_Извращённый Ангел_
Когда мы находимся в одном пространстве с ним, трудно отделаться от ощущения, что процент грозового озона невероятно повышен. Мы задыхаемся от сухой прозрачной прохлады, увлекаемся нечеловеческой инерцией — эту марку его присутствия нельзя спутать ни с чем...
Трудно сказать, что с ним произошло… Когда и как он стал таким? Откуда он получил этот гигантский объём пульсирующей жизни, мрачно-изломанной, ввинчивающейся экстравагантной пирамидой — прозрачное сквозь прозрачное — в опрокинутые бездны нашего недоумения.
Всегда было само собой понятно, что он относится к какому-то вынесенному за скобки виду с неконвенциональной антропологией весьма причудливо и эксцентрично. Если мы — люди, то он — не человек, если он — человек, то мы не люди... Впрочем, в этом вопросе нет и не было никогда достаточной ясности.
Он обрисовывал мне априорную иерархию окружающих нас «существ» примерно так:
1) Ниже всех стоят «ушлёпки». «Ушлёпки» — это, по феншую А., особи мужского пола в принципе.
2) Сразу следом идут дамы, называемые им поголовно б. и ш. У них нет внутреннего бытия вообще, это картонные изделия, смердящие и смертельно мокнущие под дождём, разрываемые любым нервным порывом бытийных ветров.
3) Чуть выше — злые тролли, к ним относятся домохозяйки из коммуналок, подъездная угрюмая и решительная урла, ловкие поджарые алкаши и алкашки , собравшиеся озябшим утром у ларька — эти несут в себе тёмное упругое бытие, готовое в любой момент рассыпаться звёздной едва собранной против случайного объекта агрессивностью.
4) Далее идут более утончённые агрессоры — Духи, гоблины, профессиональные кляузники, бодрые чудовища бренного мира.
5) Выше всех — «Извращённые Ангелы», воспалённо-метафизические Души шизоидного подполья, с безжалостными безднами преступных трансцендентальных воззрений (к этой категории он причислял ни раз и самого себя).
Вне списка им мемориально вынесены на самый верх вовне родные по крови. Какой статус и какое место отведены мне, — мне не ясно на самом деле.
На мой вопрос: А кто стоит выше «Извращённых Ангелов?» — он, удивённо подняв бровь и напрягая железные крылья носа с длинной с горбинкой перегородкой, отвечал: «Как кто? Я!»
Всякий раз, когда очередной Демиург заболевает и отходит в конвульсиях, в мире воцаряется некоторая пауза. Новый Демиург ещё не готов, и реальность разевает свой оржавленный рот и хлопает ресницами ледяных могил. Ритм рождений и смертей прерывается, остаётся недоумение. Оно-то и воплощено в том, что мы видим. Мир мёртв, но не все это заметили.
Он Не`кто очень и очень важный, значимый, онтологически и эсхатологически красноречивый, но его изложение самого себя старательно бережётся от прямых истолкований. Он воплощает в себе ту фантастическую сферу, которая предшествует рождению человеческого вида, это нераздельное, ускользающее ироничное послание претергуманоидного измерения...
В свернутом конусе высшего напряжения зреет зерно человеческого, зреет, отвлекаемое тонкими ветрами, пронизываемое высокими смертоносными напряжениями, постоянно балансируя над мириадами обрывов, в каждом из которых кишат свои собственные тени, позёмки, тянутся красные сумерки, и полотна настороженных кристаллов прорезаются фиолетовыми всполохами молниевидных щупалец. Вся эта природная роскошь последнего акта становления непристойно отчётливо пульсирует в нём, подвергая окружающий мир устойчивой порче: вокруг фигуры моего сложного человека А. концентрируется рой невидимых пчёл-dvar (величиной с кулак) — вот почему так трудно бывает ему пойти в люди, и любой прохожий с подозрением и злой тревогой всматривается в тело аккуратно одетого серьёзного, но отталкивающего незнакомца... Он настойчиво выпадает из времени, искажает Пространство своей внутренней антиматерией. В принципе, искажение Пространства — это уже «статья за...» в чёрной книге Бытия...
О чём пишет мой А. в своей Музыке? Это ослепительно и остро, словно бритва, именно потому, что произвольно, чрезмерно, потому что этого вполне могло бы и не быть...
Его можно только любить — безумно, абсолютно, отчаянно любить. Все остальные формы оценки и восприятия осыпаются в прах. Если вы не знаете, что такое Любовь, и не готовы умереть за неё, не существуйте вовсе!
