- Отец?!
Девочка была в шоке. Настолько, что сразу же осеклась и не стала длить своих расспросов, во уточнение. Впрочем, ее Старшая все поняла. Миссис Эллона Мэйбл опять положила руки свои на плечи своей воспитанницы, дальше побарабанила по ним пальцами, затребовав в свое распоряжение взгляд девочки. Сочувственный взгляд.
- Я… очень рада, что мы с тобою чувствуем многие вещи почти что одинаково, - сказала она. - Да… Когда мне приходилось раздеваться, я ощущала это… очень тяжело. Такое… неприятное чувство беспомощности и… неправильности всего того, что происходит.
- Раздеваться?! – Лиза почти что возмутилась. – Догола? Но… зачем? Зачем… именно так?
Ее Старшая смутилась.
- Видишь ли, Лиза… Секут именно по оголенной… коже. По заду, бедрам или же… по спине. Да, так больнее и… стыднее. Считается, что стыд от такого обнажения, это тоже часть наказания, - пояснила она. И, смущенно добавила, как бы извиняясь перед своей воспитанницей:
- Прости…
Девочка покраснела.
- Элли, я не оспариваю… Я понимаю, что так нужно… наверное.
Лиза сделала паузу и попыталась улыбнуться своей Старшей. Вышло… не очень. Но ее визави оценила старания своей воспитанницы и тоже улыбнулась ей эдакой смущенной улыбкой. Смущенной пониманием. Взаимным.
Тогда девочка осмелела и позволила себе высказать некоторое… суждение. Такого… критического плана. Едва ли полностью корректное.
- Когда будет нужно, я позволю тебе заголить меня. Ну, или даже полностью раздеть… Могу раздеться сама, если ты скажешь, что нужно сделать именно так. Если ты считаешь, что так будет правильно. Ну… Все-таки, ты женщина… И ты меня любишь. Поэтому, мне нет причины тебя стесняться.
Лиза сделала паузу, покачала головой, а потом, решившись, продолжила… неприятным.
- Но твой отец… Если уж так надо было тебя наказывать… именно так… Ну, непременно без одежды на теле… Отчего же твоя мама не могла этого делать?
- Наказывать детей… это у нас считалось мужской обязанностью, - со вздохом пояснила ее воспитательница. – Отец, дед или же дядя… В общем, старший мужчина в доме брал на себя эту… функцию, добровольно. Ну… просто так было принято! У нас говорили: «Папа – наказывает, а мама – жалеет!» Так и поступали…
Сей краткий спич миссис Эллона Мэйбл произнесла почти в извиняющемся тоне, явно оправдывая своих родителей. Однако же ее воспитанница отчего-то захотела высказать в их адрес полный комплект порицаний.
- И все-таки, твоя мама… Она могла бы попросить… Ведь раздеваться донага перед мужчиной… даже перед отцом… Это неправильно! – воскликнула она. – И потом… Ты могла бы просто ложиться и… заголять себя там, сзади, сама! А так… Элли, то, что они делали с тобою тогда, это просто… ужасно!
- Лиза!
Миссис Эллона Мэйбл недовольно покачала головой и девочка опустила глаза в смущении от собственной резкости в суждениях. Наверняка, совершенно неуместной.
- Если я… позволила себе лишнее, - сказала она, - если я оскорбила твоих родителей, память твоей мамы… Ударь меня! По лицу, прямо сейчас! Пожалуйста!
Лиза прикрыла глаза и подняла лицо… в направлении предполагаемого удара. Конечно же, она немедленно получила то, что ей причиталось - по мнению ее, Лизы, Старшей. Эллона коротко обозначила на ее лице поцелуи - на правой щеке, на левой и снова на правой. Потом молодая женщина взяла лицо девочки в свои ладони и странно сыграла пальцами по ее вискам. Лиза тут же снова открыла свои глаза и виновато улыбнулась ей в ответ. А та, кто сейчас обозначила на лице девочки такую ласку, убрала свои руки с ее лица и снова высказала ей нечто… неожиданное.
