Эпизод повести
На берегу горел костер. Дрожащим светом он выхватывал из тьмы край походной палатки. Внутри палатки слышался смех — задористый мужской и довольный собою женский. И вот вся компания — четыре пьяных ландскнехта и не более трезвая маркитантка выбрались к костру. На женщине было модное огненно-красное сюрко, затканное синими и зелеными нитями в виде узоров и узкий темно-зеленый жилет. Сама она темноволосая, пышная, как поднявшееся тесто, была очень недурна собой. Все пальцы пухловатых рук ее, даже мизинные, унизаны были золотыми кольцами и перстнями в стразах. Женщина быстро сгинула в темноте, мелькнув, как хвостом, волочащимся позади платья треном. И вскоре вернулась к уютному огоньку. Четыре солдата стали дружно упрашивать ее станцевать. Дама не долго жеманилась, и вскоре начала медленный танец под звуки трехструнного фиделя, терзаемого смычком. Солдаты заулыбались, захлопали в ладоши.
Вдруг дама прервала танец, опустилась на землю. Села, поджав колени, закусив нижнюю тонюсенную губу.
- Что происходит, фрау Швальбэ? Почему вы не танцуете? - спросил Хак, угловатый, остроносый, старший здесь.
- Пропало желание.
- Какова причина? Ведь мы имели договор... – сказал грузный, неповоротливый, как колода, Клотц.
- Не имею желания танцевать для «склавенов».
- Извините, фрау Швальбэ, но где вы видите «склавенов»? - изумился Цвибель, воин с правильными чертами и ранней сединой на изрядно полысевшей голове.
- Я могу сказать, что все «склавен» (рабы) там, за рекой. Завтра мы будем делать штурм, - изрек старый вояка Брухт, навсегда застрявший в рядовых.
- Мы будем их немножко убивать, немножко брать в плен, немножко казнить...
- Танцуйте, фрау, отрабатывайте гельды, которые вы получили.
- Для вас я согласна — на все. Но для этих варваров — никогда, - уперлась на своем маркитантка.
Немецкие мужчины огляделись кругом и наконец-то обнаружили тех, кто ненароком подпортил им славную вечеринку. Невдалеке звучала сопель, у костра полулежали на овчинах трое русских воинов. Русские, «славен» (то бишь славяне) в пьяном мозгу фрау Швальбэ перепутались со словом «склавен» (рабы). Впрочем, и для многих эти два слова, различающиеся лишь одной единственной буквой «к», порой сливались в одно.
Рабы (склавены), по убеждению фрау Швальбэ, должны знать свое место. Для них она точно не станет танцевать — ни за какие гельды — тем более с раздеванием. Надо заметить, что представления, вбитые ей в голову еще в раннем детстве при помощи прута, метелки и швабры (это были любимые орудия воспитания в руках ее матери Унклары) стали для фрау Швальбэ железными и незыблемыми. И потому она еще раз сказала: «Нет, для этих «склавен» или «славен» – черт их разберет! – никогда!»
Русские воины тоже были слегка на взводе. Ибо маркитанты бегали весь вечер от костра к костру, продавали добрый хмельной напиток — медовуху, который изъяли в оставленном жителями посаде.
Большая часть города была захвачена без боя. Расторопные солдаты проходили дом за домом, улицу за улицей, наполняли мешки добром, грузили на переполненные повозки...
- Кому война, а кому — мать родна, - сказал сотенный по имени Гюрги.
- А я никогда не пойду грабить дома, - сказал второй воин — Алексей. - Нехорошо это, да и не спорко. Что трудом да умом нажито — то и надежно и с пользой, а награбленное да наворованное — сквозь пальцы протечет, только в грех введет.
- Этим не привыкать, - сказал третий - Асташ.
- Заутрея-то что ж будем делать, братцы?
- Пойдем на приступ. Ничего другого не остается.
- Я-то своих сечь не буду.
- Но «свои»-то будут рубить нас. Мы для них враги!
- Вот незадача.
- Похоже, наемники спать не собираются. И нам не дадут.
- Утром полуживые полезут на гору.
- Ничего, наши братья скоро их отрезвят!
- Как же не хочется от русских стрел погибать...
- Но и бежать нельзя.
- Как сбежишь? За измену уничтожат всю семью, и детишек не пощадят.
- Если б не родные, утек бы сейчас к своим, на гору, и бил бы этих...
- А я меркую: до чего ж алчны наймиты, всегда им мало добра своего, чужое завидят — трясутся от зависти и злобы...
- Что завидят, все назахват гребут!
