8.
Несколько минут спустя, Лиза, наконец-то, позволила своей воспитательнице в очередной раз - уже который по счету за сегодняшний день! - вытереть слезы со своего лица, высморкать и вообще привести себя в порядок. Теперь, после всей этой душещипательной и «слезной лирики», можно было поговорить и о серьезных вещах.*
- Итак, Лиза, - миссис Мэйбл взяла инициативу в свои руки. – Ты теперь в курсе интриг, которые вертелись вокруг твоего побега. И мне кажется, что их результат тебе понравился.
- Я... – Лиза смутилась. – Я не думала, что ты так ко мне относишься.
- Разве я открыла тебе что-то новое? – миссис Мэйбл произнесла эти слова несколько укоризненным тоном. – Я ведь всегда говорила тебе, что люблю тебя и позабочусь о тебе. Я просто сдержала свое обещание. Прости, я действительно не посвящала тебя в подробности всего происходящего. Но ведь и ты, со своей стороны, тоже была со мною не вполне откровенна. Поэтому мне и Дику пришлось действовать в твоих интересах вовсе без твоего ведома. Но если бы ты доверяла мне хоть чуточку больше, все обошлось бы без таких недоразумений.
- Я боялась признаться в том, что я сбежала из приюта, - кажется, Лиза полностью раскаивается в своем недоверии. – Я прочла то место, в дневнике, где ты говоришь, что сегодня все решится и я, наверное, буду этим недовольна. Я подумала, что меня предали. Я сбежала, потому что просто... испугалась!
- Ты никому не доверяла, - Эллона говорит это, просто констатируя факт.
- Да, и мне очень-очень стыдно! – кажется, девочка вовсе не шутит. – Ты только-только взяла меня под свою защиту, наверняка, спешила, чтобы обрадовать меня... А я... Так тебя огорчила!
- Когда три четверти часа назад я не обнаружила тебя в этом кабинете, а в холле не нашла твоей куртки и сапог, мне стало гораздо хуже! – миссис Мэйбл укоризненно покачала головой. – Знаешь, мне все-таки хочется, чтобы ты подобных сюрпризов мне больше не устраивала!
- Обещаю! – девочка поднялась с дивана, неловко оправила платье и встала почти вплотную к своей Старшей.
Теперь взрослая собеседница вынуждена была смотреть на нее снизу вверх и почти в упор. Лиза стала очень серьезной. Она коротко поклонилась, дав понять, что сейчас скажет нечто важное. Казалось, что она нашла для себя достойную альтернативу вставанию на колени, которое Эллона попыталась ей запретить.
Девочка немного помолчала, собираясь с мыслями. Видно было, как она судорожно сглотнула, пытаясь справиться с волнением. И, наконец, заявила самым торжественным и выспренним тоном, опять, в который уже раз перейдя «на Вы», наверное, для пущей убедительности.
- Миссис Мэйбл! – сказала она. – Я знаю, что совершила много дурного. Заставила Вас переживать и волноваться из-за моих глупостей и ошибок. Поэтому я прошу Вас наказать меня. Так сурово, как только возможно. По-настоящему, без жалости. И потом, если можете... простите меня!
- Лиза, давай без этих торжественностей, и «на ты», отныне и навсегда, хорошо? – Эллона снова «сняла» дистанцию. – Я для тебя просто Элли. Мне очень нравится, как ты это мне говоришь, поверь, мне приятно такое обращение. Договорились?
- Хорошо, - девочка выдохнула с явным облегчением. – Но...
- Насчет наказания, - продолжила Эллона, - пойми, Лиза, я готова тебя простить безо всякого такого, как ты выразилась, «сурового».
Нет, кажется, здесь все серьезно, и девочка вовсе не шутит! Вместо того, чтобы обрадоваться, юная беглянка отрицательно покачала головой.
- Лиза, я же знаю, - голос Эллоны Мэйбл настойчив, - что ты... В общем, я не хочу, чтобы ты считала меня кем-то вроде тех, кто тебя избил в приюте. Я не такая. И я вовсе не желаю, чтобы ты страдала от моих рук. Я хочу, чтобы в нашем доме ты была счастлива. Чтобы ты полностью доверяла мне и не вздрагивала от ужаса, когда я буду поблизости.
- В Вашем... прости, в твоем присутствии, - смущенно поправилась девочка, - я никогда не буду дрожать от страха. А насчет наказания... От твоей руки это все будет совсем иначе. Я прошу тебя быть со мною суровой в этот раз. Просто потому, что я это заслужила. И в дальнейшем, я прошу тебя со мною не церемониться, и держать меня в строгости. Просто, так будет... правильно!
- И чем же я буду лучше тех, кто обошелся с тобою так жестоко? – Эллона явно не согласна с этим ее настойчивым требованием. – Лучше тех, из-за кого ты оказалась там, на дороге, в Рождественскую ночь, где я, слава Тебе, Господи, успела тебя подобрать?
В голосе ее воспитательницы прозвучали грустные ноты. Однако, девочку эта грусть вовсе не впечатлила.
- Ты спасла меня, а они меня чуть не убили, - она посмотрела своей Старшей прямо в глаза, чуть ли не с вызовом. – Для меня это отличие весьма, знаешь ли, существенно.
Девочка даже как-то многозначительно усмехнулась в конце этой фразы. Однако адресат этого мимического жеста как-то отрицательно покачала головою в ответ.
- Ты тоже спасла мне жизнь, - тихо возразила миссис Мэйбл, - так что мы квиты. И думать не смей о том, что ты мне чем-то обязана! Поверь, ты своим появлением сделала для меня ничуть не меньше. И я счастлива, что могу заняться твоим воспитанием.
- Из-за того, что у вас с мужем не было своих детей, да? – голос девочки чуть дрогнул. – Ты решила, что я послана тебе Небом?
- А разве это не так? – миссис Мэйбл взяла свою воспитанницу за руку и коснулась ее губами.
Лиза, смутившись, опустила свои голубые глаза. А ее воспитательница как-то мягко взяла ее ладонь в свои пальцы и нежно-нежно погладила. А потом, чуть усмехнувшись, продолжила.
