Общежитие было замечательным, можете мне поверить, уж я их повидал. Но это, перехвалить было трудно. Все было чисто, аккуратно, спокойно, все было вовремя. Это была, я думаю, в равной степени заслуга и коменданта, и администрации автобазы.
Автобаза "Зеленый Мыс" находилась в одноименном поселке, в нескольких километрах от Черского, в устье Колымы. Я устроился туда слесарем-смазчиком, отработав летнюю навигацию в местном УРСе - управлении рабочего снабжения.
Из примерно шестидесяти человек, отработавших навигацию грузчиками и экспедиторами рядом со мной, на зиму в поселке осталось человек двадцать, кто пошел в артель мыть золото, кто-то шоферил, девчонки продолжали работать экспедиторами. Я хотел попасть на Чукотку, а без вызова это сделать было нельзя из-за административных границ Магаданской области и Якутии и режима пограничной зоны.
На машинах автобазы, упросив шоферов, я рассчитывал попасть в Билибино, на Чукотку, а там надеялся договориться о работе и вызове.
Работа была спокойной и несложной, нервы никто никому не трепал. Мне показали все масленки на автомобилях "Урал" и "Камаз", автомобилях, бороздивших "зимники", то есть дороги, проложенные зимой по замерзшим озерам, речкам и болотам к приискам и между поселками. Когда машина возвращалась из рейса, ее сначала ставили на первую яму, там она стояла, пока оттает и отвалится лед с рамы и мостов, в цеху техобслуживания было тепло. Потом автомобиль перегоняли на вторую яму, там и было мое рабочее место.
Задача была простой: наполнить смазочный шприц солидолом и пробить все масленки на автомобиле, то есть обновить смазку.
В уютной и теплой комнате общежития, куда меня определили, кроме меня было еще двое. Слава, шофер-дальнобойщик, по-моему из Мариуполя, спокойный, невысокий парень лет тридцати, и парень помоложе, работавший экспедитором на машинах, развозивших по приискам взрывчатку.
Мы познакомились, и жизнь пошла своим чередом, работа много сил не отнимала, я нашел в цеху маленькую комнатку, где хранили ветошь и какие-то запчасти и устроил там себе минизал для тренировок. В общежитии была большая чистая душевая, санузлы с горячей и холодной водой, воду видимо качали из Колымы, напор был очень сильным, и можно было, чередуя горячую и холодную воду, напариться всласть.
Перед новогодними праздниками я навестил Толю Филина, с которым мы после работы в УРСе, ходили в тайгу заниматься физзарядкой. Толя устроился шофером в лесхоз, ему выделили две комнатки, и он ждал прилета жены и детей. Мы поговорили, и Толя дал мне номер своего домашнего телефона в Краснодаре.
Разве могли мы тогда представить, что я позвоню по этому номеру через 10 лет из Москвы, позвоню и узнаю, что Толе сделали операцию по шунтированию сердца и для реабилитации, ему нужен заморский препарат, препятствующий образованию тромбов. И я буду отправлять Толику поездом из Москвы это лекарство. Разве можно было подумать, что второй раз я наберу Толин номер еще через 16 лет и дрогнувший женский голос скажет, что Толя давно умер.
Разве не странно, что человека нет, а я его вижу, слышу его голос и смех, помню его анекдоты.
Пришел Новый Год, я решил проведать ребят из общежития УРСа, с которыми работал летом. Я приехал туда 31-го вечером, комнаты, в которых во время навигации жило по 15 человек, пустовали, из тех, кто там оставался, половина были пьяны в стельку, это производило гнетущее впечатление.
Я увидел и узнал парня, который в навигацию был бригадиром у ребят, работавших рядом. Увидел и онемел. На руках у него не было пальцев. После пьянки, в морозную ночь, собутыльники бросили его на улице, и удивительным было то, что отморозил он только пальцы, оставшись живым. Он тоже узнал меня, плакал и жаловался, он снова был пьян.