О чём повествовал он в своих статьях когда-то? Не всё так очевидно. Непонятно лишь, — это эрудиция, информация, или аморальное надругательство над социумом... Едва ли он ставит своей целью что-то сообщить, о чём-то рассказать, продемонстрировать свои познания. Скорее, — привлечь внимание к терпким формулам и гипнотическим сюжетам. Сообщения и статьи А. не имеют ни начала, ни конца. Они жёстко противятся накопительному принципу — по мере знакомства с ними, человек не приобретает, но от чего-то избавляется: такое впечатление, что льдинка нашего «я» начинает пускать весенние капли, рассудок мягко плавится, каденции фраз, образов, интонаций уводят в закрашенные лабиринты смыслов, ускользающих даже от того, кто увлекает за собой... При этом, как-то очевидно, что вы сами, ваше внимание, ваше доверие, ваша фасцинация абсолютно не нужны автору. Он не покупает вас, он проходит мимо, задевая острым чёрным плащом с капюшоном непонятной смутной ностальгии — это было бы жестоко, если бы он кривил рот, замечая краем глаза наши мучения, но он пристально смотрит в ином направлении, и это ещё более жестоко, по ту сторону всякой жестокости... Он просто вас не видит, и всё.
А. много писал и говорил о Д., он писал орфические Гимны Ему, в редких случаях делал тайные знаки умершего Культа, который придавал самой стихии Смерти обнажённую жизненную дрожь. Диссолютивные токи, окутывающие присутствие А., явно замкнуты на утопии.
Знаете, что такое землеплавание? — Будто бы испрашает А. у толпы. — Это когда твёрдое делается мягким, а тонкое — плотным, когда существующее растворяется, обнажая несуществующее, когда тела и тени меняются местами, и мы видим всё не так, как видим, а как оно есть...
Когда идёте вперёд, —
всё время бойтесь удара.
В мёртвой ночной тишине
всё время бойтесь кошмара.
И ваша нога должна
чувствовать твёрдую почву.
А женщины вас отравляют
своими бациллами ночью.
И ваша нога должна
чувствовать точку опоры,
иначе, потуже петля
иль в дурдомАх коридоры.
Вы передохнете здесь,
как жалкие все калеки.
И перед вами, как злая прихоть
взорвётся знаний трухлявый гриб.
Учитесь плавать у мёртвых рыб,
и выть сопливо на ржавом гвозде.
Учитесь гавкать, учитесь ползать,
не только всюду, но и везде.
Вода смоет вАшу земную копоть,
ведь Звёзды видны вам только в воде.
Тот, кто не смог сделать землю жидкой, никогда не увидит моря... Для них — «Alles hier hat Ufer, und das Meer ruft f`ur immer».
Эту утопию А. описывает, даже не столько словами, сколько своим бытием, малыми мистериями своего учёного, высокобрового, аристократического досуга. А. — высший Магистр пауз, искуснейший оператор свободной, интенсивно-вибрирующей прострации. Его опус включает бездну в паузах, беседу о струпьях Судьбы и живое ясное помутнение, совмещающее в себе таинство, психиатрический сеанс и глубоко-гендерную неточно ориентированную экзальтацию. Это очень серьёзный Орденский опус и «Honni soit qui mal y pense».
_Пронзённое Ветром сердце Ангела_
А. принадлежит постзакатный экспресс полуночи и бесчисленный цикл предрассветных джазов по стволу упругого саксофона, в которых зябнут пальцы, тоскливо — с паузами в вечность — напрягается стальной подбородок и долбят тонкие длинные пальцы по чёрно-чёрным клавишам, строчащим очередной эпистоль. Чёрное одеяние, жёлтый луч Лунного света глухих окон (взгляд снаружи и извне), обращённые внутрь зрачки, жёсткий недоверчивый взгляд на стадо («эти могут разозлить»), неизменный снег в холодной впалой груди. Он не чувствует температуры, его тело не меняет вес, сгибаясь в птичий скелет юноши или старика — всё это на протяжении вереницы дней и ночей, недель, месяцев, лет...
«Когда я родился, женился и умер, всё время шёл снег...» — скажет он после С.. Это не шутка, его губы лишь изредка допускают подъём уголков — верная, понятная только одному ему, гримаса строится по иной логике.
А. воплощает в себе антитезу уюту или комфорту. Встречаясь с ним, вы теряетесь, сразу оказываясь в холодном, злом, абсолютно чужом Мире. И что-то подсказывает вам, что какого-либо Пути внутри этого человека-футляра вам не найти, он его слишком глубоко прячет в своей Бездне...
Видимо, в свое время и сам он ушёл и не вернулся, и с тех пор его забыли ждать... Не в силах найти Истока своего возникновения, он ходит в сердце метели, устало и радостно освещая Путь впалой широкой грудной клеткой без Души...
14 августа 2020 17:47
София Сехем
/Heylell/