Здравствуйте, друзья! Меня зовут Аня. Я вроде бы молодая, а вроде бы уже и нет. Своеобразная ситуация. По паспорту мне уже много лет. Родилась я в шестидесятом; выросла в СССР. В семьдесят седьмом мне исполнилось семнадцать, всё в жизни вроде было тип-топ, пока однажды я не начала беспричинно слабеть.
Однажды утром мама не смогла меня разбудить. Уснула я вечным сном – без шуток. Я проспала 40 лет; глаза открыла только сейчас, в 2017. Уже год живу новой жизнью, адаптируюсь. Родители не изменились. Они сказали мне, что, когда всё произошло, испугались страшно, не знали, куда бежать. Им все говорили, что я не жилец, а они не верили. А потом – хотите верьте, хотите нет – ночью увидели они свет, и добрый голос сказал им, что я буду очень долго спать, а когда очнусь, останусь той же молоденькой девочкой – и физически, и душевно. То есть моя жизнь ничуть не сократится, а просто отодвинется, отложится на большой срок: я буду продолжать учебу, работать, заводить дружбу... ну, и всё остальное совсем с другим поколением. Якобы так надо. Не понимаю, правда, для чего, но родителям пришлось смириться, ну и мне теперь придётся принять это как данность и жить с этим. Что ж, посмотрим, что из этого выйдет. Интересно, но, правда, тревожно как-то.
Так вот, добрый голос в качестве исключения решил продлить моим родителям молодость. То есть эти сорок лет они физически не старели; когда я открыла глаза, они так и остались сорокапятилетними. Теперь естественные процессы и у меня, и у них возобновились, мы будем параллельно жить дальше и меняться как обычно, с той точки, где кто-то дернул стоп-кран 40 лет назад. Движение возобновилось. Я благодарна Богу, что он пожалел меня и не дал увидеть любимых родителей глубокими стариками. И над ними тоже сжалился. Спасибо ему.
Когда добрый голос успокоил родителей, им стало гораздо легче. Они перестали переживать; я просто всё время спала, а они разговаривали со мной, рассказывали, что происходит, что меняется. И в нашем окружении, и вообще. Я была далеко, но всё равно все чувствовала. Они не огорчались, потому что знали, что я обязательно вернусь, и мы все будем жить ещё долго-долго.
Но не думайте, что я просто спала все эти годы. Я многим так говорю, чтобы лишних вопросов не задавали, чтобы не смеялись над правдой, которая кому-то покажется глупостью. Но на самом деле не так. Я видела потусторонний мир. Рай и Бога. Это чудесное, доброе, светлое место. Оно не сравнится с нашим миром; описывать долго, поэтому не буду делать это здесь. Общалась с добрыми душами. Они подарили мне частичку своей мудрости. Времени было мало – всего неделя, но благодаря этому времени я кое в чём изменилась. Я же вживую увидела то, что большинство только предположительно принимает или отвергает. Как я относилась к Богу раньше? Да никак. Не в смысле плохо, а в смысле – всё равно. Мало кого такие вопросы волнуют в семнадцать лет, и это, кстати, абсолютно нормально. Голова в это время другим занята. Но понятно, что такое нигде не приветствовалось: всё-таки СССР, да, семидесятые не тридцатые, но всё же. Родители верили, но, естественно, обсуждали это только дома. По их рассказам, теперь все изменилось: в этом плане все стало гораздо свободнее. Кое-где, говорят они, даже перегибают палку, представители церковной сферы вмешиваются в области, в которых вообще не разбираются. Не знаю, может быть. Я ещё не разобралась, что к чему. Привыкаю пока.
Ну так вот, я очнулась где-то в октябре. Для меня ничего не изменилось; хотя я утверждала, что отсутствовала всего неделю, родители убедили, что прошло сорок лет. Что ж, оказалось, время там и на Земле течет по-разному. Они по мне безумно соскучились; до слез радовались, когда снова услышали мой голос. Я начала обычную жизнь. В тот год, когда я впала в сон, я должна была поступить в вуз. Склонялась к поступлению на географический. Мне нравятся естественные науки, а там есть возможность прикоснуться и к биологии, и к гидрологии, и к гляциологии – это наука о льдах; со временем можно понять, что тебе ближе. Но, помимо естественных наук, я всегда любила языки – училась в английской спецшколе. Сегодня не хочется отказываться ни от изучения языков – хочу выучить ещё пару-тройку точно, ни от географических наук. Поэтому помимо географических отделений разных вузов я решила рассмотреть ещё и языковые. Очень привлекла меня в плане языков программа МГИМО – международные отношения. Меня заинтересовали японский и корейский.
Хотя знания в голове были абсолютно свежими, ведь я отсутствовала всего неделю, пришлось всецело сосредоточиться на подготовке к ЕГЭ. Пришлось узнавать все про этот совсем новый для меня формат экзамена и готовиться – в основном через Интернет, который для меня пока диковинка. Но ничего – втянулась, привыкла. Семь месяцев я училась решать новые для меня тесты по истории, русскому, английскому, географии и математике. Всё это время я только и делала, что занималась, так что вела несколько затворнический образ жизни; конечно, я общалась со знакомыми родителей, которые появились у них за годы моего отсутствия. Или они приезжали к нам, или наоборот; каждый раз я узнавала море информации об этом моментально (для меня) изменившемся мире. Что-то удивляло, что-то даже шокировало, я была ко многому не готова, и я подумала: даже хорошо, что пока я сижу дома, у меня есть время подготовиться к современной жизни, послушать людей, ведь пока я не вынуждена сталкиваться со всем этим, что называется, "в лоб". О своих прежних друзьях я у родителей даже не спросила; смысла в общении не вижу – они все уже весьма солидного возраста, а мне-то по-прежнему семнадцать... ну это же глупо! У них жизнь прожита, а что я? У меня все только начинается! О чем мы будем говорить? Так что я решила, что теперь у меня все заново. Тем более, что, если встречу кого-то из них на улице – скорее всего, не узнаю. От мыслей о встрече пришлось отказаться.
ЕГЭ получился у меня неожиданно удачным – все экзамены за девяносто баллов. В МГИМО, куда теперь принимают и девочек, я остановилась на корейском отделении. Прохожу и в МГИМО, и в МГУ на географический. Определиться не могу никак: не знаю, что для меня в приоритете – география или корейский. Хочется и туда, и туда; жаль, это невозможно. Я сказала маме, мол, не знаю, что делать; она предложила неожиданное решение – съездить всей семьёй на отдых во Вьетнам – развеяться, успокоиться после моих стрессов. Отдохну – а там на свежую голову и решу.
Во Вьетнам я ехала в прекрасном настроении, прежде всего, потому, что это первая моя заграничная поездка. Раньше с этим было сложновато, а теперь – нет проблем, так что родители за всё это время посетили самые разные страны и кое-что мне рассказали. Во Вьетнаме мы плавали в море и порой выезжали в городок Фань Тьет – тот, что неподалёку. Я обратила внимание, что вьетнамцы очень отличаются от нас. С одной стороны – большинство из них простые люди, у которых уровень образования заметно ниже, чем, скажем, у нас; жизнь среднего вьетнамца легкой не назовешь. Мы выходили погулять на берег моря, где купались, и там встретили изможденного рыбака, которому, похоже, на самом деле было гораздо меньше лет, чем на вид, и в жизни он не видел ничего, кроме старой лодки и рыбы, которая для него единственное блюдо. По сравнению с ними мы живем в раю; что уж говорить о гражданах развитых европейских стран, которые в случае потери работы получают весьма солидное пособие, равное прежней зарплате, ещё полгода, так что могут целыми днями потягивать хороший кофе в кафе, вообще не напрягаясь. Но, с другой стороны, мама заметила, что вьетнамцы – очень добрые и открытые люди, порой даже наивные. То, что принято у них, немыслимо у нас; скажем, на отдыхе для них норма всей веселой толпой прыгнуть в бассейн прямо в рубашке и в штанах. Никого это не смущает! Но больше всего мне запомнилось, как они проводят выходные с семьей и друзьями. Каждую субботу в местном кафе "Лоттерия" наподобие "Макдоналдса" отдыхают вьетнамцы с детьми – люди очень скромных доходов; рядом сидят, как правило, несколько знакомых семей, едят рис с сырными палочками, и обсуждают маленькие радости своей простой жизни. У них нет денег ни на театр, ни на кино, они там вообще никогда не были, но они рады и каждой субботе в "Лоттерии", ведь это для них как праздник. На их лицах – непосредственная, детская радость. Я подумала: насколько же этим людям нужно меньше для счастья, чем мне! И почувствовала себя даже неловко.
