Глава седьмая
- С историчкой у нас снова спор вышел, - отложив проверенные школьные тетради, сказала Эллина Викторовна вышедшему из комнаты-кабинета мужу. - Про коллективизацию, голодомор, репрессии,.. Сейчас об этом все говорят.
- Понеслось! То на революцию набросились, теперь пошли дальше.
- И спорить с ней тяжело потому, что отчасти она права. Конечно, не десятки миллионов погибших, как утверждают, но всё же... Ты как думаешь?
- Как? Что обо всём этом недоброжелатели нагородили много лжи, - подсел на диван рядом с женой Сергей Степанович. – Голодоморы случались в России каждые десять лет с гибелью миллионов людей – очень тяжёлая накануне двадцатого века, потом в начале века, и последняя в царской России в 1910-м, о чём даже не упоминается, как что-то само собой разумеющееся. А вот голодовку 1921-го года и затем в тридцатые годы ставят в вину советской власти. Хотя развязали гражданскую войну, и устроили интервенцию, приведя к разрухе, и потом угрозой уничтожения страны вынудили прибегнуть к поспешным коллективизации и вообще мобилизационным преобразованиям.
- Сталин много ошибок допустил...
- Сам он поначалу был против форсирования каких-либо преобразований. Пока прижатый в 1927-м году своими недовольными шахтёрами английский премьер Керзон, сфальсифицировав обращение Коминтерна и обвинив СССР в обострении их внутренней обстановки, не предъявил нам ультиматум. Дело серьёзное – в то время Англия была сильная и наглая, как ныне Штаты, а объяснение внутренних проблем внешними угрозами и подавление войнами – классический приём капиталистов. И Сталин правильно оценил перспективы в так называемом цивилизованном мире – если мы не сделаем рывок в развитии, нас сомнут. Вот с этого момента начался мобилизационный период развития страны, объясняющий многое. И героизм, и трагедии нашего народа. Да, наломали дров, что задним числом хорошо видно, но конечный результат – отстояли, как умели, и независимость страны, и колхозами покончили с вековым циклом голодовок.
- Голод, а продавали зерно за рубеж.
- А что делать, если господа капиталисты наотрез отказывались об отсрочках по ранее заключённым контрактам? Лицемерно сочувствовали жертвам голодовок, а на деле радовались нашим трудностям. И о такого же масштаба своих жертвах в период Великой депрессии их писаки и наши холуи заокеанские помалкивают.
- Давай я принесу чай, - убрав стол поднялась Эллина.
- Неси! Тебе помочь?
- Сиди, справлюсь сама.
Через некоторое время она вернулась с подносом:
- Достань чашки!
Они стали пить чай, и Сергей Степанович вернулся к прерванному разговору:
- Репрессии? Миллионы расстрелянных? Удивляюсь нашей интеллигенции – как легко она верит всяким бредням! По официальным сведениям, при репрессиях расстреляно было свыше девятьсот тысяч, в числе которых были и бандиты, насильники, казнокрады...
- А этим данным можно верить? Власти часто обманывают.
- Так соображать надо когда обманывают или скрывают, а когда нет! Можно верить, а можно подсчитать. По приросту населения в те годы, а не россказням Солженицына.
- Ты что, отрицательно относишься к Солженицыну?
- Отношусь как к антисоветчику. Который со всей этой нашей болью и бедами обратился к нашим врагам. За что и удостоен Нобелевской премии. Какова же цена его нынешним рассуждениям по обустройству страны, если на деле он подставил ей подножку?
Они замолчали, выговорившись.
- Бери ещё ватрушку.
