Эх, если бы Маринкину энергию направить в мирных целях!
Ну, просто, как раньше в газетах писали «Мирный атом - на службе советскому народу!»
То вполне можно было бы повернуть все реки вспять. Найти без помощи Интерпола всех неплательщиков алиментов. Синтезировать, наконец-то, вакцину от рака и СПИДа. И также пронюхать, где лежат деньги одной славной партии.
Но где-то там, в далёком прошлом, среди Маринкиных женских предков, явно проглядывала сваха. Поэтому совместная работа с Интерполом и воплощение бредовых мелиоративных планов её интересовали не более чем прошлогодний снег.
Вот и сейчас, невзирая на проливной дождь, она тащила свою подругу детства, Милану, в городскую службу знакомств, чтобы та, наконец-то, отправила письмо на приглянувшийся ей ответ в «Рекламе».
Маринка открыла дверь так, словно она дневала и ночевала в здешнем богоугодном заведении, сложила зонтик и втолкнула нерешительную подругу. На второй этаж вела изрядно потрёпанная лестница. Милка представила, что ночью суда заходил дракон с бутылкой пива. А так как закуски у него не было, он закусывал пиво кусками ступеней на лестнице.
- Народная тропа, - прокомментировала Маринка.
У Милы создалось впечатление, что тропа-то народная в том смысле, что Марина и есть та часть народа, которая затоптала эту тропу до такого состояния.
Милка вздохнула и подумала про себя: «Могли бы лестницу отремонтировать». Подумала и опять стала ругать себя. Пора бы уж перестать обращать внимание на разные мелочи, которые здорово отравляли ей жизнь, просто лезли в глаза. Она устала уже оттого, что видела много больше, чем другие, лишняя информация настроения не прибавляла.
- Ты всё не то замечаешь! - говорили ей подруги. Мила была бы рада всего этого не видеть, но глаза не слушались.
На втором этаже находился холл, не слишком освещенный, обставленный облезлыми диванами и стульями. У стены сиротливо, будто бы стараясь, чтобы его не заметили, прижался видавший виды конторский стол. Стены были увешаны различными стендами. Скорее всего, эти стенды носили камуфляжный характер. Помещение требовало ремонта. И уже очень давно.
Посетителей было немного - четыре женщины и трое мужчин.
Дамы сидели с независимым видом. Мужчины прохаживались вдоль развешанных на стенах стендов и читали рекламу, развешенную на стенах. Или делали вид, что читали.
Маринка тоже принялась читать подряд все объявления на стендах. Вернее, читала она одним глазом, другим же контролировала всё происходящее вокруг. Больше всего в жизни она расстраивалась, когда события проходили мимо неё.
Вот, например, Пугачёва с Киркоровым поженились в Питере, а Маринка как раз была в это время, в гостях у тётки в Питере. Узнала об этом из новостей уже только в Москве. Чуть землю не рыла с досады, обвиняя тётку, которая потащила её смотреть новую квартиру в Автово. Они даже не разговаривали из-за этого два месяца. Играли в молчанку.
Но Маришка и в этом нашла положительный момент - такая вышла экономия на междугородних переговорах.
Милана уселась на один из диванов, оглядев его на предмет прочности. Вода с плаща стекала прямо в туфли и потихоньку раздражала. Чтобы отвлечься, она стала разглядывать посетителей.
За столом сидела женщина лет 55-ти, в коротковатом плаще и полуботинках мужского типа. Она листала какую-то папку и жевала хлеб, отламывая, время от времени, кусочки от батона, который лежал в прозрачном пакете на столе. Рядом стоял черный старомодный зонтик с деревянной ручкой.
Милке почему-то подумалось, что у этой женщины нет детей: очень сиротливо она выглядела, и пожалела её, опять подумав: «Но мне-то какое дело, сколько можно всех жалеть, меня-то не очень кто-то жалеет!»
У другой стены на диване сидели две занятные дамы.