Да, хотя условия, в которых мы там жили, были прекрасными, с точки зрения уровня жизни людей Вьетнам – бедная страна. Однако при этом вьетнамцы удивительно добрые и дружелюбные; они всегда с радостью помогали нам, и чувствовалось, что это от чистого сердца. В Европе же, если верить моим родителям, все совсем не так; там доходы куда выше, а значит, люди привыкли совсем к другому комфорту, другим удовольствиям; для средней семьи вовсе не является праздником провести вечер в кафе фастфуда. Но, по субъективному мнению родителей, те же вьетнамцы куда добрее. В развитых странах все обеспечены, никто ни в чем не нуждается, но при этом большинству нет ни до кого дела. И там никто не радуется так искренне, как во Вьетнаме, хотя, казалось бы, им-то почему бы и не радоваться?
В один из последних дней во Вьетнаме мы посетили ледовый дворец – музей маленьких ледяных сооружений с минусовой температурой. Чтобы мы не замерзли, нам выдали пальто. На выходе была лавка с сувенирами – магниты и многое другое. Мне бросилась в глаза избушка – макет домика, в который мы заходили в ледовом дворце. Вдруг меня окликнул продавец – по-русски. Я подняла глаза и поняла, что он не вьетнамец, а русский. Родители ещё не подошли, но деньги были при себе, и я решила купить избушку. В ней было пять окон и дверь.
– Можно, я куплю эту? Почем она? Окошки прямо как изо льда! – сказала я продавцу.
– Бесплатно, Аня, – неожиданно ответил он мне. – Конечно, возьми. Ты определилась, в какой институт поступать?
– Ещё нет, – ответила я, хотя вовсе не обязана была отчитываться перед чужим человеком.
– Так определись; приемная кампания кончается через две недели. Эта избушка поможет тебе. Ты поступаешь в институт, собираешься стать частью современной молодежи... но ты же не знаешь, что тебя там ждет!
– Как это я не знаю? Я читала учебные программы, – удивилась я.
– Да не в этом смысле, – продолжал продавец. – Я о том, что ты проспала сорок лет и совсем не знаешь, что такое современная молодежь. Не просто молодежь, а молодежь в той среде, к которой ты хочешь присоединиться. Ты все-таки родилась в шестидесятом; пока тебя от них отделяет пропасть. Тебе хотя бы нужно понимать, кто они и что для них важно, чтобы общаться с ними. Ведь это не твое поколение, а тебе придется с ним жить. В основном с ним.
– И что я должна для этого сделать?
– Все просто. Возьмешь избушку и постучишь в каждое окно по очереди. Всего их пять. Если что не понятно – ты услышишь мой голос, и я тебе все объясню. Это поможет тебе лучше понять современную жизнь. Это будут твои окна в реальность, – заключил продавец.
В голове возникла масса вопросов, например: откуда он узнал, что я Аня, да и вообще – что всё это значит?! Чудеса какие-то!
– Простите! Подождите!!! – крикнула я, намереваясь задать кучу вопросов. Но уже было поздно; стол продавца покрылся дымкой, а сам он исчез.
Странно и даже страшно. Но мне теперь к сверхъестественному не привыкать.
Когда мы вернулись в Москву, я решила поиграть с домиком. Я не понимала, что имел в виду продавец, но все-таки послушала его совет и ударила в первое окошко.
Вдруг я очутилась внутри избушки и выглянула в это окно изнутри. Долю секунды за окном были стены моей квартиры, после чего всё сменилось мартовским пейзажем. Я сидела в классе, в каком-то 8 "В". За партами были ребята, на пару лет помладше меня.
Вскоре я поняла, что сегодня последний день четверти и подводятся какие-то итоги. Классная вывела на доску рейтинг в соответствии с оценками; отличников не было совсем, преобладали хорошисты, у которых пять и четыре в разном соотношении, но встречались и троечники. Вдруг я обратила внимание на то, как смотрят друг на друга одноклассники. Для меня всё это очень странно. Даю голову на отсечение – это была зависть. Между ними не было теплых чувств; я видела лишь желание каждого превзойти в рейтинге своего соседа по парте. Я отчетливо осознала, что такое атмосфера нездоровой конкуренции и насколько ужасно, должно быть, находиться в ней постоянно.
– Где я? – обратилась я мысленно в пространство. Я посмотрела на свои руки и поняла, что невидима. Я вижу этих людей, а они меня – нет.
– Ты в одном из самых лучших московских лингвистических лицеев, – услышала я знакомый голос продавца из Вьетнама. – Я показываю тебе это не просто так. В таких местах, как это, учатся лучшие дети Москвы. Такое современное название. Лучшие и по способностям – их специально отбирали, и по уровню притязаний. Но отношения между ними, как видишь, гораздо хуже, чем в обыкновенной районной школе, хотя вроде бы интеллект здесь выше. На первый взгляд, это странно.
– Конечно, – возмутилась я. – Между ними нездоровая конкуренция. Откуда? Они здесь все такие? Мне это зачем?
– Нет, не все такие. В параллельном "А" классе другие, добрые ребята. Но тенденция есть. Тебе это нужно знать затем, что именно такие школьники – основная масса контингента престижных вузов, таких как МГУ и МГИМО, а ты, по-видимому, собираешься в один из них. Знания об этом для тебя совсем не лишние.
– А почему они такие?
– Ну, отчасти – установка родителей, отчасти – преподавателей.
– Преподавателей?! – поразилась я, вспоминая, как наши учителя приучали нас быть друг другу товарищами и всегда приходить на помощь.
– Ну да. И не удивляйся. Преподаватель может серьёзно влиять на детей и молодёжь собственным мировоззрением и установками. А они в подобных лицеях нацелены отнюдь не на всеобщее братство. Что ж, ты сама в этом убедишься.
Потом я перенеслась в параллельный "А" класс. Ребята и вправду были добрые, здесь я наконец-то увидела какую-то дружбу. И вот я очутилась на их уроке истории, который вела их классная. Я сразу поняла, что она относится к особому типу людей: увлеченных своим делом до крайности и способных по этой причине на многое, но по той же причине доходящих до фанатизма. Такой склад бывает у ученых, у создателей новых теорий; кроме предмета своего интереса, они не замечают ничего. Эта женщина – Ирина Антоновна – действительно обожала историю и великолепно её знала, но отсутствие знаний, даже в мелочах, и небрежное отношение к её предмету она воспринимала как очень серьёзный проступок – вплоть до того, что могла за это обозвать человека мерзавцем. С одной стороны, её лекции были уникальны и могли зажечь в ком-то интерес к истории; с другой же стороны, к ученикам она была ещё более требовательна, чем к себе. Спрашивала она чрезвычайно строго: на каждом уроке по семь человек письменно, по одному устно и по четыре у доски. Потом обязательно задавала вопросы, отнюдь не самые лёгкие. Могла довести человека до слёз только потому, что он забыл даты правления Александра I. Одна девочка ещё долго не могла успокоиться после такого. Ирина Антоновна понимала, что её боятся и это плохо, ведь там, где страх, не может быть любви к предмету, а порой даже его хорошего освоения. Но ослабить градус напряжения и преподавать как-то иначе она просто не могла. Однажды она спросила одну девочку у доски, когда та растерялась при ответе: "Ты меня боишься? " Ответом было "да", на что Ирина Антоновна сказала: "Ох, это, конечно, плохо ".
