Вокруг меня сновали толпы чирикающих студентов. Большинство из них уже зачислено в университет. Я стояла перед четыреста пятой аудиторией среди чужих людей. Переживала.
«Сегодня у меня великий день, - думала я. - Если я сдам математику на сто десять баллов, то проходной балл мне обеспечен». Пока ещё я не знала результатов сочинения, но суммарный балл по биологии и словесности меня радовал.
Я вошла в десятку лучших поступающих - в десятку из двухсот пятидесяти человек. Мне сказали об этом в деканате, и мама странно взглянула на меня.
Тихий. Да, день выдался тихим и безветренным. Это и радовало, и огорчало меня. Радовало солнце, но огорчала лукавая тишина. Будто в ней замерло предчувствие, тревожное и разбегающееся. Только я чувствовала бегущие, порывистые вихри этой тишины, облачённые в отражения на воде.
Мы еще не видели дом на реке, который купил для меня крёстный. Мама сказала, что посмотрим его, только если я поступлю. Думаю, мама боялась оставлять меня в городе учиться. Ей больше нравилась идея вернуться домой. Это опалило меня тревогой и недосказанностью.
А если мне не удастся поступить на этот факультет? Мой характер не позволит мне поступить на другой факультет, просто потому, что следует где-то учиться…
Время подошло, и все мы зашли в аудиторию. Мама осталась в читальном зале библиотеке, где ожидали и другие родители.
Аудитория ; огромное пространство дневного света. Скамьи и парты. Солнце, вбегающее сквозь стёкла. За длинным столом у доски сидели учителя. Взирая на наши лица беглыми взглядами, они словно фотографировали наши знания.
Я села за первую парту, рядом с девушкой, которая закрывала своё лицо. Она занавесила лицо чёрными волосами и водила рукой по бумаге. Я выбрала билет, и быстро взглянув на задание, села за парту.
Тишину нарушали мелькающие лампы дневного света. Несколько из них, - а точнее две - сломались, издавая таинственные и белые звуки.
Девушка, то и дело, поворачивала на меня голову, пытаясь увидеть, что я пишу на листе.
Я лишь заметила, что она не заполнила титульный лист с фамилией и именем. Даже номер билета не вписала. Подумав, что так и надо, не стала заполнять первый лист и я.
Задание сделала быстро. И уверена была в правильности каждого из них. Попала тригонометрия и я светилась от радости.
В конце экзамена перепроверяла свои ответы, а девушка рядом со мной причёсывалась. Вдруг она вскрикнула, и я в изумлении посмотрела на неё. Она оказалась дочкой нашей классной руководительнице в монастыре - Маргаритой.
- А ты что здесь делаешь? - изумлённо спросила я. Учителя беседовали между собой, так как все уже сдавали свои работы.
- А чем я хуже тебя? - бросила она в меня неприятные слова. - Ты не можешь мне помочь? - вдруг попросила она.
Тут я увидела, что в её волосах - жвачка. По-всей видимости со спинки скамьи. Сразу же я убрала слипшийся комок, да так, что не пострадал ни один волос: жвачка уже не тянулась, и никакого ущерба волосам Маргариты нанести не могла.
- О! Спасибо! - воскликнула моя одноклассница и, схватив листок, заторопилась написать на нём свои данные, да номер билета.
Только, спустя мгновение, я заметила, что Маргарита схватила мой листок. Я вскочила, чтобы заявить об этом, но было уже поздно: девушка сдала мои ответы, как свои. Сдала и сбежала.
Пары секунд оказалось достаточно, чтобы понять: она уже пришла, с заранее подготовленной жвачкой на волосах цвета смолы и села за ту парту, так как знала, что я выберу только первую.
Она обманула меня, и я чуть не плача глядела в задание, выполненное неправильно и в буквы, написанные самым грубым и размашистым почерком ; знакомым мне несколько лет.
Я никогда не писала о ней? Да, не писала. Почему? Потому что мне неприятно. Её мама - наша классная руководительница - ненавидит меня. И дочь её никогда бы не смогла поступить в университет. А теперь она ловко обманула меня, как наивного шелкопряда, который на мгновение оставил золотые нити без присмотра, чтобы помочь.
У меня забрали листок, и я заранее знала, - математику не сдала. Мама расстроилась. Она говорила, что теперь мы вернёмся домой, и я буду сидеть год дома - целый год, до следующего поступления!
Я молчала. Просто молчала. Только слёзы, пробегая по моим щекам, тихо беседовали друг с другом.