- Хватит одной! – вытер платочком рот Сергей Степанович и, помолчав ещё, продолжил начатый разговор: - Мобилизация экономики непомерно усложняла жизнь, и с лишениями не хотели мириться многие руководители, вышедшие из недавнего капитализма, с его гнилой моралью, при общей бедности народа обеспечивавших себя множеством льгот. Книжку мне дали почитать на сей счёт, - поднялся Сергей и вышел. Тут же вернулся с книжицей, на ходу отыскивая в ней нужное место. - Мартемьян Рютин о перерождении части партии: «Они на деле рассматривают парию лишь как свою вотчину... Они обеспечены высокими окладами, курортами, пособиями, дачами, великолепными квартирами, прекрасным явным и тайным снабжением, бесплатными театрами, первоклассной медицинской помощью, и так далее»...
- Кто такой Рютин? Я и не слыхала о таком.
- Секретарь московского горкома партии, публицист, расстрелянный как враг народа. Слушай дальше: «Их основной интерес... заключается лишь в сохранении какой угодно ценой полученных привилегий и чинов».
- Как это... современно!
- И ни одна партийная чистка не избавляла от этих паразитов. Под прикрытием идеологической завесы, разумеется, да ещё под внешней угрозой, шла жестокая борьба, в которой гибли виновные и невиновные. Вот и Рютин был репрессирован, можно сказать, не советской властью, потому что он сам представлял власть, а её врагами. Но тогда всё же если не искоренили, то ограничили эту заразу.
- М-да! Столько новых противоречивых фактов, что легко запутаться. Как не вспомнить Фауста: «Друг мой: прошедшее постичь не так легко». Павлика Морозова считают уже не героем, а... предателем, отцеотступником.
- За то, что дал правдивые показания следователю по прикрытию липовыми ксивами бандитов его отцом, бросившем семью и ставшего чужим? Честный мальчик способствовал разоблачению преступников – факт. За что был зверски убит вместе с оказавшимся рядом братиком, а теперь поносят какие-то мерзавцы. Да, на этой основе пропагандистами создана героическая легенда. Людям, по-видимому, нужны легенды. Иисус Христос тоже ведь легенда.
- Ну... это версия!
- Чтоб не запутаться, нужно оценивать факты исходя и из общих понятий, принципов и закономерностей жизни. Таков закон познания истины! Например, кто-то скажет тебе, что лев съел зебру, другой – что зебра съела льва. И кому из них ты поверишь? Не ошибешься ведь, даже не побывав в Африке.
***
- Библия? – увидев на полке, среди других книг, появившийся толстый зеленоватый фолиант Бромин взял его, покрутил рассматривая и полистал. Прошёл в кухню, где жена готовила обед, спросил показывая: - Откуда она взялась?
- Купила. – оглянулась она и снова повернулась к плите. - Где ж ещё.
- Где? В церкви?
- Да!
- За сто рублей?!
- Да!
- Это когда в магазинах книги стоят два-три рубля? Неплохой бизнес у церкви, доходный.
- Надо же церковь на что-то содержать. От государства она отделена, дотаций нет. А тут ещё 1000-летие крещения Руси предстоит.
- И чего это ты попёрлась в церковь? – с раздражением от того, что жена то скрывала, спросил он. И, впервые увидев, что на тонкой нательной цепочке висит маленький серебряный крестик, не мог выразить словами удивление и пробормотал: - Это... это к чему?
- Я же крещёная! – Надежда усмехнулась – муж настолько стал невнимателен к ней, что даже не заметил изменение её духовного состояния, связанного с как-то внезапно пробудившимся в ней стремлением к вере. Быть может от того впечатления от непонятного, но проникновенного и умиротворяющего воздействия проповеди и хора, оставшегося в душе с той давней поры когда её ещё совсем маленькую приводила с собой в церковь бабушка.
- Вспомнила! И что, молиться теперь станешь? Деньги на восстановление храмов понесёшь? – И добавил с сарказмом: - Меня начнёшь в веру обращать?
- Ты... слишком прагматичен, - как можно мягче сказала Надежда.
- Да? – удивился он такой оценке, но не стал возражать, вернувшись к теме: - Во всём цивилизованном мире редеют ряды прихожан и церкви закрываются, а ты туда.
- Закрывали церкви и у нас после революции, и рушили, и творили тем большой грех.