Её уроков боялись до дрожи в коленках, но больше всего меня удивило другое: то, как Ирина Антоновна учила ребят поклоняться успеху в ущерб, например, дружбе, как пыталась привить нездоровую "психологию победителя". Однажды на уроке она сказала: "Какие-то, ребята, в учебе у вас неважные успехи, по сравнению с 8 "В". Вот там все уже взрослые, понимают, что друг с другом нужно конкурировать, а вы что? Вы друг с другом дружите! Это неправильно. У вас должны быть серьёзные деловые отношения! Как в классе "В". Уже при поступлении в институт вы будете друг другу конкурентами. А на вас посмотришь – ну просто "мир, труд, май"! Не так надо! Сегодняшняя жизнь – борьба! "
Здесь мне захотелось возмутиться; я была настолько не согласна с Ириной Антоновной, что внутри всё кипело. Конкуренция, конечно, двигатель прогресса, но главными все же являются другие отношения: дружба, любовь. Без них мы все давно бы умерли. По-моему, прививать детям такие установки опасно. Я не говорю об этих ребятах; они уже достаточно взрослые, и у них сформировалась своя система ценностей – другая, человечная. Они послушают и забудут. Но если вбивать это в голову с самого раннего детства, то ребенок окажется "продуктом" такого воспитания. Он усвоит, что человек человеку волк, и с "волчьей" логикой он поступит, скажем, в МГИМО, имея большие планы на жизнь. А там и до государственной службы недалеко. Совершенно очевидно, что в любых своих действиях такой человек будет руководствоваться отнюдь не нравственностью. Вот и делай выводы, откуда у чего ноги растут.
– Ну что, посмотрела? – услышала я голос моего спутника после урока истории. – А тебе не интересно узнать, о чем они мечтают? Как ты думаешь?
– Даже предположить не могу, – покачала я головой.
– Сейчас увидишь.
Я оказалась на перемене рядом с одной девочкой из 8 "А". Я уже успела понаблюдать за ней, и она мне понравилась: умная, трудолюбивая, хороший человек. Она заговорила с подругой.
– Ах, хорошо бы жить в США, – сказала она. – У меня скоро день рождения. Вот было бы здорово на самолете полететь в Америку прямо на мой день рождения! Там так хорошо! И гимн у них красивый! Не то что наше "ту-ту-ту священная наша держава" (имитирует гимн России).
Стоит отметить, что в Америке она никогда не была, а значит, это просто её фантазии о том, как там прекрасно, романтические мечты. Я задала себе вопрос: а мне хотелось бы туда уехать? Мой ответ был "нет". Во-первых, мой образ США далек от идеала. Я подумала о том, как недавно смотрела фильм "Нерассказанная история США", где говорилось о внешней политике страны, очень неприглядной. О войне в Ираке, об арабской весне. Всем известно, что США дают своим гражданам прекрасное материальное благополучие, это большой плюс жизни там, но... мне было бы очень неприятно жить в стране с такой внешней политикой. Однозначно нет! Ну а во-вторых, если ты уезжаешь куда-то навсегда, ты в некотором роде обрываешь связи с родной страной, начинается другая жизнь; рядом все иное. Для меня это немыслимо. Если бы мне в обмен на переезд за границу пообещали исполнить мои самые заветные мечты, я бы протянула там не больше месяца, а потом начала бы метаться, как зверь в клетке. Конечно, у кого-то по другому. Все мы разные.
Я посмотрела на эту девочку ещё раз. Я отчетливо поняла, что она не знает о США то, что знаю я. Она интересуется чем-то другим, а о мрачной стороне медали просто не задумывалась никогда в жизни. Её представления о США – это беспочвенные фантазии. Мне стало смешно: ну как человек, очень даже умный в других отношениях, может быть таким наивным и не задумываться о важных и вместе с тем очевидных вещах? Возникло такое чувство, будто она выдувает в воздух розовые пузырики и живет в них, а не в реальном мире. Это её выбор, и мне как-то неловко рушить эти пузырики – они ведь такие красивые! А даже если я попытаюсь, меня все равно не поймут. Для неё существует лишь та Америка, что в её голове. Пусть мечтает. В конце концов, у человека могут быть свои планы.
– Ты думаешь, это частный случай? Она одна хочет уехать в США? Среди молодежи таких очень много! – сказал мне мой спутник.
– Да ладно! – не поверила я.
– Да, да! Хочешь узнать больше – постучи во второе окошко домика, справа от этого.
После этих слов я перенеслась обратно домой. Никто не заметил моего отсутствия; время на часах было таким же, как и когда я исчезла. Я ударила во второе окно и отправилась в новое путешествие.
Я снова оказалась в школе. Меня окружали ребята того же возраста, что и в лицее. Обстановка была совсем другой: если лицей чем-то напоминал армию, где все должны ходить по струнке, то здесь свободы было даже слишком много. Здесь можно не ходить на занятия неделями, а потом требовать, даже клянчить, хорошие оценки. Ученики могли потребовать что угодно и настоять на своём, даже если это совсем незаслуженно. Родители у большинства из них отнюдь не бедные. И вот среди учеников я встретила девочку по имени Наташа. Она была невысокая и хрупкая. Я понаблюдала за Наташей и поняла, что ей присуще оригинальное, нестандартное мышление. Она обладала большими многосторонними способностями, о которых сама совершенно не подозревала, просто потому, что не концентрировалась на этом и, наверное, училась хуже, чем могла бы. Я спросила у Наташи: "Чем ты хочешь заниматься после школы? "
– Моя мечта – стать банкиром, – ответила она.
Я очень удивилась: Наташа явно слабо представляла, что такое профессия банкира, к тому же для этого нужно быть человеком прагматичного склада, чего никак нельзя сказать о легкой, воздушной Наташе. Позже я все поняла: её папа занимает высокую должность в банке, и он без труда устроит её куда угодно. Наташа просто следует родительской установке, согласно которой у неё всегда будут деньги и абсолютно не нужно будет напрягаться. Папа уже приготовил для неё идеальный жизненный план. Высокую должность и все такое прочее. Кто же от такого откажется? Но, на мой взгляд, Наташа говорит не о своих истинных желаниях – она вообще об этом не думает, а просто транслирует то, что заранее решено за неё родителями как единственно правильный вариант. Наташа пока согласна плыть по этому приятному, теплому течению, по которому другим никогда не плыть. Но мне, к примеру, кажется, что ей стоит осознать свои редкие способности, свою оригинальность ума, и что-то делать для их развития. Искать себя, исходя из этого. Пойти своим путем, пусть он и не будет таким шелковым, как тот, что с подачи папы. Я думаю, она обязательно к этому придет. Хочется верить.
Потом Наташа рассказала о своей поездке в Америку, в Нью-Йорк. Туристической, естественно. Эмоций у неё, конечно, море.
– В Америке мне очень понравилось! – сказала Наташа и всплеснула руками так, что захотелось взлететь вместе с ней. – Там я свободна, не то что здесь!
– А почему там ты свободна? – уточнила я.
– Ну... там люди другие – свободные! Улыбаются! Я иду вдоль зданий, небоскребов, и понимаю, что свободна! Я хочу уехать туда жить!
Когда я вернулась домой из второго окна, я поразмышляла о ситуации с Наташей. "А почему ты не свободна здесь? " – возник у меня вопрос в голове. Никто тебя здесь не ущемляет, возможности неограниченные, пока ты дочь богатого папы... уж кто-кто, а такой человек может чувствовать себя здесь свободным на все сто процентов! И почему тянет в США? И почему?!
Вскоре я решила посмотреть, что же в третьем окне. Ударив в стекло, я очутилась на факультете японского языка в достаточно приличном институте Москвы. Я собиралась поступать на корейский, и потому для меня было полезно понаблюдать за студентами-первокурсниками. В целом коллектив хороший – открытые люди, без задней мысли. В поле моего зрения попал Паша – коммуникабельный, легкий парень, который всегда носил джинсы и рубашку навыпуск. Когда приехала делегация из японского института, именно его отправили все им объяснить и показать – видимо, умеет находить общий язык. На языковом направлении он был одним из очень немногих юношей.
Одна из общих лекций проходила в зале.
– Привет, я Аня. Я из другой группы, – поздоровалась я.
– Привет. Что-то тебя не припомню, – ответил он.
– Я москвичка, – продолжала я, – а ты?
– Нет, мой дом – на границе России и Финляндии. Мои родственники там.