- А насчет нас с Джоном, - сказала она, – не все так просто. Мы ведь с ним женаты всего два с небольшим года. Нас обвенчал армейский капеллан на базе в Герате, в тот краткий перерыв между боевыми выходами, когда капитан морской пехоты Джон Мэйбл ради нашей «военно-полевой» свадьбы получил коротенький отпуск. Не только он, но и я тогда, откровенно говоря, была все время по уши занята всеми этими военными заботами. Операции, обработка на «первичке», перевязки... Война есть война, даже если ее никто и не объявлял официально. Знаешь, фанатики-исламисты не признают ни запретных методов войны, ни религиозных праздников. И в борьбе с этими ***** (censored) существами действенно только одно. Аккуратное точечное уничтожение самых «отмороженных» деятелей и их ближайшего окружения. А также ликвидация их опорных баз и всего, что связано с «героиновыми караванами», всего того, с чего эти «воины Аллаха» кормятся. Вот этим, жестоким и опасным делом занимались Джон и его ребята из Первой роты морской пехоты там, в афганских горах.
- Твой муж он что, попал к тебе на лечение, да? – вежливо спросила Лиза. И уточнила:
- Ну, в эту вашу... больницу?
- В госпиталь, - улыбнулась ее визави, - у военных это называется именно так.
Она как-то внезапно, в некоторой неловкости, остановилась, замолчала... А потом, внезапно решившись, взяла девочку за руки и снова усадила рядом с собою на диван. И начала рассказывать то, о чем двенадцатилетней девочке, возможно, и не следует знать. Но миссис Эллону Мэйбл отчего-то совершенно перестал смущать столь юный возраст ее собеседницы.
- Да, это был красивый и... аморальный роман, – сказала она. – Роман между медиком и пациентом, в нарушение всех этических норм госпитального общения. Впрочем, там, на войне, ханжей куда меньше, чем в обыденной жизни. Так что, на наши «игры в прятки» от начальства, все, кто знал о нас, в том числе то самое начальство, от которого мы как бы скрывали свои отношения, смотрели с улыбкой и по-доброму. Ты знаешь, Джон относился с уважением к моим религиозным заморочкам. И даже иногда посещал службы, чтобы меня не обижать. Сам он, хотя и был крещен во младенчестве, относился к церкви весьма прохладно. Но делал все так, чтобы меня не смущать. Впрочем, на самом-то деле, мы не были столь уж религиозны. Я даже позволила ему, - здесь, в этом месте она и впрямь, смущенно улыбнулась – все то, что нужно мужчине от его возлюбленной, где-то за два месяца до свадьбы.
Лиза как-то понимающе, но почему-то без малейшего смущения, кивнула, в знак понимания. Эллона Мэйбл чуть удивленно покачала головою.
- Лиза, тебя не шокирует наш разговор? – она обозначила на лице смущенную улыбку. – Все-таки, я говорю с тобою почти по-взрослому...
- Нет, - улыбнулась ей в ответ Лиза, – ты все обозначила очень корректно. И потом, сразу видно, что ты не ханжа, а искренне верующая. Может быть, когда-нибудь тебе удастся и меня... убедить.
- Я постараюсь! – миссис Мэйбл со значением подмигнула ей. А потом вздохнула:
- Ты знаешь, я ведь серьезно думала выходить за Джона девственницей. И он, кстати, относился к этому моему желанию с полным одобрением, и не настаивал на... интиме. В чем-то он также старомоден, как и я. Но однажды, он прилетел к нам на санитарном вертолете. И не один, а в компании своих бойцов. Вернее, сопровождая «борт» с ранеными, четырьмя ребятами из своей группы. С ним были трое «тяжелых» и один «на ногах». И тот парень, кто был чуть более здоров, чем все остальные - ну, не считая Джона, на котором, слава Тебе, Господи, не было ни одной царапины!.. Так вот, он рассказал мне, что они, пятеро, это все, что осталось от всей их группы. А было ведь там у них человек пятнадцать! И я тогда поняла, что счастье с ним, с моим Джоном, мне дороже, чем наличие бумаг о браке или даже о том, что некий священник исполнил над нами обряд...
- Я понимаю, - сдержанно улыбнулась Лиза.
- Кстати, когда я исповедовала этот грех нашему капеллану, ну тому самому, что потом нас же и обвенчал, он просто махнул рукой и даже не стал накладывать на меня серьезной епитимии. Отец Генри тогда сказал, дескать, все равно вы поженитесь, только не тяните с этим делом слишком долго. И потом еще добавил, эдак лукаво усмехнувшись: «Сподобь своего благоверного в кои-то веки пойти к причастию!» И я честно привела Джона к нему на исповедь и причастие за пару дней до свадьбы!
- Хороший у вас был капеллан! – улыбнулась Лиза. – Добрый!
- Добрый, - подтвердила миссис Мэйбл и как-то помрачнела лицом. – Вот только погиб он страшно. Как мученик. Он был в колонне, которую разгромили боевики-исламисты, в кабине одной из машин. Отца Генри захватили во время налета банда этих афганских ублюдков. Я уж и не помню, кто именно это был, пуштуны, узбеки или таджики... На нем была форма нашей морской пехоты, такая камуфляжная. И под ней эта смешная черная рубашка с белой колораткой!** Он всегда выглядел весьма забавно. А его улыбка... Она всегда, любого, даже неверующего, заставляла улыбаться в ответ! Вот только оружия он никогда не носил. Считал, что Божье слово сильнее пули. И всегда требовал от наших – миссис Мэйбл особым образом выделила это слово! – чтобы они щадили жизнь и имущество местных жителей, не все из которых, по его словам, отъявленные мерзавцы...
Эллона Мэйбл прикусила губу и следующую фразу произнесла то ли со смешком, то ли с другим звуком, несколько похожим то ли на сдержанный, прерывистый вздох, то ли на всхлип.
