Не то Эжен Вогюэ сказал Достоевскому, не то Достоевский сказал Эжену Вогюэ, что все мы вышли из гоголевской шинели. Автор решил не обходить образ маленького человека, раз уж этот вопрос является ключевым в русской литературе, внеся свой вклад в разработку алмазоносного месторождения.
Внимание его заняла одна из граней этого образа, чудесно сочетающаяся с остальными пятьюдесятью шестью фасетами, превращающими тускловатый алмаз в сверкающий на солнце бриллиант.
В Главе 8 Великих Скрижалей, с которой совершенно безвозмездно, то есть даром, можно ознакомиться в любое удобное время, автор в целом изложил свое отношение ко многим проблемам бытия, в том числе хоть и весьма общо, и к национальному вопросу.
По мнению автора, в рамках здравого смысла, вопросу этому давно пора бы сойти на нет, в океане других куда более насущных проблем.
Но, - не тут-то было. Маленького человека продолжают волновать оттенки кожи других особей, излишняя, либо недостаточная курчавость поверхности головы, разрез и цвет глаз, наличие обрезания, формы ногтевых лунок, длина указательного пальца на ноге и долихокефальная форма черепной коробки.
Не вчера, надо заметить, это все началось...
В какие-то далекие, давно поросшие плющом и диким виноградом времена, в столице советской Грузии, городе Тбилиси, я некоторое время трудился на кафедре вычислительной математики.
В более чем скромном помещении, отведенном под кафедру, сидело несколько человек – зав. кафедрой Алик, грузин, его секретарша Нина, русская, с которой он спал, то есть спал он не только с ней, но и с ней в том числе; зав. лабораторией, мой непосредственный начальник, как звали, не помню, с грузинской фамилией, но не грузин; две девушки, мои подруги, Инга и Лика, обе с русскими фамилиями, притом, Лика - чистая грузинка.
Выделялся сильно заикающийся сразу на двух языках (русском и грузинском), покрытый оспой молодой человек, с парнокопытной фамилией Овчинников, русский, считавший себя грузином и очень гордившийся этим обстоятельством, оформленный каким-то научным сотрудником, полный идиот, но с умениями. Он мог, например, где-то украсть проволоку, притащить на кафедру и сделать из нее натяжной карниз. Вообще мог, не поверите, достать гипс. Короче, был научный работник хоть куда.
Гордостью кафедры был аспирант Гела, – не соображал вообще ничего, грузин из деревни ("глэхо"), сидел в «цэлэвой аспирантуре».
Я, Инга и Лика писали кандидатский диссер Геле и докторскую Алику, за это нас держали на 120 рублях, в меру ругая.
Кстати, «аспирант» Гела запомнился диалогом на остановке общественного транспорта.
От нечего делать, в совместном ожидании троллейбуса, я как-то его спросил, велик ли был конкурс, когда он поступал в аспирантуру. «Адно мэсто длиа мэния било», - важно ответствовал Гела. «Какой же это конкурс...», - сказал я как-то механически. «Всио рявно кионкурс», - очень важно объявил Гела. Лет этому молодому ученому было где-то за сорок.
Нам, с Ингой и Ликой, было втроем очень неплохо, мы рассказывали анекдоты про Брежнева, грузин, евреев, армян, умирающую советскую власть и чувствовали себя великолепно. "Национальный вопрос", по крайней мере, в нашей комнате, как-то не стоял.
А потом на кафедру пришла Гулсунда.
Это была красивая, очень ухоженная грузинка лет тридцати пяти. Она была женой какого-то большого начальника.
У нас она просто высиживала рабочий день, чтобы не высиживать его дома.
Надо сказать, что Гулсунда варила прекрасный кофе в турке, что было хорошо. А плохо было, что мы вынуждены были вести с ней беседы, ибо все находились в одной небольшой комнате.
От нее я, наконец, и услышал о том, как евреи должны быть благодарны грузинам за то, что «ми вас приютыли».
О том, что «у мениа в домэ работает одна рюсская, вообще карашо работает, но иногда я лавлю ее на нэдобросовэстности, вот вчира, напримэр, кафэл, в тулэтэ за унитазом, бил витэрт нэдостаточно тщиатэлно….».
Сама же Гулсунда, несмотря на жившие в ней «убеждения», меня, Лику и Ингу тогда признавала, признавала как неких особей, которые должны «их» (хозяев) учить, лечить, писать им диссеры.
Хотя, надо сказать, что после появления Гулсунды с ее кофепитиями, Гела постепенно перестал общаться со мной, Ликой и Ингой, а заодно и с секретаршей Ниной. А Овчинников перестал с нами заикаться на обоих языках, на которых раньше умел это с удовольствием делать. Да и сам зав кафедрой Алик начал общаться с нашей троицей через губу.
Она была интересным насекомым, эта Гулсунда, даже книжки, помнится, неплохие читала.
Так о чем это я? Любовь и голуби... "Чем же история закончилась?",- спросит молодой читатель автора.
Как говорил тысячи полторы лет назад преподобный Су Дунпо, "Ручей возникает там, где течет вода".
С помощью современных информационных технологий и старинных друзей, автору удалось выяснить кое-что о судьбах наших героев.
Зав кафедрой Алик защитил докторскую и успел еще до наступления очередной фазы старости сменить женский состав, расставшись с подругой суровой юности своей и женившись на Гулсунде. При этом ему не помешал ни свешивавшийся над низко повязанным брючным ремнем более чем солидный живот, ни высокопоставленный супруг Гулсунды. Про него мы можем лишь заметить, что, не являясь фигурантом нашего рассказа, он пал жертвой этого мезальянса, к тому же лишившись возможности выпить с утра чашечку ароматного кофе, приготовленного любимыми руками. Кстати, высокопоставленный супруг дал за Гулсундой кооперативную трешку в престижном районе города, а это, на мой взгляд, высоко характеризует не только достойного мужа, но и представленную в его, немалого размера лице, всю коммунистическую партию.
Злые, но вызывающие полное доверие автора языки, утверждают, что в ходе всей этой пертурбации, отношения Алика с Ниной не прекращались. Это, впрочем, можно понять. Должен же человек с кем-то отдыхать, в конце концов, от всех этих тяжелых и неприятных разговоров и мыслей.
Дальше всех пошел Гела. Он, как и Алик, давно доктор наук. Занимает какую-то очень важную и ответственную должность в грузинском парламенте, ведет вперед свой народ, как говорится, к новым рубежам стабильности. Лика написала автору сожаление, что не придушила его еще тогда натяжным карнизом, пока парнокопытный Овчинников бегал за гипсом. Упустила очевидную возможность гарантировано попасть в рай.
Инга уже много лет живет в Кремниевой долине, не поверите, работает в Facebook, в нем же и читает Великие Скрижали вашего любимого автора.
Она и думать забыла, что как-то не дотерла кафель в труднодоступном месте, там, за унитазом, в доме Гулсунды и ее высокопоставленного супруга.
Кто ты, Акакий Акакиевич? Что твои страсти, маленький человек? Всегда ли ты слушаешь бесов, или у тебя есть и свое разумение? Прав был Федор Михайлович?
Как нам правильно прожить сегодняшний, такой тяжкий, такой летний и такой странный, но всеми любимый Рабочий Полдень?!