- И все им мало. Хитрословы рекут: не насытится око зрением, а ум — богатеством.
- Отсюда все войны, все рати...
- У псов-рыцарей и у шляхты хозяин один. Он-то и наузыкивает на походы.
- Хозяин сей бес, хоть и в сутану влез, - подытожил Гюрги.
- Захопники, аки прузы, прут и прут на всход. Какое стогодье уж. Вытесняют славян от моря Алатырского.
- Алатырское море допрежь Русским именовали, потому как Русь им володела, а ныне на заходний манер стали Балтийским называть…
- Да, гонят славян… А почему? – рассуждал Гюрги. – Нет единства в славянах. Друг против друга воюем за чужие интересы. Нас натравливают – и мы, как гончие на ловах, бежим убивать своих…
- А и правда, Гюрги! Вот ты мудр не по годам, скажи: отчего все словенские краины рассорены, противопоставлены друг другу? Вот ныне крестовым походом на плесковскую Русь пришли… - загорелся Алексей.
- То друзие заходние, их промысел, - сказал неохотно сотенный. – Николи не дадут врази вси языки* словенские утвердить в православии и единомыслии. Не дозволят врази наши мир умирити промеж словен. Николи, братки мои! Так и будем мы друг друга убивать врагу на потеху…
- Ну и пронырливы друзие заходние! – сказал Асташ. – Вот слышал я от лива Каупо…
- Да что ты! – перебил Алексей. – Каупо** давненько уж беси подхватили на тот свет.
- Да, предатель был знатный. Продался в Риме за пригоршню золотых монет и всю краину свою сдал с потрохами каталикам, - поддержал Гюрги.
- Не, сей Каупо был из простецких – лапти плел да приторговывал ими, - продолжил Асташ. – Он рассказывал, яко готы обманом их земли захватили.
- Ну и як же?
(...)
- А какую славную крепость наши возвели на Почке! – сменил неприятную тему сотенный.
- Да-а, леп град да и велик мерою.
- Дворов, почитай, сотни три на горе. И окольный город – не меньше того будет.
- Ноет сердце мое, - произнес, опрокинув чум, Гюрги. – Как гляну на берег тот, так будто кто речет мне, мол, там погибель моя…
Приспешники сотенного промолчали. Асташ разлил по чумам вино.
- Мне было восьнях: стоят мои сапоги в хате, и носы их в разные стороны смотрят…
- И к чему се?
- А старец, хозяин хаты, седой весь, что лунь, качае головой белой в печали и рече мне: «Ты, сынок, нонечи меж явью и навью, на волоске… Но вскоре решится судьбина твоя»…
- А я спал в дождь под телегой в походе… - рассказал Алексей. – Прилетел из лесу дятел и взялся телегу долбить. Будто гроб заколачивал. Не к добру, братцы.
- Какое там…
- А мне вот снилось, что брел я по чаще в цепях зализных… - вставил Левон.
- Ну, еще по чуму и спать. А заутрея — будь что будет.
- Как Бог даст.
Внезапно из темноты явились наемники. Это их обычный прием — нападать коварно, на спящих или не чающих. Русские воины успели вскочить на ноги, встали спина к спине. Самый матерый, Клотц, крича «швайне, швайне» вмазал кулачищем в... пустоту и полетел грузной тушей в костер. Поднялся сноп искр. Началась обоюдная драка. Кулаков и ног не жалели. Наемники были тяжелы да и немолоды уж. И тогда Хак, старший среди них, выхватил кистень на цепи и, размахивая им, пошел в наступление. У русских не было на поясах ничего, и когда кнехты внезапно вооружились, русские дружно побежали, скрылись во тьме.
Наемники торжествовали, размахивая ножами и кистенями, звали «русских свиней» выйти на свет, орали. Фрау Швальбэ с восхищением наблюдала за торжеством западной мощи. Она вообще любила наблюдать драки, не брезговала и казнями. И, посмеиваясь, скрылась в палатке, решив, что не стоит упускать счастливую возможность порыться в чужих мошнах, пока их хозяева заняты выяснением отношений с соседями.
Примечание.
*Языки (древнерусск.) - народы.
**Каупо - ливский правитель; в конце Х1 века первым из ливов встал на сторону германских феодалов.
На снимке - старинная святыня Опочецкого уезда - церковь в честь чудотворной местной иконы Знамения Пресвятой Богородицы - до конца не разрушена, но и не восстановлена; в прошлом великая духовная здравница...; село и озеро Камено, Опочецкий район Псковской обл.