- Ты не поверишь, Лиза, - сказала она, отведя свой взгляд в сторону, - но в том городке, на рыночной площади которого его пытали, ни один из этих «добрых муслимов» за него не вступился. Ни один! Джон и его ребята смогли через несколько дней отбить у боевиков его тело. Знаешь, Лиза, в его кулаке был зажат крестик... Он молился и верил. Верил до самого конца...
Она замолчала и еще раз, вздохнула этим странным, прерывистым вздохом.
- Жалко, - тихо произнесла Лиза, просто, чтобы хоть что-то сказать и заполнить таким нейтральным звуком возникшую паузу. Она не рискнула додумать, а уж тем более высказать мысль о том, что тот самый Бог, в доброте которого убеждена ее Старшая, поступил не лучшим образом, когда так и не пришел на помощь такому хорошему человеку. Просто постаралась изобразить на лице грусть и сочувствие. Вполне искренне.
- Да, - продолжила, наконец, Элли. Она вернула взгляд своей воспитаннице. Странно, но сейчас в ее глазах почему-то не было слез, – очень жаль... Ты знаешь, я плакала, когда его отпевали перед тем, как отправить в закрытом гробу, на его родину, в Вермонт. И я даже не возразила Джону, когда он поклялся отомстить его убийцам. Кажется, он потом долго выискивал этих тварей, собирал по крупицам сведения о тех, кто совершил такое.
- Он пропал без вести, когда ушел мстить, да? – Лиза произнесла это с явным сочувствием к своей Старшей.
- Не знаю... – пожала плечами Эллона Мэйбл. – Наверное, кого-то из этого «списка вендеттты» он успел уничтожить раньше. Он мне отчего-то не рассказывал о том, как обстоит дело с исполнением той клятвы. А я, как ты понимаешь, не очень-то и настаивала. Но через полгода Джон... сам пропал без вести.
- И ты... – Лиза вновь сочувственно вздохнула. – С тех самых пор не получала никаких вестей о нем, да?
- Видишь ли, Лиза, - тихо ответила Эллона Мэйбл, - как раз тогда, через каких-то пару дней после разгрома его группы, в Женеве подписали соглашение, по которому наши войска ушли из Афганистана. И командование фактически уклонилось от поиска наших парней, тех, что остались в плену у афганских боевиков. А в тот день, когда я тебя спасла... Впрочем, ты читала мой дневник, и знаешь, что мне официально отказали в продолжении поисков.
- Да, - отозвалась Лиза, - я читала.
- Я ведь действительно была в отчаянии, - миссис Мэйбл серьезно смотрит на нее. – Мне казалось, что моя жизнь закончилась. И у меня от моего Джона не осталось даже ребенка, и мне больше не знать счастья быть рядом с близким человеком. Ты послана мне в утешение. Ну, так скажи мне, Лиза, как же я могу столь жестоко обойтись с девочкой, которая меня спасла?
- Я дрянь, миссис Мэйбл, - тихо ответила ей Лиза. – Я лгунья и воровка. А еще я оскорбляла Вас... Прости, оскорбляла тебя в своих мыслях. Я называла тебя Предательницей...
- Твоя ложь была вынужденной, - миссис Мэйбл явно не согласна со столь жесткой оценкой. – Ты не имела повода мне доверять. А кража... Господи, Лиза, ну что ты там могла у меня украсть?
- Деньги, - Лиза вынула из кармана те злополучные пятьдесят баксов в четырех купюрах и протянула их своей воспитательнице. – Я украла их из твоего стола.
- Считай, что я сама отдала их тебе на карманные расходы. – Эллона Мэйбл подмигнула своей воспитаннице. – Возьми их. Так просто будет правильно. А насчет твоих мыслей... Ты не позволила себе ни единого дурного слова. Ты сама призналась в том, что легко и просто могла скрыть. Так что, я готова выслушать и принять твои извинения.
Она жестом заставила свою воспитанницу положить эти деньги обратно.
- Спасибо! - ответила Лиза. – Но... мне все равно очень стыдно. Пожалуйста, накажи меня. Накажи так, как здесь, у вас, принято.
- Здесь? – миссис Мэйбл весьма удивленно посмотрела на нее. Лиза кивнула ей в ответ, и ее взрослая собеседница понимающе улыбнулась и со значением протянула:
– А-а-а! Я все поняла! Ты имеешь в виду тот закон, про который говорил Дик! Ну, тот, который дозволяет наказывать детей телесно, в кругу семьи.
Лиза смущенно кивнула. Ее собеседница снова улыбнулась и мягко провела пальцами по ее щеке.
- Послушай, Лиза, - сказала она почти серьезным тоном. – Все обстоит вовсе не так уж сурово, как ты себе вообразила. Да, у нас действительно принято телесно наказывать мальчиков и девочек, вплоть до их совершеннолетия. Но поверь мне, Лиза, по-настоящему суровые методы, которыми воспитывали юных леди и джентльменов, фактически закончились на нашем поколении. Сейчас детей наказывают скорее символически. И то, что сделали с тобою там, в приюте, у любого нормального человека вызывает оторопь и возмущение. Просто потому, что это крайне жестоко, особенно по современным меркам! Да, в нашем штате родителям дозволено наказывать детей телесно, но без излишней строгости и при обязательном соблюдении некоторых забавных формальностей.
- Каких? – заинтересовалась девочка.
- Родители, желающие применять к своим детям телесные наказания, обязаны устроить нечто вроде «предупредительного» уголка.
- И что это за уголок? – Лиза все больше интересуется этим вопросом.
- Место, где на стене должны быть вывешены орудия предполагаемого наказания или их образцы, - охотно проинформировала ее воспитательница. И добавила с весьма многозначительной улыбкой:
- А также телефоны полиции и социальной службы.
- А это еще зачем? – Лиза крайне удивлена столь серьезными требованиями к оформлению этого... э-э-э... странного места.
- Таковы требования закона, - поясняет Эллона Мэйбл. - Чтобы ребенок сам мог предотвратить дурное и несправедливое обращение с ним, родители обязаны дать ему возможность позвонить властям. Если ребенок считает, что его собираются наказать незаслуженно или жестоко, он вправе позвонить, например, в полицию. Там зафиксируют его обращение, попросят позвать к телефону того, кто собирается его наказать, и объявят официальный запрет.
