Почему накануне случившегося Анне приснилась Нина Михайловна, девушка (как тогда, так и потом) объяснить не могла...
Но сон оказался вещим.
Нина Михайловна стояла в нём, держа в руках простыню в каких-то пятнах и смотрела с укором на человека, почти незнакомого Анне.
Ничто не связывало мать её подруги, проживающую в другом городе, с тем человеком, с кем сама-то Анна познакомилась всего неделю назад.
Никому про него Анна не рассказывала.
Да и рассказывать было нечего.
Попросил человек перевести текст песни Роллинг Стоунс.
- Хотелось бы знать о чём они поют. А то поём, как попугаи... Мы в школе немецкий учили...
Ну и перевела, что услышала. А что не смогла – многоточием заменила.
Листок передала другому музыканту из их группы.
И забыла.
Дня через два встретила Анна этого самого человека в коридоре школы.
Собрание тогда родительское было. Надолго затянулось.
Он из актового зала шёл, где музыканты-любители вечерами после работы репетировали.
Анна попыталась оправдаться за две пропущенные строчки.
– Качество звука низкое, потому что диск заезжен, да и проигрыватель у нас в общежитии старый.
Договорились послушать у него в комнате — там у соседа колонки мощные.
И чистота звука регулируется.
- Ещё одну песню перевести бы надо, Битловскую... Уж, пожалуйста!
- Ладно, давайте послушаем.
Договорились на воскресенье – в два часа у его общежития.
И вдруг накануне этой встречи — сон.
Проснулась с каким-то брезгливым чувством: «С чего это?»
Человек тот даже не нравился Анне.
Подумала ещё, что взгляд у него какой-то тяжёлый.
К полу пришибает.
И во сне такой же был.
На вахте мужского общежития сидела мать её ученика.
Поздоровались. Когда паспорт у Анны брала, так внимательно посмотрела на молодую учительницу.
И взгляд – строгий, как у Нины Михайловны из сна.
Опять не поняла.
Позже только вспомнила.
Поднялись на восьмой этаж. Аскетический мужской вариант однокомнатной квартиры на трёх жильцов.
– Один сосед сегодня дежурит, а другой – к себе в деревню уехал...
Садитесь на кровать. У нас стулья только на кухне.
Сам на коленях возле тумбочки устроился. Включил проигрыватель.
Поставил «Мишель».
– Это колыбельная? – спросил уж очень тихо.
– Нет, это о стюардессе. Она погибла.
– А я о дочери думаю, когда эту песню слышу.
– У вас дочь есть?
– Да.
И вдруг, без всякого перехода.
– Поедешь со мной? Дочери мать нужна.
(Задуматься бы... да, любопытство уже проклюнулось).
– А что с матерью случилось?
– Погибла... Так поедешь?
– Почему я?
– Нужна ты мне. Я так чувствую.
Вот как человек, говоривший с ней два раза, мог раскусить, что её надо разжалобить?!
Без всякого высшего психологического образования — расколол на раз-два!
И уже у дурочки пошли вопросы о девочке.
- А как её зовут? А сколько лет? А с кем она сейчас?...
(Эх, любопытство сгубило кошку!)
Отвечал уверенно.
- Оля. Четыре года. С родителями.
- А где?
– В Караганде.
Да, это не шутка. Родители его жили в Караганде.
И дочь была – четырёхлетняя Оля.
Жила она, правда, со своей мамой – живой и здоровой.
А что человек этот от них отказался, узнала Анна после.
И ведь как цинично: для того чтобы уговорить дурочку можно и грехи свои в подвиги обернуть.
Неужели правда: в любви, как на войне – все средства хороши?
А он уже у ног Анны сидит, колени гладит.
Она руки его убирает, а он уже обнимает и на кровать уложить пытается.
– Нет! Нет! Я не хочу! Я другого люблю!
Встала, перешла за стол, он за ней..
Бегают вокруг стола. Со стороны смешно даже.
Он повторяет одно и то же.
– Поедем! Ты мне нужна!