- На том, чтобы сечь меня без одежды, настояла… моя мама, - миссис Эллона Мэйбл сообщила эту новость своей воспитаннице почти спокойным голосом, но… Господи Ты, Боже мой! Какое напряжение скрывалось за этим ее кажущимся спокойствием!
После короткой паузы, оставившей девочку в полном замешательстве, Эллона продолжила.
- Мама считала, - сказала она, - что наказание для ребенка должно быть максимально неприятным. Чтобы впредь совершать проступки было неповадно. Она считала, что так выйдет гуманнее. В конечном итоге. Согласись, Лиза, в этом ведь есть определенная логика!
Сказав это, молодая женщина обозначила эдакую риторическую паузу. Лиза вздохнула, однако не рискнула спрашивать и уточнять подробности. Впрочем, ее Старшая сама продолжила свои рассказы-пояснения, причем не менее шокирующими подробностями из времен своего детства.
- Ты знаешь, Лиза, - сказала она, - мне не в чем упрекнуть моего отца. Он… всегда отворачивался, даже поворачивался ко мне спиной, когда приказывал мне раздеваться. Но я…
Миссис Эллона Мэйбл вздохнула.
- Господи! Как же я боялась, что он, в один из таких моментов, внезапно повернется ко мне и… усмехнется, увидев, как я неловко стою, полуголая, согнувшись… или в какой-то иной некрасивой позе!
Лиза вздрогнула.
- Хуже было, - продолжила свой рассказ Эллона, - только когда он меня сек и я… Тогда уж я боялась, что отец посмеется над тем, как я неловко дергаюсь под его ударами.
Лиза посмотрела на свою Старшую с явным состраданием. Однако девочка не посмела комментировать сказанное, справедливо полагая, что это далеко не конец откровений, которым сейчас предавалась ее воспитательница. И не ошиблась.
- Понимаешь, Лиза, - продолжила молодая женщина, сделав еще одну паузу, - мой отец имеет одну особенность речи и поведения. Когда ему приходится с кем-нибудь спорить, у него включаются в голосе странные интонации. Жесткие, насмешливые… При этом, в споре он всегда подает аргументы совершенно рассудительно, без запальчивости, не поддаваясь на доводы, эмоции или провокации собеседника. Его насмешки по ходу таких разговоров… это нечто! И вот, когда приходило время меня наказывать, он всегда переходил именно на этот свой… насмешливый тон. И я боялась, что он посмеется надо мной, над моими… неловкостями. Ну… по ходу наказания. Лиза, милая! Если бы это произошло… Если бы мой отец позволил себе такую насмешку… над тем, что я слишком долго раздеваюсь, над тем, что я не в тему вскрикнула или же дернулась, повернулась как-то некрасиво, нелепо во время сечения… не важно! Я бы, наверное, умерла, прямо там же, на месте!
- Элли, нет! – воскликнула Лиза. – Только не это!
Девочка порывисто обняла ее, обхватила свою Старшую, как будто могла защитить ее сейчас от тех самых страхов былого времени. Миссис Эллона Мэйбл ответила на ее объятие и потом несколько раз коснулась губами ее Лизы, правого ушка и шейки. Потом она отстранила девочку и добавила странный вывод. Нелогичный и непонятный без дополнительных разъяснений, каковые явно предполагались…
- Я уверена, - сказала она, - моему отцу было неприятно делать это все… со мною. Оттого он и срывался на такой… неприятный тон. Вовсе не специально, нет… Правда, поняла это я очень поздно, в тот самый день, когда он наказывал меня в последний раз.
- Расскажешь?
Лиза даже не попросила. Она просто обозначила голосом возможность услышать. И готовность помочь своей Старшей… принять былое
- Мне уже было шестнадцать лет, - начала Эллона. – И мне… Знаешь, однажды мне просто надоело бояться всего этого. Тогда я решила положить конец всем этим болезненным и мучительным экзекуциям. Решила, что вылежу розги в последний раз… Ну… все, что отец выдаст мне. А потом я… оденусь, встану перед ним и скажу: «Хватит! Довольно! Я запрещаю меня сечь!»