Одна лет 43-х, в кожаной куртке и брюках. Голова её была повязана тонким ярким платком так, что волос не было видно. Сбоку платок был завязан пышным бантом. Лицо блестело от крема, как будто дама была только что из ванной. Но при всей своей внешней яркости у нее были потерянные глаза, в которых читалась такая неуверенность в себе, что только слепой бы мог этого не заметить.
Другой даме было лет под шестьдесят. Она была добротно и аккуратно одета. Монументальная её посадка выдавала в ней начальника или главного инженера какого-нибудь ЖЭКа. Но от неё так сквозило холодом и беспросветным одиночеством, что Милка даже поежилась и опять вспомнила о своих мокрых ногах.
На соседнем диване сидела еще одна женщина на вид тех же лет, что и Милана, во всяком случае, не старше 40. Диван был продавленный, и колени этой женщины находились почти на уровне её подбородка; рукой она поддерживала мокрый зонтик, стоявший в лужице. Женщина была довольно миловидна и старалась изо всех сил выглядеть независимой, насколько можно было это сделать в таком заведении, как брачная контора.
Милана подумала, что могут эти женщины увидеть в ней, и немного приободрилась, вспомнив, что собственные глаза были спрятаны за стеклами темных очков. Очки были чуть затененные, их можно было не снимать даже в помещении. Они закрывали её глаза и как будто защищали. Чувство беззащитности было самым воинствующим из всех её чувств.
Мужчины же были самым интересным зрелищем во всей этой компании. Они держались гордо и независимо, всем своим видом стараясь дать понять, что они вообще случайно оказались. Мол, дождик на улице-то, вот мы сюда и заскочили.
На сидящих женщин они не обращали вообще никакого внимания, да и друг на друга старались тоже не глядеть.
Одному из них было лет 45, другому что-то немного за 30. Третьим же был дедок лет 65 в шляпе, с бритым затылком и потертым портфелем конторского служащего образца 50-х годов. Только что синих сатиновых нарукавников ему недоставало.
Милка постаралась представить того, кому она принесла письмо, и немного расстроилась. Хотела даже уйти, но, встретив Маринкин строгий взгляд, решила, что раз уж пришла, так нечего сбегать.
Посетителей почему-то не принимали, и в воздухе постепенно повисла угнетающая тишина.
Изредка появлялись новые посетители, но никто из них долго не задерживался. Посетители были разные. Милке интересно было рассматривать каждого нового вошедшего (очки позволяли) и она жалела, когда ей не удавалось рассмотреть его хорошенько.
Марина шёпотом подозвала подругу к стенду с объявлениями.
В это время в холл вошел мужчина небольшого роста, с потёртым кожаным, очевидно, когда-то очень дорогим, портфелем. Лет ему было под 50. От одного уха до другого через лысину лежали редкие прядки волос.
Оглядевшись, он увидел Марину с Милой. Встряхнув головой и плечами, придерживая волосы на лысине, он напомнил Милке проснувшегося петуха, которого прошлым летом она видела на даче у Маришкиной бабушки.
Мужчина направился к ним. Маринка взглянула на него с высоты своего роста и зашептала еще тише. Отсутствие интереса не смутило смельчака. Объявление, у которого стояли девушки, приглашало на обучение к косметологу и визажисту.
- Зачем же таким к'гасивым девушкам еще чему-то учиться? - сказал храбрец. В голосе его слышалась надежда на ответ.
Мила хотела было ответить ему, но Маринка дёрнула её за рукав, и они, не удостоив его ответом, сделали шаг в сторону. Незадачливый кавалер не уступал.
- Девушки, навег'ное, моводые советские инженег'ы? - продолжил он, картавя.
Даже Милка, отвыкшая от какого-то либо мужского внимания, прыснула в кулак. Маринка же, давясь от смеха, с интересом глядела на решительного кавалера сверху вниз.
- Девушки, навег'ное, г'аботают в каком-нибудь Московском НИИ?