- Заговорила! Грех, Бог... Да нет ничего этого, выдумки.
- Люди веками жили по законам божьим...
- Скажешь такое! Во все времена, полагаясь на Бога, воевали, помолившись друг друга убивали, грабили, наплевав на все божьи заповеди, и хоть бы что. Гром не грянул ни разу.
- Воздастся им...
- На том свете? Да ну тебя! – хотел он на том прекратить разговор, но спросил. разглядывая книгу: - Ты хоть в православную церковь ходила, или... Баптисты, сатанисты и прочие стучатся в открывшуюся дверь.
- Конечно в православную! Меня же там крестили.
- М-да! – собрался было покинуть кухню Бромин, озадаченный скрытностью в поведении жены и всем этим не очень приятным для него разговором, и ещё не решивший как ему ко всему этому отнестись, и какие последствия для него будут в общественном мнении. Спросил неопределённо:
- Насколько я знаю, предстоит Великий пост? – И добавил то ли в шутку, то ли всерьёз: - Надеюсь, на нас с Юлей он не отразится?
- Нет, конечно, для вас варю, - оглянувшись кивнула на заставленную кастрюлями плиту Надежда. - Хотя пост полезная очистительная процедура.
- Нет-нет, уж избавь нас от таких процедур!
- А для твоего растущего животика не мешало бы! – улыбнулась она, чувствуя облегчение от близившегося завершения напряжённого и для неё разговора: она не знала как отнесётся к этой новости муж.
- Нормальный живот! – малость рассердился Бромин; то, что живот его подрастает, он чувствовал каждый раз сам, когда надевая брюки всё с большим усилием застёгивал ремень. Проклятая сидячая работа!
- Юлю, поди, тоже в церковь с собой потащишь?
- Если бы! Тогда бы я за её будущее была спокойна! Ты же видишь какая она у нас... ершистая? Мнение матери ни во что уже не ставит. Ты заметил, как она коротко постриглась? Мне ничего не сказав... Ты ей дал деньги?
- Да! Но я думал, на мелкие расходы. Кино, мороженое...
- Вот она поднакопила и постриглась.
***
- В сад завтра поедешь? – сидя в кресле настороженно спросил Гудков жену, зная, что она откликается на такое предложение не очень охотно.
- Ты сначала постройки доделай там! – щелчком переключателя перебирая программы телевидения ответила та.
- Были бы стройматериалы давно бы сделал. Но ты бы хоть приехала прикинуть где и что там посадить. Дождь не помешает, не предвидится по прогнозам.
- На чём ехать? На твоём дрындулете?
- Пока нет дороги на мотоцикле можно туда проехать в любую погоду. А машины буксуют. Но не хочешь – поезжай налегке на автобусе. Идти от остановки недалеко.
- Ещё чего!
- Зря, выходит, сад мы взяли?
- Может и зря. – перебрав телепрограммы и остановившись на каком-то фильме прошла на диван Вера: - Не подумали как следует. Ты можешь ездить туда только в выходные, да и то не каждые из-за депутатских дел, а у меня в эти дни часто дежурства.
- Что значит зря! – двумя руками хлопнул себя по коленям Николай, поднимаясь. - Очередь желающих!
- Деревенская романтика только в кино и книгах! А на деле все хотят переехать жить в город.
- Скорее не хотят, а вынуждены к этому неустроенностью той жизни. А, попав в город, пытаются сохранить связь с природой, землёй. Вот почему такой ажиотаж с садами. И хорошо, что наконец сняли ограничения и стремятся удовлетворить всех желающих. Земли у нас вон сколько!
На этом разговор на эту тему прекратился. Некоторое время они молча смотрели телевизор.
- Так всё таки поедешь, или нет? – успокоившись подсел к жене и спросил Николай через некоторое время.
- Нет! У Марины день рождения в субботу, я уже дала согласие, что туда приду.
