы? Кто же тебя так покалечил?
— Жизнь боль, но прикидываться не надо, — отвечает, словно я вслух спросила, — ты любитель прощать, ангелом себя творишь, а всё проще. Любить надо тех, кто любит тебя — остальных ненавидеть.
— Иногда мне кажется, что ты, перекати поле, способен на многое.
Он меня не слышит. Грызёт яблоки, посылает мне смайлики и думает о чём-то своём.
— Парень мне тут интересный по дороге попался.
Совсем здорово: он тут ещё ходит и со всеми болтает оказывается. Общительный какой.
— Домишко строит для семейки своей поганой и костерит всех подряд. Он лучше тебя.
— Чем это? Что орёт на своих?
— Да. Кроет трёхэтажным, а они молчат и слушают. Ему плевать — никуда не денутся, а денутся других найдёт.
— Так то Колян, нашёл пример образцово показательный.
— Дурочка ты — не нежничает, не сю-сю, му-му, ах давайте взаимопонимать, дорожить, беречь, уважать. Простенько так: "Вы тут, пока я хочу, пока придумаете, чем пригодиться. А не придумали, рот закрыли и слушаем.
Он курит на крыльце и бросает окурки в жухлую траву.
По вечерам он возвращается, а утром снова улетает на первой электричке.
Я брожу по лесу или иду к реке. Последние дни, а дальше дом-работа-дом.
Вода в реке темна, но нет в ней пугающего, злого, отверженного, а в нём есть.
Даже во сне его лицо не расслабляется, и руки сжаты в кулаки. Страх? Привычка защищаться или бить? Наверное всё вместе — кто-то сломал его, рвал в клочья. Но вырвался, выжил.
Не сумел простить? Нет — не захотел.
— Заборчик покосился видала?
Он говорит о заборе, а я думаю, что совсем его не знаю, но мне это не мешает.
За всё время ни ласкового слова, ни нежной улыбки, только комок обозлённой человеческой боли, не способной ничего забыть.
Ему бы исповедником служить. Или мне быть мудрее. Зачем надо было так много рассказывать. А как остановиться если язык развязался, потому что слушают молча и зло?
— С забором весной разберёмся.
— До весны ещё дожить надо.
— Завязывай. Всё ускользаешь, прячешься, молчишь. Разозлись, дай в морду.
— Кому?
Он протягивает телефон.
— Звони, скажи что тебе нужны деньги, помощь, доброе слово. Что тебе осточертело, что тебе хреново.
— Зачем?
— Ну да, лучше так поскулить в подушку, пореветь и стерпеть. Ты мне нравишься — люблю покорных.
— Забудь. Зря рассказала.
— Зря если и дальше так будет. Возмездие оно само собой не приходит — сказки всё это.
Сказал, словно ледяной водой окатил — с чего бы судить по себе. Выводы — на свой уровень. Мера — по своей беде и озлобленности. Отвернулась к окну. Чистое небо сегодня — надолго ли.
— Нет там никого, кто даст по мозгам за всё.
— Мне и не надо.
— Надо. Позарез надо. Око за око и только так. Или давай всё с начала: из помойного ведра с протянутой рукой. Может вспомнят христа ради, когда-нибудь.
— Брось. Может не заслужила.
— Перед кем заслуживать надо было? И в чём проблема? Заслужи, как Колян: чтобы стояли и молчали. А если что — к ноге, сидеть, рядом, к ноге! Не подойдут — плетью! Подойдут — в морду! На, звони.
Мне хочется убежать, а он включает громкую связь.
— Приветик, ребята. Не знаком и не желаю. Мать поговорить хочет, — и протягивает мне телефон. Я мотаю головой, пряча руки за спину.
Ухмыльнувшись, блистая негодяйским взглядом, — так, мамочка вышла покурить. Позови старшего, щегол, я ему пару слов скажу.
Мат стеной, и мне кажется, что сейчас стёкла взорвутся сами по себе от каждого его слова.
"Рехнулся! Всё что я рассказала выложил. И ещё тонна комментариев в придачу". Мне страшно.
Мы молчим. Ветер завывает за окном. Я до сих пор прихожу в себя, и боюсь что сейчас он еще что-то выкинет.
— Слыхала какой тон нужен?
А я и правда удивлена: он орал матом — никто не повесил трубку, не пытался дерзить в ответ. Никто, как обычно бывало, не кричал: "Заткнись!". Это он кричал, а его слушали, и что-то бормотали на той стороне.
— Ты ведь не исчезнешь?
В его глазах мерцает боль и злость.
— А я тебе нужен?
— Очень.
— Такой как есть?
— Да.
— Зачем?
— Сама не понимаю.
Я пытаюсь понять почему он мне так нужен. Чем он грубее, тем мне лучше. Он не здоровается ни с кем, не улыбается и не заводит светских бесед. Он плевать хотел, как на него смотрят, что от него хотят — ему всё равно. Он крадёт яблоки у соседей просто потому, что это их злит, и ему не стыдно. Да и яблоки ему не нужны.