На этом месте молодая женщина обозначила паузу усмешкой. Горькой и откровенной.
- Ты сказала, - мягко-утвердительно промолвила Лиза. – И тогда он…
- Я не сказала, - улыбка миссис Эллоны Мэйбл стала еще горше. – Нет-нет, моя девочка, я вовсе не струсила! Просто… он успел это сделать первым.
- В смысле? – удивилась ее воспитанница.
- Когда я уже оделась и даже… высморкалась… Знаешь, произносить патетические речи о свободе от родительских наказаний в зареванном виде и с соплями на лице, это не самая хорошая идея! – внезапно заметила ее Старшая и Лиза кивнула в знак полного своего согласия с нею. – Так вот, отец, как обычно, осведомился, готова ли я – в смысле, оделась ли уже и привела ли себя в порядок. Услышав мое невнятное «Да» - я как раз собиралась с мыслями, как мне выступить поэффектнее! – он повернулся ко мне лицом, положил мне руки на плечи… вот так…
Миссис Эллона Мэйбл положила на плечи своей воспитанницы пальцы – как она это делала обычно! – и пояснила:
- Это его жест… Да, Лиза, я использую его манеры… некоторые… когда общаюсь с тобою. Ничего?
Она вопросительно посмотрела на свою визави. Вместо ответа, девочка повернула-наклонила свою голову чуть набок и ласково потерлась щекой об ее руку.
- Спасибо! – смущенно улыбнулась ее Старшая. И продолжила:
- Так вот… Мой отец… Он вот так вот обозначал свое главенство… Почти владычество надо мною… А потом заявил: «Ну, все, Элли! Сегодня… В общем, это был последний раз. Довольно уже наказывать тебя, как маленькую! Ведь так?» И мне… оставалось только кивнуть ему в ответ. Говорить я уже не могла.
- Он читал твой дневник! – уверенным голосом произнесла ее воспитанница. – Наверняка читал! Скорее всего, ты описывала там… Ну, что ты намереваешься сделать. Я… почему-то так думаю, - смущенно добавила она.
- Ты знаешь… - задумчиво произнесла ее Старшая, - я тоже так думаю. Впрочем, когда-то такое считалось в порядке вещей. Во времена моего детства, - подчеркнула она. – С другой стороны, отец ни разу не воспользовался знаниями о тех моих записях. Ну, о других… разных случаях, о которых я там упоминала. Возможно, он даже покрывал меня… Тогда тем более… жалко.
Миссис Эллона Мэйбл вздохнула.
- Жалко, что он тебя опередил? – уточнила Лиза.
- Жалко, что он тогда меня… так и не обнял, - ответила ее Старшая. – В те годы считалось правильным держать дистанцию с детьми. Особенно отцу. Поэтому он… так и не смог, не сумел перейти через эти условности. Зря…
- Он… хотел как лучше. Как правильно, - попыталась оправдать ее отца двенадцатилетняя девочка. И сразу же уточнила:
- Ну… как ему казалось.
- Да, конечно! – ответила ее взрослая визави.
Молодая женщина улыбнулась своей воспитаннице такой… грустной улыбкой.
- В чем-то он мне помог тогда, этой своей… сдержанностью, - продолжила она. – Ночью, когда я уже легла спать… Да-да, лежала я на животе, ты уж не удивляйся! – усмехнулась она и Лиза смутилась. – Мама, конечно же, смазала мне… там. И зудело уже не так сильно. Но все же… Так вот, в ту самую ночь, лежа в своей постели, я дала себе несколько клятв. И первой из них я постановила для себя следующее. Если у меня родятся девочки, я никогда не доверю их наказывать мужу… Да и любому другому мужчине тоже!
- Хорошая клятва! Правильная! – улыбнулась девочка. – Думаю, твои дочери оценят твой жест!
- Оценят? Ну, это вряд ли. Скорее всего, мои дочери будут уверены в том, что мой порядок воспитания, он естественный, обычный и единственно возможный. Для них, - возразила ее Старшая и, улыбнувшись, добавила:
- Наверное, оно и к лучшему!