И уж совсем некстати вспомнилась единственная безответная любовь.
Ну для кого себя беречь?! Единственный уже женился – ему не нужна. А этому - вот говорит, что нудна.
И тут он такое сказал, что заставил Анну задуматься.
– Хочешь, сына тебе подарю? Будет такой черноглазый пострелёнок кудрявый
бегать...
Сама вокруг стола ногами перебирает, а в голове слова засели.
Перед глазами – Пушкин в детстве. Может быть и правда – поэта для себя родить?!
Ну, пора бы уже что-то решать. Голова закружилась. Кричать о помощи — нельзя. Мать ученика услышит – что о ней в школе подумают? Похоже, пора настала с целомудрием расстаться...
И всё-таки ещё раз повторила:
– Я вас не люблю! Я другого люблю!
– А где он? Нет же его!
И то правда.
И остановилась.
Дальше было непонятное.
Анна лежала бревном, прислушиваясь к ощущениям.
Боль была резкой, она стерпела.
Стыд и унижение были сильнее.
Когда тот человек увидел кровь, очень удивился.
– Так что ж ты не сказала, что девственница?!
– Я говорила, что не люблю вас!
Оказывается, чувства не так важны, как физиология.
Увидев пятна на юбке и простыне, Анна вспомнила про сон с Ниной Михайловной.
*****
Подруга Анны — Наташка – вышла замуж на втором курсе.
К третьему у неё уже была годовалая дочь Танюша.
Академку Наташка брать не стала и на вечернее отделение не переводилась.
Сдавала все сессии в срок и лучше многих.
А всё потому, что жили молодые вместе с родителями.
С Наташкиными родителями.
Вот они и помогали.
Нина Михайловна и Пётр Сергеевич.
Нину Михайловну на заводе знали многие, а может быть, - и все.
Заведующая отделением заводской больницы была человеком уважаемым.
И не столько по причине занимаемой должности, сколько благодаря своему золотому характеру.
Энергичная и остроумная. Простая и красивая.
Стройная брюнетка с высокой грудью, узкими бёдрами и тонкими лодыжками.
Всё выдавало в ней породу: и низкий волнующий голос с лёгкой хрипотцой, и сдержанный смех, и лёгкая походка.
А самым главным её достоинством была простота.
Та самая, которая позволяла оставаться естественной, независимо от титула собеседника.
Настоящая королева умеет говорить с бездомным бродягой так же, как и с главой государства – на равных.
Она не делала скидку ни на статус, ни на возраст.
С сопливой девчонкой говорила, как с ровесницей.
Анна любила смотреть, как Нина Михайловна курит, сидя в плетёном кресле на веранде, чуть откинувшись на прямую спину, приподняв подбородок и прищурив глаза.
Она не курила в компании. Всегда одна.
В этот момент с ней не стоило разговаривать. Она вас всё равно не слышала.
Это были её минуты.
Остальное время Наташкина мать щедро дарила своим трём детям, мужу, маме, пациентам, коллегам по работе, соседям, школьным учителям и многим другим, включая Анну – Наташкину подругу.
Когда Анна увидела Нину Михайловну впервые, а это случилось в пятом классе (она зашла в класс, чтобы передать что-то дочери), то подумала, что Наташка ей не родная.
Масть не совпадала.
Наташка – натуральная блондинка, голубоглазая и белокожая.
А Нина Михайловна – почти жгучая брюнетка с тёмно карими глазами, чей цвет иногда казался чёрным.
Но позже, когда Анна стала вхожа в их дом, ей удалось рассмотреть, что круглый правильный лоб у Наташки от матери, точёный прямой нос и тонкие изогнутые брови – тоже от неё.
И губы Нины Михайловны – чувственные, в форме летящей чайки.
Нина Михайловна их красила морковно-алой помадой.
Больше никакой косметики на лице.
Но губы – всегда яркие.
Курить она начала ещё в студенчестве.
И хотя Пётр Сергеевич сам не курил, и запах табака его раздражал, жене замечания не делал.