Праздники остались позади, и я упросил знакомого шофера взять меня с собой в Билибино. Он поставил условие, что я буду отгонять от него сон, рассказывая всякую всячину. Я обещал. На выезде из поселка он меня подобрал, и я в первый раз поехал по зимнику из Якутии в Чукотский автономный округ.
Это был советский Урал, труженик и вояка, в кабине было тепло, шофер оказался моим тезкой, что случалось не часто. Я стал выполнять возложенные на меня обязанности, истории, слава Богу, в запасе были. Он слушал внимательно, с интересом. Я рассказывал о своей любимой земле, о Крыме, о море, которое слышит и понимает, о лесе, который защищает, укрывает и предупреждает. Без любви рассказ не получится, без любви не получится ничего, а я свою землю, свое море и лес люблю. Поэтому тезка почти не перебивал, только улыбался.
Я рассказывал и о прекрасном Ташкенте, о добрых людях Узбекистана, о Душанбе, об Украине и Белоруссии, о поездках во Владивосток и в Казахстан. Тезка в ответ рассказал мне о своей жизни, о своем горе - он потерял сына. Мы молчали, и он снова попросил меня рассказывать.
Мы остановились на отдых, мотор стал урчать на холостых, и возникла необходимость выйти. Я спрыгнул с подножки и отошел в сторону. Только снег скрипел под унтами, больше звуков не было. Это было то самое белое безмолвие. Сорок градусов, и никого вокруг на десятки, может сотни километров. Ощущение странное.
Мы перекусили, и Аркадий сказал, что надо бы поспать. Спального места в машине не было, мне пришлось лечь внизу, что-то подстелив, а тезка устроился на сиденье. Я, как мог, заплелся вокруг рычагов и педалей и заснул. Сначала было тепло, но потом оказалось, что были щели и мороз забирался оттуда, холостых оборотов было недостаточно. Я уже не мог заснуть и старался, шевеля ногами в унтах, не разбудить водителя.
- Что, замерз? Ну вылезай, - мотор снова набирал обороты. Вспыхнули фары, и дорога, и деревья, разгоняясь, побежали навстречу нам. Небо играло сполохами северного сияния, а вокруг темнота и тишина безлюдного Севера. Мы выехали на плоскогорье, все деревья остались внизу, и я увидел маленький огонек вдалеке. - Что это? - Это наверное , сторож артельный, зиму коротает. Чтобы технику не разворовали, старатели оставляют кого-нибудь. - Тоже, наверное, невесело, - Наверное.
В Билибино мы были утром, Аркадий рассказал, на какой базе он будет разгружаться, чтобы я, если успею, подсел к нему снова. Я обежал несколько предприятий, расспрашивая встречавшихся людей, говорил с кадровиками. Но все они в один голос говорили, что вызов мне прислать не смогут.
На базу к Аркадию я прибежал вовремя, он забирал документы. Мы двинулись в обратный путь.
В цеху техобслуживания был мяч, и иногда, когда не было машин или когда работа была сделана, мы гоняли с ребятами в футбол; наш мяч, с другим было не спутать, он был весь в масле.
У кого-то случился день рождения, накрыли стол, происходило это в ночную смену, поэтому начальства не было. Принесли какой-то вкуснятины, настрогали пару больших тарелок муксуна, это вкусная северная рыба. Славили именинника, строганину запивали самогоном. Я принимал участие и помню, как мне было потом стыдно, когда пришла машина и нужно было шприцевать. Я был пьян и не мог сделать свою работу как положено.
Со Славой, моим соседом по комнате, мы были ровесниками, и вначале все шло хорошо, мы рассказывали друг другу о своей жизни, он об аварии, в которой чуть не погиб, я о своих путешествиях. Как-то Слава рассказал, что, приезжая в отпуск с Севера домой они с друзьями дают в ресторане музыкантам деньги, чтобы их встречали маршем, и они под него гордо входили в зал. Я выслушал и сказал прямо, как думаю, что музыканты берут деньги, играют марш, а потом смеются про себя над глупым тщеславием людей, горбатившихся на Севере несколько лет, чтобы, заплатив, на мгновение приподнять самооценку.