- Покурим, - давясь от смеха, сказала Маринка некурящей подруге. Женщины, подхватились и быстренько вышли на улицу, оставив незадачливого кавалера с его вопросами.
Присутствующие делали вид, что ничего не видели и также натужно молчали. Только женщина, сидевшая на продавленном диване, обращалась к каждому вошедшему с вопросом.
- На улице все такой же ливень?
Но никто не удостаивал её ответом, и молчание становилось все более тягостным.
Наконец одна из дверей открылась, оттуда вышла усталая женщина и сказала: «Извините, но у нашей сотрудницы сегодня обворовали квартиру, она ездила в милицию, задержалась. Но сейчас мы вас всех примем».
- Наконец-то, - сказала хорошо одетая дама, обращаясь к своей соседке с бантом на голове, - Я-то за вами. Вы надолго?
- Нет, я только почту забрать.
- А Вы в первый раз или уже забирали? - спросила дама с продавленного дивана.
- Да забирала уже и даже встретилась с одним, - оживилась дама в платке.
- Я тоже одному ответила, - перебила её хорошо одетая дама, - Поглядела на него: сразу видно, что выпить любит. Ну, даже особо и разговаривать не стала.
- А надо бы поговорить, вдруг человек-то хороший, - поучительно сказала дама в платке, - Я вот с молодым военным познакомилась, он меня на пять лет моложе.
Командный голос хорошо одетой дамы заставил всех замолчать.
- Да разве может кому такая кулема понравиться. Ишь, каких бантов навязала!
У дамы в платке глаза сделались по 7 копеек, как говорила Маринка. Модница задохнулась от гнева и обиды, лицо её покраснело и заблестело еще больше. Но в это время её пригласили на прием, и выяснение отношений на тему «это кто еще кулёма» не состоялось. Дама с бантом вскочила со своего места и влетела в кабинет.
- Разве так можно? - сказала дама с продавленного дивана.
Тут в разговор вступил дедок.
- А я моим-то деткам, видать, всё мешаю. Женись, говорят, отец, да уходи к жене, нечего тут отсвечивать. Ростишь, ростишь их...
Маринка не удержалась.
- Значит, сами так своих детей воспитали. Многие мужчины только под старость и вспоминают, что у них дети есть.
Она не договорила, из кабинета вышла дама в платке, держа в руках толстую пачку писем.
- Во! - сказала она своей обидчице, - Видала? 15 штук! Ишь ты, а еще кулемой обзывается. Сама, как каменная баба с острова Пасхи!
И гордо вышла на улицу.
Хорошо одетая дама тяжело встала с дивана и вошла в кабинет, не сказав ни слова. Буквально через минуту она вернулась и села за стол рядом с жующей женщиной, достав лист бумаги и ручку, стала что-то писать, задумываясь над каждым предложением.
Дождавшись своей очереди, Милана вошла в кабинет. Даже не вошла, а влетела, подталкиваемая приведшей её подругой.
За столом сидела очень хорошо одетая и умело накрашенная, но очень равнодушная женщина.
Взглянув, она вяло спросила: «Что Вы хотели? Оставить письмо? Первый раз? Три рубля. Квитанцию не потеряйте, если будете еще кому-нибудь отвечать, в течение года это будет стоить Вам рубль. А на блиц-знакомство не хотели бы сходить?»
- Нет, спасибо, я только оставить письмо.
- Пойдёт, пойдёт, - безапелляционно сказала Маринка, улыбаясь так приторно сладко, будто съела за один присест банку клубничного варенья.
С чувством исполненного долга Марина буквально выволокла подругу на улицу.
Дождя на улице уже не было, но было так влажно, что Милке показалось, что она окунулась в бассейн с холодной водой. Она опять вспомнила о своих мокрых ногах, и её сразу зазнобило. Стуча зубами, она быстро шла к метро, пропуская мимо ушей Маринкины наставления о предстоящем мероприятии - что и как надеть, что говорить, как посмотреть, а чего делать категорически запрещается.