Стоя у окна, смотрела на серый кинотеатр; многочисленные ступени, бегущие к нему - довольно узкие - не шире крышки пианино, закрывающей клавиатуру.
Малер? Он бы кивнул печально, видя солёное лицо. Затем взмахнул бы руками, прогоняя мои сомнения.
Карамзин? Он бы покачал головой и показал мне на дневник, в котором я делаю заметки.
Доде? Он бы сказал, что я выше его ростом, только чтобы поддержать меня.
Я так злилась на себя! Разве крёстный может гордиться мной?! Разве для этого Ивовая веточка учила меня не доверять окружающим?
Ивовая веточка всегда говорила, что сердце - главный дирижёр человека, и только оно обладает абсолютным слухом и чувством. Лишь сердце чувствует, кто есть кто.
Мама начала собирать вещи. У меня звякнул мобильный. Я нахмурила брови и взглянула на его экран.
«Ты поступишь!» - писала мне Вита. Откуда она знает? Я уверена, что этот злой и белый комочек жвачки перевернул мою жизнь. А там радовалась, что всё решила… задания оказались совсем лёгкими. И теперь - я ошеломлена - судьба отвернулась от меня, чтобы забросать мою худенькую фигурку букетиками диких фиалок, чтобы я перестала слушать и верить тем, кто намеренно причиняет мне вред.
В тот день на моих страницах бежала река. Я чувствовала её в словах. Прилагательные описали её так, словно одели в себя. Тихая вода обвивала камни, точно золотая ящерица. Пылающее солнце проникало на мои страницы сквозь стекло и дождь, который лил в тихий, безветренный день.
Я приоткрыла дверь на балкончик и слушала, как капли дождя окутывают моё сердце. Меня волновало мимолётное счастье дождя. В нём он запутывался, точно облако в нитях солнца.
Глядела в его призмы. Стёкла отражали мои детские изумленные глаза. Чувства. Меня поразили собственные чувства! Будто кувшин, переполняемый радугой. И она бежит, бежит по его хрупкости и упрямой дикости…
В тот вопросительный день я почувствовала себя опять новой, как роща, которая никогда не бывает одинаковой. Лес. Когда мне тяжело, представляю, что нахожусь в лесу. Вижу качели. Присаживаюсь на широкую доску качелей, придерживаясь руками, и чувствую дыхание кустов шиповника и лесной мальвы.
Ночью, почти не спала. Мысленно писала в своём дневнике. И заснула лишь под утро. Приснились золотые окна, за которыми стояли. На меня смотрели, а я не видела, кто.
Мы с мамой встали вместе с птицами в хорошем настроении, несмотря на то, какой будет результат в университете. Мама умеет подбадривать. Собрав все вещи и взяв с собой, отправились на трамвае в университет.
Мысленно я встречалась с ветром. Он превратился в великана с глазами того самого человека в видении, который так смотрел на меня. Трамвай летел по рельсам со скрежетом, особенно на поворотах, а я понимала, что из-за моей собственной наивности, мы с ним, возможно, так никогда и не встретимся. Не увидимся. Не познакомимся. Не посмотрим в глаза друг другу.
Огромное здание с колоннами ожидало нас в свете солнца. Я открыла маме дверь и переступила через тень многоголосия надежды.
Голоса студентов переплетались точно ветки. Счастливые или расстроенные они обнимались. Радовались или молчаливо печалились.
Были и те, кто равнодушно относился к экзаменационным итогам. Конечно, это была лишь личностная защита и проявление неслабой воли.
Мы поднялись по ступеням на самый верхний этаж. Около деканата прикрепили списки первокурсников.
Страх, умеющий расти, вырос внутри меня. Превратился в дикое чудовище с корявыми, толстыми и тонкими ветками. Я замерла в нерешительности. Но не мама. Твёрдыми шагами она направилась вперёд, чтобы отыскать, непременно отыскать фамилию своей дочери, неуверенно шагающей за её спиной.
В свете коридора мама сразу прочитала нашу фамилию. Она отступила, чтобы я могла прочитать её. Я поступила? Поступила! Меня приняли в число учащихся! Конечно, я не верила в это. После Маргариты и её подлости, не верила и всё тут.
В деканате мне улыбнулись и сказали, что теперь студент факультета Парапсихологии, благодаря словесности - сочинению.
А ведь написала то самое сочинение, как в монастыре. И написанным, произвела хорошее впечатление. Да, впечатление, более чем странное: я - единственная из двухсот пятидесяти человек, которая честно призналась, что видит призраков.