Он выказывал своё негативное отношение к пагубной привычке на примере других: героев фильмов, знаменитостей и общих знакомых.
А её не упрекал. Может быть, и говорил что-то, но при Анне — никогда...
Разница между супругами была — 10 лет.
Познакомились на танцах, когда в 1937 году бравый лётчик в красивой военной форме пригласил девятнадцатилетнюю студентку на вальс.
Он постоянно смешил юную Нину.
Тактика была верной. Проверенной на многих.
Ниночка влюбилась. Сначала в его весёлые рассказы, а потом и в рассказчика.
Получилось почти по Шекспиру: она его за шутки полюбила, а он её — за пониманье их.
Потом у них родились дети: Володя, через три года – Миха, а когда старший заканчивал школу, появилась Наташка.
Первый раз Анна увидела Наташку, когда им обеим было лет по шесть...
Шумная и дружная ватага ребят разного возраста бежала на пустырь мимо коттеджного посёлка, не забывая ставить на асфальте, заборах и стенах домов стрелы. Играли в казаков-разбойников.
Старшие мальчишки едва успели провести мелом полосу на зелёных деревянных воротах, когда те стали открываться. Дети сразу отбежали на безопасное расстояние и увидели, как из ворот выехала новенькая серая «Победа», повернула налево и остановилась напротив калитки. Водитель посигналил.
Большинство ребят, забыв про игру, смотрели на сверкающий автомобиль. Во дворе их четырёхэтажного многоквартирного дома, почти сплошь состоящего из коммуналок, автомобилей ни у кого не было.
Дверь со стороны водителя открылась. Он посигналил ещё раз. Калитка распахнулась, и на улицу выбежала нарядно-одетая белокурая девочка. Обращаясь к водителю, она капризно заканючила:
- Пап! Ну, пожалуйста! Ну, пап! Я не хочу ехать! Ну, пап, можно я останусь с...
С кем хотела остаться эта девочка, Анна и слушать не стала. Её удивило, как можно «не хотеть» ехать на такой машине?...
Коттеджи заводского начальства и многоквартирный дом Анны стояли по разные стороны одной и той же улицы.
Закрытые от посторонних глаз заборами и зарослями сирени, коттеджи были как на ладони у жильцов верхних этажей «сталинки».
Со своего четвёртого этажа Анна могла наблюдать жизнь трёх семей на прилегающих участках.
Наташкин коттедж стоял правее и не попадал в поле зрения Анны.
Только с шестого класса она стала изучать эту семью «изнутри».
Старший брат Наташки – Володя – уже получил к этому времени диплом инженера и жил отдельно, а бродяга Миха где-то путешествовал.
В первый визит к подруге Анну поразил не размер их жилища, а породистая немецкая овчарка Кент.
Анну ему представил Пётр Сергеевич.
Грозный Кент, обнюхав, лизнул девчушке руку, и стал первым её любимцем.
В коммунальной квартире, где на кухне было три хозяйки, домашним животным не выделили бы и сантиметра.
Поэтому Анна даже о кошке не заикалась.
А тут — Кент, грозно лающий за забором и высовывающий иногда нос в том его месте, куда просовывается рука, чтобы открыть калитку.
Анна, когда шла к Наташке, всегда старалась дождаться кого-нибудь из прохожих, нарочно замедляя шаг, чтобы, открывая калитку, скомандовать для нечаянных свидетелей: «Фу, Кент! Место!»
В этот момент она чувствовала себя хозяйкой овчарки!
На метраж их дома Анна впервые обратила внимание, когда в седьмом классе Наташкин день рождения решили отмечать с приглашением мальчиков.
Нина Михайловна дала задание вымыть полы.
Тогда Анна и заметила, что полов-то намного больше, чем в их коммуналке.
Вообще-то у девчонок был выбор: или взбивать крем для торта, или мыть полы.
Анна выбрала второе, так как это было знакомо. Крем в её семье не взбивали, тортов не пекли, а стряпали пироги.
Крем взбивала Наташка.
