Август

   
*Иллюстрация художницы Ольги Мороз
               
                (Из летучих заметок)

Август  незаметно прошел свою  середину.  Днем  солнце августа еще летнее, нежное. Теплыми  лучами оно ласкает всё, что ни есть на нашем деревенском околотке. Но только вечер заглянет и солнце закатится за дальние холмы, что за речкой Свапой, так сразу  и потянет ощутимой прохладой. Быстро накидываешь что-нибудь на плечи, потому что сиверко  так и обдает холодом, так и холодит разгоряченное дневным зноем тело.

Мой пес Жорка чует  вечернюю стынь, плывущую с севера, жмется к моим коленям. Он и не пытается откликнуться на какой-нибудь посторонний шум за оградой дома, на гулкое падение яблок со старой яблони в саду, на внезапный стрекот сойки, срывающей последние засохшие плоды на высокой вишне с пожелтевшими листьями. Жорке не хочется покидать даже на время террасу,  где дерево сохраняет накопившееся за день августовское тепло.  А на зеленую траву возле дома вскоре выпадет вечерняя роса, и Жорке не хочется вымочить в ней лапки и свой рыжий хвост.

Да и днем, когда воздух прозрачен, ближе кажутся дали за лугами; а синева над нами с Жоркой величественно опрокидывается; по всему деревенскому околотку зноем припекает солнце; в старом тенистом саду свежо и прохладно. «Таковы дневные контрасты второй половины августа. И тут ничего не поделаешь", - успокаиваю я своего четвероногого друга, которому любая прохлада не по сердцу, и он всё плотнее прячет свой нос между лохматыми лапками, пытаясь спрятаться даже от самого легкого августовского дуновения с севера.

А мне мила августовская прохлада и  часто тающая в ней теплота августовского дня. Ни сырости тебе, ни суховея. Прощальный пригрев предосеннего солнца воспринимаешь с необычайной тоскующей нежностью. Не томит уже тебя беспощадность горячего зноя. Ласково нежен шелест ветра в листве, в блеклой траве, в догорающих цветах уходящего лета.
 
Вроде меркнет пестрота красок в природе, но в косых лучах заходящего солнца не оторвать глаз от пламенеющих астр, от буйного веселья расцветших вдоль зеленой тропинки в огороде петуний. А в палисадах пустующих домов выскочили наперекор золотарнику мальвы, георгины, оранжевые фонарики физалиса, снопики печальных сентябринок.  Флоксы у моей террасы раскинули свои сиреневые шапки, и над ними уже порхают, словно колибри, удивительно верткие журчалки. У них длинные и тонкие хоботки, которыми они отсасывают у цветков пахучий нектар.
Шепотом читаю Жорке строки:

Цветы последние милей
Роскошных первенцев полей.
Они унылые мечтанья
Живее пробуждают в нас,
Так иногда разлуки час
Живее сладкого свиданья.

 Жорка лениво поднимает рыжую усатую морду и пытается внять  для себя  ритмичный слог сказанного мной, понять его суть и назначение. Потом, словно неразумное дитя, вздыхает и привычно опускает свою  головку с взъерошенной шерстью  к лапкам.

А я всматриваюсь в  заросли дурной травы, заполонившей некогда великолепные луга вдоль ручья. Вызревший осот побелел от пуха. Легкий ветер разносит этот невесомую дичь по всему околотку. Две пушинки прилипли к бороде Жорки, и он, чихая, тщетно пытается освободиться от непрошеного украшения. Пух устилает террасу; округлые белые шарики невесомо катятся по деревянному полу, собираясь в сугробики под лавкой и столом, на котором закипает самовар.

По-осеннему кудрявится и чахнет картофельная ботва огорода, обнажаются в конце картофельного квадрата разноцветные бока тыкв. Они приняли на себя яркие краски закатной зари, затухающей лазури и ночной мглы.

 А над полями и болотами, готовясь к отлету, курлычут свапские журавли. Они настраивают нас на ту осеннюю печаль, которую почему-то с трепетной нежностью ждешь и даже зовешь её приход. Это всегда бывает, должно быть, с каждым из нас, когда наступает перелом лета к осени.

Я гляжу на выросшую до самых небес молодую березку, стройную, богатую зеленым  своим одеванием, и вижу вкрапления первой позолоты на её ветвях. Красные румяна проглядываются и на молодых осинках, окаймляющих пустырь. «Вот так загораются первые костерки будущего листопада», - говорю я Жорке.