– А почему ты поступил сюда, на японский?
– Ну... потому что тут стажировки, – протянул он неуверенно.
– А ты был в Японии?
– Нет, но зато был в Америке! – Тут его глаза загорелись. – Я ездил туда – к своему другу по переписке. Хочу поехать туда жить!
– А что ты там будешь делать?
Такой ответ мог дать лишь человек с сознанием трехлетнего ребенка.
–Ну... я буду ходить танцевать с девушками каждый день... под американскую музыку! Мой любимый фильм – "В джазе только девушки". Я вообще люблю американские фильмы шестидесятых годов... вот и буду целый день танцевать, прямо как там!
Я выслушала его и снова стала невидимой. Да уж. Есть над чем задуматься. Красивое кино – это замечательно, но вот только в Америке, вопреки представлениям Паши, однозначно не получится танцевать целыми днями. Знакомые родителей рассказывали: чтобы основательно закрепиться в США и получить там приличную работу, нужно либо обладать очень высокой профессиональной квалификацией, либо быть готовым упорно трудиться для её повышения. Тех, кто любит скользить по жизни, там не очень жалуют. Так что "насовсем" ехать туда, толком не зная, чем ты там собираешься заниматься, – абсурд. А надеяться получить гражданство через неделю – совсем уж наивно. За какие такие заслуги?
И ещё. Уже от третьего человека я услышала о планах, даже о мечте, покинуть страну. Допустим, один человек – случайность, другой – случайность... но три – уже закономерность! Это очень тревожно, потому что даже если не половина, а четверть всей молодежи в любой стране при первой же возможности готова уехать за рубеж за некой "лучшей жизнью", то это сильно настораживает. Страшно за страну: если все уедут, то кто ж останется?
Что заставляет их мечтать об этом? Вроде бежать не от чего, не время репрессий. У них есть всё и даже больше! Так в чем дело? Где базовый, минимальный патриотизм, который должен быть у каждого? Или это понятие уже устарело?
На следующий день я проснулась и поймала себя на том, что никак не могу выбрать – МГУ или МГИМО. А дни-то идут... Зачем-то я взяла в руки вьетнамский домик и услышала голос того, кто его продал.
– Тебе было бы неплохо посмотреть на МГИМО и МГУ. Заодно сравнишь и выберешь, – обратился он ко мне. – Постучи в четвертое окошко.
Я выполнила его просьбу. Несколько секунд – и я стояла возле МГИМО посреди снега и метели. Вот он, знаменитый лежачий небоскреб, кузница политических и дипломатических кадров, а заодно – одно из лучших мест для изучения иностранных языков. Возле здания развевались флаги разных государств. Всё как положено; заходишь внутрь и сразу чувствуешь, где находишься. Я незаметно, так как я невидима, пробралась на урок корейского на первом курсе факультета международных отношений. В языковой группе было человек восемь – пополам юношей и девушек. Занятия вёл черноволосый мужчина лет тридцати, не так давно окончивший ИСАА – Олег Денисович. Во время выполнения разговорных упражнений по учебнику, как это часто бывает, разговор перешел на постороннюю тему на русском. Зачем-то заговорили о приближающейся Пасхе – был конец апреля. И заговорили в каком-то странном ключе.
– Скоро Пасха, – сказала одна девушка, усмехаясь и давая понять, как же глупо отмечать Пасху, – все будут говорить "Христос воскресе", "Христос воскресе"!
Все тоже ухмыльнулись, так как вся группа – до одного – была неверующая, что меня расстроило.
– Олег Денисович, а в Корее тоже Пасху отмечают?
– А как же, – саркастично ответил преподаватель, – корейские христиане. И куличи едят.
Тут он ни с того ни с сего заговорил... о Храме Христа Спасителя!
– Стоит в центре этот храм, как его, Христа Спасителя, – продолжал Олег Денисович, весело подмигивая первокурсникам. – И что? Правильно при Сталине, в тридцатых, церковь эту взорвали и построили бассейн. Хороший же был бассейн! А сейчас – опять восстановили эту дурацкую церковь, зато рядом парковка не для бедных – там и Мерседес, и Порше! А паркуются там наши батюшки! Да уж, духовные люди, святостью от них так и веет!
Студенты загудели. Они все тоже считали, что взорвать храм, надругаться над ним, и построить там бассейн было абсолютно правильно. Я негодовала: ну как же можно так думать, даже если ты не веришь! До моего летаргического сна я, может, и пропустила бы это мимо ушей – та, прежняя Аня. Но теперь, после того, что я узнала на личном опыте, слушать это было нестерпимо! Да, среди священства наверху есть те, кого волнуют лишь деньги, они лицемеры, но... при чём здесь храм и вера!
Я поняла, что вот он – портрет среднего студента МГИМО направления международные отношения. Для них такие смешки в порядке вещей. И если я буду учиться с ними, что весьма вероятно, мне придется довольно часто все это слышать. Вообще, по-хорошему, я как верующая должна буду это пресечь. Иначе что это за вера? Но проблема в том, что я, увы, приспособленка. В каком бы коллективе я ни оказалась, для меня превыше всего хорошие отношения со всеми членами этого коллектива. Даже если они будут говорить откровенные гадости, скажем, о вере, я никогда не вступлю в конфликт, не выскажу своё мнение, потому что настроить кого-то против себя для меня смерти подобно. Плохой психологический климат для меня как ядовитый газ – так же отравляет меня. Поэтому я, к сожалению, труслива и часто стремлюсь к соглашательству любой ценой. Я поняла, что с такими людьми мне, кроме учебы, говорить вообще не о чем. Это для меня очень большой минус. Вот я и рассуждала про себя: стоит ли подавать документы в МГИМО? Интересно ли мне будет здесь учиться? Вижу ли я для себя в этом пользу? Да, да и ещё раз да. Хочу ли я слушать такое кощунство – хотя бы периодически? Понравится ли мне всё время находиться рядом с людьми, которым я могу сказать только "здравствуйте" или "до свидания", и ничего иного? Навряд ли. Но вот только я, в силу особенностей характера, буду со спокойным лицом слушать любые гадкие разговоры, так что всё будет с моего "молчаливого согласия". А внутри меня будет тошнить, и очень сильно. Долго ли я продержусь в этом порочном круге? Рано или поздно захочется вырваться, а когда – не могу предсказать. Для меня немаловажно, кто окружает меня каждый день. Так что в МГИМО, несмотря на всю его привлекательность, учиться сразу расхотелось.
После окончания "кощунственной" пары я вышла из здания. Мы с одной девочкой, по имени Лиля, решили прогуляться до метро. Мы познакомились только что; я сказала, что учусь на курс старше. С Лилей оказалось интересно; так же, как и я, она любила читать, любила театр. Они с мамой предпочитали современные постановки. Прогулка была прекрасной; снег приятно хрустел у нас под ногами. И тут я без какой-то задней мысли, из чистого интереса спросила:
– Лиль, прости за нескромный вопрос. Как ты относишься к Богу, к религии?
– Ну, знаешь, я агностик. Не могу сказать, что Бог есть либо его нет. Так же думает и мама. Папа у меня – убежденный атеист. А бабушка с дедушкой – наоборот, очень верующие. Как-то так.
Мы пообщались еще немного, и я спросила: "А почему все-таки ты считаешь, что Бога нет? "
– Потому что я придерживаюсь научной точки зрения, – ответила Лиля.
– А разве наука противоречит Богу? – уточнила я.
Лиля неопределенно покачала головой; для неё наука и Бог – две противоборствующие силы, хотя это и не так. Я не стала рассказывать ей о своём опыте. Зачем говорить то, чему человек заведомо не поверит? Я могла бы посоветовать ей посмотреть видео, где исламский террорист, не находя Бога в исламе, молитвами добивается того, что к нему приходит Иисус. Тогда он становится христианином и понимает, что убивать ради ислама – это было неправильно. Казалось бы, такое видео в Интернете, где человек плачет – это сразу видно – искренне, а отнюдь не на публику – железный аргумент за веру. Но нет смысла предлагать что-либо тому, кто не готов воспринять эту информацию. Возможно, это ошибка и надо быть смелее, и меня выслушают. Но я не рискнула. На этом мы и расстались; Лиля спустилась в метро, а я вернулась домой.