- Конечно! – легко согласилась с нею Лиза. – А… вторая твоя клятва, она о чем? Ну, если не секрет!
- Я поклялась, что если я буду наказывать моих детей… ну, телесно… Да, я решила, что в этом случае мои дети, по ходу наказания, получат только боль, - услышала она в ответ. - Одну только боль, этого будет вполне достаточно! Никаких унижений и обид! Ни в коем случае! И что я… трижды подумаю, прежде чем причинить эту боль моим детям. И еще… прежде чем наказывать ребенка, я постараюсь получить его понимание и… согласие на это. Насколько это будет возможно.
- Блеск! – восхитилась юная собеседница. – Ты очень добрая! И… правильная!
Миссис Эллона Мэйбл вздохнула, на секунду прикрыла глаза, а потом посмотрела на свою воспитанницу очень серьезно.
- Элли! – встревожилась девочка. – Что-то не так?
- Была еще одна… клятва, - ответила ее Старшая. – Я решила для себя, что я добьюсь того, чтобы мои дети полностью мне доверяли. Я добьюсь… я сделаю так, чтобы они шли ко мне без страха. И чтобы они сами рассказывали мне обо всех своих проблемах и… проступках. Даже зная о том, что им, скорее всего, придется терпеть боль от моих рук. Я решила, что у меня не будет дистанции, по отношению к детям. И что я… обниму ребенка, который повинится мне, даже если предполагаю применить к нему розги или ремень. А если моё дитя воспротивится телесному наказанию, скажет свое решительное «Нет!»… Тогда я просто отступлюсь, не позволю себе принуждать ребенка к такому… силой. Если ребенок сопротивляется наказанию, не готов его принять… Тогда я обязана убедить его в том, что мое решение справедливо. Не будет обид и унижения. Их не должно быть… А боль… окажется, пускай и весьма неприятной, но вполне терпимой. И дитя мое будет точно знать, что его, без сомнения, любят. И наказание не станет для него таким… мучением. Скорее уж, поводом к примирению со мною и взаимному нашему уважению. Вот… Как-то так.
Лиза прерывисто вздохнула, а потом… взяла свою Старшую за руку и молча одарила ее поцелуем. Миссис Эллона Мэйбл смутилась, а юная воспитанница, подняв на нее свой взгляд, высказала нечто странное.
- Элли, я напоминаю, что ты вправе ударить меня… Если то, о чем я тебя спрошу, прозвучит как оскорбление в твой адрес… или не только в твой… Если ты сочтешь себя оскорбленной… Ударь меня, я не обижусь.
- Лиза… ты вправе задавать мне вопросы, - ответила миссис Эллона Мэйбл. – Любые! – подчеркнула она. – Я прошу, не стесняйся и не бойся меня!
- Хорошо, - тихо сказала девочка и, чуточку помедлив, задала ей тот самый свой вопрос:
- Элли, ты ее простила? Ну… свою маму? – уточнила она.
Миссис Эллона Мэйбл изменилась в лице. Она резко отвернулась от своей собеседницы, явно скрывая слезы. Однако, девочка и не думала отступаться от своей цели. Она живо соскользнула на пол, на колени, схватила свою Старшую за руки и, потянув к себе, заставила принять свое внимание.
- Ударь меня! - потребовала она. – Бей, но говори, не молчи! Пожалуйста!
Трудно сказать, сколько сил потребовалось адресату этого обращения, чтобы удержаться от выплеска рыданий… Однако, миссис Эллона Мэйбл устояла. Она не сломалась, не разревелась… В общем, показала тот самый упрямый характер, которым всегда восхищалась ее воспитанница.
Да, на глазах у молодой женщины блестели слезы, когда она вернула свой взгляд девочке – однако, не более того! Эллона буквально закаменела лицом своим, подавила слезный спазм и, окончательно овладев собой, дала своей воспитаннице исчерпывающие объяснения по весьма щекотливому вопросу, так внезапно заинтересовавшему ее.