Сказав все это, Эллона улыбнулась и пояснила:
- Сегодня судья заставил меня расписаться в куче уведомлении о том, что я проинформирована, насчет моих прав и обязанностей. Я кое-что запомнила, в том числе и это. Кстати, он категорически рекомендовал мне воздерживаться от излишней строгости в общении с тобой, учитывать тот факт, что тебе необходимо время на адаптацию. И вообще советовал мне быть с тобою максимально тактичной и доброжелательной! Вот так!
- А что будет, если родитель не послушается запрета от полиции? – Лиза весьма удивлена всем, что рассказала ее Старшая. И ей сейчас, откровенно говоря, подобные странности семейных отношений кажутся скорее забавными, чем обременительными.
- Ребенок вправе снова пожаловаться, и тогда родителей оштрафуют за нарушение наложенного запрета.
- И что, неужели кто-то жалуется? – Лиза произнесла эти слова весьма скептическим тоном. Ей, если честно, было немножко смешно, но она сдержала себя и даже не улыбнулась.
- Ты знаешь, - миссис Мэйбл сделала небольшую паузу, как будто на секунду задумавшись, - Дик ни разу мне об этом не говорил. Думаю, если бы такие случаи были, он обязательно поведал бы о них. А так... Увы, я не в курсе. Но, если хочешь, мы с тобою можем навести справки!
Она чуть-чуть отстранила девочку от себя и подарила ей еще одну мягкую улыбку.
- Честно говоря, - сказала она, – в нашей округе достаточно мягкие нравы. И если ребенка наказывают, то он точно знает, что это за дело, и никогда не противится воле родителей.
- Я не стану противиться твоей воле, - Лиза вроде бы и улыбается ей в ответ, вот только по глазам ее видно, что она сейчас вовсе не шутит. – И я хочу, чтобы ты наказывала меня так, как тебя саму наказывали твои родители.
- Лиза, девочка моя! – Эллона выразила свое несогласие. - Я не уверена... в том, что это хорошая идея. Все-таки к нам относились куда как строже, чем принято сейчас.
- Элли, я не трусиха! – ее воспитанница настойчива. – И я точно знаю, что полчаса назад, когда я только что вернулась с улицы, ты вначале порадовалась тому, что я так быстро нашлась. А потом... Ты ведь захотела меня отхлестать за все мои выкрутасы! Там, в холле... Ты ведь тогда еле сдержалась! И ты тогда была готова наказать меня безо всякой жалости!
- Ну, зачем ты так? – миссис Мэйбл огорченно покачала головою. – То, что я рассердилась на тебя, вовсе не делает мне чести, - она на секунду смутилась и даже на секунду отвела свой взгляд в сторону. Впрочем, она, почти что сразу же вернула свой взгляд воспитаннице. – И это ни в коем случае не говорит о том, что я была права в этом своем гневе.
- А я считаю, что ты права. И меня следует наказать точно так, как ты тогда захотела. А ты тогда...
Лиза недоговорила, но ее собеседница как-то уж очень смущенно отреагировала на ее слова, покраснев и опустив очи долу. Девочка усмехнулась.
- Вот видишь! – сказала она. – Ты действительно рассердилась! И ты права!
- Не говори глупостей! – ее визави уже явно не в восторге от того, что девочка догадалась об этом ее желании. – Нельзя так поступать с детьми. Да и со взрослыми... тем более!
- Ты вправе так со мною поступить! И только ты! – в очередной раз, со всей серьезностью, повторила эту странную максиму ее воспитанница.
Лиза говорила все это вполне себе серьезным тоном, но миссис Мэйбл, похоже, воспринимала эти ее слова почти как издевательство. Она даже отвернулась, впрочем, почти сразу же взяла себя в руки и вернула воспитаннице свое внимание.
- Хорошо, Лиза, - сказала она как бы примиряющим тоном. – Я накажу тебя, и достаточно строго. Вот только... – она сделала небольшую паузу и... как-то весьма лукаво улыбнулась, явно задумав нечто весьма интересное! – Вот только нам с тобою следует соблюсти все необходимые формальности. Не сердись, но я обязана хотя бы с минимальным уважением отнестись к тому, что мне целый час талдычил мировой судья, причем, не далее как сегодня утром!
- Хорошо! – кивнула, как-то смущенно улыбнувшись, Лиза. – А... что надо делать?
- Ну, если ты не боишься... – Эллона по-прежнему вежливо улыбается, как-бы все еще намекая на общую необязательность предлагаемого. – Тогда... Пожалуйста, Лиза, принеси из кухни моток шпагата! Из шкафа, того, что висит на стене, справа от стола. Верхняя полка, справа.
- Слушаюсь! – Лиза как-то даже просияв лицом, мигом упорхнула за дверь. И буквально через секунду раздался приглушенный топот ее ног по направлению вниз по лестнице (девочка была обута в домашнюю обувь, нечто вроде коротких вязаных носков с подшитой снизу кожаной подошвой. Обычная домашняя обувь в этих местах!). И пока девочка не вернулась обратно, Эллона смогла перевести свой дух, отойти от смущения и чуть-чуть, ну, хотя бы самую малость, успокоиться. И когда ее воспитанница появилась вновь, держа в руках большую бобину джутового шпагата (вот уж, щедрость, так щедрость!), миссис Мэйбл была уже готова перевести любое предложение на эту весьма скользкую и щекотливую тему в полусерьезное русло, надеясь разными двусмысленностями смягчить ситуацию и выгадать еще немного времени для принятия окончательного решения.
- Вот то, что ты просила! – сказала девочка.
- Очень хорошо! – миссис Мэйбл жестом предложила девочке подойти к столу, и сразу же сама встала-поднялась с дивана и шагнула в том же направлении. Отложила в сторону папку с бумагами по опеке и взяла в свои руки пучок прутьев, принесенных воспитанницей из ее последнего «побега».