— Свиньи они, — говорит он, и пинает их яблоню ногами, — не будем с ними дружить и общаться не будем. Нелюди, наглецы хитрожопые. Им на всех наплевать.
— Не уйду, не бойся. Перезимуем, а там махнём куда-нибудь. Горы любишь?
***
Чудом не споткнулась о канистру. Это ещё откуда? Бензин?
Шорох, возня под домом.
— Что-то ищешь?
Хмурое утро, хмурый взгляд.
— Спички.
— Зажигалки нет?
— Можно и зажигалкой. Собирайся.
— Мы уезжаем?
Мне нравится его злая усмешка, и чертовщинка, пляшущая во взгляде.
— Пожарники едут быстро.
— Рехнулся?
— Новый построим и не здесь — этот тебе не потянуть. Твари сие знают, но ты же не умеешь дать в морду, как Колян. Будешь приезжать сюда и вспоминать хорошее, доброе, светлое, а тебя будут пинать и забывать.
— У них совсем другая жизнь.
— В которую тебя не взяли. Ты мусор, а это их дом, только они пока ещё этого не поняли. Понимают только тогда, когда теряют. Собирайся.
***
С платформы дыма не видно. Дождь моросит, но ему не потушить огонь, а мне всё равно, я просто хочу уехать.
— Сгоняю на вокзал. Я мигом.
— Не задерживайся, — смотрю в сторону перелеска. Сколько лет я приезжала сюда? Наверное всю жизнь.
Электрички проходят мимо, а я нервничаю. Он как сквозь землю провалился. Мне холодно, мне страшно холодно. Идти на вокзал? Но я там была и не нашла его. Мне холодно. Уже темнеет, загораются фонари, по платформе расходятся дачники, поезда идут мимо каждую секунду, они гудят, останавливаются, проходят мимо, сливаясь с ночью.
Очнулась под утро. Платформа, перелесок синеет вдали. Спала на скамейке: на ветру, на холоде. Спала или потеряла сознание? Не понимаю.
Утро такое же хмурое, как и прошлый день. Мне холодно, я не знаю что делать.
Он не мог просто так свалить. Нет, он не такой — сказал бы открытым текстом: "Ухожу". Не сбегал бы тайком. Что-то случилось?
Осенило: "Вот идиотка. Я же могу ему позвонить".
Лезу в карман за телефоном. Мы каждый день переписывались, когда он уезжал в город. Сидели в чатах — развлекаясь полночи. Эсэмэски.
Включаю, соображая, что сейчас скажу .Не кричать же: "Куда ты подевался, я тебя ищу".
Надо начать как ни в чём не бывало, будто никто не уходил, а я спала на вокзале в тепле, а не под дождём.
Никаких сообщений нет. Вообще нет. Ни смайликов, ни эсэмэскок.
Просматриваю чаты в которые мы заходили; прокручиваю записи. Я есть — его нет.
Я уже всё поняла, но мне слишком страшно, чтобы не искать дальше. Но его нет нигде. Ни на видео, ни на фото — там только одна я. Селфи — грустный и озлобленный взгляд. У меня? Такие злые глаза, ироничная усмешка? Не верю.
Я поняла! Но мне слишком страшно, чтобы не искать дальше.
Ключи? Ключи от дачи он положил к себе в карман в первый день, когда сказал, что будет уезжать, и я дала ему второй ключ от двери.
Рву застёжку на сумке, переворачиваю вниз. Всё падает звеня, на платформу. Оба ключа от сгоревшего дома лежат среди прочей ерунды, а я понимаю, что дождь льёт не снаружи, а внутри меня. Снаружи — ледяной холод.
Не оборачиваясь, я почувствовала его сверлящий взгляд.
— Испугалась? Не надо было оставаться под дождём. Вставай, поймаем машину и домой, я останусь с тобой, глупая, никуда не денусь.
— Мне холодно.
— Ещё бы.
— Я не могла сжечь свой дом, даже если бы и хотела.
— Хотела. Давно хотела жечь, разбивать, кричать, кого-то ударить.
— Это только боль и гнев — не мои правила.
— Я научу тебя этим правилам. Две недели ты жила по ним и было легче. Видишь — к ноге. Видишь — наорала. Усекла, что бывает, когда не в тебя плюют, а ты. А ещё и к ногтю, а ещё и в морду, а ещё пусть знают и ценят, когда потеряют.
— Нет, это твои правила. Уходи. Если у меня отберут дом, мне незачем будет жить.
— У тебя давно всё отобрали и сожгли, а ты думаешь, что справишься с тем, что сгорело с твоими-то силами и правилами.
— Ты слишком зол, чтобы услышать, но я всё-таки скажу: "Хочу домой, а моя дорога туда не может сгореть пока я живу по своим правилам, не слыша твоих".
***
Шелест осенней листвы за окном — надежда, звук, рождающий тёплые воспоминания.
А мокрая ветка бьётся о стекло, норовя его разбить или ударить.
Ей холодно под серым дождём: стыло, как и мне.
Я не зажигаю свет — не хочется.