В поселок Черский в устье Колымы, я попал в 1987-м году, по рабочему вызову на период навигации. До этого, я в разные города и поселки Севера рассылал письма с просьбой об этом самом вызове. Не знаю как сейчас, а тогда, 26 лет назад, существовали закрытые зоны, попасть туда можно было только по вызову или при наличии штампа местной прописки. Связано это было то ли с близостью границы, то ли с тем, что там, куда я прилетел, была масса золотодобывающих приисков, и присутствие там людей неизвестных и непроверенных, не приветствовалось.
Черский встретил солнечной погодой и запахом могучей реки, смешавшимся с запахом лиственничных деревьев. Общежитие находилось в соседнем поселке Зеленый Мыс, до него было две остановки на автобусе. Это был длинный одноэтажный барак с комнатами на 10 и 15 человек. Прилетевших на сезон навигации вместе со мной, набралось человек 60 мужчин и женщин.
Навигация начиналась, когда лед на северном морском пути таял и суда с продуктами, взрывчаткой, топливом и другими нужными вещами могли пробраться к Амбарчику и порту Зеленый Мыс. В порту в основном работали местные ребята, они перегружали все привезенное из трюмов в грузовые "Уралы" и "Камазы", эти "Уралы" и "Камазы" везли все это по специальным складам, а продукты везли в УРС - управление рабочего снабжения.
Ну а там их уже поджидали мы, там и начиналась наша работа. Нам выдали спецодежду, разбили на несколько бригад. Работали мы по 9 - 10 часов, с одним выходным, наша задача заключалась в том, чтобы разгружать машины с продуктами в склады и ледники. Ледник (с ударением на первом слоге) - это разветвленная штольня, вырубленная внутри сопки, температура там всегда около минус 8C, потому что сооружение находится в мерзлоте. В штольне устроено множество полок и крючьев для мяса, туда же проложены рельсы вагонеток. Внутри очень красиво: на стенах и потолке сверкают мириады льдинок. В ледники грузили "скоропорт" - мороженое мясо и рыбу, сливочное масло, ну а муку, сахар, крупы, консервы, кондитерские изделия и т. д., грузили в обычные склады.
Ребята в бригаде подобрались нормальные, был конечно период притирки и грызни, но это быстро миновало, и мы даже немножко сдружились. Работа была не из легких, и сначала, когда машины шли сплошным потоком, наше белье промокало насквозь. Чтобы не простудиться, верхнюю одежду застегивали наглухо. Постепенно мы втянулись, вошли в ритм, и мешки с мукой и сахаром по 70 и 50 кг, ящики с картошкой по 40 кг, которые приходилось забрасывать на 8-й ярус, уже не казались такими страшными.
Женщины, прилетевшие с нами, работали экспедиторами, некоторые из них прилетели с мужьями, и иногда доходило до смешного. В семейной паре из Нальчика муж не смог выдержать, что его жена разъезжает с неизвестным шофером, супруг бросал работу, при погрузке прятался в машине, где экспедитором была жена, и следил за ней, пугая и шофера и свою половину. Делал он это, видимо, не зря, потому что другая семейная пара после таких поездок распалась.
Я попал в комнату на 15 человек, там были ребята не только из нашей бригады, жизнь в комнате била ключом. Иногда в одном уголке писали письма, в другом пили чай, а в середине комнаты дрались. Я почему-то предусмотрительно взял с собой маленькие лампочки с пульта управления рефсекций, с прежней моей работы, лампочки мы вставляли в уши, когда приходилось работать в дизельном отсеке, там было очень шумно. Здесь же, в этом бараке на 15 оглоедов, лампочки снова пригодились, я вставлял их и спокойно засыпал, даже когда наши битломаны включали музыку на всю катушку.
Лампочки были только у меня, поэтому время от времени вспыхивали восстания и происходили стычки. Потом несколько латентных пьянчуг решили собирать деньги на продукты, будто бы в "общак", чтобы распоряжаться ими и квасить за наш счет. На меня тоже пытались давить, но я был тогда, слава Богу, в отличной форме и мне не пришлось это доказывать. Вообще же, я убедился, что если человек уверен в себе и своей правоте, оппонента вполне можно убедить взглядом и добрым словом.