Лиза смутилась и, опустив, в волнении, глаза, начала нервно теребить «хвостик» шпагата. Миссис Мэйбл как-то мягко и с пониманием улыбнулась.
- Нет-нет, Лиза, не бойся, я тебя не ударю. Ну, во всяком случае, ничем из того, что ты принесла, - добавила она. – Эти прутья нужны вовсе не для наказания одной милой и решительной девочки, а совсем для другого!
- А для чего же они еще могут пригодиться? – Лиза уже справилась со своим волнением и даже попыталась слегка пошутить по этому поводу:
Ужель пучок лозы
Негож для егозы? :-)
- Совершенно верно, они действительно никуда не годятся! – со знанием дела произнесла ее воспитательница. – Но ты не волнуйся, даже этому, крайне неудачному экземпляру, мы обязательно найдем применение!
- Какое? – спросила Лиза.
- Пустим эти прутья на образцы, - ответила ее взрослая собеседница. – На образцы самых строгих орудий наказания. То, что можно будет использовать, мы приготовим по этим образцам. Но то, что ты принесла... в общем, это применять, я думаю, вовсе не стоит. Они с почками и вообще, излишне сучковаты. Эти прутья просто опасны для твой кожи, уж ты мне поверь! И хотя бы по этой причине они – Слава Тебе, Господи! – никогда не будут применяться иначе как... ну... для устрашения, что ли...
Эллона опять как-то многозначительно и лукаво улыбнулась и подмигнула своей воспитаннице.
- Страшно? – спросила она. – Боишься?
- В смысле? – голос девочки звучит несколько удивленно, едва ли не обескураженно. Как будто откровенный намек на некое «мягкое обхождение» с нею, который сейчас прозвучал в речах ее Старшей ее вовсе даже и не радует. – Чего я должна бояться?
- Ну как же! – Эллона снова ей улыбнулась, причем весьма многозначительно. А потом, со всей возможной ироничной серьезностью, пояснила:
- Если верить тем инструкциям, за которые мировой судья заставил меня сегодня расписаться, эти образцы должны висеть в «предупредительном уголке», прежде всего для тебя. В виде примера того, что я могу к тебе применить. Чтобы ты устрашилась грядущего или возможного наказания. Естественно, в «наказательных» целях такие прутья применять нельзя.
- Отчего же? – Лиза всем видом показывала, будто и вовсе ничего и не боится. Во всяком случае, как говорится, «здесь и сейчас».
- Прут это предмет одноразовый, - уточнила искушенная в этих специфических делах молодая женщина. – И его хранят вовсе не висящим на стене, а совсем иначе. Так что... Все то, что ты принесла, будет служить образцами длины и толщины для тех розог, что будут к тебе применяться. И то, что мы с тобою сейчас приготовим, будет просто висеть на гвоздиках. Прямо перед очаровательным носиком одной отважной девочки!
Она, с улыбкой, легонько коснулась носика Лизы, и девочка улыбнулась ей в ответ.
- Ага... ты их повесишь за шпагат? – сообразила Лиза.
«Странно, неужели мою девочку это все так уж... увлекает? – подумала Эллона. – И ведь... Она же не боится! Вот нисколечко не боится! Чудеса, да и только!»
А вслух сказала:
- Совершенно верно.
Она кивнула своей воспитаннице и жестом предложила ей подойти поближе. Ну, чтобы помочь ей в приготовлении этих самых образцов.
Когда чуть оробевшая девочка несмело приблизилась, Эллона ободряюще подмигнула ей, и Лиза, на секунду смутившись, опустила очи долу.
И все-таки ее воспитанница потрясающий ребенок! В следующую секунду девочка справилась с волнением, сглотнула комок в горле и с улыбкой протянула ей ту самую бобину со шпагатом.
«Что и говорить, страшновато все-таки готовить розги для себя любимой! Даже если точно знаешь, что именно эти прутья предназначены, как говорится, только и исключительно для твоих глаз, и никогда не коснутся твоего тела! Ну, хотя бы из соображений гигиены, обычного здравого смысла и безопасности! - отчего-то подумалось ее Старшей. – Но она... просто молодчина! И все же... Господи, неужели она все еще считает себя настолько уж виновной в том, что случилось? Бедное ты мое, отважное сердечко!»
Но вслух она предпочла не говорить ничего. Просто делать вместе с этой чудной девочкой то, что они вместе решили. Как будто все это весьма странное занятие, совместное приготовление орудий наказания, это просто такое нормальное повседневное «домашнее рукоделие». Как будто они вместе с Лизой всю дорогу этим регулярно занимаются, и в этом нет ничего такого... странного!
Эллона Мэйбл снова извлекла из кармана джинсов тот странный складной нож с рукояткой из желтого пластика. Лиза отчего-то подумала, что эта рукоять, наверняка, должна светиться в темноте.
- Что это? – спросила несколько удивленная девочка. Столь странный, совершенно непривычный предмет, притягивал ее взор.
- Мой армейский нож, - охотно пояснила Эллона. В этот раз она позволила себе быть куда откровеннее, чем в прошлый раз. – Он верой и правдой служил мне во время той самой военной кампании, где мы познакомились с Джоном. Там, далеко на востоке.
Молодая женщина продемонстрировала своей воспитаннице сей странный предмет, дав его девочке в руки «на посмотреть», естественно, в сложенном виде. На желтой пластиковой рукояти красным было обозначено слово «Rescue».***
А потом обладательница этого странного предмета, забрав нож у девочки, снова, как и в прошлый раз, коротким движением ногтя большого пальца «выщелкнула» вперед утопленную в желтый пластик металлическую пластинку-рычаг, потом нажала на нее тем же пальцем. Из рукояти сбоку, со звонким, ярким щелчком серебряной молнией выскочил-открылся тот самый клинок, зубастый и со странным крюком на самом кончике, вместо острия.
- Какой... странный нож! – Лиза произнесла эти слова с каким-то уважительно-восхищенным выражением в своем голосе. – А этот крюк, на конце, он что... для потрошения?