- Марин, тебе бы впору свою Брачную контору открывать! - через силу улыбнулась Милка.
- А что! Вот только к Интернету подключусь. Дай срок. За американца тебя сосватаю! Эх, я бы с тобой сходила, но не пустят, они штамп в паспорте проверяют, - с грустью в голосе сказала, не пропускавшая случая сходить налево, Маришка.
Наступил день, обозначенный, как вселенские смотрины.
Маринка умела из любого дела устроить эпохальное событие. Наставляя Милу в очередной раз, она сказала: «Запомни, это ты пришла выбирать, а не они. Иначе - мимо денег!»
И по-бабьи перекрестила её, изобразив слезу на глазах. Ещё раз придирчивым взглядом окинув Милкин наряд и макияж, она отпустила её одну. Ревнивый Маринкин муж, прослышав про новую затею своей неугомонной половины, в этот день даже раньше пришёл с работы, чтобы Маринка не ухлестнула вослед за подругой.
Приехав по уже известному адресу, Милка обнаружила достаточное количество заинтересованных женщин. Среди них было много интересных, хорошо и со вкусом одетых. Было, правда, и несколько вульгарно размалёванных особ. Но ведь у каждого своё представление о красоте.
Мужчин, по правилам такого мероприятия, было немного больше.
Всех пригласили в зал. Кресла для дам располагались по периметру вдоль стены. Мужчины должны были сидеть во внутреннем кругу, пересаживаясь в соседнее кресло справа каждые пять минут, чтобы успеть пообщаться со всеми дамами. Желающие познакомится таким оригинальным способом, расселись по своим местам.
Несмотря на предупреждение, которое сделала перед сеансом одна из руководителей бюро, дамы направо и налево раздавали свои телефоны.
Милке ещё в холле приглянулся один мужчина, лет 37-ми, среднего роста, с аккуратной бородкой. Когда он оказался напротив неё, они перебросились парой ничего незначащих фраз.
Но после того, как Милка упомянула о восьмилетней дочке, мужчина замолчал. Тогда Милка предложила сама: «Может быть, обменяемся телефонами и поговорим в более спокойной обстановке?»
Но в этот момент руководящая женщина дала команду пересаживаться, и Милкин вопрос повис в воздухе. Телефона у неё так никто и не попросил, хотя ей показалось, что двух-трёх человек она заинтересовала. Может быть, стесняются, подумала она.
Прозвенел звонок, сеанс закончился. Народ стал собираться кто куда. Дамы припудривали свои носы, подкрашивали губы. Было видно несколько сразу сложившихся пар и компаний. Милка потихоньку прошла через зал, с надеждой, что вдруг кто-то остановит.
На улице было тепло.
Часть уже спустившихся мужчин курила, посматривая на выходящих женщин. Действительно, совсем оробевшие в зале, некоторые мужчины подходили к выходящим на улицу женщинам.
Такой достаточно плотной толпой все двинулись к метро. Мила старалась идти в толпе, надеясь, что к ней кто-то подойдёт.
Постепенно она поняла, что пары уже сложились окончательно, и ждать ей нечего. Она потихоньку прибавила шагу, чтобы прийти к метро и уехать первой.
Чтобы попасть в метро, надо было переходить улицу.
Зелёный свет вот-вот должен был погаснуть. Мила решила, что успеет, и ускорила шаг. Уже перейдя улицу, у самого тротуара, она зацепилась за что-то и упала на левое колено. Было не столько больно, сколько обидно. Она поднялась и отвернула край юбки. Ссадина была большой («асфальтовая болезнь», как съязвила бы Маринка).
Только Мила полезла за платком в сумку, как тут же кто-то толкнул её сзади, и она опять уткнулась ушибленной коленкой в асфальт.
Подняв глаза, она увидела, что её толкнул тот, с которым она хотела поменяться номерами телефонов. Он, оглянувшись, сделал вид, что не узнал её и пошёл дальше, даже не извинившись и не подав руки. Милка проглотила слёзы.
