Глава 10. Солнце в изгнании
Это было нежное утро. Радзинский был абсолютно счастлив, несмотря даже на то, что пружины старой софы ощутимо впивались в рёбра, а из твёрдой, будто цементом набитой подушки, лезло перо, которое кололо и царапало щёку. Блаженно жмурясь, дышал он в аверинскую макушку и уже предчувствовал стихи, уже почти переплавил любовное томление в слова, уже почти взлетел переполненный вдохновением, когда услышал, как Арсений разговаривает с кем-то не террасе. Радзинский в панике забарахтался, выпутываясь из тяжёлого, неприятно отсыревшего ватного одеяла и стараясь не разбудить при этом Аверина. Кто бы там ни был, нужно было срочно вмешаться. Иначе – позор, катастрофа, стремительные и непредсказуемые последствия. Николай, на счастье, спал так крепко, словно его просто выключили из розетки.
Хмурый и взъерошенный выскочил Радзинский из комнаты, щурясь от яркого света, который бомбил пыльные стёкла террасы, осторожно прикрыл за собой разбухшую дверь, с трудом притискиваемую к косяку. Наткнулся взглядом на Эльгиза – как всегда неотразимого в белоснежной рубашке и с шикарными часами на запястье. Выдохнул с облегчением. Учителя от Арсения спасать точно не надо – как бы ни наоборот.
– Утро доброе! – бодро пробасил Радзинский. Прокашлялся. Улыбнулся дежурно. – Нальёте мне чаю, пока я совершаю утренний туалет?
Эльгиз махнул ему – расслабленно и вальяжно – вроде как поприветствовал.
– Нам хозяйка твоя пирогов дала, – сообщил он с довольной улыбкой. – Поторопись, а то у этого юноши такой хороший аппетит!
Арсения это замечание нисколько не смутило. Он оскалил зубы в лучезарнейшей улыбке и откусил сразу полпирожка, кроша капустной начинкой на стол – решил, видимо, Радзинского подразнить. Тот неодобрительно покачал головой и отправился в душ. По дороге снял с верёвки уже высохшее на ветру и солнце, пахнущее летом бельё, чтобы было во что переодеться. Вернулся в прекрасном расположении духа и сразу принялся готовить завтрак: взбивать в эмалированной миске яйца, крошить зелень и тереть сыр для омлета. Солнце было везде. Оно горячо растекалось по лицу, по рукам, и щедро насыщало собой всё.
Эльгиз тем временем, обретя в лице Арсения благодарного слушателя, вещал с таким пафосом, будто в ярком синем небе парил над горами вольным соколом:
– Можно сказать «по образу и подобию», можно сказать «внизу то же, что и вверху» – и всё это будет об одном и том же. Можно загадочно рассуждать об Адаме Кадмоне, или вещать о всеединстве…
Арсений вздрогнул и бросил на собеседника настороженный взгляд из-под ресниц. Эльгиз удовлетворённо улыбнулся ему и продолжил:
– …но в голове у слушающего всё равно будет туман. Потому что поэтическая метафора не работает – она только рисует яркий, запоминающийся образ.
Радзинский, не оборачиваясь, скептически поднял бровь. Эльгиз всегда выражался по-восточному цветисто и очень художественно. Получается, нагонял туману?
– Ну, давайте уже, говорите без метафор! – снисходительно кивнул Арсений, улыбаясь при этом так, что на террасе стало светлее. Как будто послушник был зеркальным, и утреннее солнце отражалось в нём, умножая свою яркость.
– Арсен... – одобрительно поцокал языком Эльгиз. – Далеко пойдёшь! Дай мне скорее листок и ручку, дорогой.
– Э-э-э… брат Викентий? – Арсений вопросительно взглянул на Радзинского – тот как раз ставил перед ним тарелку с омлетом. – У тебя ведь есть бумага и ручка?
Радзинский вздохнул, потянулся к самодельной, треснувшей поперёк полке, где под свисающей с потолка роскошной паутиной с сушёными мухами стояли жестянки с чаем и сахаром. За ними он всегда держал блокнот и карандаш на случай, если вдруг за готовкой осенит какая-нибудь важная мысль или удачная рифма.
– Чего не дописываешь? – Эльгиз, пролистывая заполненные страницы, внимательно прочёл начало заброшенного стихотворения:
Река, как жизнь, несущая меня,
И мелкий мусор, корабли и мысли,
Чудовищ, и бутылочные письма,
И слёзы, что вливаются в моря…
Радзинский пожал плечами – эти строки упали в его мозг из ниоткуда, и что писать дальше, он просто не знал.
– Ладно, успеется. – Эльгиз вырвал из блокнота чистый лист и душевно улыбнулся Арсению. – Без метафор, мальчик мой, человек повторяет устройство космоса буквально. Но пока мы более-менее сносно изучили только ближний космос, поэтому будем говорить о нём.
