"Кикимора — персонаж славянского фольклора, живущее в доме или других постройках существо, обычно женского пола. Кикимора — мертворождённое или умерщвлённое дитя..."
Сразу за деревней начинался лес. Сперва опушка с колкой травой и россыпью пахучего клевера и ромашек. Потом — густые кусты, где под ветвями можно было наткнуться на свернувшегося клубком ежа. Потом — просвеченный солнцем березняк, светлый и праздничный. И, наконец, берёзы сменились тёмными елями и пихтами, а под подошвами Ветиных кроссовок вместо травы зашуршала рыжая опавшая хвоя.
«Грибов в этом году уродилось — море! — оживлённо говорила ей в автобусе по дороге к деревне тётя Галя — мамина сестра, забравшая Вету на неделю с собой. — А собирать некому, кто там в нашей Покровке остался — три старухи и две собаки. Условий, правда, особых нет, но зато природа! Воздух! Отдохнёшь, а то вон какая ты бледненькая! Ты же в последний раз пять лет назад там была, ещё перед школой»…
Слушая её, Вета молча улыбалась и кивала, уткнувшись в смартфон.
Грибов и в самом деле оказалось море.
Вета шла от дерева к дереву, от гриба к грибу, временами огибая сухостой или перепрыгивая через крохотный овражек. Её пластиковая корзинка постепенно наполнялась, но Вета не радовалась этому, как раньше. Правду сказать, она брала грибы совершенно машинально, прилежно кланяясь им, да и только. Из головы у неё не шёл услышанный позавчера в прихожей разговор мамы с тётей Галей.
Она вовсе не хотела подслушивать, это же некрасиво. Просто ни мама, ни тётя Галя не заметили, что она проскользнула в прихожую, поставила спортивную сумку у порога и начала переобуваться. С кухни доносились их возбуждённые голоса. Вете даже показалось, что тётя Галя, приехавшая в гости сегодня утром, плачет.
Но почему?!
С ёкнувшим сердцем она затаилась в простенке за шкафом-купе.
— Да ты посмотри на неё, посмотри, — тётя Галя всё повышала голос. — Она же выглядит на восемь, а не на двенадцать!
— Для спортивной гимнастики это как раз плюс. Не просто плюс, а миллион плюсов, — спокойно возразила мама, не переставая стучать ножом по разделочной доске — резала овощи для полезного и лёгкого салата. — Тренер говорит, она сокровище. Посмотри на других девочек в её возрасте — коровы. Сиськи уже отрастили и задницы. А Вета над брусьями летает. Ираида Семёновна говорит — она реально может попасть в школу олимпийского резерва.
— Ненавижу эту твою Ираиду Семёновну! — гневно выкрикнула тётя Галя. — Злобная сука!
— Галя! — сердито осадила её мама. — Думай, что говоришь!
Вета часто слышала от неё: «Думай, что говоришь!», «Думай, что делаешь!» И ещё: «Думай, как твоя жизнь сложится!»
Тётя Галя же всегда заявляла, что жить надо здесь, сейчас и не отказывать себе в радостях. Булочки и пирожные тоже были её радостью, и весила она килограммов на пятнадцать больше спортивной и подтянутой Ветиной мамы.
А Вета ей остро завидовала.
Иногда перед сном, лёжа в постели — руки на одеяле, выработанная годами привычка, — она с тоской думала: почему её мама — не тётя Галя? Но потом раскаивалась и корила себя за такие гадкие мысли.
Мама, конечно, была строгой, но ведь она ей только добра желала! Она так и говорила: «Я тебе только добра желаю! Попадёшь в олимпийский резерв, объездишь весь мир, везде тебя узнают!»
— Я же помню! — захлёбываясь словами, твердила тем временем тётя Галя, — помню, как я Веточку к ней водила, когда приезжала. Ты мне велела её отвести, я и отвела. А потом заглядываю в зал, а эта мымра сидит на ребёнке всей своей тушей и к полу его гнёт!
— Это растяжка, — невозмутимо отпарировала мама. — Для гибкости.