Конечно, я должен был догадаться, что Слава этого не выдержит, что у него слишком уязвимое, болезненное самолюбие, а я, выходит, ударил в самое больное место.
Может, я был неправ, и мне нужно было слицемерить и подстроиться, но кто сказал, что я должен реагировать так, как хочется ему, что я должен принимать и поддерживать его иллюзии? Я знал, что над простофилями-северянами, возвращающимися домой, смеются, подпаивают и забирают деньги, нахваливая и провоцируя хвастовство.
Слава перестал со мной разговаривать. Если раньше он спокойно воспринимал то, что я по утрам, перед работой ставлю в комнате чайник и тихонько завтракаю, то теперь это его бесило, он стал кричать, что я не даю ему отдыхать, и матом слал меня в буфет автобазы. Коса нашла на камень, я не собирался потакать его гонору и запивать сухие булки теплым чаем перед сменой, потому что господин дальнобойщик изволит гневаться.
Слава показал себя во всей красе, он был, оказывается, белой костью автобазы, а мы - прислугой. Сначала он пожаловался коменданту, безуспешно. Потом он обратился к авторитету общежития, это был обычный крепкий парень со строгим взглядом. Парень со строгим взглядом вызвал меня в холл и, видимо ожидал трепета или, как минимум, очевидного уважения. Но я его не знал, говорил как с равным и описал ситуацию со своей точки зрения.
Парень со строгим взглядом видимо многого не знал, выслушал, удивился, кивнул и ушел. Слава, не получив ожидаемого покровительства, притих. Потом приходили друзья Славы, дальнобойщики, я разговаривал с ними, и Славу потихоньку удалось вернуть к реальности. Ну, или почти вернуть.
В Билибино я ездил на попутках еще два раза. Один раз мне попалась машина со спальным местом и на полу, среди рычагов, спать не пришлось. В третий раз я и набрел в поселке на контору геологоразведки, и кадровик, записав мои данные, обнадежил: - Возможно, мы возьмем вас на сезон канавщиком, согласны? Я спросил, кто такой канавщик, и, узнав, что это человек с ломом и лопатой, сказал, что согласен. Разве было что терять? Разве был выбор? Осталась ерунда, дождаться весны и вызова.
Бригадиром у нас в цеху ТО был Володя, фамилию его я не запомнил. Человек это был неплохой, мы его уважали, только вот когда он напивался, забывал о своих достоинствах, о разуме, лез в драку. Потом, постфактум, он сожалел о своей глупости, как и все мы. Сожалел, и снова повторял ее.
Однажды он в пьяном угаре избил женщину, на которой собирался жениться, рассек ей лицо так, что пришлось зашивать. А наутро он ничего не помнил. Она снова пожалела его.
Замначальника цеха за что-то невзлюбил Володю и почему-то решил, что у меня тоже на него зуб. Решил моими руками воплотить свои пакостные намерения. Он исподтишка пытался меня на Володю натравить. Володя хорошо ко мне относился, и я отчетливо дал понять замначальника, что я не собираюсь предавать отношения с бригадиром ради его глупых амбиций, что я не пешка и это не моя война.
Весна на Севере, мне так кажется, совсем другая, нежели у нас. То есть, конечно, у нас тоже ее ждут, радуются ей. Но на Севере это нужно умножить на 10. Когда мороз ослабевает с минус сорока до минус пятнадцати, это уже радость, это предвкушение тепла, а когда люди выходят из цеха на тающий снег, с удивлением вдыхая теплый воздух и уже с неохотой идут обратно, в надоевшие за зиму помещения, все наполнено смыслом и надеждой, ожиданием солнца, зелени, кислорода, птиц и их голосов.