- Я… говорила с нею, - произнесла она спокойным голосом. Слишком спокойным, чтобы это могло показаться естественным. – С моей матерью, - уточнила она, снова преувеличенно вежливым и серьезным тоном, изъясняя как бы весьма значимую подробность. – Месяца полтора тому назад. Там… у нее на могиле.
Здесь Эллона Мэйбл взглядом обозначила вопрос, дескать, стоит ли ей продолжать. Ее собеседница в ответ кивнула и сразу же получила требуемое, в словесной форме и жестко. Очень жестко.
- Я говорила долго, - сказала ее Старшая. – Было, знаешь ли, что высказать… моей родительнице, за все годы, да… На повышенных тонах… А потом и со слезами, куда же без них. В итоге… я рухнула на колени, в грязь и свежевыпавший снег. И все говорила-выговаривала, все свои обидки, времен детства моего… золотого и патриархального.
Девочка не рискнула отвечать или же уточнять что-либо, она просто коротким пожатием рук Старшей обозначила ей свое участие.
- И правда… грех было не воспользоваться случаем, когда тебя не заткнут, не пристыдят и не дадут тебе оплеуху только за то, что ты посмела выразить свое недовольство!
Так сказала миссис Эллона Мэйбл. И сказала это все весьма горячо, на эмоциях.
- Элли! – юная собеседница позволила это обращение, в таком… не то, чтобы укоряющем, скорее уж сочувственном тоне. – Она… Она твоя мама! Ты же любишь… любила ее! И она… уже умерла! Прости ее! Пожалуйста!
Она на секунду замолчала, а потом добавила:
- Я знаю, каково это… когда мама уходит… насовсем, туда… Это всегда плохо! И это очень… очень больно! И потом, когда плохо, ты думаешь: была бы мама жива, с ней можно было бы поговорить… обо всем. Именно с ней.
- Я при жизни ее так и не решилась поговорить обо всем том, что меня мучило, - услышала она в ответ. – Поэтому, увы, мне пришлось выговориться вот так вот… post mortem. Но… в общем, это пошло мне на пользу.
Миссис Эллона Мэйбл грустно улыбнулась своей воспитаннице.
- Не волнуйся, Лиза, - тихо и со значением сказала она. – Я простила ее… за все, что она мне недодала в детстве. По итогам всех этих моих слез, соплей и дурных воспоминаний… Слава Тебе, Господи, никто этого не видел! Да, в результате этого своего кладбищенского монолога, я все же вышла на позитив. Я простила мою мать и… пообещала ей, что постараюсь не допускать ее ошибок, когда мне доведется быть в роли… воспитателя.
Молодая женщина покачала головой.
- Да-да, моя дорогая! – произнесла она. – Я так и сказала… там и тогда. Ну и… Господь тут же дал мне прекрасную возможность насладиться этой самой… ролью! Правда, весело?
- Да… более чем… - согласилась Лиза.
А дальше…
Девочка прикрыла свои глаза, взяла свою Старшую за правую руку и приложила ее раскрытую ладонь к своей щеке.
- Теперь бей, - закончила она.
Эллона вздохнула и, естественно, вместо пощечины просто погладила по щеке свою воспитанницу.
- Присядь рядом, - распорядилась она и девочка не посмела ослушаться. Старшая тут же снова прижала ее к себе и Лиза, разумеется, ответила ей встречным объятием.
И все-таки… она рискнула пойти еще дальше. И задала еще один вопрос, тихо-тихо, снизу, прижавшись лицом к рубашке своей Старшей.
- Элли, тебе стало легче? – спросила она. И сразу же уточнила:
- Ну… там, на кладбище… Когда ты простила свою маму?
Эллона задумалась и ответила где-то через полминуты напряженного молчания. Ответила серьезным голосом и без улыбки – снова отстранив от себя свою воспитанницу на расстояние фирменного жеста своего отца. В смысле, положив руки ей на плечи.
- Лиза! – сказала она. – Я почувствовала настоящее облегчение… только сейчас. Когда ты… именно ты заставила меня рассказать все это. И я смогла оценить блестящую иронию Творца!
- О чем ты, Элли? – Лиза смутилась.