— Но ребёнок криком кричал! Я больше не смогла её туда водить! На пытки эти!
— Галя, — сухо промолвила мама и постучала ножом по доске. — Не утрируй. Какие пытки? Не надо делать из меня мегеру, изживающую собственные комплексы и приносящую дочь в жертву своим амбициям.
— Да! Да! Ты отняла у ребёнка детство! — не унималась тётя Галя. — Если тебе не удалось в своё время…
— Галя! — мама тоже повысила голос, разгорячившись. — Она же ни к чему другому не пригодна! Ты что, не понимаешь?! У неё память, как у рыбы, она медленно соображает, у неё плохая успеваемость в школе, низкие оценки!
Вета съёжилась за шкафом, щёки у неё горели, будто бы мама говорила это ей в лицо. Впрочем, она и говорила. Она считала, что все должны знать о себе правду, какой бы горькой эта правда ни была. Надо работать над собой. Добиваться своего. В той области, к какой ты пригоден.
— Она любит рукодельничать, — возразила тётя Галя, и Вета даже уткнулась носом в поднятые колени, точно зная, что на это скажет мама.
Та рассмеялась каким-то жестяным смехом.
— Галь, ты слепая или что? Она любит рукодельничать, да, но не может! У неё вечно путаются нитки, теряются иголки, перекошены выкройки… да Боже мой! Она совершенно косорука! Но на помосте, за гимнастическими снарядами преображается!
— Но почему так? — тихо и будто надломленно спросила тётя Галя. — Из-за того, что тогда в роддоме случилось?
— Ты меня ещё и этим попрекни! — теперь, кажется, заплакала мама, и это было до того ужасно, что Вете захотелось выскочить за дверь, но она не посмела и шевельнуться в своём закутке. — Да, мне сказали, что произошла клиническая смерть из-за обвития пуповиной, что… что… — она даже стала заикаться, — что мозговые нарушения теперь необратимы… поздно откачали! Поздно! Мне тяжело было решиться… взять на себя такую ответственность! Да, я побоялась, что она станет глубоким инвалидом! Но я же всё равно вернулась и забрала её!
Это, наверно, был сон. Кошмар… страшнее которого невозможно было ничего придумать. Вета даже ущипнула себя за ногу сквозь капрон колготок. Больно. Значит, не сон.
— Аня, Аня! — послышался скрип отодвинутого стула, тётя Галя встала с места. — Анечка, я тебя ни в чём не обвиняю! Не плачь, господи…
Теперь Вета точно не могла слышать, как они плачут — обе. Сгорбившись и волоча за собой сумку, она мышью шмыгнула в свою комнату. Плотно прикрыла дверь, опустилась на кровать и надела наушники плейера. Запели The Boyz, а в её голове всё ещё звучали голоса мамы и тёти Гали.
«Ты отняла у ребёнка детство!»
«У неё память, как у рыбы, она медленно соображает!»
«Я побоялась, что она станет глубоким инвалидом! Но я же всё равно вернулась и забрала её!..»
Вета зажмурилась.
Она не будет об этом думать! Не будет об этом думать!
Когда тётя Галя постучала в дверь её комнаты, принеся на подносе стакан свежевыжатого апельсинового сока и салатник с полезными нарезанными мелкой соломкой овощами, и оживлённо сообщила, что мама разрешила забрать «будущую звезду гимнастики на недельку в наше родовое гнездо, в Покровку», Вета изобразила радостную улыбку. Да, ночевать на террасе под звёздным небом, ходить в лес по грибы, купаться в озере, которое теперь «до того прозрачное, что каждый камушек на дне видно» — и правда, что может быть лучше?
И вот Вета стояла посреди странно изменившегося елового леса, сжимая в одной руке корзинку с грибами, а в другой — смартфон.
Надо возвращаться!
Но чащоба позади неё вдруг стала совершенно непролазной, а впереди, среди высоких чёрных елей, замерцал свет.
Это горела лампа в единственном окне крохотного, будто вросшего в землю домика. На коньке его крыши поскрипывал петушок-флюгер.