В первые солнечные деньки, несколько ребят из нашего общежития решили сходить на реку и сфотографироваться. На берегу была установлена высокая бетонная стела с вертикальной надписью "Черский". К этой стеле парни и пошли, чтобы сделать снимки на ее фоне и фоне реки. Они уходили веселые, но, когда вернулись, от былого веселья ничего не осталось. Ребята рассказали, что когда они уже встали под стелой и собирались сниматься, послышался крик с реки, и они увидели, как метрах в ста от берега тонет человек, он вывалился из лодки, видимо, рыбачил, а привязаться наверное посчитал ненужным. Вода в Колыме ледяная, а сила течения такова, что взрослый мужчина не выгребет на веслах против него и 25-ти метров. Ко всему незадачливый рыбак был в болотниках и теплой куртке. Он, на глазах у людей на берегу, пару раз взмахнул руками и исчез. Так в первые же дни Колыма продемонстрировала нам свою страшную силу и то, что она ошибок не прощает.
Я же, когда работа еще толком не началась и была возможность обойти и рассмотреть поселок, с энтузиазмом этой возможностью воспользовался. Я поехал в Черский и ходил по магазинам, сходил в кино. На автобусной остановке я познакомился с красивой, стройной женщиной с миндалевидными, манящими глазами, звали ее Лида. Я напросился проводить и всю дорогу до ее пятиэтажки мы проговорили. С Лидой была маленькая дочка лет четырех. У подъезда я спросил, могу ли я навестить Лиду когда-нибудь. Она ответила согласием, и мы договорились о встрече. В общежитие я вернулся человеком, ясно понимающим смысл жизни.
В выходной, начистив перья, я был с конфетами в руке у ее двери. Лида была не замужем и жила в маленькой квартирке с дочерью. Хозяйка угостила меня чаем и через некоторое время отвела дочку к бабушке, которая жила неподалеку. Когда Лида вернулась, мы обнаружили, что наши руки как-то слишком часто встречаются, я стал ее целовать, она была не против, процесс увлекал и затягивал, перспективы манили. Забыл упомянуть, что у Лиды была маленькая, неизвестной мне породы, собачка. Пока мы пили чай и разговаривали, собачка эта вела себя тихо и ничем не выделялась. Стоило мне заключить Лиду в объятия, эта собаченция подходила и начинала грызть мне пальцы на ногах.
Начинала она не спеша, но когда входила во вкус, мне становилось не до поцелуев. Я делал остановку и, чтобы не обидеть хозяйку, ласково убирал собачку, мы возобновляли то, что пришлось прервать, но подлое животное снова, как ни в чем не бывало, грызло мои ноги. Надо сказать, что я люблю животных и рассчитываю на взаимность, но, очевидно, эта сволочь об этом не догадывалась и униматься не собиралась. Так повторилось несколько раз, и терпение мое кончалось.
Лида все это бесстрастно наблюдала, может, это была проверка на "профпригодность", может, эта женщина так развлекалась, мне невдомек.
Каждый из нас понимает, что любовь требует жертв, и для меня в этот момент ребром встал вопрос - готов ли я пожертвовать пальцами ног ради этого прекрасного чувства, к своему стыду я понял, что не готов. Я спросил у Лиды, а нельзя ли эту милую собачку закрыть на время на кухне? На что получил резонный ответ, что собачке на кухне будет невыносимо плохо, она не сможет быть одна, и мы не перенесем ее скулеж. Взаимонепонимания нам так и не удалось преодолеть, и я вернулся к своим 14-ти соседям.