– Про Солнечную систему? – подсказал Арсений, преданно таращась на учителя фарфоровыми голубыми глазами, как привыкший к поощрению отличник.
– Ай, молодец! – снова восхитился Эльгиз. – Про неё, Арсен. Ну, давай. Какие будут мысли?
Послушник поморгал сосредоточенно, как кукла, и расплылся в улыбке:
– Солнце! – торжествующе воскликнул он, тыча пальцем в бескомпромиссно сияющее за окном светило.
– Умница, – одобрил Эльгиз. И нарисовал на листе круг с точкой посередине. – И где у тебя Солнце?
Арсений пристально посмотрел Эльгизу в глаза, как будто вслушивался в то, что тот сообщал ему телепатически. Потянулся рукой вроде бы к голове, но вдруг отдёрнул её и приложил ладонь к груди:
– Здесь!
Эльгиз отложил карандаш, откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди, подозрительно разглядывая гордого собой послушника. Прищурился недоверчиво.
– Ты знал, – обвиняющим тоном заявил он.
– Нет! – возмутился Арсений.
– Нет? Ладно, продолжай.
Радзинский уже устроился со своей тарелкой в углу и с живым интересом наблюдал развернувшийся перед ним спектакль. В том, что оба его гостя ломают комедию, он даже не сомневался.
– Чего продолжать? – надулся Арсений. – У меня по астрономии «пятёрка» была. Мифы Древней Греции я тоже читал.
– И?
– И могу догадаться, какая планета за что отвечает! – Арсений тоже скрестил руки на груди и с вызовом уставился на собеседника.
– Такой умный? – не поверил Эльгиз.
– Да. Венера за чувства, Меркурий за базар – во всех смыслах этого слова.
Эльгиз не удержался и прыснул со смеху. Радзинский же от смеха подавился омлетом и теперь пытался откашляться со слезами на глазах, но продолжал при этом смеяться.
– Так в чём суть? Какой мне толк от того, что я знаю, что вокруг моего внутреннего Солнца вращаются те же планеты, что и в небе? – не разделил общего веселья послушник. Пружинистые кудри, старательно собранные в хвост, дрогнули, когда он дёрнул головой, отгоняя наглую муху. – Такая же метафора, на мой взгляд, как и Адам Кадмон.
Эльгиз глотнул для успокоения чаю, придвинулся ближе к столу и взялся за вилку, с умилением глядя на Арсения.
– Ешь, остынет, – напомнил он и сам тоже принялся за еду. – Суть в том, что, глядя на небо, ты можешь узнать о себе и о мире всё, – с аппетитом жуя, ответил-таки он. – Потому что твоё тело это моментальный снимок космоса в тот момент, когда ты родился. Без метафор. Космос всегда разный, понимаешь? Потому что планеты и светила постоянно движутся, взаимодействуют между собой и изменяют тем самым пространство вокруг себя. И твой личный космос не из чистых первородных элементов состоит, а из окрашенных определённым воздействием. Тем самым, что определяют тебя как уникальную личность.
– Например? – потребовал Арсений. Он уже увлёкся, уже глядел на Эльгиза во все глаза и поглощал свою порцию омлета, только чудом не промахиваясь мимо рта.
– Пример? Ну, вот когда у тебя день рождения? – Эльгиз промокнул губы салфеткой и отодвинул от себя тарелку. – Спасибо, Викентий. Очень вкусно.
– Четвёртого февраля.
– Значит, Солнце у тебя в Водолее – именно по этому знаку Зодиака оно проходит в этот момент. И это уже многое о тебе говорит. Потому что Водолей – знак изгнания для Солнца – там оно слабее всего и окрашено воздействием Урана.
– Как это слабее? – обиделся Арсений. – Я же не чмо какое-нибудь безвольное, которым все вертят, как хотят!
– Не сомневаюсь, – с иронией покивал Эльгиз. – Но речь сейчас не о воле, речь о твоей готовности отречься от себя ради общего дела или ради идеи. Чтобы не было путаницы, заменим «солнце» на «эго». Твоё эго не стремится утвердить себя. Оно предлагает использовать себя для всеобщего блага. Ты же монах?
– Послушник.
– Неважно. Что делает монах? Он заменяет своё Солнце Солнцем этого мира. Ты можешь проделать это с лёгкостью, потому что твоё Солнце уже глубоко смиренно и готово исчезнуть, полностью раствориться в беспредельном и изначальном.
Арсений смотрел на Эльгиза с восторгом и молчал. Впервые на памяти Радзинского болтливость дерзкого послушника дала сбой.