Я задумалась о том, почему в академической среде, среди тех, чей интеллект очень высок, такое скептическое отношение к вере. Наверно, потому что люди с высоким айкью не могут допустить, что у сложных вещей вроде сотворения мира может быть совсем простое объяснение. "Сказки", – скажет человек с интеллектом, привыкший всё простраивать логически. Например, таким людям трудно согласиться с лечением голодом, ведь это просто и потому подозрительно, пусть это кому-то и приносит пользу. Так же и с Богом. Какой-то дедушка с бородой создал небо и землю? Глупость! Гораздо охотнее они согласятся с заумными теориями, которые подтверждаются формулами, даже если они крайне надуманны. У сложных проблем не может быть простого решения – вот в чем они убеждены. И изменить их взгляды крайне трудно.
Вскоре я решила постучать в последнее, пятое, окошко. Я оказалась на географическом факультете в МГУ – лучшем вузе страны. Меня окружали студенты, больше половины которых поступили в университет по Всероссийской олимпиаде, к которой готовились не один год.
Понаблюдав за студентами, я мысленно поделила их на три группы. Были и те, кто в них не вписывался, но редко. Первая группа – обычные хорошие ребята, достаточно общительные. Интеллект, естественно, гораздо выше среднего – иначе в МГУ никак нельзя. Многие из них любят путешествовать, ходить в горы, интересуются спелеологией. Они увлечены учебой, но в разумных пределах, не до безумного состояния, в их жизни есть что-то кроме этого. Вторая группа – в хорошем смысле помешанные на учебе интроверты, люди шизоидного типа. Они практически всегда смотрят в книгу, их глаза часто опущены. Каждое их слово – золото. Они сконцентрированы исключительно на своих мыслях, и в этом тоже есть свои плюсы – чаще всего именно такие люди двигают науку. Их нужно принимать как есть. Но есть и третья группа. В неё входят те, кто серьезно готовился к поступлению и достиг своего, но это нужно им, чтобы иметь самый престижный диплом для своих карьерных целей. У них нет никаких принципов. Все три группы примерно равны по количеству людей. И как ты ни пытайся абстрагироваться от того, что третья группа существует, она все равно напомнит о себе. Даже если ты будешь избегать её. Дописывая домашнее задание, которое нужно сдать, но которое им совсем не интересно, они злятся, и оттого матерятся через каждое второе слово. Кроют матом всё и вся. Слушать просто противно – хочется уйти. Доделывать им все равно надо, ведь иначе желанный диплом в перспективе не получить. Вот и причина злости, мата...
Уровень преподавания очень обрадовал. Большинство преподавателей оказались исключительными профессионалами, каких не встретишь, скажем, в том институте, где я познакомилась с Пашей, который хотел уехать в Штаты танцевать рок-н-ролл. Хотя тот институт тоже очень приличный, разница ощутима; МГУ есть МГУ. Уровень преподавателей выше, уровень студентов тоже, но вот уровень нравственности примерно у трети студентов куда ниже – это видно сразу... Ужас! Неужели академический интеллект и цинизм часто идут рука об руку? Увы и ах! Видимо, это так...
Больше всего меня поразил один молодой человек – живое подтверждение этой гипотезы. Его звали Антонов Игнат. Он был очень высокий – за сто восемьдесят пять, с длинными светлыми волосами и сильно выдающимся волевым подбородком. Он приехал в МГУ из Северодвинска, из Мурманской области. Так что мысленно я назвала его "викинг". На мой взгляд, он держался со всеми довольно самоуверенно. Но, надо отдать Игнату должное, он был очень трудолюбив и по этой причине всегда был одним из первых в учебе. Но его отношение к другим меня смущало.
Вот как это проявлялось. Однажды, в среду, проводили коллоквиум по математике. Предполагали пользоваться шпаргалками, да и вообще всем, чем только можно. Игнат же, как всегда, был готов безупречно. Он обсуждал с другим студентом набор этого года: на сей раз было куда меньше тех, кто поступил на первый курс по Всероссийской олимпиаде, чем в прошлом году. В этом году было больше обычных школьников, которые поступили просто по ЕГЭ и ДВИ. А это – несколько другой уровень знаний по географии. Громким голосом, полным презрения, Игнат заявил:
–Вот в этом году отстойных понабрали! Просто фу!
Другой парень кивнул, соглашаясь с ним. "Отстойные" – это, очевидно, те, кто поступил на основе обычных экзаменов, не дотягивая до участия в финальном туре Всеросса. И что? Как вообще можно называть людей, поступивших в МГУ, отстоем?! Как ни крути, а мозги у них есть. Интересно, а что же тогда думает Игнат об обычных людях, у которых нет особых мозгов? Презирает их, наверное! Ужас!... И тут я услышала, как Игнат и ещё пара парней кроют так называемых "отстойников" матом. Помимо всего прочего до меня донеслось: "Это быдло даже не было на финале олимпиады в Красноярске... и поступило! " Мне стало тошно, и я отошла в сторону.
До коллоквиума оставалось пять минут. Ребята готовились как могли: кто повторял, кто писал шпаргалки. Игнат же гордо стоял посреди коридора и громко что-то читал вслух – с планшета. Я прислушалась и поняла: коверкает молитвы. Пытаясь подражать священнику, пародировать заунывный, загробный голос, он читал молитву с какого-то сайта: "Благоо-словляю тебя, сын мой... и тебя, дочь моя... помо-о-о-олимся... на сдачу этого (матерится) коллоквиума... во имя отца, сына, святого духа... А-а-минь! "
После кощунства Игнат расхохотался, и к нему присоединились не один и не два человека. Я подумала: как же мне хочется всё ему высказать прямо сейчас! Если бы я не была невидимой, а была бы обычной, училась бы с ним, я бы одернула его? К сожалению, нет. Я бы испугалась и прошла мимо, негодуя только внутри. Я прошла бы мимо кощунства, боясь нарваться на хамство. Мысленно разозлилась на себя, потому что такая позиция неправильная, плохая. Такая же, как и в МГИМО. Но, увы, это так: что есть, то есть. Я трусливый человек.
Через полтора часа, после коллоквиума, который сдали почти все, в группе Игната проводилась социально-экономическая география. Темой занятия были миграции: трудовые, семейные, постоянные (на долгий срок), маятниковые (когда человек живет не в городе, например, не в Москве, но каждое утро ездит из пригорода туда на работу, а вечером возвращается домой). Молодой преподаватель, который знал, что в группе есть студенты из других регионов, решил объяснить материал на понятных примерах из жизни. Он обратился к Игнату – тот всегда сидел за первой партой – и спросил у группы: "Пример миграции. Допустим, Игнат поехал после первого курса на летних каникулах к бабушке в Северодвинск. Какой это вид миграции? "
– Временная, сезонная, – молниеносно отреагировал Игнат.
– Прекрасно, – похвалил преподаватель. – А теперь представим, что Игнат закончил МГУ и вернулся в родной Северодвинск насовсем. Какой вид миграции?
– Ну уж нет, я туда не вернусь, – ответил Игнат. – Ещё чего!
Его лицо перекосилось от брезгливости. Он сказал это не как человек, который просто констатирует факт, что он хочет остаться в Москве, а как человек, которому противна сама мысль о том, чтобы вернуться в недостойную его дыру.
– Ладно, – продолжал преподаватель, – так что за миграция?
– Постоянная, – сказал студент из Якутии.
Пара продолжалась.