- О том, что я идиотка, - ответила ее Старшая. – Господи… Ну, как же я могла так… Осуждать мою мать и при этом готовиться истязать тебя за те вещи, которые вовсе не видятся мне чем-то значимым… Да практически ни за что! Просто отдавая дань тем самым идиотским правилам, по которым когда-то лупцевали в детстве меня саму!
Миссис Эллона Мэйбл встала-поднялась, опершись на плечи своей воспитанницы – вернее, оттолкнувшись от них! Она в волнении заходила по комнате, прямо между камином и оставшейся на диване девочкой.
- Идиотка! Тупая и жестокосердная идиотка! – восклицала она. – Вчера я приговорила тебя к истязанию! Точно зная, что в этом нет никакой принципиальной необходимости, просто соблюдая традиции! Как будто я и вправду, обязана все делать в точности так, как было заведено во времена моего детства, и не могу проявить ни капли самостоятельности, здравого смысла или же милосердия к тебе, к той, кто дана мне Творцом во утешение!
Эллона остановилась, заслонив очаг, и посмотрела на свою воспитанницу огорченно и с явным сочувствием.
- Лиза! – сказала она. – Я… не знаю, что на меня нашло. Вспомни, сегодня поутру ты, вместе со мною, готовила розги... Я сделала тебя соучастницей этого… мероприятия. Как будто это такая веселая игра! Или форма рукоделия! И еще шутила по этому поводу… И ты… улыбалась, ни секунды не дав мне понять всю неуместность такого юмора! Хотя, наверняка, сердце твое дрожало от страха, ведь все это делалось исключительно для того, чтобы потом причинить тебе боль! Ты удивительно храбрая девочка! И ты, похоже, воистину любишь меня, раз совершенно не подала виду насчет оскорбительности такого идиотского ритуала! Спасибо тебе, моя дорогая! Однако теперь…
Молодая женщина шагнула назад, а потом неожиданно опустилась на колени пред своей воспитанницей, все еще сидевшей на диване.
- Лиза! – заявила она со всей серьезностью. – Мы ведь можем все исправить!
- В смысле? – удивилась девочка.
- Ты помнишь, что и как именно я сказала вчера? – спросила ее Старшая. – Ну, когда я приговаривала тебя… к розгам?
Крайнее слово она на сей раз произнесла в крайнем смущении.
- Да, - ответила Лиза. – Я просила наказать меня примерно так, как наказывали в детстве тебя саму. Ты сказала, что постараешься исполнить мою просьбу как можно ближе к тому, что было… как это было у тебя.
- Да, я имела в виду… полное обнажение тела, - подтвердила ее Старшая. - А также то, что… больно тебе от этого будет по-настоящему - уточнила ее взрослая собеседница. – Но я сделала тогда одну важную оговорку. О том, что наказание это будет исполнено мною, только если одна милая девочка утвердит его для себя… прямо перед тем, как мы начнем. Все хорошенько обдумает и… заявит об этом вслух. В общем, если ты не станешь просить меня о том, чтобы я исполнила это наказание… реализовала эту боль на твоем теле, а напротив, скажешь, что не желаешь для себя ничего подобного, то…
Здесь она улыбнулась и подмигнула своей воспитаннице.
- Это самый простой выход из нашей дурацкой ситуации! – заявила молодая женщина. – Ты отказываешь мне в утверждении моего вчерашнего приговора и я… Снимаю с повестки дня вопрос о розгах. Назначаю тебе вовсе иное наказание. Ну… что-нибудь совершенно символическое и вовсе необременительное для твоей персоны. И мы с тобой оставляем всю эту дурацкую историю в далеком историческом прошлом. Ну, как тебе мой план, Лиза?
- Блеск! – улыбнулась девочка. – Вот только…
Она потянула руку Эллоны к своим губам и обозначила на ней свой поцелуй.
- Я утверждаю приговор, - просто сказала Лиза.
- Я… ничего не слышала! – молниеносно отреагировала на ее демарш молодая женщина. – Повтори!