Девочка хотела сказать что-то еще, такое же, про всякие предполагаемые кошмары, связанные с применением этого странного орудия, но все же застеснялась. Впрочем, миссис Мэйбл понимающе кивнула головой.
- Все так говорят, - ответила она и поднесла то самый крюк поближе, чтобы девочка могла его осмотреть. – На самом деле, этот крюк используется исключительно в мирных целях.
- Ой, а он, кажется, заточен! – удивилась Лиза. – А зачем это?
- Это стропорез, - пояснила миссис Мэйбл, а потом наглядно продемонстрировала его специфические возможности, отмотав с бобины, которую Лиза держала в руках, изрядный кусок шпагата, и чуть-чуть зацепив ее в нужном месте указанным крюком. Тонкая джутовая веревка распалась на две части, легко и почти что без усилий.
- Супер! – отозвалась о действии этого инструмента Лиза. – А это только для веревочек? Или его можно использовать для чего-нибудь еще?
- Для многого, - со знанием дела отозвалась ее Старшая. – И для ремней безопасности, и для строп... Но чаще всего, я применяла его для разрезания одежды на раненых, когда служила в госпиталях. Это называлось «работать на первичке». Ну, это первичная обработка раненых, прибывших с очередным медицинским «бортом». В смысле, прием и распределение наших ребят, которых доставили на санитарном вертолете, - пояснила она, и девочка серьезно кивнула ей в ответ. – Нужно было осмотреть их, по возможности «открыть» доступ к ранам и ожогам, распределить их по категориям, направить к спецам, и вообще оказать помощь всем, кому еще можно облегчить страдания. Этот нож спас жизни... Ну не знаю... Возможно, дюжине наших ребят. Он иногда выручал меня в случаях, когда нужно было работать быстро и без колебаний.
- Так ты хирург? - с восхищением в голосе спросила Лиза.
- По специальности, я врач-анестезиолог, - ответила с многозначительной усмешкой миссис Мэйбл. – Основной моей обязанностью там, на войне, - она как-то по-особому выделила это слово, - было сделать так, чтобы наши ребята - которых привезли из Кандагара, Баграма или Кундуза, где шли бои с этими зверями-горцами - нормально заснули до первого разреза и без проблем проснулись. Живыми и не «овощами» - уже после того как каждого из них «зашьют». И чтобы боль от того, что наш хирург, Чарли Уотсворт, ковыряется у них там, внутри, их, по возможности, не коснулась.
- Прости, - голос Лизы дрогнул. – Я не знала, что ты... спасала людей от боли.
- Смешно, да? – как-то почти серьезно улыбнулась миссис Мэйбл и, мягко приподняв лицо девочки за подбородок, заставила Лизу посмотреть ей прямо в глаза. – Но ты не волнуйся. Я не такая уж нежная там, изнутри себя. И если будет нужно... В общем, если ты действительно хочешь, чтобы я наказала тебя, я справлюсь. Не забывай, я действительно сердилась на тебя. Совсем недолго, но вполне искренне. И я действительно, на какую-то секунду захотела принять из твоих рук те самые прутья, что ты принесла, и крепко высечь тебя, прямо там, в холле!
- Я знаю, - Лиза тоже откровенна, и явно не собирается показывать трусость своей Старшей. – Я потому и попросила тебя... об этом!
- Ты смелая! – ее воспитательница мягко провела пальцами по щеке отважной девочки и как-то одобрительно подмигнула. Лиза враз смутилась и в очередной раз залилась краской. – А ведь ты только что была готова отказаться, от сомнительной чести получить розги из моих рук, вовсе не из трусости, скорее из деликатности. Дескать, та, чья профессия защищать людей от боли, постесняется ее причинять. Так?
Лиза промолчала, всем своим видом показывая, что в общем и целом согласна с этой несколько высокопарной тирадой. Миссис Мэйбл как-то тяжело вздохнула и похлопала свою воспитанницу по плечу.
- Я искренне рада этой твоей тактичности, но... – она как-то странно покачала головой и грустно улыбнулась своей воспитаннице. - В общем, я не настолько чувствительна, как ты себе вообразила. Понимаешь, Лиза, там, на войне, специализация медика штука весьма неоднозначная. Помимо своих прямых обязанностей, нужно быть готовой выполнять любую «околохирургическую» работу. И этот вот нож, - она снова эффектно продемонстрировала девочке хитро загнутый клинок. Зубьями серрейтера**** он напоминал пасть какого-то хищного зверя, - был мне помощником отнюдь не в подготовке анестезии, а именно на «первичке», когда я помогала раненым, которых наши только-только приняли от «ангелов»*****, и их срочно нужно было обрабатывать. Знаешь, не всегда получается сходу определить, кого из них можно, а кого нельзя сразу обкалывать анестетиками. Иногда с них приходилось не просто снимать одежду и бинты, присохшие к ранам или ожогам. Иногда все это приходилось снимать с них вместе с кожей. Или же «вырезать» налипшие клочки из одежды и потом располосовывать ее, чтобы освободить человека от всей этих вонючих и липких от грязи, «камуфляжных» тряпок, пропитанных кровью и гноем...
- Кошмар... – прошептала в ужасе Лиза. – И ты все это видела...
- Я все это делала, моя дорогая! – жестко сказала Эллона Мэйбл. – Так что ты уж поверь, моя маленькая чувствительная девочка, мне случалось причинять людям боль. И очень сильную!
- Это была другая боль! – Лиза мотнула головой выражая свое несогласие. – И ты ее причиняла вынужденно!
- Зато сейчас, взяв в руки прут, я буду причинять ее целенаправленно и по своему желанию, - с какой-то горечью усмехнулась ее Старшая, а потом...
Отложив в сторону нож, Эллона взяла из того «набора», что Лиза наломала для себя любимой во время этого своего «побега», пять самых тонких прутьев, подровняла их по кончикам, так, чтобы ни один относительно других не выступал дальше, чем на полдюйма. После этого она перехватила розгу шпагатом ближе к комлям, и обмотала тонкой веревкой наподобие рукояти, оставив в самом конце петельку для того, чтобы сей «образец» можно было повесить на стену. А потом, подрезала пучок, подровняв комли, Серрейтер хищно вгрызался в дерево, перерезая прутья с толстой стороны.