Как-то утром на склады стали приходить машины, доверху груженые ящиками с картофелем. Ящики были большие, сорокакилограммовые, мы стали забивать ими помещения. И пока мы грузили картошку в бревенчатые склады, то есть склады с деревянными стенами, все было как обычно. Потом мы перешли к большим бетонным ангарам и стали сгружать картофель туда. Работа была тяжелая, мы уставали, но, кроме этого, после разгрузки казалось, что поднялась температура, бросало в жар. Мы не очень-то обращали на это внимание, пока не пришли какие-то люди с дозиметрами, сделали замеры, и оказалось, что картошечка-то с радиацией.
Бревенчатые стены, видимо, не концентрировали ее, а стены бетонных пакгаузов - наоборот. Стали копать и выяснять, оказалось, что начальник нашего УРСа, видимо втихую, договорился о поставке картофеля с полей, загаженных Чернобыльской отравой, имея целью сильно сэкономить, в том числе и за сет нашего здоровья. Поднялся шум с публикацией в газете и с попытками опровержения от начальника. Основную часть картофеля утилизировали, в продажу ушло немного.
Я по старой своей привычке примерно через день ходил заниматься в тайгу. После службы в армии я недолго посещал секцию каратэ, потом из-за работы не смог туда ходить и стал заниматься самостоятельно. Занимался везде, где только находил хотя бы маленькую площадку. Поэтому и в Черском, недалеко от общежития, в лесу прибил к двум лиственницам доску и долбил ее руками и ногами. Со мной иногда ходил парень из нашей бригады Толя Филин. Толя был "на материке" автоинспектором, у него были свои причины прилететь на Колыму. Работа давалась ему сначала тяжелее, чем другим, он был полноват и непривычен к физическому труду. Толя тоже немножко занимался и прыгал вместе со мной, а скорее всего просто отдыхал от шума общаги и дышал свежим воздухом.
У меня от многолетней долбежки на костях кулаков были большие мозоли, и как-то в курилке один из шоферов спросил что это. Я попытался отшутиться - мол, сам не знаю, что за шишки, они у меня, сколько себя помню. Но рядом был Толя Филин, он без тени усмешки сказал шоферу: "Ты что, он же этими руками доски колет на раз!" Мне удалось не рассмеяться, и эта байка про меня, пошла гулять по УРСу. Однако интересно то, что через несколько дней я действительно в первый раз в жизни ударом кулака открыл ящик с картошкой.
В один из вечеров в тайге, когда я почти закончил свою зарядку и начинало темнеть, потому что лето уходило и полярный день тоже, уже мечтая, как залезу перед сном под горячий душ, я вдруг заметил какое-то движение над головой. Посмотрев вверх, я увидел чудо - метрах в пяти надо мной, раскинув белоснежные крылья, совершенно беззвучно пролетела огромная полярная сова. Может, я ошибаюсь, но мне показалось, что размах крыльев у нее был больше двух метров. Она летела, как тень, и исчезла через секунду в сгущающихся сумерках.
Навигация заканчивалась, часть народу собиралась остаться и работать дальше, остальные должны были улетать. Несколько человек из общежития поставили в каморке большую кастрюлю с брагой, сначала я думал, что они просто хотят напиться. Оказалось, все хуже. Эти подонки затеяли карточную игру, тем, кто не зная о подвохе, садился играть, подливали браги и обыгрывали вчистую. Среди мерзавцев был и Толя Филин, когда я попытался пристыдить его, он ответил: "Аркаша, не лезь, они сами садятся играть, и сами пьют". То, что трое играли против одного пьяного, во внимание не принималось. В итоге несколько человек улетели домой с тем, с чем и прилетели.
Приближалась зимушка-зима, я и еще несколько человек купили себе в Черском рыжие собачьи шапки, унты я заказал раньше, овчину привез еще из дома. Мой земляк из Новой Каховки Юра Коваль купил маленький домик, и, пока не прилетела жена с детьми, мы устроили там прощальную вечеринку.
Я хотел попасть на Чукотку, поэтому устроился смазчиком на автобазу "Зеленый Мыс", чтобы была возможность, с попутными машинами ездить туда на разведку и договариваться о работе. Юра Коваль устроился шофером, шофером же устроился в какую-то маленькую конторку и Толя Филин.
К нам шли сильные морозы.