- Я утверждаю твой вчерашний приговор, - подтвердила девочка. И добавила четко и недвусмысленно:
- И я прошу тебя приступить к его исполнению прямо сейчас, немедленно.
- Объясни, - потребовала ее Старшая.
- Я хочу… оплатить счет, - охотно ответила ее воспитанница. – Не тебе, а… туда!
Лиза указала наверх – в смысле, в неопределенное пространство горних сфер – глазами и пальцем одновременно. И взрослая ее собеседница потупила очи долу, поскольку прекрасно поняла намек.
- Да, я считаю, что могу… что я обязана заплатить… в моральном смысле, – в устах бывшей беглой воспитанницы Принстаунского приюта это прозвучало и бредово, и понятно. Совершенно понятно! – За то, что я обрела и дом, и… тебя… здесь.
Миссис Эллона Мэйбл в свою очередь потянула девочку за руку и вернула поцелуй… особого рода. Имеющий смыслом своим скорее благословение, чем ласку.
- Обязательство Высокого Долга?
Она не спрашивала. Она просто выражала понимание и… одобрение. Со своей стороны.
- Да, - ответила девочка, не уточняя, впрочем, смысла термина, только что услышанного ею. Ибо все было более чем ясно.
- Тогда… я не буду спорить, - сказала ее Старшая. – Прости… - добавила она тихо.
- За что? - искренне удивилась Лиза. – За что ты просишь у меня прощения?
- За то, что я теперь не смогу тебя пощадить, - глухим голосом ответила ей воспитательница. – Прости, но обязательства, которые ты на себя приняла… Они не оставляют мне выбора. Теперь, даже если тебе будет нестерпимо больно, если мне захочется облегчить твои страдания… Я уже не смогу смягчить удары. И выдам тебе все и строго. Безжалостно. Тебе будет больно, очень больно, моя бедная девочка. Мне очень жаль…
- Я знаю, Элли! – Лиза кивнула в знак понимания и смущенно улыбнулась. – Я как раз хотела тебя… попросить! Сделай именно так!
А потом… Двенадцатилетняя девочка взяла на себя инициативу продолжения решенного ими. Встала-поднялась с дивана, прошла к напольной вазе, вынула оттуда один из прутьев, с утра приготовленных ими вместе с Эллоной, еще до все этих ее… метаний и тревог.
Сделав это, девочка покраснела личиком, в полном смущении, потупила очи долу и, вернувшись к своей коленопреклоненной воспитательнице, протянула ей свою руку.
- Встань, Элли! – сказала она. И молодая женщина поднялась, опираясь на рукопожатие своей воспитанницы.
- Лиза… - адресат ее красноречивого жеста попыталась смущенно возразить, но девочка покачала головой, обозначив тем самым свою непреклонность. И тогда миссис Эллона Мэйбл предпочла замолчать. Из уважения к отваге своей воспитанницы.
- Я… прошу тебя исполнить приговор, - сказала Лиза и протянула ей прут. – Пожалуйста, Элли!
Миссис Эллона Мэйбл приняла у воспитанницы орудие наказания и несколько мгновений неловко вертела его в своих руках – как бы даже не зная, как с ним теперь поступить… и вообще, не очень-то представляя, что же ей делать дальше. Впрочем, она все же справилась с волнением и, отступив назад, отложила взятый ею у девочки прут на диван.
- Элли… - растерянно произнесла Лиза, но ее Старшая обозначила рукой своей отрицающий жест – дескать, молчи, мне виднее, что и как с тобою делать!
Девочка смущенно кивнула в знак согласия и замерла в ожидании распоряжений со стороны воспитательницы. Каковые незамедлительно и последовали.
- Не стой столбом, иди сюда! – приказала ее Старшая. – Ко мне! Быстрее! – добавила она, раскрывая ей свои объятия.
Девочка не посмела ослушаться, шагнула к ней и, естественно, была обнята-прижата к ее груди. Крепко и искренне.
- Почему? – спросила Лиза тихо-тихо.
- Потому что… ты первая, на кого распространяются мои клятвы, - ответила миссис Эллона Мэйбл.