После пары мой спутник из Вьетнама поговорил со мной об Игнате. Я предположила, почему он ненавидит родные места и не хочет о них вспоминать: возможно, у него было трудное детство, нищета. Такие люди обычно хотят куда-то выбиться и порвать с прошлым. Но оказалось, что всё не так. Семья Игната была вполне обеспеченной: не миллионеры, конечно, но жили безбедно. Отец – руководитель строительной фирмы, мама – врач – стоматолог. Каждый месяц они присылали Игнату денег – вполне достаточно, чтобы иногда бывать в хороших ночных клубах, куда он охотно ходил. Игнат рано понял, что его природный интеллект куда выше среднего, и решил, как это применить. В пятнадцать лет он нацелился на геофак МГУ. Думаете, он решил посвятить жизнь географии? Составлению атласа регионов России? Составлению карт Мирового Океана? Расчету того, насколько бурная река Волга, с помощью числа Фруда, или расчету турбулентности водотока с помощью числа Рейнольдса? Да ну, не смешите. Больно ему всё это надо. У него другие планы. Чтобы понять какие, достаточно послушать лекцию Виктории Петровны по социально-экономической географии. Прежде чем рассказать о технопарках и технополисах, она сказала студентам такую фразу: "Поздравляю! Теперь вы – наша будущая элита! " Хорошая, конечно, элита, учитывая, что она называет неолимпиадников "отстоем". Такое же отношение будет и ко всем простым людям. Элитнее не бывает!
Виктория Петровна продолжала:
– После университета вы станете настоящими профессионалами, а к тому же такими эрудитами! Будете рассуждать, прямо как профессора! У вас будут большие возможности: многие наши выпускники – главы крупных банков, также они занимают высокие посты в российских нефтегазовых компаниях... Газпром, например.
Так вот, пятнадцатилетний Игнат хоть тогда ещё и не был на лекциях Виктории Петровны, но жизнь свою распланировал именно так. Диплом геофака МГУ котируется высоко, так что Игнат видел себя в перспективе в том же "Газпроме". Уж пробиться-то он сумеет. Если тебе дан интеллект, рассуждал он, надо напрячься и потратить его на то, чтобы подняться по социальной лестнице. Чем выше, тем лучше. К чему тратить свой потенциал на какое-то научное крючкотворство? Нашли дурака. Он, Игнат, мечтает совсем о другом.
Своих одноклассников он тоже частенько называл про себя "отстоем". Просто потому, что они останутся здесь, в Северодвинске, а он уедет вперед, к светлому будущему; просто потому, что он поступит в МГУ, а они в силу своих способностей могут рассчитывать только на ПТУ. Уехать в Москву, потому что, как тебе кажется, ты достоин большего, – нормальное желание. Но пожелать тем, кого ты здесь знал, загнивать в своей отстойной жизни, а самому радоваться, что ты теперь "другая каста", – на мой взгляд, просто дно. Но Игнат так не считал. Что ж, его выбор.
Последней в тот день была лекция по гидрологии. Перед ней был большой перерыв, и многие пошли в столовую. Двое первокурсников – Вася и Петя – беседовали между собой.
–Ты куда после универа? – начал Петя. – Я, наверно, в Чехию или во Францию. Здесь не останусь – это точно.
– А я хочу грант – и в Финляндию, – отвечал Вася. – Жаль, придётся подождать курса до третьего. А вообще зря мы с тобой не пошли в Вышку. Там сразу поездка в Финляндию. На урбанистике. Можно свалить и там остаться.
Оба мечтательно подняли глаза. Я задумалась. Не успели поступить на первый курс – и уже думают, как завтра они получат грант и уедут за рубеж навсегда. Как будто грант выдают просто так любому студенту. Выходит, значительная часть наших лучших молодых умов видит своё счастье отнюдь не в России. Грустно.
Перерыв кончился, и началась общая лекция по гидрологии в аудитории на 21 этаже. Темой было движение ледников: преподаватель в возрасте интересно рассказывала о том, что скорость движения ледника зависит от уклона поверхности, от сезона и от толщины льда; массивные ледники движутся быстрее. Также она заметила, что из-за таяния ледников в Арктике уровень Мирового Океана растет. В этот раз она закончила лекцию минут на десять раньше и добавила: "К вам пришли старшекурсники. Сегодня – выборы в студенческий профком с первого курса, кто не знает. Сейчас они вам немного расскажут".
Пришли старшекурсники. Несколько стандартных фраз ни о чём: мол, члены профкома улучшают жизнь студентов, у вас будет больше возможностей и так далее... но ничего конкретного. Затем туда, где на лекциях висела доска для презентации, вышли шесть человек. Все мальчики. Оно и понятно: так представительнее. Каждый из них должен был прорекламировать себя: сказать о себе пару слов и сделать так, чтобы все проголосовали за него – в идеале. А там как повезёт.
И вот началось. Никто не сказал ни слова о своей будущей деятельности в профкоме. Так что многие в зале так и не поняли, чем та троица, которую выберут, будет заниматься. Но для самих кандидатов это было, видимо, совсем не важно; важно было избраться. Первые четверо держались довольно скромно, представились и, собственно, всё. Наступила очередь некого Кирилла Синицына. Отличник и староста – как Игнат.
– Всем привет! Я Кирилл Синицын, если кто забыл, – с чувством собственной важности заявил он. Да, от скромности не умрёт.
Затем он попытался привести кучу доводов, чтобы голосовали за него. Взять их было неоткуда, так что минут десять он просто лил воду. Потом, видимо, вспомнил то, что нужно. Он ввернул заранее заготовленную фразу по-китайски (сперва он её забыл): "Цин Баочши во! ", что переводится как "Поддержите меня! " Он думал, что сработает, оригинально и в то же время современно, ведь Китай сейчас в политике на коне, а тут как-никак выборы, пусть и студенческие. Он выкрикнул это, конечно, не зная языка; я представила, что было бы, если б кто-то ответил ему из зала по-китайски. Он ничего бы не понял и оказался в глупейшем положении. Петух, да и только!
–Ну и тупой, – шепнула сидящая со мной девочка своей соседке. Разумеется, никто не услышал.
Настала очередь Игната. В этот момент я ради интереса открыла на телефоне его страницу "в контакте". Его страница приветствовала меня фразой "Аллах воскресе". Я поморщилась и закрыла. Он начал говорить о себе то же, что и все; как раз подключилась его группа поддержки на галерке. Они на весь зал слаженно скандировали: "Антонов Игнат – наш кандидат! Антонов Игнат – наш кандидат! ", ритмично отбивая такт рукой по столу. Когда все стихло, Игнат многозначительно поднял вверх указательный палец и произнёс: "И помните: выбирать нужно с умом! " Что он подразумевал под этим, думаю, понятно. Я вижу, что Игнат хочет избраться; раньше именно со студенческих организаций начинался, так сказать, "большой путь". Сначала попадешь в малую Думу – институтскую – а там, глядишь, и в большую. На это Игнат и надеялся. Шаг к статусу. А что ты там делаешь – дело десятое.
Началось голосование; все достали листочки. Стало очень шумно.
– Ребята, потише, – попросила преподаватель по гидрологии, – да, изменились времена. В моё время мы предлагали кандидатов сами, а не кандидаты предлагали себя.
Все шуршали. Многие не знали, за кого проголосовать.
–Ты за кого? – шепнул парень соседке.
–Я за Игната, – ответила она, – потому что... он говорил как-то убедительнее всех.
– Тогда и я за Игната, – откликнулся сосед.
Я внимательно посмотрела на листочки, на сто тридцать опущенных пар глаз. Голосуют. Ну чем не мини-модель нашего общества! Так же и все мы ходим на выборы. Все кандидаты для них на одно лицо, ведь все они говорили об одном и том же: каждый доказывал, какой он умный. Кто-то из студентов вообще не знал, что на лекции будут какие-то выборы в профком, и пришел с корабля на бал. Нужно за кого-то голосовать! Когда мы ходим на выборы, мы, в большинстве своём, во что-то вникаем? Да нет, конечно. Как мы голосуем? За кого? Присоединившись к толпе, за того же, за кого и все. Даже не думая, в чем его преимущество над остальными. Или другой вариант, от противного: если мэр Иванов уже изрядно надоел, нужно отдать голос за Петрова. Иногда – ничего о нём не зная. Прочитав о нём пару строк в Интернете, или не сделав даже этого. Или за того, кто говорит убедительнее всех. Как Игнат. Мы даже не можем объяснить свой выбор. Мы участвуем в том, смысла чего вообще не понимаем. Это глупо, но как же иначе, ведь если на выборах все сдадут пустые листы или вообще не явятся, то это будет из ряда вон. Так же и здесь. Не могут все воздержаться от голосования. Кто-то из студентов не пишет, но их мало. Остальные консультируются с другими, что бы написать. Восемьдесят процентов делает совершенно бездумный и случайный выбор. Игнат ждет. Он хочет быть в тройке счастливчиков. Его мечта – избраться. К самой работе в профкоме он равнодушен. Равнодушный Игнат – с одной стороны, и равнодушные студенты, которые пишут что-то на листках, не думая, для проформы – с другой. Многие за Игната – просто потому, что их впечатлил его тон и громкий голос. Как и на выборах, каждый думает, что конкретно от него ничего не зависит, и позволяет себе голосовать "от фонаря". Это большая ошибка. Люди думают о других, более важных, делах; зачем утруждать себя мыслями, за кого голосовать, когда и так дел по горло? На неделе, между прочим, студентам рефераты сдавать.