Закончив изготовление столь... э-э-э... специфического предмета, миссис Мэйбл переложила нож в левую руку и взяв полученную розгу правой, поудобнее так, половчее несколько раз взмахнула ею по воздуху, так, что прутья со свистом рассекали воздух. Лиза как завороженная наблюдала за этим действом. Миссис Мэйбл, отметив для себя это прелюбопытнейшее выражение, одновременно страха и интереса на лице своей девочки, весьма откровенно усмехнулась, в очередной раз, вогнав свою воспитанницу в краску смущения.
- Страшно? – спросила она.
- Страшно, - честно ответила Лиза,
- Не бойся, я же обещала, что эти прутья тебя не коснутся, - многозначительно произнесла миссис Мэйбл. – И остальные, те, что ты принесла, тоже. Они так и останутся образцами.
- Но ведь ты... – Лиза на секунду замолчала, судорожно сглотнув. – Ты же согласилась!
- Мы не будем торопиться, - сказала ее Старшая как можно более мягким и примирительным тоном. – Я сама приготовлю розги для твоей нежной кожи. А ты мне в этом поможешь, опять-таки своими руками. Ну, если конечно, ты сама того пожелаешь и не передумаешь!
- Я не передумаю, - Лиза, как могла, твердо - ну, так ей самой показалось! – взглянула в глаза своей воспитательницы.
- Не спеши! – миссис Мэйбл, вновь воспользовавшись крюком-стропорезом отделила от бобины, которую держала ее воспитанница, нужное количество шпагата и быстро проделала все нужные операции с прутьями потолще. На протяжении всех ее действий по изготовлению второй розги, в три прута, девочка упрямо молчала, упорно делая вид, что ни капельки не боится. Хотя, на самом деле, при каждом пробном взмахе орудия наказания, так просто и незамысловато изготовленного прямо у нее на глазах, сердечко юной беглянки – вернее, уже трижды беглянки! – чуть не замирало от страха. Но после этого сразу же следовало какое-то странное, сладкое предвкушение, эдакое послевкусие тех жгуче-свистящих звуков, что она слышала. Как будто предстоящая боль – а Лиза для себя уже точно все решила, что она добьется от своей Старшей образцовой строгости! – может оказаться не только болью...
Впрочем, и сама изготовительница розог тоже предпочитала сугубо молча наслаждаться этим своеобразным спектаклем ожидания. Да-да, ей отчего-то было приятно наблюдать волнение на лице своей воспитанницы. Она уже решила, что исполнит ее просьбу. Вот только несколько иначе, чем она ожидает. Эффектно и символично. С применением к этой отважной девочке точно той самой степени строгости, какую она сама пожелает.
Да, все это будет строго, эффектно и, наверняка, оригинально.
Эллина усмехнулась этой своей мысли – внешне это все выглядело даже слегка зловеще! Ну, в сочетании со свистом розги в три прута, которую миссис Мэйбл, опробовав «на хлест», выложила на стол рядом с предыдущей, уже готовой.
Кстати, из принесенного Лизой запаса лоз остался всего один экземпляр. Прут подлиннее остальных и несколько потолще в комле. Напоминавший хлыст жокея. Во всяком случае, девочка себе почему-то этот предмет представляла себе именно таким. Ну, по картинкам из книжек. Реального хлыста она, естественно, никогда не видела. Но была почти что уверена, что он должен, просто обязан выглядеть примерно так.
Эллона, похоже, то ли угадала эту ее фантазию, или же просто решила немножко соригинальничать.
Во всяком случае, она аккуратно отмотала, отмерила и отрезала нужное количество веревки. А потом как-то по-хитрому, но в то же время наскоро, оплела толстую часть одиночного прута, намотав поверх лозы нечто вроде рукоятки, эффектно «затянув» веревку. И точно так же, как и на предыдущих экземплярах своего «рукоделия», завязала на конце петельку, ну, для подвешивания этого «образца» на стену.
Снова сделав несколько эффектных взмахов по воздуху - этот прут свистел особенно резко и страшно! - миссис Мэйбл, положила его на стол, а потом, наконец-то, сложила свой странный нож и убрала его в карман.
Потом Эллона порывшись на полке под столешницей своего письменного стола, вынула сравнительно толстую, явно «старинную» линейку длиной почти что в два фута, с дырочкой, явно вполне-вполне подходящей для подвешивания этого очередного предмета, из числа предназначенных для «внушения и наставления».
- Это... тоже образец? - спросила Лиза.
- В общем-то, нет, - как-то снова весьма многозначительно усмехнулась Эллона Мэйбл. – Ты знаешь, этот... образец... - Она многозначительно взмахнула по воздуху и им. И закончила свою мысль:
- Вполне-вполне может прогуляться по твоим...
Эллона недоговорила, но Лиза все поняла и смущенно улыбнулась.
Миссис Мэйбл вздохнула и покачала головою.
- Все это неплохо, в смысле, вполне себе приемлемо, - сказала она, глядя, как бы в задумчивости, на весь этот странный набор «разного и хлесткого». А потом добавила:
- Ну что же, стоит добавить к этому нечто... кожаное и традиционное!
Она на секунду задумалась, затем жестом приказала Лизе положить бобину шпагата, которую девочка все еще держала в руках, на стол, ко всему остальному. Она подошла к платяному шкафу-купе, сдвинула вбок его зеркальную стенку-дверь, сняла с боковой длинной скобы, толстый, но довольно узкий кожаный ремень из черной кожи. Придирчиво осмотрела его и, молчаливым жестом подозвав к себе свою визави, протянула его подошедшей девочке.
- Как он тебе? – спросила она, как бы всерьез, у своей воспитанницы. – Думаешь, для строгого наказания сойдет?
- Не знаю... – тихо ответила растерянная девочка. – Меня ремнем... – она на секунду запнулась, но потом, справившись с волнением, продолжила:
- Никогда не наказывали...