Думаю, что приход весны на Севере даже не воспринимается как должное, а только ка чудо, которого ждали и уже перестали было надеяться, и все-таки вот оно!
Зимником прорывались последние машины, и снег исчезал. Солнышко светило уже по-хозяйски, даря оптимизм, и лиственницы не выдержали - это, во всяком случае для меня, почему-то происходит неожиданно. Одним, вне всяких сомнений, прекрасным утром, замечаешь, что все изменилось, все лиственницы, миллионы деревьев, выстрелили листочками-иголками, зеленым пламенем жизни, кислородом, которым нельзя надышаться. Кислород стекал с сопок, в распадках собираясь в ручейки и реки, они неслись к поселкам, и люди замирали там, где их застал поток, дышали часто, по-рыбьи, реальность становилась зеленой и отчетливой, мысли четкими, а цели - очевидными.
Несмотря на то, что я ждал, вызов мне, тоже пришел внезапно. Уволился я быстро, у меня было всего несколько дней. Я думал взять билет до Билибино в аэропорту Черского, но билетов не было, просто не было рейсов.
Я растерялся и не знал, что предпринять. Многие на автобазе знали, что я хочу попасть на Чукотку, ко мне пришли знакомые ребята и сказали, что утром следующего дня на площадку, которая находилась за поселком в лесу, сядет вертолет, который будут грузить оборудованием для Билибино. Ребята предложили туда прийти и попроситься, показав вызов. Помощь была неожиданной, я был очень тронут, ребята желали удачи.
Назавтра, со своим неразлучным рюкзаком, я был на месте. Площадка была действительно в лесу, недалеко от грунтовой дороги. Машины шли мимо, вертолета не было. Я прождал часа два или больше, и почти одновременно пришла грузовая машина, крытая тентом, и послышался шум винта. Люди разгружали ящики и какие-то механизмы, переносили их в вертолет. Мне махнули рукой: - Чего стоишь? Помогай! Я не стал упрямиться и, когда последний ящик нашел свое место, запрыгнул прихватив рюкзак. Дверь закрыли, мотор взревел. Я никому не сказал ни слова, и меня никто ни о чем не спросил.
Мы летели почти час, и я почти успокоился, не выбросят же меня из двери прямо в лес! Из кабины вышел второй пилот или штурман, уж не знаю. Он окинул всех коротким взглядом и стал разливать что-то по маленьким стаканчикам, мне предложили тоже, но я красноречиво прижал руки к груди, покачал головой, говорить было трудно. Штурман уже внимательнее взглянул на меня, и они выпили. Он скрылся в кабине, и появился снова. - А ты откуда? - он кричал в ухо. Я попытался объяснить, и штурман изумленно покачал головой. - Ну ты даешь! - прокричал он.
Меня оставили в покое, только смотрели с интересом. Я успокоился совсем и стал глядеть в иллюминатор. Я почему-то надеялся увидеть сверху большого и лохматого мишку, но, наверное, шум винта пугал всякую животину, и все убегали и прятались.
Вертолет уже шел над плоскогорьем, и вскоре люди рядом оживились: - Билибино! Ехать из Кепервеема, где был аэропорт, не пришлось, сели прямо в поселке. С меня не взяли денег, только махнули на прощанье рукой, я ответил.
Запах был другой, зимой его не было, а теперь я его чувствовал, запах Билибино. Он был необычен и нравился мне. Описать его я не смогу, не найду аналогий, могу только попытаться объяснить отсутствием могучей реки рядом, тем же можно было объяснить отсутствие комаров.
Мне объяснили, где находится дом отдыха транзитных водителей, предложили просить ночлега там. Был вечер пятницы, и торопиться было некуда. Женщина показала мне койку, и когда я попросил кипятку, принесла электрический чайник.
Я воткнул вилку в розетку и оставил все дела на потом. В указанный срок я, слава Богу, уложился. Напившись чаю с печенюшками, я уснул на Чукотке.