Наконец листки собирают. Быстро считают. Игнат на первом месте: ура! Все хлопают; им, в общем-то, все равно, кому хлопать. Все расходятся. Ну чем не наше общество! Большое растет из малого.
Наступил вечер. Занятия закончились; студенты разошлись по домам. В пять часов вечера начались подготовительные курсы для одиннадцатиклассников по географии. Они проводились в трех группах. Я решила заглянуть во вторую. Занятие вела Виктория Петровна. В кабинете сидело человек тридцать – стандартный класс. Виктория Петровна была уже в возрасте – около семидесяти. Она говорила, что сегодня же ночью обновит таблицу с данными по странам Европы, где есть информация о численности населения, о размерах добычи нефти и газа, и вышлет её всей группе. Она серьёзно относилась к делу, почти так же увлеченно, как Ирина Антоновна из лицея, но, в отличие от неё, не создавала напряжения вокруг себя. Только что написали поверочную по странам Азии; Виктория Петровна проверила её и захотела призвать тех, кто написал из рук вон плохо, к серьёзности. Она обратилась к тем, кто набрал только пять баллов из тридцати.
– Так, пока у нас три претендента служить на китайской границе вместо МГУ. Шатров, Шершнев и Куликова. Коля, как же так? Опять незачет. Вы же все-таки мужчина! А мужчина должен уметь работать как следует. Если не умеет – он слабак. А такой не нужен ни одной девушке! Если вы не хотите заниматься, не хотите поступать в МГУ, можно уйти. Ещё не поздно, можно передумать. Кто-то из ваших одноклассников, наверно, не хочет в институт. Кто-то будет баранку крутить. Кто-то ещё чем-то займется. – Она говорила эти слова с некоторым пренебрежением. – Но учеба в МГУ – это другой уровень. Выпускник МГУ видит мир во всем многообразии красок, не то что какого-нибудь РУДН. Вы станете здесь настоящими эрудитами. Перед вами, ребята, образно говоря, есть две двери. Одна – поступление в МГУ, а другая – поступление в любой другой институт. За каждой из этих дверей совершенно разная судьба. Сейчас вы её пока держите в своих руках. Думаю, все вы понимаете, что предпочтительнее. Особенно для мальчиков, – добавила она с юмором, – ведь мужчина должен быть успешным. Иначе он не нужен женщинам. Лучший вуз для этого – МГУ. Так что соберитесь, мальчики.
Как преподаватель Виктория Петровна, бесспорно, вызывала уважение. Она спала в среднем по пять часов в сутки; по ночам – в другое время не могла из-за занятости – она готовила для студентов и учеников на курсах дополнительные материалы для лучшего усвоения программы. Она делала все, чтобы ребята получали как можно более полную информацию. Она была готова жертвовать своим отдыхом ради этого, но никогда не выглядела вымотанной, потому что занималась любимым делом. Таких преподавателей, к сожалению, мало.
Но вот о жизни она рассуждала весьма своеобразно. Безусловно, образование в МГУ ни с чем в России не сравнимо. Но думать, что крутить, например, баранку, – это как-то недостойно, а именно это сквозило в каждом её слове, – тоже неверно. Если человек не Ньютон, это не значит, что он чем-то хуже тебя. И приравнивать выбор вуза к выбору судьбы – это тоже опрометчиво. Полно тех, кто окончил самый престижный вуз, но судьба у них по разным причинам не сложилась. Вместе с тем, и в других вузах, помимо МГУ, есть хорошие специалисты. Не все, конечно, но есть. И вообще, свою судьбу никто не может знать заранее.
По сути, это все тот же культ успеха и престижа, который пыталась насаждать Ирина Антоновна из лицея. Такие люди убеждены, что в этом счастье, и учат этому молодых. Но это нужно для счастья далеко не всем – а только некоторым. У людей разные потребности. Виктория Петровна полагает, что девушке нужен только успешный мужчина, то есть, условно говоря, окончивший МГУ и достигший всего, чего только можно. Тогда Игнат Антонов – ну просто идеальный муж. МГУ окончит, в "Газпроме" получит со временем одну из верховых должностей... у него все будет по плану, можно не сомневаться... не слабак, трудолюбив. Но есть и другая сторона. Циник, смеется над тем, над чем нельзя смеяться, называет людей "отстоем"... И что? Для девушки с обложки мужского журнала – в самый раз, ей нужна красивая оболочка, а то, что внутри, не важно. А для обычной девушки? Как вечером поговоришь по душам с мужем, у которого с душой большие проблемы? Никак. А ведь обычная девушка ищет именно этого. Ищет друга, родного человека. Для неё пусть он лучше будет водителем, но нормальным, чем с блестящей карьерой, но таким вот... Да, не правы вы, Виктория Петровна.
Во время занятия она как бы невзначай рассказала о своей семье. Её сын получил образование на физфаке МГУ. Красный диплом. Правда, сразу после выпуска он навсегда забыл о физике и пошел в банк на довольно высокую должность с большим окладом. Потом уехал в Вашингтон и решил остаться там. Работает в банке. Женился на американке; внуки Виктории Петровны живут и учатся там. Она говорила об этом, чтобы на примере сына показать, что МГУ – прежде всего "отличный социальный лифт", по её собственному выражению, и что МГУ – единственный среди наших вузов, диплом которого высоко ценится и за рубежом – её сын сразу смог хорошо устроиться в банке США. Потом она рассказала о сокурснике сына. Он "лучше всех учился и был совершенно необщителен", а сразу после выпуска ушел во власть, и теперь он губернатор какой-то области. Как о сыне, так и о сокурснике Виктория Петровна говорила с гордостью, в каком-то смысле даже ставила их в пример – вот какими надо быть! Вот к чему нужно стремиться! А я задумалась о другом. Получается, что физфак МГУ с красным дипломом окончили два человека, которым физика не нужна в принципе. Безусловно, это так, ведь они бросили её не задумываясь – сразу после окончания. И отправились воплощать свои планы на жизнь, заручившись хорошим подспорьем – дипломом МГУ, к тому же красным. Против ничего не имею, каждый волен ставить себе цели сам, молодцы, всего добились, но... Если допустить, что в один год с её сыном на физфак поступал человек, который действительно любит физику, образование в МГУ стало бы прекрасным подспорьем в его будущей работе... но он немного не добрал баллов, и взяли человека, который по-настоящему не любит науку, ведь баллы выше... заниматься этим он все равно не стал! Он получил престижный диплом, а с ним и образование, которое не пригодилось! Получается, он занял место того, кто мог бы стать классным физиком, отучившись в МГУ? Это же неправильно! Но до тех пор, пока университет не перестанет быть прежде всего "социальным лифтом", это не изменится. Виктория Петровна рассказала, что её сын еще в юности решил уехать за рубеж, и для поступления рассматривал только МГУ – другие наши дипломы там в то время не рассматривались. У него были мысли пойти на факультет экономики, но туда нужно было сдать непростой экзамен по английскому, а языки у него не очень шли. Лучше всего шли физика и математика. Потому они с мамой сделали именно такой выбор. Образование родителей влияет на образование детей, и хорошая подготовка была ему обеспечена. Закончила Виктория Петровна разговор о семье так:
– Я вот смотрю, ребята, как вы учитесь, и мне вас жалко. Школа, курсы, учебники тяжелые... бедные мы, россияне! А вот в Америке так не напрягаются. У внуков заданий на дом почти нет, зато есть свободное время! Они такие счастливые, довольные... я рада, что сын с детьми живут там! У них даже фрукты другие – гладкие, красивые! Не то что наши – грязные!