- А вот меня в детстве несколько раз стегали почти то таким же, - как-то доверительно, и одновременно с тем иронично сообщила ей Старшая. – И очень, знаешь ли, больно!
Лиза промолчала, просто вздохнула и опустила свои глаза явно в некотором смущении. Эллона вручила ей этот очередной «образец» из категории «применимо непосредственно», и продолжила свои рассуждения, явно желая запугать свою воспитанницу. Впрочем, Лиза это все прекрасно поняла, и явно собиралась выдержать весь этот моральный прессинг.
- Кстати, - миссис Мэйбл как-то по-особому улыбнулась – нам с тобою следует предусмотреть и более мягкий вариант. Как тебе этот экземпляр?
С этими словами она сняла с той же скобы ремень гораздо тоньше и шире, действительно, куда более мягкий и куда легче, чем предыдущий. Лиза тоже оценила его наощупь, отметив тисненые узоры на коричневой коже.
- Лиза! – распорядилась миссис Мэйбл – Пожалуйста, отнеси их туда же на стол!
Девочка беспрекословно подчинилась, хотя при этом непроизвольно вздрогнула всем телом, наверняка, представив на секунду, что весь этот «болевой арсенал» предназначен исключительно для нее любимой. И, действительно, может быть в любую минуту употреблен ее воспитательницей, так сказать, «по прямому назначению». В смысле, для того самого телесного наказания, которого она, Лиза, сейчас так упрямо добивается. И ведь не факт, что не пожалеет, не факт!
И все-таки она шагнула к столу и положила обе кожаные полосы с пряжками, черную гладкую и коричневую узорную, в комплект к всему остальному, подобного же «наказательного рода».
Миссис Мэйбл, исподволь наблюдая за девочкой, одобрительно улыбнулась и, задвинув на место створку шкафа, вернулась обратно к столу. А потом... снова обняла девочку и прижала ее к себе.
Лиза обхватила ее за талию обеими руками и буквально вжалась ей в грудь, чуть-чуть отвернув свое лицо. Воспитательница все же почувствовала на одежде некую сырость. Но промолчала и дала этому противоречивому ребенку успокоиться, просто поглаживая девочку по спине.
*Автор неоднократно уже читал в комментах, дескать, все описываемое им это сплошные «сахар и сопли». Ну, что тут поделаешь... В чем-то критики правы, а в чем-то...
Ай, ладно, поясню. Дело в том, что у массы «дорогих россиян», в силу самых разных обстоятельств исторического плана, напрочь «вырублены» многие нормальные человеческие свойства, такие как чувствительность, рефлексия и сопереживание. Это такое наследие довольно мерзкого прошлого и результат не менее уродливого настоящего. В «этой стране», откровенно говоря, в рефлексах большинства населения как не было, так и нет места нормальным, естественным человеческим чувствам. Злобной издевке место есть, а нормальному человеческому отношению людей друг к другу, несколько отличающемуся от обычного общения «зеков» и «вертухаев» в сталинском лагере, в их поведении, места, увы, иной раз и не находится. Когда трупы считают десятками миллионов – вернее, рассматривают десятки миллионов как статистическую погрешность, и считают (sic!!!) что это нормально! – это несколько... загрубляет чувства. Так уж вышло. Сорри.
Уважаемым Читателям не стоит воспринимать эти слова как оскорбление. Это просто факты. Неприятные, но что уж тут поделаешь...
Так вот, насчет «сахара и соплей» по ходу этого текста. В данном конкретном случае все обстоит примерно так, как и написано. Дело в том, что американцы, особенно жители американской глубинки, действительно, религиозны и удивительно сентиментальны. И любой грамотный психолог может пробить их «на слезу» безо всяких проблем. В том числе и с криминальными намерениями. Правда, если те, кто расчувствовался, узнают, что собеседник, на самом-то деле, решил их обворовать-обмануть, или же просто прикололся... В общем, такому ворюге-шутнику придется бегать, долго и очень быстро. «Реднеки» ребята чувствительные, аж до душещипательной слезы, но порою весьма... э-э-э... грубоватые! Что делать, у каждого своя специфика! Опять-таки, сорри!
**Колоратка – слово это предположительно пришло в Русский язык через Польшу. А в польский язык это понятие пришло от фр. collerette — «воротничок», изначально от лат. collum — «шея». Еще этот предмет одеяния называется римский воротник (у французов col romain, у англичан Roman Collar). Иногда ее называют «католическим галстуком». Сие неверно, поскольку колоратку носят и протестантские священники, а с 90-х годов надевают и некоторые православные. Представляет собой жёсткий белый воротничок с подшитой к нему манишкой, застёгивающийся сзади и надевающийся под сутану. Также надевается под темную, так называемую «пасторскую» рубашку». В этом случае, колоратка это жесткая, иногда пластиковая белая вставка в воротничок-стойку такой сравнительно обыкновенной однотонной, чаще черной рубашки. Символизирует э-э-э… рабский ошейник. Подчеркивает тот факт, что священник образец смирения. И не какой-то там «особый» персонаж, а простой Раб Божий, пример для подражания мирянам.
***Спасать, спасение – перевод с англ. Этим словом в англоязычных странах обозначают предметы, предназначенные для спасателей-парамедиков. Ну, в смысле, тех, кто служит в спасательных подразделениях и в службе скорой помощи. – прим. Автора.
****Серрейтер, в другой транскрипции серрейтор – специфически отточенные «зубья» на некоторых клинках, обычно предназначенных для «emergency» случаев, связанных с необходимостью быстрого, в одно движение, разрезания волокнистого или текстильного материала, когда важны сам факт разреза и быстрота, а аккуратность принципиального значения не имеет. Используется в большинстве «rescue knife», «спасательных ножей», для перерезания строп, ремней безопасности, канатов и прочего подобного – прим. Автора.
*****«Ангелы» - одно из сленговых обозначений военных парамедиков. Аллюзии к тому факту, что они летают на санитарных вертолетах, а также к тому весьма грустному обстоятельству, что отнюдь не всех, кого они сопровождают, удается довезти к месту назначения, то есть в госпиталь, живыми...