Она доковыляла до ближайшей лавочки, замотала ногу носовым платком, подождала, когда высохнут слёзы. Очки разбились, когда она споткнулась, и прикрыть заплаканные глаза ей было нечем.
К утру коленка распухла и каждый шаг давался Милке с трудом. Искры сыпались из глаз. Она позвонила на работу и сказала, что пойдёт в травмопункт, благо он был недалеко от её дома.
Женщина-врач осмотрела её и направила на рентген, чтобы исключить трещины и переломы. Милка вошла в полутёмный рентген-кабинет, сняла туфли и легла на стол, как скомандовал доктор из-за стены с экраном.
Лежать было неудобно, казалось, что голова лежит ниже ног. Да, к тому же стол был холодный. Что-то зажужжало и щёлкнуло. Доктор скомандовал, чтобы Мила перевернулась. Каждое движение причиняло ей такую боль, что она замешкалась.
Доктор вышел из-за своего укрытия, чтобы положить Милкину ногу, как нужно. Руки у него были мягкие, нежные и очень аккуратные. Девушка не видела его, голова лежала слишком неудобно.
Доктор посмотрел Милкину рану: «Ай-яй-яй! Какую красивую ножку повредила. Такие ножки беречь надо. Вот уж повезло Вашему мужу. Красивые ноги такая редкость!»
Такие фразы выводили одинокую Милку из себя. Она еле сдержалась.
- Я не замужем, - ответила она резко.
- Не замужем? Интересно... я вот тоже человек свободный! Давайте встретимся вечером!
- Доктор, Вы же нарушаете медицинскую этику.
- Ради таких красивых ножек, не грех и этику нарушить. Развеселю. Забудете, что ножка болела! Давайте руку, можно вставать.
Милка взялась за протянутую руку и села.
Перед ней стоял её вчерашний знакомый с бородкой. Он её тоже узнал.
Девушка оттолкнула его руку, сама слезла со стола, взяла свою карту и вещи. Закрывая за собой дверь, она сказала ему сердито вместо прощания: «Повторите на ночь клятву Гиппократа».
Никакого перелома у неё, слава Богу, не было. Просто сильный ушиб. Медсестра забинтовала ногу. Вместо больничного листа Милке дали справку, потому что травма - бытовая.
На полпути до дома, ей захотелось пить: было очень жарко. Она забрела в кафе, куда частенько водила дочку есть мороженное.
Кафе, очевидно, находилось в агонии после августовского кризиса. Милке изрядно пришлось подождать официантку, хотя зал был полупустой.
Наконец её заметили. К ней подошла толстая, в несвежем фартуке тетка с пальцами, унизанными массивными кольцами.
Ударило в нос нафталином советской торговли и общепита.
Мила ещё в детстве заметила, что продавщицы овощных магазинов с вечно грязными руками и такие толстые тетки обожают массивные кольца.
Молоденькие девочки-официантки куда-то исчезли. Их, наверное, съел дефолт.
- У нас сегодня только мороженое, кофе и ликер. Сахара тоже нет, - сказала тетка.
На столе появились вазочки с мороженым. Это было нечто алюминиевое на пластмассовой ножке, о которую много-много раз гасили сигареты.
Ножка вообще была похожа на лицо человека, переболевшего оспой. И не раз...
Ложечки были под стать вазочкам, этакие полиомиелитного вида уродцы.
Милана удивилась, таких приборов она в этом кафе раньше не видела. Хорошие, очевидно, припрятали до лучших времён.
Она брезгливо отодвинула вазочку, мороженого ей уже не хотелось. От него осталось только название. Исчезли две маленькие печенюшки и тертый шоколад. Наверное, директор посчитал это за излишество в столь неопределённый финансовый момент.
Или детям официантов захотелось печенья и шоколадок.
Детям всегда хочется печенья и шоколадок, даже если у них родители не официанты.
Вы никогда не задумывались об этом?
август 1998, дефолт (С)