- Что ж, иди, - помрачнел Николай. - Только не напивайтесь, как это у вас бывает. А мы с Андреем поедем, там и заночуем. В палатке. Что ездить туда-сюда – только время терять. – И громко спросил, повернув голову к открытой двери в другую комнату. - Да, Андрюша?
- Да, папа!
- Дай ребёнку погулять со сверстниками.
- Нагуляется ещё! К физическому труду привыкать надо. Баню шифером крыть будем. Сосед наш, Леонтьев, уже всё сделал. Но он уже пенсионер, времени у него больше. И жена, и взрослые дети помогают... А у тебя вот... никакого интереса.
- Не росла я в деревне, поэтому и не тянет, я тебя сразу об этом предупреждала.
- Так и я родом не из деревни, в городском бараке вырос, а земля почему-то притягивает – как только стал на неё, сразу эту тягу почувствовал. Потому, наверное, что все наши предки при земле были. – И добавил с подковыркой: - Или они у тебя другими были?
- Мама, папа! – услыхав такой их разговор вышел из своей комнаты Андрей. – Нам задали составить генеалогическое дерево семьи. Кто от кого произошёл и кто кому родня. Мишка Перов у нас на семь поколений составил, а у меня только три вышло – я, вы и дедушки с бабушками.
- Так что от нас требуется?
- Назвать прадедушек и прабабушек. Как можно дальше, семейные корни отразить чтоб.
- Пращуров наших? Ну и задал ты задачку! Гм! Начни с мамы.
- Здрасте! Чего это с меня? – недовольно бросила Вера.
- Ну вы точно как наш Сашка Глухин! – поддел родителей сын. - Если его спрашивают, а он урок не приготовил, говорит училке – а чего это вы меня спрашиваете.
- Что это за слово «училка»? – строго спросил его Николай. – У неё что, имени-отчества нет?
- Есть. Но все так говорят.
- А ты не говори так. Понял?
- Да, папа!
- А что касается гене... ге-не-алогического дерева, то напиши маминым дедушке и бабушке письма. Пусть расскажут что они помнят о своих предках. По моей линии спрашивать, к сожалению, уже не у кого...
***
Комаркова, как и почти все женщины её возраста, хотела иметь мужа, отца своих детей, нормальную семью, и когда просматривалась хоть какая-то возможность того, старалась её не упустить. Так она сошлась со слесарем их завода Пантюхиным Павлом, долговязым тощим мужчиной лет на семь её моложе, по какой-то причине бросившем свою семью с трехлетней дочерью. Деться после этого ему было некуда, снимать жильё денег недоставало, особенно когда перешёл на корм с домашнего в столовые и кафе, и однажды, оказавшись тесно прижатыми друг к другу в троллейбусной давке после конца смены с Комарковой, они разговорились. Поверхностно, но они знались как сотрудники одного завода, оба почувствовали зов тела одиноких людей, и вышли вместе. Она предложила ему зайти к ней поужинать, хотя этот ужин надо было ещё приготовить, для чего они зашли в магазин и что-то вскладчину купили на скудные средства того и другого.
После второго такого ужина Пантюхин остался у ней; он безвольно плыл по течению, а она не очень переживала, что тот оставил семью и она тому как бы способствует. Одни семьи рушатся, из их осколков создаются другие семьи – таков закон жизни. Вот если бы Павел, которого она была готова любить, стал ещё и отцом её детей! Потому что без отцовского влияния её сын совсем отбился от рук. Но... Пантюхин не то что взялся за решение сложной психологической задачи, но не проявлял к Антону никакого интереса, и не потому что был плохим человеком – просто активное отношение к жизни ему не было присуще.
- Ты бы поговорил с ним! – подсказывала Комаркова; последнее время она поддерживала дома образцовый порядок и хотела, чтоб он был во всём.
- Да-да! – соглашался тот, потирая нависающий на виски чуб, но не представлял о чём и что нужно говорить.
И сын воспринимал Пантюхина как чужого.
Дела школьные у Антона шли плохо, и он остался в пятом классе на второй год. За что получил от матери сильную трёпку.