Виктория Петровна ещё час показывала презентацию по странам Европы. Все записывали. Она заметила, что все подустали, и решила рассказать что-то расслабляющее, веселое. Она заговорила о своей командировке во Вьетнам – пятнадцать лет назад.
– И поехали мы с мужем во Вьетнам... сейчас его, к сожалению, уже нет в живых. Муж у меня был полный, и вьетнамцы подошли к нему, смотрят на живот, кричат: "Хо-лё-сий, холёсий! Будда! " Такие ограниченные, убогие... ничего толком не знают... вот в Америке, когда приезжаешь к сыну – я раз в год езжу – сразу чувствуется, что вокруг образованные люди! А вьетнамцы эти такие жалкие! И едят непонятно что!
Виктория Петровна говорила о людях неуважительно; такое ощущение, что для неё люди делились на заслуживающих и не заслуживающих её внимания – исходя из интеллекта и образованности. Я вспомнила свою недавнюю поездку во Вьетнам. Может, у них и правда нет каких-то знаний, но люди они прекрасные! Добрые, естественные! Зачем так говорить?
Тем временем занятие закончилось. Я ударила в стекло вьетнамского домика и очутилась дома. Приняла решение: подаю документы на географический факультет МГУ. Понимаю, что мне со многим придется смириться. Накануне сессии будет достаточно мата в коридорах. Придется это слушать. Возможно, попадется такой, как Игнат, и будет коверкать молитвы, благословляя друзей на зачеты. Конечно, будет достаточно и нормальных людей. Но от этих всё равно никуда не деться, судя по увиденному. Выход один – закрывать на всё глаза. Не вступать с ними в полемику. Сконцентрироваться на учебе и сидеть рядом с ними в коридоре, но не слушать их. Сначала неприятно будет, а потом привыкну. Куда деваться?
Но где же тогда искать друзей, если вокруг одни Игнаты? Где-то в другом месте. Но где? Странно, когда человек все время находится в одном кругу, а друзей ищет где-то вовне. Но как иначе? А когда? Когда это делать, если ты с утра до вечера в институте – нагрузка немаленькая? Вариант – познакомиться поближе с кем-то из нормальных ребят. Только так. Ладно, время покажет.
На следующий день я отвезла оригинал аттестата в МГУ. В приемной комиссии меня встретили радостно. Я поступила на гидрометеорологию. К вечеру вернулась домой. Я побывала в пяти окнах, увидела современных школьников и студентов, с которыми мне скоро придется общаться, с самых неожиданных сторон, порой для меня неприглядных. "Неужели это всё так? " – думала я про себя. До сих пор казалось, что всё это где-то далеко, не на самом деле. Но в тот день мне стало понятно, что реальность "нового времени" гораздо ближе, чем я думала.
Придя домой, я обнаружила на столе две незнакомые книги. Одна – толстая, синяя, "Лучшие цитаты по философии", а другая – переписка Эйнштейна и Рассела на разные философские темы. Я удивилась и спросила маму, откуда это. Мама ответила, что купила книги сегодня в подарок Андрею, который приедет в гости на выходных вместе со своей мамой, знакомой моих родителей. Они уже были у нас недавно. Андрею двадцать лет, он учится на втором курсе платного вуза на факультете права. Экзамены Андрей откровенно завалил, потому и пришлось учиться платно. С деньгами всё в порядке, так что проблем нет. Учился в школе он неважно, потому что предметы были ему вообще неинтересны, а интересно рассуждать, читать книги по философии. Вообще он умный парень, но откровенно ленивый. Мама узнала от матери Андрея, будто он собирается в будущем уехать жить в Канаду. Чем он там будет заниматься, Андрей ещё не решил.
– А почему он туда собрался? – спросила я у мамы.
– Он считает, что в Канаде – свободная страна, – ответила мама.
Вот и ещё один потенциальный эмигрант. Будто здесь несвободно. Кому он нужен в Канаде? Там достаточно своих молодых людей с философским складом ума, которые больше всего любят рассуждать. Что такого особенного он готов предложить Канаде, что там его примут с распростертыми объятиями? У него ещё ничего нет. Очередные розовые мечты.
Я решила полистать книгу, которую мы купили в подарок – переписку Эйнштейна и Рассела. Читаю довольно внимательно. С чем-то соглашаюсь, с чем-то нет. Но вот мне на глаза попадается выступление Эйнштейна из раздела "о науке", которое намертво врезается в моё сознание. Там ученый рассуждает о том, что все те, кто воздвигает храм науки, делятся на три категории. Первая – те, кто относится к знаниям как к спорту и соревнуется друг с другом в их усвоении. Вторая – те, кто занимается наукой из престижных соображений. Он пишет, что из них вполне могли бы выйти ловкие дельцы или политики, но они зачем-то выбрали науку. Видимо, ради престижа. И третья, последняя, категория – истинные ученые, то есть те, кто с помощью науки стремится решить какие-то важные проблемы или найти ответы на вопросы об окружающем нас мире. Эйнштейн пишет, что первые две группы, к сожалению, гораздо более многочисленны, чем третья; именно поэтому большая часть храма науки возведена именно представителями первых двух групп. Но если б самой маленькой группы, той, что ищет не престижа, а истины, не было бы вовсе, то вся наука навсегда осталась бы "садом ползучих растений". Лучше и не скажешь! Если б наука состояла из одних дельцов, в ней не могло бы быть никакого движения вперед, никаких открытий. Потому что дельцы приходят в науку совсем не за этим. Если допустить, что Игнат по каким-то причинам не станет делать карьеру в "Газпроме" и решит сделать карьеру академика, ведь это очень престижно... ум есть, упорство есть, будут и премии, и все такое прочее... но Игнат не совершит никаких открытий в географии – просто потому, что человек не может найти ответы на те вопросы, которые его на самом деле не интересуют. Ничего нового он в географию не привнесет, ведь его совершенно не волнует, например, как приостановить глобальное потепление. Его цели в географии куда более земные, и направлены они прежде всего на себя самого. Я перечитала эту главу ещё раз. Эйнштейн как в воду глядел; написано почти сто лет назад, а ничего с тех пор не изменилось. Как же так?
В конце книги я вижу афоризмы Эйнштейна и Рассела. Вдруг наталкиваюсь на афоризм, который понимаю на очень глубоком уровне: "Не стоит обожествлять интеллект. У него могучие мускулы, но совершенно нет лица". Афоризм на сто процентов совпал с моими внутренними ощущениями. Сразу вспомнила Игната, называвшего неолимпиадников отстоем... вспомнила мат в коридорах... вспомнила преподавателя, который утверждал, что надругаться над храмом – вполне нормально и даже неплохо. Вот оно, подтверждение афоризма. Интеллект, конечно, высок, но вот лица за ним почему-то нет. Странно, ведь раньше мне казалось, что одно должно дополнять другое. Но это не так.
После прочтения книги возникло желание оставить её у себя, не дарить Андрею. Почему? Наверно, потому, что эта статья и афоризм глубоко совпали с моим реальным жизненным опытом. Почему многим школьникам неинтересно читать про ту же Наташу Ростову? Потому что эти книги, по их мнению, не имеют отношения к их реальной жизни. Такие книги большинством воспринимаются как надуманные, скучные. Особенно в юном возрасте. Зато любой с удовольствием прочтет то, что напоминает его настоящую жизнь. Это же такой кайф – открывать книгу и думать: "Надо же! Да это же про меня! Какой автор молодец! " Вот и я думала: надо же, выходит, кто-то уже сформулировал то, о чем я задумывалась, но не могла выразить. Всё равно, что читать собственные мысли. Странно, но очень приятно.
Я оставляю книгу себе. "Не стоит обожествлять интеллект. У него могучие мускулы, но совершенно нет лица", – снова читаю я и мысленно возвращаюсь к тому, что теперь знаю. Фраза не выходит из головы. Наконец, я подчеркиваю её карандашом и иду пить чай.