Эльгиз тоже сообразил, что произошло что-то экстраординарное, поэтому, выдержав торжественную паузу, продолжил сам:
– Но есть один нюанс. Мотив у каждого Солнца свой. Ты хочешь знать. Поэтому ты готов обменять своё Солнце, на то, которое знает. Об этом говорит влияние Урана, который владычествует в Водолее. Уран это антенна, которая принимает сигнал сверху. Поэтому ураническое знание это не то ощупывание предмета вслепую, которое представляет собой обычный процесс познания, а ясное и объёмное непосредственное ви;дение его. И оно возможно только тогда, когда сигнал не искажается собственной интерпретацией. Когда собственное Солнце не создаёт помех.
– А у него какое Солнце? – Арсений отмер и бесцеремонно наставил палец на Радзинского.
– А у Викентия, – весело прищурился Эльгиз, – Солнце в точке прямо противоположной твоему, во Льве, в своей солнечной обители. Поэтому он просто жарит во всю мощь и совершенно не заботится о том, не слепит ли кому-нибудь своим светом глаза.
Радзинский только плечами пожал в ответ, но мысленно озаботился вопросом, не утомляет ли он Колю своим жизнерадостным круглосуточным сиянием. Может, в этом и была проблема? Может, водолеистый Коля, который тоже родился в феврале, потому чуть не сбежал?
– Хорошо. – Арсений стянул с волос резинку и сунул в карман. Похоже, он всегда так делал, когда беседа его увлекала. – А остальные планеты моей солнечной системы каковы?
Эльгиз вздохнул и развёл руками.
– Чтобы это узнать, нужно делать гороскоп. А для этого нужны справочники, по которым можно определить расположение планет над тем местом и в тот момент, когда ты родился.
– А у вас есть? – загорелся Арсений. – Справочники. С собой.
– Тебе несказанно повезло, юноша, – вкрадчиво, как торговец на восточном базаре, который встретил простака и собирается его облапошить, пропел Эльгиз. – Я как будто знал, что найду здесь тебя и всё привёз с собой.
– Ой, как здорово! Пойдёмте. Или вы заняты сегодня? – Арсений нахмурился, явно не одобряя заранее такого поворота дела.
– Что ты! Сегодня я совершенно свободен! – радостно сообщил ему Эльгиз. И весело посмотрел на Радзинского, который не знал радоваться ему, что спровадил Арсения, или переживать, что тот попал в лапы коварного кавказца. – Спасибо за завтрак, Викентий. – Эльгиз поднялся, не оставляя никому времени на раздумья. – Мы, с твоего позволения, пойдём. К вечеру вы с Колей можете к нам присоединиться. Думаю, к тому времени мы управимся. – Он пожал Радзинскому руку, хлопнул его по плечу и подтолкнул к выходу послушника.
– Ты считаешь-то хорошо? – донеслось уже с крыльца.
– Нормально…
– Ну, проверим. Считать много придётся.
– Не вопрос!
Радзинский озадаченно смотрел на оставленную на столе посуду, по которой деловито ползала муха, и пытался осмыслить произошедшее. В конце концов он махнул на это занятие рукой и принялся составлять тарелки в тазик. Залив их горячей водой из чайника, Радзинский вдруг передумал возиться с посудой, бросил её отмокать, а сам покрался в комнату, где по-прежнему крепко спало его бледное, зимнее солнце.
Пожалуй, «солнце в изгнании» было подходящим для Аверина именем – благородным и гордым. Радзинский теперь понимал, что Эльгиз имел в виду, когда говорил, что Николай слабый и от интенсивного взаимодействия устаёт. И ему определённо нравилась та задача, что, по словам учителя, возложена Провидением на него, на Радзинского. Греть и, как цветами, забрасывать это льдистое солнце роскошными чувственными впечатлениями, не давая ему закуклиться и окончательно погрузиться в свои абстрактные сны – это было то самое, что Радзинский хотел делать, и что доставляло ему несказанное удовольствие.
Он по возможности плавно опустился своим немалым весом на ржаво заворчавшую софу и скользнул руками под одеяло. Аверин под ним был совершенно без одежды – такой тёплый, такой нежный, такой… У Радзинского быстро кончились слова и он заменил их пылкими, восторженными поцелуями, обжигая губами шею, плечи, щёки.
Николай завздыхал, завозился.
– Кеша, – сонно заворчал он, – ты меня пугаешь. Откуда такой энтузиазм? – Он попытался натянуть на голову одеяло.
– Стыдно сказать, откуда, – со смешком шепнул Радзинский, расстёгивая под одеялом брюки и прижимаясь горячей кожей к желанному телу.
– Маньяк, – пробурчал Аверин, утыкаясь лицом в подушку. Щёки его уже пылали тёмным густым румянцем, а сердце забухало так, что Радзинский чувствовал его толчки своей грудью.
– Я твой маньяк. Твой личный маньяк, – хрипло заверил он Николая низким чувственным баритоном и приподнялся, чтобы стянуть через голову рубашку.
Это было нежное утро, которое обещало стать очень жарким днём. И никакой Арсений теперь не мог этому помешать!