Вета не испугалась, хотя сердце у неё замерло, а потом больно стукнулось о рёбра. Не глядя больше ни под ноги, ни на экран смартфона, она зачарованно побрела прямо к этому дому, невесть откуда взявшемуся среди леса.
И невесть откуда на его крыльце появилась женщина. Вета всего на миг опустила глаза, споткнувшись о корень, а когда снова подняла взгляд, женщина уже стояла там — высокая, босоногая, со светлыми косами, уложенными венцом вокруг гордо посаженной головы, со скрещёнными на груди руками.
— А-а, пришла, — певучим голосом проговорила она. — Я тебя давно здесь жду.
— Как это? — пролепетала Вета, не заметив, что выронила корзинку. — Я только что… приехала.
Женщина засмеялась — таким же певучим грудным смехом.
— Ты и раньше приезжала сюда, но была слишком мала. И никогда не ходила в этот лес одна.
— У тёти Гали с утра давление поднялось, она не смогла со мной пойти, — объяснила Вета, путаясь в словах от волнения. — И я уже правда не маленькая, могу и одна ходить в лес. А вы кто?
На её вопрос женщина не ответила, она продолжала, глядя на Вету с непонятной сожалеющей усмешкой:
— Ходить одной в лес… брать грибы… и решать, как тебе дальше жить, с кем и где — да, для этого ты уже выросла.
— Решать… с кем мне жить? — непонимающе повторила Вета. — Но я живу с мамой… дома.
— Это не твой дом, — твёрдо возразила женщина, качнув головой. — Ты ведь уже всё узнала, верно? Ты умерла.
— Нет… нет… — забормотала Вета, крепко сжимая в руке смартфон, будто последнюю ниточку, соединявшую её с домом. Она понимала, что надо бежать, спасаться, но её ноги словно приросли к земле, усыпанной хвоей. — Вы что! Я… меня вылечили, мама меня забрала!
— Но ты была мертва, — устало, с прежней терпеливой жалостью в голосе повторила женщина, опустив руки. — Мертва достаточно долго для того, чтобы… — она запнулась.
— Для чего? — почти неслышно вымолвила Вета, понимая, что ещё немного — и она просто осядет на землю, на эту рыжую хвою, свернётся калачиком и сунет палец в рот, как делала это в раннем детстве… а мама тогда шлёпала её по рукам.
— Для того, чтобы стать кикиморой, — со вздохом закончила женщина. — И твоя мать отказалась от тебя, хоть не так уж и надолго. Но этого тоже хватило. Ты уже была кикиморой, когда она тебя забрала. А теперь наступило время вернуться.
Она подняла руку — и на коньке крыши над ними нестерпимым зеленоватым сиянием вспыхнул флюгер-петушок, освещая всё вокруг чётко, до последней травинки. Вета вдруг поняла, что это уже не петушок, а человеческий череп. Смартфон вывалился из её разжавшихся пальцев и мягко упал наземь.
— Входи, — велела женщина. — Или возвращайся, — её зелёные глаза под венцом кос тоже сияли нестерпимым кошачьим блеском. — Ты стала взрослой. Узнала, кто ты есть. Теперь выбор за тобой.
Вета ещё раз поглядела в её сверкающие глаза… вокруг себя — на преобразившийся, чудесный, волшебный лес. Непроизвольно оглянулась назад — но шагнула вперёд, под светящийся череп, к покосившемуся крылечку из двух ступенек, к приоткрытой двери, откуда тянуло запахом мёда и трав.
Женщина посторонилась, пропуская её внутрь, и довольно улыбнулась.
Потом легко сбежала с крыльца, взяла Ветину корзинку с грибами, пробормотав: «Завтра на обед пожарим». Равнодушно взглянула на валявшийся на земле смартфон. Тот неслышно вибрировал, дёргался, будто корчась, на экране высвечивалось: «Тётя Галя». И почти сразу новый вызов: «Мама».
Женщина бесстрастно пожала плечами и наступила на мобильник босой ногой, под которой что-то треснуло, вспыхнуло… погасло. Проговорила чётко и повелительно:
— Забудьте. И она забудет.