Настоящий заварной для «наполеона».
А потом они вместе с Анной вылизывали кастрюльку.
Когда ложкой уже ничего нельзя было собрать, в ход шли пальцы. С них и слизывать было вкуснее...
Анне очень нравилось находиться на кухне возле Нины Михайловны, рассказывающей между прочим о таких вещах, о которых в семье Анны говорить было не принято. Обсудить мальчишек из класса, посмеявшись над их стараниями выглядеть старше, выбрать фасон платья из журнала, раскрыть кулинарный секрет — всё это интересовало девчонок и требовало участия взрослого собеседника.
Нина Михайловна даже нашла время, чтобы сшить летнее модное платье не только дочери, но и её подруге, когда в последнее школьное лето Пётр Сергеевич повёз девчонок на новой «Волге» к морю.
Анна чувствовала необыкновенную лёгкость в их доме. Здесь не было той строгости, которую она испытывала в своей семье, как старший ребёнок. Не было тех обязанностей. Зато было много книг и журналов, которые читались с упоением, а потом ещё и обсуждались.
И про то, что Нина Михайловна курит, Анна дома даже не обмолвилась. Она знала, что в её семье это осудили бы.
После окончания школы обе подруги поступили в один и тот же вуз. Только на разные факультеты.
Теперь они стали видеться реже.
Занятия проходили в разных зданиях.
Вскоре родители Анны получили квартиру. И хотя район их нового места жительства остался тот же, добираться до Наташки приходилось теперь на автобусе.
Потом Наташка вышла замуж.
В душе Анна не одобряла выбор подруги, но видя, как та счастлива, ничего сказать не посмела.
Родителям Натальи их будущий зять тоже не сильно нравился, но и они не стали перечить выбору дочери.
Теперь Анна заходила к подруге всё реже и реже, чувствуя себя «третьей - лишней».
После окончания вуза Анна уехала по распределению в другой город.
И теперь они с Наташкой изредка обменивались звонками и открытками.
На письма обеих не хватало.
Почему Анне накануне того рокового дня приснилась Нина Михайловна, девушка так и не поняла...
Последний раз она увидела мать подруги в их доме на встрече одноклассников через 10 лет после окончания школы. Встреча получилась весёлой и шумной, но поговорить наедине с Ниной Михайловной Анне не довелось. Слишком суетно было и людно.
К чаю подавали всё тот же знаменитый многослойный «наполеон» с любимым заварным кремом.
- Взгляните на это чудо! Совсем как наша жизнь, – потянуло Анну на лирику –
Много разных слоёв, как событий, склеенных временем... А вкус - то
замечательный.
Кто-то предложил за такой тост выпить...
Анна приехала в тот раз в родной город с мужем и сыном — шустрым и кареглазым – как обещал его отец. И хотя ребёнок был похож не на Пушкина, а на мать, Анна от этого любила его ничуть не меньше.
А вот с мужем, как ни старалась, любви не случилось.
Разжалобить сумел, страсть разбудил и всё.
Получается, что русская поговорка «жалеет — значит любит» не всегда права.
А может быть, Анна жалела тогда не мужа, а себя...
Так или иначе, но от него она ушла, когда повзрослевший сын, закончив школу, уехал на учебу в столицу.
А вот Нине Михайловне и Петру Сергеевичу сказать при жизни спасибо так и не успела...
Во сне она видела их дом довольно часто, где они с Наташкой были ещё ученицами и живой Кент бегал за ними по саду. Большие белые яблоки, любовно уложенные в деревянные ящики стояли под яблоней неподалёку от стремянки. Пётр Сергеевич с её верхней ступени грозил им рукой, снявшей бумажной салфеткой очередное крупное яблоко, а Нина Михайловна, одетая в темно-синий сарафан в белый горох, стояла на нижней ступеньке и улыбалась своей красивой улыбкой. Она принимала плоды от мужа.
Красивый солнечный день начала сентября...
А на веранде накрыт стол для чаепития.
И "наполеон" стоит во главе стола.